Ре Ю Син – водолаз, Тихоокеанская база. В другой жизни – артист реала. Как дополнение: принимал самое активное участие в разработке реала Гумама "Каталог образов". Оценивает Мнемо как некий необычный и очень обещающий вид искусства. Отчет полон, но перенасыщен эмоциями.
Рене Даван – служащий Морских перевозок. С юных лет увлекается историей средневековья, считает себя знатоком. До эксперимента с Мнемо был убежден, что его истинная доминанта – сильная личность в условиях того же средневековья. Ход эксперимента, по взаимной договоренности, с самого начала записывался. В другой жизни – второразрядный историограф, автор видеоромана "Четвертый круг" (существует письменный вариант). Оценки читателей и специалистов сдержанны.
Ян Ольша – палеонтолог, Серст, Музей природы. Убежденный сторонник Мнемо. В другой жизни занимался медистыми песчаниками Южного Приуралья, описал несколько неизвестных, прежде видов пермской фауны (описания вошли в специальный дополнительный том Космической энциклопедии). Как дополнение: редкий случай полного совпадения доминанты реальной и другой жизни.
Салмон Таус – художник, Хакасия. Отчет дан в устной форме. Считает, что Мнемо мешает истинной реализации творческого дара. Поддерживает движение либеров, не разделяя, впрочем, многих установок их программы.
Ждан Хайдари – биоэлектроник, создатель Мнемо. Единственный, кто принимал непосредственное участие в пяти экспериментах. Отчетов нет, считает их представление преждевременным.
Ага Сафар – сотрудник Космической энциклопедии. Воспитан индивидуально, склонен к негативным оценкам происходящего, но возможности Мнемо оценивает высоко. Отчет подробен – шесть кристаллов, общим звучанием почти в двадцать часов. Утверждает, что реально причастен к событиям, отдаленным от нас многими веками. Как дополнение: Ждан Хайдари убежден, что в данном случае речь идет о редком случае так называемой ложной памяти, то есть о доминанте, наведенной искусственно.
Рен Чеди – доктор Чеди, биолог, Северный сектор. В другой жизни профессионально и глубоко занимался экономикой и математикой. Разработчик так называемой теории исторической спирали, теория поддержана либорами Часто выступает с утверждениями, вызывающими удивление, даже протест специалистов.
Удивление... Даже протест...
Доктор Хайдари задумчиво смотрел на пыльную дорогу под соснами Воробьи, искупавшись, дружно взлетели, шумно расселись на голых ветках.
– Как это происходит?.. – негромко спросил доктор Хайдари. – Я имею в виду Мнемо... Это что, похоже на сон?
– Взгляните на живой вид.
– Я смотрю на него.
– Это сон?
– В некотором смысле.
– Но на этой дороге может показаться прохожий. Разве нет? Разработали живой вид вы, но ведет его МЭМ. По его желанию дорога останется пустынной, но однажды, по его же желанию, по дороге может пройти конный обоз. У МЭМ достаточно информации, чтобы доставить вам такое удовольствие. Назовете ли вы это сном?
Доктор Хайдари неуверенно пожал плечами.
– Конечно, любое прошлое можно назвать сном... – Маленькие, близко поставленные глаза Ага Сафара смотрели на доктора Хайдари чуть ли не с насмешкой. – Особенно далекое прошлое... Но какое это имеет значение?.. Я же помню горящий Иерусалим... Его пламя давно погасло, но оно жгло меня, на моем теле остались рубцы от ожогов... Я помню и Рим, доктор Хайдари... Император Диоклетиан не был мягок. Если тебя уличили в связях с христианами, тебе грозила смерть... Скверное ощущение... Я помню Александрию, ее пыль и зной и вопли толпы, таскавшей по улицам труп Ипатии... Было ли это сном?
Он криво, нехорошо усмехнулся.
– Разумеется, вы готовы и сон признать реальностью, если я положу перед вами материальные доказательства... Но разве таких доказательств нет?.. Та же теория доктора Чеди. Разве доктор Чеди проявлял интерес к математике в реальной жизни?.. А роман Рене Давана? Пусть он плох, но реален... А" замечания Зои Пуховой по крупным озерным рыбам? А ископаемые, описанные Яном Ольшей?..
Он замолчал.
Доктор Хайдари улыбнулся:
– Почему вы не прибавите к этому вашу необычную память?
– Ну да... Вы же считаете ее ложной... – Ага Сафар глядел почти вызывающе. – Боюсь, Ждан Хайдари ошибся... Не сделай он этой ошибки, ему не пришлось бы прятать Мнемо от либеров.
Они помолчали.
– Если это и так, если Мнемо действительно дарит нам реальный опыт, – сказал доктор Хайдари, – мне не кажутся убедительными пророчества доктора Чеди. Да, либеры их принимают, но во мне они вызывают протест.
– Конечно, – ответил Ага Сафар неожиданно спокойно, – но вам придется подавить свой протест.
– Вот как?
– За пророчествами доктора Чеди, как и за моей памятью, стоит историческая реальность Правда, я не связываю "теорию исторической спирали" с именем доктора Чеди.
– С чьим же?
– Разумеется, Альвиана, – быстро отозвался Ага Сафар. – Эту теорию разработал именно он. Я утверждаю это. Я его вестник.
– Вестник?
– Ну, найдите другое определение, если это вам не по душе. Мне все равно. Просто я подтверждаю, что возможность давать долгосрочные специальные прогнозы нам подарил Альвиан. Он первым рассчитал и пики, и спады истории. Если бы Альвиан жил сейчас, он был бы услышан. Закон Альвиана – я предпочитаю называть это так – строго учитывает математическую зависимость между уровнем и скоростью технологического развития и надстройкой, воздвигнутой на том же технологическом базисе. Простите мне архаичные термины. Уверен, как создатель синтезатора и член Совета вы оцените дерзость и практическую ценность высказанных Альвианом мыслей. Святой Бенедиктин Нурсийский мог еще отрицать знание во имя нерассуждающей веры, но вряд ли это можете вы...
Ага Сафар остановится.
– Продолжайте, – кивнул доктор Хайдари.
– Я уже говорил, закон Альвиана фиксирует повторяемость всех форм организации производства и общества. Это именно закон, я настаиваю на этом. Либеры – не случайность, они не бунт молодой крови. Альвиан доказал: все дело в повторяемости. История повторяет себя на каждом новом витке технологического развития, а значит, мы действительно можем прогнозировать будущее. Доктор Чеди утверждает: люди теряют интерес друг к другу, часто они уже общаются на уровне голографических двойников, слишком сложно живут, им необходимы некая остановка, отдых, осознание общего положения. В этом он прав, но предсказал это Альвиан, и вам гоже придется подтвердить это.
– Мне?
– Конечно.
– Но почему мне?
– Хотя бы потому, что на вас меня вывел МЭМ.
– МЭМ?
– Разумеется... Ведь кто-то снял с моей руки браслет, поставил меня на ноги, привел меня к вашему дому.
– Цепь случайностей...
– Я думал об этом, – Ага Сафар покачал головой. – Слишком много случайностей, слишком близко они лежат... Если уж говорить о случайностях, то случайностью могла быть только моя давняя, первая встреча с Альвианом. Там. на железнодорожном вокзале...
Он вдруг усмехнулся.
– Вы знаете, что такое горячий цех на заводе железобетонных изделий?.. Ну да какие там железобетонные изделия, вы привыкли к спектролиту... А там, в горячем цеху, доктор Хайдари, были так называемые пропарочные камеры, в которые нужно было периодически загружать формы с панелями... И делали это не роботы, а люди, всего лишь люди, такие, как Альвиан. Это была его школа.
– А вы? Чем занимались вы?
– О, я счастливчик! Межобластной республиканский отдел научной организации труда... Боюсь, эти слова тоже маю что вам скажут... Если говорить проще, я занимался разработкой планов социального развития для угольных шахт, но мне приходилось заглядывать и на заводы железобетонных изделий. Именно там зарабатывал на жизнь Альвиан. Мне, несомненно, пришлось легче... Если уж быть до конца откровенным, в те сложные времена я попросту поторговывал своим личным историческим опытом – всякие там популярные статейки, они имели успех, а я, соответственно, имел место в гостинице и кусок хлеба.
– А Альвиан?.. Как можно разрабатывать мировые законы, самоуничтожая себя в пропарочной камере?
– Пересмотрите еще раз архив вашего прадеда. Никто добровольно не полезет в такую камеру, но ведь Альвиану надо было есть. Над мировыми законами он работал в те часы, когда человеку полагается отдыхать. Это трудно сейчас представить, доктор Хайдари, но когда-то было и так... Да и какой отдых, если ты вдруг прозрел, если вдруг увидел живое движение истории, понял, когда всплеснется великий пик, а когда начнется неумолимый спад. Эти нарастающие по крутой экспоненте изменения, наконец это взрыв на почти нестерпимой ноте!.. Альвиан сделал правильный вывод: всплески на горизонтальной оси вызываются вовсе не течением времени – это скорость изменений в технологии общественного труда. Человека уже не хватает на его профессию, его профессия дробится на множество самостоятельных дел, возникают все новые и новые, все более и более узкие специальности. А человеку, доктор Хайдари, свойственно осознавать свой труд. Человек теряется, не видя цепи процесса. Либеры отторгают МЭМ вовсе не потому, что он им мешает, нет, просто МЭМ видит то, чего уже давно не видят они, а они хотят видеть сами. Отсюда эти странные прыжки в пропасть, туманы запахов и героические реалы. Сложность. управления производством прямо пропорциональна квадрату числа звеньев управления. Это знал уже Альвиан... А встретил я его действительно случайно. Ночью, на железнодорожном вокзале. Мы оказались соседями но скамье. Собственно, Альвиан жил на этой скамье. К тому времени, ведя борьбу за свою теорию, он потерял все – семью, дом, работу. Я сумел вытащить его из отчаяния, пристроил в свой отдел, познакомил с вашим прадедом. Оценив закон Альвиана, я поклялся быть его вестником. И ваш прадед, и Альвиан, конечно, посмеивались над моими причудами. Они знали, что любой вестник смертен. Я не спорил, а просто соглашался быть той бутылью с запиской, которую бросают в бушующий океан с борта гибнущего корабля... Я, конечно, не очень-то привлекательная бутыль, – криво усмехнулся он, – зато я прочнее, чем можно подумать...
Они помолчали.
– Но почему вы решили, что вас вывел на меня МЭМ?
Ага Сафар равнодушно пожал плечами:
– Не все ли равно? Ведь главное, я перед вами, а вы член Совета, доктор Хайдари. Разве вы не доведете до сведения Совета содержание наших бесед?
Доктор Хайдари промолчал.
– Об одном прошу. – все так же равнодушно добавил Ага Сафар. – Уходя, запирайте Папия. Боюсь, однажды он все-таки доберется до меня и сунет в утилизатор. И Альвиан, и ваш прадед сочли бы меня предателем, окажись я там.
Победительница
Ее уже проводили.
Машинально поправив сбившееся на плече кимоно – символ и знак матери – Зита с некоторым недоумением обернулась к сияющему спектролитом, укрывшемуся среди дубов госпиталю.
Трогательный госпитальный Папий Урс, внимательный, все чувствующий, даже несколько смешной в неукротимом желании помочь, угодить, в третий раз отыграл незатейливую, но радующую мелодийку "Прощание до скорой встречи". Он привык это делать, это правда было смешно, и Зита негромко рассмеялась.
Краем глаза она еще видела силуэт госпитальной сестры. Сестра, улыбнувшись, помахала Зите рукой – до свидания! Сестра по опыту знала: молодые матери не спешат, они хотят длить этот момент. Чувство естественной гордости, глубочайшее внутреннее удовлетворение, внушаемое коррекцией, поддерживают молодых матерей, дают им, право не торопиться. Куда торопиться? Зачем? Ведь главное назначение выполнено. За Зитой, кстати, никто не прилетел – это было ее желанием. Она заранее подчеркнула, настояла на том, что из госпиталя уйдет сама. Да и Ждан был уже на "Гелионисе".
Хриза Рууд: реформа Общей школы необходима. Хриза Рууд: будущее формируется Общей школой. Хриза Рууд: будущее будет таким, каким его сформирует Общая школа.
Новый реал Гумама. Сюжет "Сэнсея" подсказан человеком, прожившим другую жизнь.
Возможен ли мир без МЭМ? Южные либеры считают: возможен.
Индекс популярности: Хриза Рууд, либер Накэтэ, доктор Чеди, доктор Хайдари, Ри Ги Чен, Гомер Хайдари, Г.Чорон, Т.Золкин, Любовь Соломка, Гумам.
Зита горделиво улыбнулась. Она торжествовала: Хриза Рууд занимает первую ступень индекса популярности. Общая школа движется к реформам, либеры не теряют популярности, реалы Гумама, как всегда, волнуют поклонников.
Светлый мир, светлый...
И все же какая-то малость, какая-то тучка на горизонте, какой-то мышиный хвостик, настолько мизерный, что за него и не ухватишься – что-то ныло в душе, мешало Зите. К гордости, радости, глубочайшему внутреннему удовлетворению подмешивалось, черня день, темное неясное чувство потери.
Потери?
Какой потери?
Зите все продолжало нравиться: бескрайний зеленый парк (она его весь исходила), резные вычурные дубы (их листья шуршали под ногами), трава...
Она повторила вслух:
– Светлый мир, светлый...
И прислушалась к тому, как прозвучал ее голос.
Голос прозвучал хрипло и неуверенно.
Недавно прошел дождь. Настоящий дождь. Он прибил траву, листву, ветви, теперь все оживало, расправлялось. Свежесть, запах теплой влажной земли – все дарило Зите радость, гордость, удовлетворение. Но и... тревогу.
Светлый мир, светлый...
Зита чувствовала себя счастливой. Она сделала все, что могла. Она реализовала свою мечту. А та неясная тучка на горизонте, серое пятнышко, что назойливо темнило ее смеющуюся душу, сосущая томительная тревога, что никак не отпускала, обессиливала ее – это все пройдет, это всего лишь реакция на пережитое. Еще один восстановительный сеанс в Центре коррекции, и все пройдет, все встанет на свои места и будет как прежде.
"Как прежде..."
Она повторила эти слова вслух и... вспомнила!
Как? Она одна? Ее сын остался в госпитале?!
Стыдясь себя, изумив, чуть не сбив с ног внимательного, трогательного в своей предупредительности госпитального Папия Урса, Зита метнулась на лестницу, взбежала по ее широким ступеням к дверям, только что ее выпустившим. В голове шумело. Она испытывала гордость: ведь она родила, обещала подарить миру сына и свое обещание выполнила! Но одновременно ее мучил, давил чудовищный стыд: что с ней? Что она скажет Хризе Рууд? Как обидится на нее Ждан, узнав, что она оставила сына в госпитале!
Сбитый с толку Папий Урс, забегая сбоку, в очередной раз проиграл ей "Прощание до скорой встречи". Гордость и удовлетворение отступили куда-то. На мгновение Зита почувствовала себя просто несчастной. Как она могла? Ведь она собиралась взять сына с собой и даже никому не позволила себя встретить. Она собиралась взять сына с собой, а вовсе не хотела оставлять его в Общей школе! Что с ней случилось?
Мысли Зиты путались.
Что скажет Хриза Рууд, узнав, что Зита оставила сына в госпитале? Это она-то, Зита, после всех ее слов, требований, после всех ее притязаний на право индивидуального воспитания!
Она пыталась успокоить себя: при чем тут Хриза Рууд? А ноги сами несли ее вверх по широкой лестнице. Там, наверху, дверь из прозрачного спектролита, легчайшая, как пушинка, но могущая при случае противостоять самым тяжелым ударам, а за ней обширный холл с живыми видами на стене: ясное море, снятое с большой высоты, далекая панорама заснеженных гор, небо...
Зита взбежала по лестнице, увидела вдали море, снятое с большой высоты, силуэт на фоне моря и отчаянно забарабанила в дверь, забыв о браслете, забыв о приличиях, забыв обо всем. Потом до нее что-то дошло, она подняла левую руку, но дверь не открылась.
Дверь не открылась, зато Зита облегченно вздохнула.
Что с ней? Почему она так ведет себя? Она даже обернулась в смущении. Она подарила миру сына – здорового, сильного. Ей так и сказали: мальчик здоровый, сильный. Уже завтра она будет присутствовать при купании и кормлении ребенка. Конечно, там будет лишь ее голографический двойник, сама она не прикоснется к ребенку, зато это ее сын, это она подарила его миру!
Светлый мир, светлый...
Почему двери не открываются?
– Папий!
Биоробот топтался рядом. Он весь был внимание и в который раз проиграл свою незатейливую мелодийку, но Зита топнула ногой.
– Прекрати!
Папий прекратил. Он был готов выполнить любое требование.
– Что ты стоишь? Открой дверь! Ты же видишь, я хочу войти, мне надо войти.
Папий не понял.
– Вызови сестру.
На этот раз Папий Урс принял приказ Зиты и незамедлительно подал сигнал. В глубине коридора появилась сестра, недавно провожавшая Зиту. Она улыбалась, шла к дверям не спеша. Она была крупной и красивой. Отдай ее мастерам, они превратили бы ее в истинную красавицу: лицо гладкое, улыбчивое... Зита всегда любила такие лица.
– Это я...
– Да, да, я вас вижу... – Голос сестры был полон восхищенного удивления. – Это вы... – Зита слышала ее голос сверху, наверное, переговорное устройство было смонтировано где-то над ее головой. – Я вижу, это вы... Но почему вы вернулись?
– Я забыла сына, – произнесла Зита растерянно.
Ее вновь затопила, пронизала волна гордости. Она испытывала гордость и такое же ничуть не менее нелепое торжество.
– Вы его не забыли! – Сестра не поняла Зиту. – Ваш сын определен в Общую школу. Он здоровый и крепкий мальчик. Искренне поздравляю вас.
Зита смиренно кивнула:
– Да, да, он крепкий... Он определен в Общую школу...
Но смирение длилось недолго. Почему они разговаривают через дверь? Она как бы увидела, явственно ощутила крошечное горячее существо. Самый большой пальчик сына был не длиннее ногтя ее мизинца... Зиту пронизали радость и нежность. Он здесь, совсем рядом! Если ее впустят в палату, она сразу его почувствует!