4
Островский оказался пунктуальным человеком и ровно в семь часов уже стоял на пороге моей квартиры. Должен признаться, что мне понравилась сама идея его визита. Я вынужден включиться в новую жизнь, почему бы не начать ее со столь экстравагантного приключения? Картина маслом. Бывшие враги протягивают друг другу руки и, в знак примирения, обмениваются понимающими улыбками. Отличная придумка. Не сомневаюсь, что предстоящий разговор подарит новые идеи и позволит взглянуть на мир другими глазами. А что еще писателю нужно?
Островский поздоровался - этот коротко подстриженный здоровяк был трогательно смущен.
- Вот, что я хочу сказать. Не держите на меня зла, господин Хримов. Работа, только работа. Признаюсь, там, в метро, я все равно не стал бы вас бить по-настоящему. Мне было приказано не допустить передачи вашего рассказа начальникам. Ну, вы, наверное, уже знаете об этом. Вам, наверняка, рассказали. Я бы обязательно справился, но тут появилась Настасья. Ситуация моментально изменилась. По инструкции я не имею права вмешиваться в ваши энэновские дела, так что бить вас я не собирался, отвесил бы щелбана для порядка, если бы вы папку отдать отказались, но этим бы и ограничился.
- Но рассказ все равно попал к начальникам!
- Я же говорю, после того, как в поле зрения появилась Настасья, дело автоматически перешло в сферу ответственности энэнов. Если они посчитали, что рассказ можно передать начальникам, значит, пусть так и будет. Людей это уже не касается. Помогать мы друг другу помогаем, но в чужие дела стараемся не вмешиваться. Так что, вам ничего не угрожало, - подумал и добавил: - Но прошу прощения, если что не так.
- Да ладно, чего уж там копить старые обиды. Проходите.
Однако Островский застыл на пороге, его голова стала поворачиваться справа налево и обратно, напоминая плавностью перемещения перископ подводной лодки. Я понял, что он ищет подходящий стол, чтобы разгрузить пакет с бутылками и продуктами.
- Захотелось с вами посидеть, как положено, по-человечески, поговорить без спешки, - сказал он, открыто улыбнувшись. - Надеюсь, я не сказал ничего обидного? Мне трудно найти подходящее определение. Упоминание о людях не кажется вам оскорбительным?
- С чего бы это?
- Простите, но среди энэнов иногда попадаются чрезвычайно эмоциональные индивидуумы. Не все, конечно. Слова им лишнего не скажи. А я что? Я ничего. Это они неправильно интерпретируют.
- Со мной, в этом смысле, можно быть проще. Меня разговоры на общие темы оскорбить не могут.
- Прекрасно. А куда бы мне пакет разгрузить?
- Кухонный стол подойдет?
- Лучше и не придумаешь!
Островский очень быстро освободился от своего груза. На столе появилась бутылка армянского коньяка "Наири", потом бутылка дорогой водки "Финляндия", мясная нарезка, пластмассовая баночка с сельдью в укропном соусе, банка соленых грибов домашнего приготовления и баночка маринованных баклажан.
- А вот красной икры не захватил. Не люблю ее.
- Ну и ладно.
- От вас попрошу хлеб и рюмки.
- Хрустальные подойдут?
- А почему бы и нет!
- Будем оперировать холодными закусками?
- К сожалению, я ограничен во времени.
Я сразу решительно отказался от коньяка. Налил себе водки, Островский поддержал меня.
- Ну, будем, - сказал он, выпил, подцепил на вилку грибок и с удовольствием закусил. - Хорошо пошла, дай Бог не последняя!
Я решил ограничиться двумя рюмками, в общем, мне это удалось.
Островский внимательно разглядывал меня. Я впервые понял, как смотрят люди на чужих. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, пришлось рассказать анекдот про двух пьяниц.
- Однажды вечером двое пьяниц принялись хвалиться друг перед другом своими способностями. "Я могу выпить пол-литра, и мне ничего не будет", - сказал один. "А я могу выпить целый литр, и мне ничего не будет"! - сказал другой. Тут к ним подошел циник и спросил: "А по пятьдесят граммов сможете"?
Посмеялись.
Островский тоже решил рассказать анекдот.
- На крыше высотного дома сидели девочка Добро и девочка Зло и кидали камешки вниз. Девочка Зло попала в пятерых прохожих, а девочка Добро в семерых. Потому что Добро всегда побеждает Зло.
А что, мне анекдот понравился. Смешно.
- Разрешите закурить? - спросил Островский.
- Простите. Нежелательно, - грустно сказал я, есть ситуации, когда надо сразу, не стесняясь, твердо говорить нет, чтобы потом не усугублять неловкость. - Я плохо переношу табачный дым. Вообще не люблю навязчивые запахи.
Островский с интересом посмотрел на меня. Мой запрет почему-то произвел на него хорошее впечатление, будто бы подтвердились его самые положительные предположения о моей сущности.
- Я знаю об этой особенности энэнов. Занятно. Причудлива природа.
Не хотелось обижать Островского, но я действительно ненавижу табачный дым, духи, одеколоны, дезодоранты и, конечно, выхлопные газы автомобилей. Это ведь он сам спросил меня, можно ли закурить? Почему я должен был ответить согласием? Я просто сказал правду. Что тут может быть обидного?
Вот Островский и не обиделся. Мы выпили еще. Закуска была хороша. Довольно быстро мне стало ясно, что для Островского я теперь один из энэнов. Ужас, который он испытывал всякий раз, когда я заглатывал очередные свои десять граммов водки, не помешал, впрочем, поддерживать приятную беседу. Мы мило поболтали о новинках литературы, Островскому показалось удивительным, что в последнее время в киосках у станций метро появились странные книги, составленные из комментариев посетителей интернетовских сайтов.
- Их интересно читать? - спросил я.
- Обычно нет.
- Значит, они скоро отомрут. Никто и не заметит, как их заменит какой-нибудь другой проект.
- Знаете ли, мне неприятно, что литературу пытаются подменить второсортным эрзацем, - возмутился Островский, он потреблял водку правильными пятидесятиграммовыми порциями, но я не смог заметить ни малейшего признака того, что принято называть опьянением.
- Не волнуйтесь вы так, - сказал я. - История человечества - это постоянные попытки заменить литературу эрзацем, по счастью, неудачные. Прорвемся и на этот раз.
- Уважаю, - сказал Островский с чувством.
Потом мы поговорили о предстоящем завоевании Луны. Я полагал, что первую постоянную станцию на поверхности Луны построят американцы, Островский считал, что китайцы или индусы. Спорить мы не стали, каждый остался при своем мнении. Следующий вопрос поставил меня в тупик.
- А вот скажите, почему энэны так мало внимания уделяют проблеме бессмертия?
- Не знаю, - честно признался я. - Никогда не задумывался. А и верно, почему? Не знаю. Меня бессмертие не интересует, потому что… не интересует.
- Энэнов совсем не интересуют люди?
- Я-то откуда знаю? Мне сообщили, что я энэн, всего лишь неделю назад. Сомневаюсь, что мои представления о сложных философских теориях можно распространять на весь вид.
- Можно, можно, - перебил Островский.
- Продолжу. Так вот, опыта межвидового общения у меня нет, а потому я намерен относиться к людям, как привык, к хорошим буду относиться хорошо, а к плохим - плохо. что-то не так?
- Звучит разумно.
- Надо признать, что антропоцентризмом я и прежде не страдал, считал людей странными созданиями, но, как бы это сказать, без фанатизма, без заламывания рук. Равнодушен к социуму, вообще к социальным группам. Проще говоря, типичный асоциальный тип. Мне легче общаться с мыслящими индивидуумами, чем с классами и сообществами.
- Я правильно понял, что для вас хороший человек и хороший энэн равноценны?
- Да, конечно.
- А плохой энэн хуже хорошего человека?
- Естественно.
- Это очень сильное утверждение.
- Зачем вы все это спрашиваете?
- Хочу узнать вас лучше. Мне важно понять, могу ли я считать вас другом.
- Зачем вам это?
- О, это просто. Своего друга я не смогу убить ни при каких обстоятельствах. Мы - люди и энэны - союзники. Так решило наше руководство. Отлично. Меня это вполне устраивает, но мы взрослые люди и должны понимать, что договоры не вечны, приказ на ликвидацию может поступить в любой момент. И пока обстоятельства не изменились, мне хочется лично разобраться - друзья мы или так, погулять вышли?
- Ну и как? - ясно было, что главный вопрос, ради получения ответа на который Островский напросился ко мне в гости, он задал.
- Можете меня больше не бояться. Скажу больше, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, вы ее получите незамедлительно.
Я не понял, что побудило Островского сделать такой лестный для меня вывод. Какие-то приятные вещи можно оставлять без анализа, от этого они не становятся менее приятными.
Глава 2
1
И все-таки следовало признать, что во мне что-то явно изменилось. То, что работать пока не могу - это понятно. Я и прежде был чересчур тонким агрегатом, любые эмоциональные потрясения обязательно приводили к тому, что я терял способность к концентрации. А без концентрации разве можно заниматься текстом? И не мудрено. В последнее время произошло столько всего странного, что было бы удивительно, если бы я продолжал работать, как ни в чем не бывало - это понятно, но было что-то еще, цепкое, вновь приобретенное.
Я стал вспоминать, что больше всего занимало меня в последние дни. Среди обычных, если можно так сказать, отыскалась совершенно невозможная в прежней человеческой жизни идея - мне остро захотелось обнаружить начальников. Зачем - понятно. Прямые переговоры помогли людям и энэнам достичь взаимопонимания. В этом не было ничего удивительного, многие века они жили рядом, бок о бок, даже не догадываясь о своем биологическом отличии, более того, их умения прекрасно дополняли друг друга. Образовался своеобразный симбиоз, уничтожать который нет разумных причин.
Наверное, мне пришло в голову, что было бы совсем неплохо договориться о сотрудничестве и с начальниками. Общие рассуждения наводят на мысль, что сферы наших интересов не пересекаются. В равной степени наделенным разумом существам должно быть абсолютно понятно, что согласованные действия выгодны, как энэнам, так и начальникам.
Энэны никогда бы не взялись исполнять работу начальников. Думаю, что верно и обратное. Но самое главное, наши мечты и цели настолько разнятся, что соперничество совершенно невозможно. Следовательно, нет поводов для конфликтов. Я, энэн, так считаю. У начальников может быть свое мнение, вот и надо спокойно поговорить с ними, разузнать, что и как. А вдруг мы их обижаем и даже не замечаем этого?
Вот ведь какой парадокс обнаружился - писать книги у меня концентрации не хватает, а заниматься розыском таинственных начальников я оказался готов наилучшим образом. Забавно.
И я придумал, как можно отыскать начальников! Легко и без особых заморочек. К сожалению, мне помешали, раздался звонок в дверь, кто-то пришел в гости. Жаль, что я не удосужился записать свою светлую мысль хотя бы на клочке бумаги. Признаться, мне было совсем не до того - я испугался и засуетился. Неудивительно, что все теории и философские построения моментально вылетели из головы. Если бы мне подсунули листок и карандаш и потребовали зафиксировать самые главные мысли, которые вертелись в этот момент у меня в голове, то я бы написал только: "Кто там? Что вам надо?" Остальное словно стерли. Я почувствовал, что мне по-настоящему страшно. Договор о сотрудничестве с людьми - это прекрасно, но кто даст гарантию, что однажды ко мне не заглянет человек, который по идейным соображениям этот договор не признает?
Но обошлось. По счастью, я знал человека, решившего навестить меня без предупреждения. Надо сказать, что его появление оказалось для меня сюрпризом. Литературовед Глеб Абрикосов, действительно, проживал поблизости, но друзьями мы не были. Так, мило общались, встречаясь на презентациях, изредка Абрикосов мне звонил, интересуясь моим мнением по поводу какой-нибудь литературной новинки, время от времени звонил ему и я. В последний раз, помнится, расспрашивал его про Нину. До визитов впрочем, дело не доходило. И вот он сидит в моем кресле. Мне стало не по себе, не приходилось сомневаться, что на этот раз повод для визита у Абрикосова был более, чем серьезный. Как сказал однажды талантливый поэт, как же надо любить человека, чтобы отправиться к нему в гости!
Интересно было бы узнать, человек он или энэн? Это многое бы объяснило, но я еще не умел различать виды разумных существ по выражению глаз. Надо будет обязательно попросить у Настасьи тестовые таблетки. Оказалось - полезная вещь.
Собственно, об Абрикосове мне было известно совсем немного, только то, что в свободное от приносящей ему немалый доход работы финансовым аналитиком банка "Арктур" он серьезно и вдумчиво занимается творчеством Льва Николаевича Толстого. Не могу сказать, что знакомые литераторы с каким-то особым нетерпением ждали будущую монографию, но к замыслу коллеги относились с пониманием. Идея осмысления творчества несомненного классика с учетом современных реалий выглядела плодотворной. Непонятно было другое - зачем Абрикосову понадобился я. Конечно, он и сам понимал, что вопрос этот обязательно всплывет. Так что, переступив порог моего дома, принялся эмоционально и многословно рассказывать о деле, которое, якобы, привело его ко мне. Вышло у него плохо - сбивчиво, непонятно и нефункционально. Но история получилась проникновенная, хотя понять, зачем Абрикосову понадобился именно я, так и не удалось.
Итак. Утром Абрикосов проснулся в слезах от жгучей обиды. Он искренне пожалел классика, отыскав в качестве предлога для этого на удивление оригинальную причину. Видите ли, у Льва Николаевича не было компьютера. Абрикосову показалось, что обладание этой железякой с монитором позволило бы мастеру как следует отредактировать свои произведения.
Я не сообразил, куда он клонит. А, может быть, просто не счел заявленную причину достаточно весомой для визита. Пришлось переспросить.
- Не понимаю, что плохого в том, что у Толстого не было компьютера?
- Ну, что же вы! - удивился Абрикосов. - Это же очевидно. Сделайте усилие, подумайте.
- Вы считаете, что Льву Николаевичу следовало тщательнее работать над текстом?
- Именно! Я не осуждаю его. Попробуйте, перепишите от руки роман шесть раз! Что и говорить - непосильная работа даже для гиганта мысли.
- Почему именно шесть?
- Оптимальное число для получения условно чистого текста, - объявил Абрикосов со знанием дела, я вспомнил, что предыдущая его работа была посвящена как раз анализу работы над текстом известных современных писателей. Слышал, что у него получился очень интересный научный труд.
- Это вы о гладкописи, что ли? - переспросил я.
- Гладко в голове - гладко на бумаге. Ах, если бы у Льва Николаевича был компьютер...
- Простите, но мне кажется, что Лев Толстой все равно остался бы Львом Толстым.
- Не спорю. Но мне кажется, что компьютер бы ему понравился. Можно только догадываться, к каким потрясающим глубинам творчества он сумел бы прорваться, если бы тщательнее правил текст. Думаю, что мы получили бы что-то по-настоящему поучительное.
- Еще более поучительное?
- Я не исключаю и этого. Мы традиционно привыкли связывать практику медитаций с восточной традицией. А вот мне всегда казалось, что работа с текстом - есть наш способ медитации. Мистическое чувство, направляющее писателя во время правки текста, неизбежно приводит к самым неожиданным духовным прозрениям.
- Ерунда, - не выдержал я. - Вас послушать, так получается, что современные парни, прикупив по дешевке компьютер, тотчас обогнали в своем духовном развитии Льва Толстого. Но это же абсурд! Чушь собачья!
- Дорогой Хримов, мы говорим о писателях, оставляя так называемых литераторов за скобками. Литераторы не моя специализация. Повторяю, я говорю о напряженной работе над собственным текстом, когда даже простая замена одного слова на другое, порождает новые ассоциации, новый взгляд на привычный предмет.
- Не могли бы вы привести пример?
- Пожалуйста. Нетривиальные прозрения встречаются в самом неожиданном материале. Недавно я смотрел очередной псевдо-документальный фильм о пристрастии национал-социалистов мистическому вздору. Банально, но авторам удалось произвести на меня впечатление. Не знаю, заметили ли они сами, как глубоко копнули. По их версии, Гитлер был букашкой, управляемой марионеткой в руках опытных кукловодов. Но только до тех пор, пока не написал свою книгу. Вот тут все и изменилось самым кардинальным образом. Именно написание книги сделало Гитлера самостоятельной фигурой. Это очень важный момент.
Мне немедленно захотелось распространить это правило на остальных людей.
- Так вот почему Брежнев решил подписать "Малую землю"? Подписал и надломился. Бывает, - представленный исторический экскурс показался забавным и поучительным.
- Есть вещи, которые следует делать исключительно самому, не перепоручая знакомым, - Абрикосов, в свою очередь, грустно улыбнулся.
- Ага. Надо научиться отвечать за свои поступки.
Его грустная улыбка показалась неприятно многозначительной. Этап легкого трепа закончился, беседа неуклонно двигалась к своей кульминации, то есть с минуты на минуту Абрикосов должен был перейти к истинной цели своего визита. Не могу сказать, что меня разбирало любопытство, скорее было тревожно. Этот человек нравился мне все меньше и меньше.
- Вот так, - сказал Абрикосов и замолчал.
Это было неожиданно. Я догадался, что он предлагает продолжить разговор мне. Возникла неприятная пауза. Чего он ждал от меня - не знаю. Вот и сказал первое, что пришло в голову:
- Будем ждать, когда в наших благословенных краях появятся любители до блеска вылизывать свои тексты на компьютере. Только, как известно, в литературе умение гладко писать далеко не самое главное. Мне, например, смысл подавай.
- Правильно, правильно. Но довольно часто порядок в тексте помогает его создателю навести порядок в собственной голове. Так ведь бывает, не правда ли?
- Вы говорите загадками.
- Неужели вы не в состоянии привести ни одного примера современной прозы, в которой бы хороший русский язык естественным образом соединялся с глубокими мыслями автора?
- Наверняка есть, я не спорю. Только в голову ничего вот так сразу не приходит.
- А Игнатьев?
- Игнатьев? А что Игнатьев?
- Глубокий парень.