Казалось, что результат вот-вот будет. Люда несколько раз надеялась, что станет матерью, но через три-четыре недели у нее начиналась депрессия из-за несбывшейся надежды. Алексей уходил с головой в работу. Он объявил жене, что не видит повода для разрыва семьи из-за их бездетности, что они должны найти другие интересы. Или он готов на усыновление. Люда с ним не согласилась. Она здорова и дождется своего ребенка.
Я сменила работу, Люда с Лешей – квартиру. Теперь мы лишь изредка перезванивались, поздравляя друг друга с праздниками. Через год, перебирая свои бумаги, я нашла рисунок с треугольниками. Захотелось взять в руки карандаш и дорисовать линии движения. Мою руку уводило к краю листа, когда я крутила спираль Людмилы. Линия Алексея металась туда-сюда, но теперь спираль не пересекала. Я опустила карандаш на треугольник, обозначавший Люду. Рука стала рисовать вокруг него кольца – барьеры. В поле вокруг треугольника Алексея мне захотелось нарисовать множество точек и штрихов, словно комаров, которые тучей вьются вокруг полнокровного человека.
Я придумала причину, позвонила Зинаиде Ивановне и, как бы невзначай, поинтересовалась жизнью молодых.
– Я как раз недалеко от тебя. Не против, если заскочу на минуточку?
Женщина торопливо прошла к дивану, села и без предисловий поведала грустную историю о наболевшем. Карьера у Алексея пошла в гору, зарплата резко выросла. Он стал много времени проводить в командировках. В семье появился новый повод для ссор – его ревность.
– А она, – удивлялась Зинаида Ивановна, – не успокаивает его, наоборот, дразнит. Я-то ее знаю. Домоседка. Осторожная, брезгливая. На сторону никогда не пойдет. С чего бы ему начать сомневаться?
– Она таким способом привлекает к себе внимание, а он по себе, наверное, судит. Скажите честно, у него появилась другая женщина?
Собеседница в сердцах махнула рукой и призналась, что женщин появилось много. Он долго скрывал отношения, придумывая им деловую подоплеку, но шила в мешке не утаишь. Всплыло все и сразу. Сейчас за него ведут борьбу сразу три-четыре любовницы. Людмила заперлась в доме у своих родителей и, не отвечая на звонки, готовится к разводу и отъезду. С ней говорить тоже не желает.
– Помоги, – горячо шептала обезумевшая свекровь. – Где много, там ни одной. Нет среди его нынешних путной женщины. С детишками да от мужей гуляют. На деньги слетелись. Люда его выбрала, когда мы в нищете жили. Моего тогда сократили, оба сына – школьники. Младший болел часто. Родители наши один за другим умерли. Помощи никакой. Я семью в самые страшные годы сберегла и теперь никого терять не хочу. Пусть помирятся, ребеночка усыновят.
– Моя бабушка в таких случаях говорила: "Бог сведет, Бог и разведет". Или наоборот.
– Им же за тридцать. В новом браке, если случится, придется растить чужих детей. Столько проблем! Он уже выпивать начал. А после развода сопьется совсем и с работы полетит?
Взгляд ее упал на лист бумаги с рисунком. Она узнала его, посмотрела на продолжение.
– Все так плохо? Эти линии никак нельзя соединить и удержать вместе?
– Зинаида Ивановна, к этому нельзя относиться серьезно. Это опыт, не доказательство. Это то, что мне кажется, понимаете?
– Так скажи, что тебе кажется. Как бы ты эти линии свела?
– Как в школе, в жесткую фигуру. Помните, самое устойчивое положение – это три точки опоры? Семье из двух человек не хватает третьего. Если их линии образуют третью точку, то, как бы они потом ни расходились на плоскости, их точки нахождения и третья возникшая точка будут связаны в треугольник. У геометрической фигуры могут изменяться стороны и углы, но она останется треугольником.
– Рисуй.
– Не буду!
– Почему? Она ж подруга тебе.
Я постаралась объяснить на примере. Когда ружье стреляет, отдача больно бьет в плечо. Конечно, бывалые охотники знают, как обращаться с ружьем и уменьшить силу отдачи, но она всегда есть. Магия действует как выстрел, но мы не бывалые стрелки. Мы не готовы к отдаче и даже не знаем, как и где она ударит. Не случайно колдунов из русских деревень изгоняли дальше в лес, опасались родниться с их потомками даже в третьем колене. Зинаида поняла все по-своему.
– Ты просто боишься за себя, а мне терять нечего. Хуже, чем есть, уже не будет.
Она шагнула к столу, провела линию сына к спирали невестки, торопливо нарисовала на пересечении жирную точку и почему-то сразу несколько раз перекрестилась.
А еще через два дня случилось несчастье. Ко мне пришла похудевшая и повзрослевшая Людмила с траурной косынкой на голове. Она всегда выглядела молодой и красивой, поэтому мне показалось, что я встретилась с другим человеком. Она рассказала подробности.
Жена младшего брата Алексея полюбила кавказца с местного рынка и тайком бегала к нему на свидания. Раз поехала кататься с ним на машине, а муж узнал об этом, бросился вслед на мотоцикле. Не вписался в поворот и разбился насмерть. Молодая женщина дала показания в полиции и быстренько покинула городок с кавказцем, убежав от дочери и от позора. Свекровь почернела и слегла, свекор запил. Надо было готовиться к похоронам.
Люда не смогла оставить без участия семью, которую много лет считала своей. Не до обид, когда покойник в доме, к тому же Алексей официально все еще был ей мужем. Пока хоронили, пока лечили родителей, брак как будто восстановился. Супруги вернулись жить к себе в квартиру с маленькой племянницей. Муж стал внимательным к словам и просьбам моей подруги, но выглядел подавленным. Разве о том она мечтала?! Да и сама Люда на новую жизнь настроилась было, работу в Москве подыскала.
– Как думаешь, получится что-нибудь у нас? Я же поставила точку в наших отношениях, думаю, и он точку поставил, а выходит – снова запятая…
– А с девочкой вы ладите? Как, кстати, зовут ее?
Тут Людмила впервые за разговор улыбнулась и нараспев произнесла:
– Тонечка.
Искушение
Мы сидели у костра в туристическом палаточном лагере – я, Лешка, Сергей и Наташа. Малыши уже спали. Пора было угомониться и нам, но вот чего-то тянули…
Костер показывал четкую грань между тьмой и светом. Метра полтора, не больше, освещались, а дальше – ничего. Вблизи костра Сергей намертво вбил толстые колья. Он всегда делал так – на одну сторону кола забивал толстый гвоздь под углом, чтобы помещать железный прут как перекладину для котелка, а другой конец затачивал под карандаш. Конструкция выдерживала целые ведра. Ни менять, ни поправлять не приходилось.
– Костер прогорел. Надо хоть полешко подкинуть, – предложила Наташа.
– Подкинь, – обернулся ко мне Леша. – Ты ближе всех сидишь.
– Если я встану, то только затем, чтобы заползти в палатку. Мои физические силы на исходе, – вяло огрызнулась я.
– Подкинь силой мысли, – подколол Леха.
Намекал он на то, что я стала читать много литературы эзотерического содержания, а сейчас мучила целую серию из пяти книг. Особенно интересовала меня третья – о способе бесконтактного воздействия на других людей. Мне очень хотелось начать чтение с нее, но я проявляла силу воли для достижения лучшего результата.
Тут длинный кол Сережкиной кухонной конструкции с шумом рухнул как раз по центру костра. Мы вдоволь посмеялись над случаем, но Лешке этого было мало. Он кивнул в сторону, на сложенную с вечера поленницу.
– А ее сможешь развалить?
В какой-то момент я поверила, что смогу. Мне как будто предлагалась сила. Я отогнала подступившее ощущение могущества и дипломатично возразила:
– Ее же потом опять складывать придется. Лично я этим заниматься не буду.
Через пяток анекдотов раздался треск. Мы все вскочили на ноги, но тут же с хохотом повалились. Нам к костру прикатилось несколько круглых чурочек из рухнувшей поленницы. Колья, вбитые по ее бокам, остались стоять на месте. Видимо, она просто накренилась из-за кривизны местности.
– Ведьма, – подвел итог Леша. – Что ты еще можешь?
– Метлу предложи – увидишь, – ответила за меня Наташа.
Леша повертел головой. В полной темноте никакого больше объекта для экспериментов! Только вдали в лучах заката торчала мачта для флага, стоявшая посреди лагерной линейки.
– Теперь ее попробуй.
В центре всеобщего внимания мне очень захотелось свалить высокий стальной шест. Естественно, я знала, что человеку это не под силу. Мы еще немного побалагурили и разошлись.
А утром на линейке шест с поднятым флагом вдруг стал падать. Падение в моих глазах выглядело плавным, как в замедленных кадрах кино. Закричала женщина, попавшая под удар. Строй сбился. Начальник лагеря крикнул, чтобы к раненой не подходили близко. По полю уже бежал врач. Сзади слышался озадаченный говорок нашего тренера:
– Столько лет этой стойкой пользуемся, и никогда – ничего. Да ведь и ветра не было вроде. Кто-нибудь заметил, флаг вился или висел? Висел? Ну, я ж говорю – не от ветра.
Несмотря на серьезность ситуации, Сергей, Лешка и Наталья давились от смеха. А для меня настал момент истины. Цена силы показана. Оставалось дать мысленное согласие или отказ, кровь для подписи уже разлита.
С тех пор прошло лет пятнадцать. Я так и не прочла третью книгу о бесконтактном влиянии на людей. Издание постоянно попадалось мне на глаза, пока однажды я не кинула его в камин. Я не жалела об отказе. За свою недолгую жизнь я, слава богу, научилась обращаться к людям с просьбой, не подвергая их и себя сомнительным манипуляциям.
Зоны обитания Повесть
Глава 1. Льготная зона
1
Когда из дома уехали мои престарелые родители, я испытал некоторое облегчение. На их отъезде я никогда не настаивал, даже гордился, если кто-нибудь из приятелей спрашивал: "Влад, ты уже проводил своих?". А я мог ответить: "Моим еще рано". Но вот участились воспоминания жены о том, как уезжала ее мать, как напрасны оказались страхи, связанные с переселением, как мудро устроено современное общество, провожающее своих постаревших членов в специальные поселения (разумеется, по их собственному выбору и желанию).
Жена никогда впрямую не указывала на необходимость расстаться со свекрами. Разговор заводился как бы между прочим. Например: "Сегодня виделась с мамой по электронке. Посвежевшая, загорелая. Мне даже показалось, что у нее роман. Помнишь, как она здесь путала все программы? Помнишь, сколько ты к ней ездил с настройкой по поводу каждой стирки или уборки? А там техника упрощенная. Транспорт исключительно наземный. Много пешеходных дорожек. Здесь у нас такие расстояния до центра, что мы о них забыли".
Щебетание жены лилось вперемешку с сетованиями на очередное подорожание очередной услуги, ворчание на неадекватного, ожидающего окончания контракта начальника, эгоизм подруг и детей. Я бы не выделил в ее болтовне намеков на переселение, если бы не опущенные вдруг вниз глаза матери или остановившийся взор отца. На секунду повисала неловкость, ежились сыновья, словно им за шиворот попала колючка. А жена уже пересказывала рекламу новой системы домашнего микроклимата.
В детстве родители жили на первом этаже дома, а мы с сестрой – на втором. Сестра выросла, вышла замуж и уехала. Я привел в дом жену, потом появились дети. Нам с женой все чаще приходилось покидать дом, родителям – все реже. Мы не планировали, не договаривались, как то оно само получилось так, что наши с женой комнаты и большая гостиная оказались на первом этаже, а на втором разместились детские и родительские спальни. А потом мальчишки пошли в школу, им захотелось иметь тренажерный зал. Жена настояла на выносе из спален компьютерной техники и фильмотеки. Земля в пригороде к тому времени сильно подорожала, поэтому сделать пристройку можно было только за счет сада, но сад было жалко. Родители вложили свои сбережения, и вместе мы заказали "достройку" третьего этажа, куда и переселились наши старики. Тогда это слово звучало как шутка. Совершенно неожиданно разделившие нас пять метров высоты оказались мало преодолимыми. Раза два в день мы с женой по очереди поднимались к сыновьям и только раз в два месяца – к родителям.
Мы перестали удивляться, когда они не спускались к ужину – "Отдыхают, наверное. Не будем тревожить". Когда матери требовалась очередная диагностика, а отцу – смена протеза, мы по очереди возили их в медицинский центр. Жена первой стала отказываться от поездок. Они становились все более длительными по времени и дорогими по деньгам. "Врачи мне сочувствуют, – жаловалась она. – Почему они не живут в льготной зоне? Там же специализированное и абсолютно бесплатное лечение. Питание сбалансированное. Автоматика по уходу. Специалисты работают по каждой возрастной группе".
В проспектах, которые давали родителям в центре медицинского обследования, описывались вехи достижений развитого общества, которое пришло к возможности целиком удовлетворять потребности старшего поколения. В красочных буклетах тактично обыгрывалась главная стратегическая мысль – прогресс достиг такой скорости, что полноценная жизнь субъекта как рабочей единицы длится максимум тридцать лет. Обучение и стажировка – до тридцати, работа – еще тридцать, а потом обществу проще содержать индивида, чем организовать его переподготовку и адаптацию к новой технике, в том числе и бытовой.
Человек, достигающий шестидесятилетнего возраста, чувствовал себя динозавром среди нарастающих изменений в технике, культуре, политике, образовании. Самое печальное – он становился обузой на рабочем месте, так сказать, отработанной деталью техногенного общества. Какое-то время пытались использовать старшее поколение в сфере обучения, но и тут оно проигрывало новым обучающим программам – индивидуальным для каждого, разработанным на основе психолого-физиологических экспресс-тестов.
Льготные зоны подавались в описании как заслуженная и долгожданная награда, как оазисы счастья и благополучия. Они были построены в самых живописных местах вдали от транспортных магистралей. Там высокая среднестатистическая продолжительность жизни. Разумеется, имелась связь с миром. Можно навещать или принимать родственников. При желании можно организовать посильную трудовую и научную деятельность. Идиллия…
Трудный разговор начала мать. Странно. Именно она старательно обходила эту тему, но тут голос ее звучал так, как будто бы это она нас уговаривала: "Мы с дедом давно это местечко присмотрели. Вчера нам сообщили, что заказ принят и соответствует всем пожеланиям. Знакомые у нас там нашлись. И потом, это место напоминает мне городок, где я выросла. Там такие холмы и много зелени. По центральной улице ходит трамвайчик с большими окнами и смотровой площадкой наверху. Все лестницы с подъемниками. Для отца это важно. Так что к вечеру мы, пожалуй, соберемся. Тогда послезавтра мы начнем день на новом месте. Обязательно позвоним, покажем выбранный домик".
"Это главное, что вам там нравится, – подхватила нить разговора жена, – а где же эта красота находится?"
– Зона номер триста дробь пятьдесят два, – хрипло прозвучал голос отца. Из образовавшейся внутри пустоты меня вывел голос жены: "Что у тебя с шеей? Почему ты ее трешь?"
2
Как я уже говорил, после отъезда родителей я испытал облегчение. Мы отвели душу в бурных спорах и еще более бурных примирениях с женой. Я перестал оглядываться, не стоит ли за плечами отец или мама, когда ругал младшего лоботряса Димку. Они с Васькой не похожи ни в чем. Старший растет уверенным и ответственным парнем, а младший все не доделывает, забывает, забрасывает. Теперь никто не шептал: "Пойми, что в его возрасте это нормально… Вспомни, что ты сам когда-то…". Мое слово стало весомым. Я почувствовал себя настоящим главой семьи.
Жена повеселела. Семейные ужины чаще стали замещаться дружескими посиделками: у меня – со своими друзьями, у жены – со своими подругами, а мальчишки старались к нам спускаться реже. На втором этаже звучала современная музыка, гремели виртуальные войны, шло активное общение с девочками по Интернету. Третий этаж оказался лишним и пустовал.
Родители звонили каждый день, потом каждую неделю, потом каждый месяц или даже реже. Прошел год, а может – больше. Мне казалось, что Дима с Васей не скучают. Димка иногда срывался на воспоминания, Василий – никогда. А ведь именно его вырастили бабушка с дедушкой. Мы тогда были молодыми, интересовались карьерным ростом, учебой, развлечениями. И нас здорово выручали две "домашние няньки". Только однажды на стене в комнате старшего я обратил внимание на цифры, записанные старательно – это был номер зоны родителей и их телефон. Почему мы туда не ездили? Так по видеофону удобнее – эффект полного присутствия. Размер изображения – любой. На поездку придется потратить суток двое, туда и обратно. Говорить же стало почти не о чем, общих тем все меньше: внуки, здоровье – на все разговоры пяти минут хватит. Говорить о работе – неудобно, вдруг не поймут, почувствуют себя неловко. Старики тоже не настаивали, мол, понимаем, у вас дела, это мы теперь свободны.
Тревога и ощущение вины появились впервые в тот день, когда я, посмотрев на мониторе школьные успехи Димы и убедившись, что они – в числе самых низких показателей в классе, устроил ему очередной разнос. Обычно он вяло огрызался, уверял, что низкие баллы – случайность и скоро занесут новые результаты, где он будет в лидерах. В этот раз мой младший был не в духе. Он молчал так, что я прервал свою воспитательную речь. Тогда его подбородок задрожал, рот скривился, глаза заблестели. Он резко повернулся и убежал на третий этаж.
Жена, сидевшая в сторонке и не вмешивающаяся в наш разговор, некоторое время бесцельно походила по комнате, а потом поднялась за ним следом. Я решил проверить, не противоречат ли ее успокоительные слова моим ключевым установкам и, стараясь не шуметь, поднялся по забытой нами лестнице.
Димка сидел, вжавшись в старое кресло перед старым телевизором. Я вспомнил, что мать и отец оба любили это кресло и негласно соревновались, кто первым его займет. Почему они не купили второе? Отец говорил: "Дело не в кресле, а в месте". С другой стороны, зачем нужно было даже одно, это? При работающем телевизоре отец читал старые мемуары, а мама – рукодельничала.
Жена неловко примостилась на ручке кресла и гладила сына по голове.
– Ты меня не отдашь? – услышал я показавшийся мне обреченным голос Димки.
– Куда?
– Учительница сказала, что есть такие специальные школы для детей с низкими баллами.
– Мы с тобой попробуем повысить баллы. Я и Вася будем с тобой заниматься.
– А если не получится? Учительница говорит, что там домой отпускать не будут.
– Никуда я не отдам своего мальчика. Успокойся.
– А папа?
– И у меня, и у папы тоже не все получалось в школе, но наши родители нас никуда не отпустили.
– Почему?
– Ну, как – почему? Потому что в семье любят друг друга и всегда стараются быть вместе.
В этот момент она увидела меня и смутилась. Кажется, мы одновременно прикинули в уме, сколько еще лет будет длиться это "всегда".