Но уезжать не хотелось, и он со смущением понял, что хочет быть ближе к Джанет. Снова увидел её – распростёртой на сверхъестественно чёткой траве, с ореолом чудесного света вокруг лица.
"А ведь ей тяжело, – пришло в голову. – Только вчера похоронила мать".
Не раздумывая, он встал и, пригладив перед зеркалом волосы, вышел в коридор. Комната Джанет была через дверь, он постучал.
– Входи, – послышался голос Джанет.
На Варламова глянула с удивлением: видимо, его визит оказался нежданным. Она сидела у окна в кресле-качалке, но перестала покачиваться, разглядывая Варламова. На ней был домашний халат.
– Извини, – неловко проговорил Варламов. – Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой. Я боюсь, это и в самом деле из-за меня.
– Сядь, – сказала Джанет.
Варламов опустился на стул возле столика с букетом искусственных цветов и оглядел комнату.
Она была меньше, чем у него. Из двух окон – здесь они находились в разных стенах, – открывался обширный вид. Казалось, комната находится в носу корабля, плывущего среди багровой листвы. Между окон стоял туалетный столик с зеркалом. Узкая кровать и такой же, как в комнате Варламова, зеркальный шкаф располагались вдоль стен.
– Мама сказала мне, что очень больна, – заговорила Джанет невыразительно. – Одна из неизлечимых форм рака, которых много появилось после войны. Ей оставалось жить от силы год. Так что это избавило её от мучений.
Потрясённый Варламов молчал.
– А твоя мама? – спокойно продолжала Джанет. – Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?
Евгений плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.
– Она долго болела после родов, – неловко выговорил он. – Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. На новом месте мама опять стала чахнуть. Там сырой климат и долгие зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все её сторонились, потому что у неё открылся туберкулёз. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у неё. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала, боясь заразить. А потом опять гнала в лес, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла десять лет тому назад, мне тогда как раз исполнилось пятнадцать…
Варламов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, всё словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Она осталась в памяти, какой увидел за чёрной рекой, – пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице…
– После её смерти твой отец сразу женился?
Варламов вернулся к действительности:
– Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему мэром, так что мог всех обеспечить.
Тут Варламов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.
– А как её звали? – спросила Джанет.
– Кого? – Варламов сначала не понял, но потом сообразил. – Маму? Её звали Кэти.
И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:
– А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у неё. И твоя мама на фотографии – той, что в моей комнате, – тоже похожа на неё.
Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдалённо:
– Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.
В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблеск мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выдавалась грудь.
Варламов встал:
– Спокойной ночи, Джанет.
– Спокойной ночи, Юджин, – тихо отозвалась она.
В субботу Варламов отправился повидать Боба Хопкинса.
– Слышал об этой истории от Грега. – Хотя на столе был компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. – Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалёку.
Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонёк зажигалки.
– Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. – Он возобновил неспешную ходьбу. – Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин… Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Всё списывают на бандитов из Лимба. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи бывали.
Варламов поднял воротник, защищая лицо от ветра.
– Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сирином.
Шериф сплюнул:
– Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. И за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в городе. Так что не дрейфь. Пока.
Ветер брызнул в лица холодным дождём, и они расстались.
7. Трехликий
Похоже, шериф знал, о чём говорит: проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Варламов освоился полностью. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить Варламова в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона Евгений не понимал.
Ему понравился тренажёр: сел за руль, нахлобучил шлем виртуальной реальности – и отправляйся в "поездку". Иллюзия была полной: мимо проносились встречные машины, сменялись даже запахи – от горячего асфальта до скошенного сена, в зависимости от пейзажа "снаружи". То и дело возникали опасные ситуации: у Варламова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или почти под колёса кидался ребёнок. Евгений жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, чтобы потом выслушать ехидные комментарии инструктора…
Настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без осложнений. Варламов снова наведался в мэрию и "получил" водительские права: его зелёную карточку сунули в компьютер, а потом вернули обратно, добавив ещё один невидимый код.
По вечерам Варламов заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Варламова. Эти встречи в полутёмной комнате стали желанными: Джанет волновала Варламова после происшествия на кладбище.
Сидели без света: Варламов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Темнел её силуэт на фоне окна, она то покачивалась, то сидела неподвижно. Джанет стала мягче относиться к Варламову и больше не укоряла за смерть матери. Эту тему вообще старалась не затрагивать. Время проходило незаметно, прощались поздно. Варламов ложился в постель и долго не засыпал.
Хотя дома у него бывали случайные подружки, но, пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине: его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зелёные, порой внезапно темнеющие глаза.
Иногда втроём сидели в гостиной. Потрескивали дрова в камине, колыхались по стенам красные отсветы, и Евгений слушал то органную музыку Баха, то скорбные аккорды симфоний Рахманинова – другого русского, в тихой ещё Америке почувствовавшего приближение Второй мировой…
И так незаметно в Другой Дол пришла осень.
Ветер сорвал листву с дубов, и они стояли чёрные, грозя сучьями нависшему небу. Скользкие листья усыпали траву и дорожки. В субботу погода улучшилась, и Джанет затеяла большую уборку.
Варламов натаскал из подвала груду пластиковых мешков, а потом вместе с Джанет вооружился граблями и стал сгребать листья в кучи. Работа была непривычна для Евгения, но спорилась в его руках: он окреп, работая на складе. Джанет останавливалась для отдыха гораздо чаще. Её волосы светились таким же тёплым светом, как опавшие листья.
Когда сгребли всю листву, солнце поднялось уже высоко, кучи горели золотом на жухлой траве. Теперь Джанет держала мешки, а Варламов лопатой насыпал в них листья. Порою от лопаты было мало проку, и приходилось сгребать руками. Ночью прошёл заморозок, листья отсырели от инея, и руки Варламова скоро замёрзли. Он выпрямился и засунул их под мышки, чтобы согреть.
Джанет с улыбкой смотрела на него.
– А в России вы убираете листья вокруг домов? – спросила она.
Пальцы Варламова потихоньку отходили, в них возвращалось тепло пополам с болью. Он вынул руки и принялся растирать пальцы.
– У нас север, частных домов мало, – ответил он. – Листья сгребают в кучи дворники, а потом поджигают.
Он снова увидел сизый дым, стелющийся среди берёз. Показалось, даже вдохнул запах дождя, принесённого серыми тучами… Но это длилось одно мгновение. Опять солнце золотило листву и волосы Джанет, она держала мешок наготове. Варламов стал насыпать листья дальше.
После нескольких мешков руки Евгения замёрзли снова.
– Подожди, – сказал он, растирая покрасневшие пальцы.
Но Джанет взяла руки Варламова в свои и принялась растирать сама, от усердия прикусив губу. Её тонкие пальцы оказались на удивление сильными, из них в онемевшие руки Варламова вливалось ласковое тепло. Боли при этом не было.
– Вот так, – сказала она, отстраняясь, и волосы слегка тронули лицо Евгения. – А чтобы не останавливаться, принесу тебе перчатки.
Джанет не смотрела Варламову в глаза, и ему показалось, что она слегка покраснела. Она пошла к дому и вернулась через пару минут, протягивая перчатки.
Теперь дело пошло быстрее, хотя Варламову было жаль, что его пальцы больше растирать не будут. Набили листьями около двадцати мешков, и Евгений отволок их к улице.
– Оттуда их заберут, – удовлетворённо сказала Джанет. – На этот раз мы сэкономили на уборке, так что можешь рассчитывать на праздничный обед.
Она переоделась и уехала. Варламов с Грегори расположились на веранде и выпили по стаканчику виски. Грегори щурился от золотистого света, подёргивание века было едва заметно.
– Запомни, Юджин, – поучал он. – Виски не закусывают, как вашу водку. Даже не запивают. Мы, американцы, любим во всё класть лёд, но по отношению к виски это хамство. Виски в переводе с гельского означает "живая вода". Его надо пить понемногу и безо всего. "Не пей виски с водой, и не пей воду без виски", – так говорят шотландцы…
Тут Грегори поскучнел: видимо вспомнил, что ни Шотландии, ни шотландского виски больше нет.
– Да, искалечили наш мир, Юджин, – сказал он, допивая виски одним глотком. – Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Переместились в комнату Грегори. Сев за компьютер, он с минуту глядел на пустой экран.
– Есть несколько загадок, Юджин. Посмотри.
Он коснулся клавиатуры, и на экране возникла карта земного шара. Варламов впервые увидел зловещую сеть Тёмных зон, накрывшую континенты. Но… пострадали далеко не все. Чёрные пиявки впились в северную Америку и европейскую часть России, а почти вся Азия, Африка и Южная Америка остались чистыми.
На сердце Варламова стало тяжело: вспомнилось, какое жуткое наследство получил от Сирина.
Грегори продолжал:
– Я участвовал в расследовании причин войны. Из достоверных источников нам известно, что "чёрный свет" не собирались использовать как оружие, а проводили испытания со спутников. У нас был умник из АНБ, агентства национальной безопасности, он рассчитал орбиты этих спутников – получается, что их было три. Вот и первая загадка: почему столько? Для экспериментов хватило бы одной установки…
– Какой смысл это вспоминать? – вяло спросил Варламов. Разговор тяготил: что толку копаться в прошлом?
– Загадка номер два, – словно не услышал Грегори. – Ваша официальная версия в общем верна: управление спутниками было потеряно в результате тайной операции. Кто тут виноват – некая организация террористов или ЦРУ – до сих пор остаётся тайной. Погляди на карту: орбиты спутников проходят над Уралом, где у вас были полигоны, затем над северной Атлантикой, восточным побережьем США, и, наконец, Тихим и Индийским океанами. С каждым витком орбиты смещаются западнее, так что европейской части России и США здорово досталось. А вот из азиатских стран пострадала только Индия и совсем немного Китай. Почему спутники не сбили раньше, а дали совершить три, а то и четыре витка? Словно кто-то хотел нанести максимальный ущерб как США, так и России…
Грегори умолк, в голубоватом свете дисплея лицо выглядело измождённым. На дворе стемнело – опять надвигались тучи. Оставшиеся листья горели золотом на чёрных дубах.
– И с этим связана загадка номер три, – наконец продолжал Грегори. – Войны не случилось бы, не будь третьей силы. Похоже, существовала организация из людей, объединённых ненавистью к Западу и особенно к Америке. Возможно, сначала они хотели вызвать только массовый крах компьютерных сетей и грандиозный финансовый кризис. Но, каким-то образом узнав о "чёрном свете", решили использовать его. Так что война была спровоцирована кем-то очень умным и технически оснащённым.
– Цзин? – вырвалось у Варламова.
Грегори бросил на него острый взгляд:
– Цзин в нынешнем виде не существовало. И едва ли это был Китай. Он просто воспользовался послевоенной ситуацией, как сделала бы любая держава на его месте…
– А есть предположения, кто это мог быть? – осторожно спросил Варламов.
Грегори долго молчал.
– Кое-какие есть… Но тут мы подходим к четвёртой и главной загадке. Слишком многое должно было совпасть, чтобы столкнуть мир в хаос Третьей мировой. Вероятность случайного совпадения близка к нулю. Некая сила стояла за всем этим, и между собой мы называем её теневым сообществом. Такое впечатление, что это сообщество типа "стелс" – невидимки, оно не создаёт своих организаций, а использует существующие, тайно направляя их деятельность. Похоже на Закрытую сеть США, только это сообщество ещё более замкнутое, и вряд ли состоит из одних американцев. Оно преследовало свои цели – скорее всего, установление мирового господства – и с лёгкостью принесло в жертву Соединённые Штаты. Возможно, сочтя их чересчур демократичными…
Он осёкся. В тишине стал слышен шум подъезжавшего автомобиля.
"Почему ты так разоткровенничался, старый дурак? Вряд ли этот парень агент русской разведки, об этом смешно и думать, но почему ты не держишь язык за зубами? Он что-то знает, хотя может быть, сам не подозревая об этом. Иначе цзин не заинтересовались бы им. И он явно недоговаривает. Не похожа на правду эта история о капсуле с сонным газом, которую носил на всякий случай. Цзин профессионалы, он не успел бы даже достать её. Что же произошло на самом деле? И что хотели выведать у него? Быть может, какой-то секрет, важный для Америки?.. Не связаться ли с друзьями в Атланте, пусть проверят постояльца, пока цзин не добились своего. А они непременно добьются, парни серьёзные… Да, надо что-то предпринимать".
На обед Джанет приготовила форель, выставила белое вино. Повозилась с проигрывателем, и зазвучали "Времена года" Вивальди.
– Праздник уборки листьев, – улыбнулась она.
– А я думал, Хеллоуин, – хмыкнул Грегори. – Не хватает только выдолбленной тыквы.
– Ну тебя, дядя, – отмахнулась Джанет. – Терпеть не могу этих глупых страшилок.
– Завтра Хеллоуин, – объяснила она Варламову, накладывая форель. – Праздник нечистой силы. Дядя говорит, что раньше было весело: на верандах ставили пустые тыквы с вырезанными глазами и ртами, а внутри зажигали свечи. Светились, словно черепа…
– А то нарядишься скелетом, и айда пугать соседских девчонок, – мечтательно сказал Грегори.
– Вот и приманили нечисть в Америку, – фыркнула Джанет. – Слава богу, сейчас его мало отмечают. И так ужасов хватает.
– Ничего ты не понимаешь, – обиделся Грегори. – Словно сама из другой страны прилетела… Ну ладно. Форель просто изумительная.
Форель и впрямь таяла во рту. Варламов давно не пробовал ничего подобного. Он разлил по бокалам вино и произнёс шутливый тост:
– За Джанет! За её прекрасную форель и чудесное вино. Сегодня я в неё просто влюблён.
Лицо Джанет порозовело – возможно, на него упал отсвет огня из камина. Она положила Грегори ещё форели. Тем временем бодрые аккорды "Охоты" Вивальди сменились хрустальными звуками морозной зимы.
Варламов встал.
– Разрешите вас пригласить, – сказал он Джанет.
Та неуверенно поднялась. Варламов обнял её, и они закружились по комнате. От аромата духов защемило в груди. Музыка сменилась: она словно заскользила по льду, из бегущих аккордов и взлетающих звуков скрипки родилась вибрирующая мелодия – и понесла их в морозную даль. Зрачки Джанет расширились, оставив только зелёные ободки вокруг темноты. Волосы то загорались, словно на них перекидывалось пламя камина, то гасли, попадая в тень. Варламову сделалось тревожно и сладко одновременно.
Музыка, стихая, унеслась прочь. Они остановились. В комнате было очень тихо.
В понедельник, едва Варламов приступил к работе, его вызвал мистер Торп: нужно было доставить груз на ферму. Евгений уже выполнял поручения такого рода. Быстро управился с погрузкой и, не переодеваясь, сел за руль.
День выдался сумрачный, облака ползли над полями. Но Варламов не замечал пейзажа, думая о субботнем вечере. Было необыкновенно приятно танцевать с Джанет, ощущать её гибкое тело в своих руках, касание груди под тонким платьем…
"Неужели влюбился? – подумал он. – Вот будет потеха для неё. И так норовит меня высмеять".
Помрачнев, глянул на маршрутный дисплей. Вот и ферма – одинокий дом посреди запущенного сада. Ограды нет, от ворот остались два бетонных столба. Рядом с верандой стоит приземистая машина.
Варламов посигналил, но никто не появился. Вышел из кабины, поднялся на веранду и позвонил. Нет ответа. Толкнул дверь – не заперта.
Он вошёл.
…Что-то подхватило его. Варламов испытал кратковременное ощущение полёта, а потом больно ударился коленями и подбородком о пол, едва не выбив зубы. Руки оказались завёрнуты назад, а в спину упёрлось что-то жсткое.
От неожиданности Варламов не издал ни звука. Он попробовал освободиться, но эту затею пришлось выкинуть из головы. Руки были заломлены так, что казалось – от малейшего движения кости переломятся. Он почувствовал быстрые прикосновения к карманам.
"Заберут футляр!", – обмерло внутри. Но касания прекратились, а Варламов вспомнил, что оставил футляр на работе.
"Он слаб. Как он слаб! Не ровня им, а тем более тебе. Чего они испугались? Это была простая случайность, что потерпели поражение. Или нет? Не спеши. Вспомни о трёх возвращениях… Случайность есть феномен. Феномены существуют только на уровне чувств. Отстранись от феноменов. Не смешивай с ними чистоту изначальной природы. Вспомни слова Лао-Цзы: "Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он сух и крепок – он умирает. Когда деревья родятся – они гибки и нежны, когда они сухи и жёстки – они умирают. Крепость и сила – спутники смерти. Поэтому то, что сильно, то не побеждает. Когда дерево стало крепко, его срубают. То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то значительно" . [6]