- Сейчас он тоже пригодился, - словно прочитав его мысли, хохотнул незнакомец, а затем, глядя ему в глаза, с отеческой задушевностью произнес:
- Вы не в беспамятстве. Страха нет. Волнения остались позади. Вы спокойны. Вы в безопасности.
Слова его были так проникновенны и до осязаемости живы, что на них отзывалась каждая клетка тела, окатывая его теплыми волнами благостной истомы. Хотя что такого особенного он говорил? Ровным счетом ничего. И вообще говорил ли он? Смотреть на него смотрел, но губами то не шевелил.
Бруно кивнул. Да, ему хорошо. Да, никакого страха он не испытывал. Да, он сейчас как дитя, которому от наката безбрежной любви хотелось обнять всю землю, со всем ее жалким человечеством. Сияя глазами, он с нескрываемым откровением изучал своего спасителя.
Все в нем было необычно. И одежда, и речь, и, конечно же, замок, в котором Джорди очутился, как по волшебству. Роста невысокого. Чуть выше него. Поджар и по-атлетически складен. Синие-синие глубокие глаза. Смугл. Без парика. Стрижка короткая, как у сенаторов древнего Рима. Волосы, отдающие красноватым оттенком, чернее смоли. Брито лиц. Не губаст и не тонкогуб. Явный признак незлобивого и уравновешенного человека…
Одет по несуразному. Совсем не по-здешнему… Выйти в таком облачении на люди - значит, стать мишенью ехидных насмешек. Измарают, затыкают пальцами… Голубенькая, похожая на нательную, только с короткими рукавчиками, рубашка. Будь попросторней и с длинными рукавами, она смахивала бы на его ночную сорочку. Вместо привычных шаровар с сапогами - странного покроя штаны. Они облегали бедра, а концы их раструбов, чуть надломившись, лежали на самых носочках туфель. Наверное, чтобы прикрыть балаганного пошива обувку - без каблуков, с куцыми бортами и с остренькими носиками… С такой обувью, да при грязюке на каждом шагу, не больно расходишься… Вымажешься по самую шею. "Может, - предположил Джорди, - это домашнее платье, а на выход у него другая одежда?"…
Однако больше всего поразил его ниспадающий от самой шеи до пояса лоскут материи. Перехваченный у горла узлом, он от него, узла этого, как от светящегося источника, шел рассеивающимся лучом книзу. На лоскуте том, словно из иссиня-черного бездонья, мерцая, проступали зеленоватые искры звезд. Глаза Бруно пригвождены были к нему, как Иисус к кресту. На его материи был вышит рисунок солнечной системы со всеми ее планетами со свойственными только им контурами и цветами… Меркурий, Венера, Земля, Солнце, Марс…
"Черт! - прошептал он. - Как точно! Кто, интересно, мог такое изобразить?!"
- Все вопросы ко мне у вас скоро отпадут, - тронув его за плечо, пообещал незнакомец. - А сейчас вам нужно отдохнуть. - и, глядя на кого-то поверх его головы, распорядился:
- Коллега Ершистый, помогите Джордано Бруно из Нолы привести себя в порядок. Обеспечьте ему все необходимые процедуры. А потом мы с ним побеседуем.
Сказав это, незнакомец, в знак прощания, кивнул и, повернувшись, направился к стеклянной двери, створки которой за несколько шагов от него сами по себе раздвинулись, а когда он прошел, сами собой сомкнулись.
- Чудеса! - восхищенно разводит руками Бруно.
- Ничего подобного! Элементарная техника - фотоэлементы, - возрази подошедший к нему молодой человек, которого назначили ему в сопровождающие и которого, назвал Ершистым.
- И слово "элементарно" мудреное, - пожав плечами, не без иронии замечает Бруно.
Ему хочется еще поязвить над всем, что сопровождающему представлялось обычным, а его ошеломляло, но взгляд его снова уперся на свисающий с шеи Ершистого точно такой же лоскут, с тем же рисунком.
- Этот лоскут, как вы его называете, - предмет одежды. Называется - галстук, - бесстрастно, скорее, терпеливо втолковывая, нежели гневаясь, уточнил он.
- Я его так не называл. Я только так подумал, - донельзя озадаченный, поспешил оправдаться гость.
- Знаю. Это меня, то есть, нас, - поправился сопровождающий, - нисколько не обидело.
- Видите ли, как предмет одежды он не мог не обратить мое внимание. Такого в нашей стране и, пожалуй, на всем континенте не надевают. В конце концов, кому какое дело, кто и как себя обряжает. Но меня поразило другое…
- Изображение, - опередил его Ершистый.
- Его необыкновенная точность, - дополнил Бруно.
- Это эмблема нашей службы.
- Службы?! - переспросил Джорди.
- Да. Службы Времени Вселенной, - Ершистый провел рукой по галстуку и добавил:
- Службы, осуществляющей контроль и регулирование бытия землян.
- Вот как?! - непроизвольно приостановившись, выдохнул Ноланец, а потом, собравшись с мыслями, спросил:
- Чьей службы, синьор Ершистый?
- Великого Круга Миров, или, коротко ВКМ, - с полнейшим недоумением и тоном - что за дурацкий вопрос, - пояснил он.
А обернувшись и увидев растерянное лицо замершего на месте гостя, стукнул себя по лбу.
- Извините! Забылся! - виновато улыбнулся он и в самое ухо прошептал:
- Если по-вашему и попонятней - мы одна из служб Всевышнего. Одна из самых основных, работающих в вашей… то есть в нашей, Вселенной. В других Вселенных действуют другие такие же службы.
- Всевышнего?! - ошарашено бормочет Бруно.
Ершистый, мягко обняв его за плечи и подталкивая вперед, кивает.
- И… - тянет Бруно, пытаясь задать самый главный вопрос.
- Нет. Его самого здесь нет. Наш шеф… Кстати, вы с ним только что расстались. Он лично встречал вас и вы с ним имели честь общаться…
- Значит, он Наместник мира земного, - перебивает Бруно.
- Это опять-таки по-вашему, - снисходительно замечает Ершистый. - Он - патрон Службы, Его Честь Часовщик.
4
ПРОКУРАТОРУ СВЯТОЙ ИНКВИЗИЦИИ
ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВУ ЕПИСКОПУ
СЕБАСТЬЯНО ВАЗАРИ
ДОНЕСЕНИЕ
Ваше преосвященство! Первого ноября 1590 года от Рождества Христова, по вашему приказанию, для задержания злостного еретика Джордано Бруно из Нолы мною был снаряжен отряд кондотьеров в количестве 25 человек, который в тот же день выступил в Тоскану. Возглавил отряд Ваш покорный слуга. Третьего ноября мы прибыли во Флоренцию. Вечером того же дня мне стало известно, что Ноланец действительно находится во дворце покойного герцога Тосканского Козимо деи Медичи, в котором ныне проживает его вдова Антония Борджиа. Как утверждали наши осведомители, она прибыла во дворец неделю назад в сопровождении мужчины, скрывавшего свое лицо под полами надвинутой на брови шляпы. В сумерках его трудно было разглядеть. По скудным приметам, переданным осведомителями, он походил на человека, за которым мы приехали.
На следующий день я знал уже точно - Ноланец в замке. Об этом сообщил, подкупленный мной конюх герцогини Пьеро Перручи. Для получения этих сведений мной было выплачено 7 (семь) дукатов.
В последующие несколько дней установленное мною наблюдение, которое велось днем и ночью, выявило следующее: замок усилен охраной; герцогиня в свет не выезжает и, под предлогом плохого самочувствия, никого не принимает, хотя мои люди видели ее прогуливающейся во дворе в добром здравии и в отменном расположении духа; в мансарде, где, как известно, при Его величестве герцоге Козимо находилась обсерватория Ноланца, с наступлением темноты светятся окна. В них моими наблюдателями замечались два силуэта - мужчины и женщины. Один из них соответствовал контурам фигуры герцогини, а другой - еретику. Однако, следуя вашим наставлениям, я должен был обладать стопроцентной уверенностью, что это так, а не иначе.
Такая возможность мне в скором времени представилась. В мансарде на ночь забыли прикрыть окна. Поднявшийся к утру ветер бил рамами о стену. Появившийся в окне мужчина стал закрывать их. Это был наш беглец - поганый еретик Джордано Бруно. Я сам в подзорную трубу видел его.
В тот же вечер я нанес визит герцогине Антонии Борджиа. Она категорически отказалась принимать меня. Мне ничего не оставалось, как передать через служанку Ваше письмо, адресованное ей, и удалиться. Письмо возымело действие. Поутру из замка пришел посыльный и сказал, что Ее величество герцогиня примет меня и чтобы я пришел в замок не с отрядом, с которым явился в Тоскану, а с двумя кондотьерами.
Борджиа уделила мне всего несколько минут, чтобы сказать, что чтит дело Святой инквизиции и что, по просьбе Вашего преосвященства, изложенной в послании, разрешает мне с солдатами пройти на чердак, где находится обсерватория беглеца, самым тщательным образом обыскать ее и необходимое изъять. О том, что Ноланец во дворце и скрывается под ее крылышком - ни словом не обмолвилась. Я уже знал, что мы его там не обнаружим. Под строгим присмотром слуг мы поднялись наверх.
Пока мы находились там, Ноланец бежал. Об этом мне стало известно часа через три после возвращения на постоялый двор. Информацию эту я получил от своего платного соглядатая. Он сказал, что он может добыть важное сообщение о еретике, если я ему, для конюха Пьеро Перручи, выдам 15 (пятнадцать) дукатов. Получив деньги, Перручи передал следующее. В тот момент, когда мы занимались обыском чердака и прилегающих к нему комнат, синьора Борджиа вывела Ноланца во двор. Там стоял воз с поклажей, который в тот час должен был выехать из усадьбы. Находящийся рядом конюх слышал как герцогиня, прятавшемуся под грудой поклажи Ноланцу, шептала: "Уходи через Каррару к Специи… Они, конечно же, кинутся в Ливорно. Им в голову не придет, что ты пойдешь в порт Специи… За городом вас нагонит мой слуга. Пересядешь на его коня. А дальше… с Богом!.."
Мои солдаты не придали значения выкатившейся из усадьбы повозке с пустыми бочками и корзинами, которую никто не сопровождал и которой правил неказистый мужичишка. Минут через пять, вслед за телегой, выехал одинокий всадник. Солдаты задерживать его не стали. Заметили только, что гнедой под ним был кровей благородных.
Узнав о том, что еретик покинул замок Медичи и направляется в порт Специи, я не мешкая бросился в погоню. Достигнув берега Арно, я решил десять кондотьеров под командованием капрала Паоло Кастелини отправить вниз по течению к Ливорно. Ноланец, подумал я, мог изменить решение и отправиться в ближайший порт.
Капралу я выделил из имеющейся суммы 10 (десять) дукатов.
(Представленный капралом Отчет - прилагаю. Кроме того, прилагаю счет в 13 (тринадцать) дукатов, оплаченный мной во Флоренции за постоялый двор).
С оставшимися пятнадцатью всадниками и 15-ю дукатами я на лодках местных жителей переправился через Арно. Перевозчики потребовали с меня 5 (пять) дукатов.
Переправа сокращала мне дорогу. Я выходил сразу на Прато и практически нагонял беглеца. Дорога, по которой уходил Ноланец, огибала реку. По моим расчетам он должен был въехать в Прато где-то на час раньше меня.
Как выяснилось, еретик, дав отдохнуть коню, покинул город в тот момент, когда мы в него входили. Установить это большого труда не составило. Под ним была очень уж богатая лошадь. Люди видели, как он выезжал на дорогу, ведущую на Каррару. Как раз в это время разразилась гроза. Дождь не прекращался все эти дни. Мокрые скалы, раскисшая глина на склонах и поваленные деревья в ущельях, где было темно и днем, замедляли наше движение. Более половины лошадей поотбивали себе копыта и стоило большого труда заставлять их идти вперед. Вскоре, с последнего и самого крутого перевала, нашпигованного торчащими каменьями, мы наконец увидели беглеца. Нас разделяло всего метров двести. Он спешился и, держа за узды упирающегося коня, входил в лес.
За лесом лежала равнина. Если Ноланцу раньше нас удастся выбраться на нее, догнать его будет невозможно. Он снова опередит нас и по, крайней мере, на час раньше окажется у причалов Специи. Тогда я приказал семерым солдатам оставить коней и сам, вместе с ними, наперерез побежал за еретиком. Слово "бежать", употребленное мной, никак не вязалось с тем, как это у нас получалось. Мы скользили, падали, скатывались на спине и животе, обдирая о камни свои одежды и тела. А в лесу, под опавшими листьями и сучьями было укрыто самое настоящее болото…
Расстояние между нами и беглецом заметно сокращалось. Мы его не видели, но уже слышали, как он продирается немного впереди нас. Наконец, я увидел его почти в метрах десяти от себя. Я рванулся и, соскользнув с поваленного дерева, провалился по самый пояс в яму наполненную водой. В это время Ноланец вошел в черные кусты стеной стоявшего можжевельника. Солдаты бросились за ним. "Черт! Черт!" донесся до меня голос одного из кондотьеров. Я думал, что между ним и еретиком завязалась драка. "Помогите ему!" - приказал я другим солдатам, хотя видел и знал - они все там. "Он пропал, синьор капитан!" - услышал я того, кто поминал дьявола… "Вместе с лошадью, синьор капитан", - подтвердил другой. Я обругал их и велел искать мерзавца.
Этот лесок мы облазили вдоль и поперек. До самой равнины. Никаких следов. Обыскали все… Он - исчез. Вместе с гнедым… Растворился, как соль в воде. В тот самый момент, когда он уже был в наших руках…
Еретик, как я думаю, прибег к бесовской силе колдовства. Другого объяснения я дать не могу. Мы долго кружили по лесу и никак не могли из него выбраться. Солдат охватил жуткий страх… Мы молились. Мы просили Святую деву Марию заступиться за нас. И молитвы наши были услышаны. Лес расступился, и мы увидели поджидавших нас с лошадьми товарищей… О, Господи! Да светится во веки веков имя Твое!
В Карраре мы задержались на пять дней, чтобы прийти в себя и дать отдохнуть лошадям. Четверо кондотьеров тяжело заболели. На лекарей, еду, фураж, кузнецов и на постоялые дворы мне приходилось тратить уже из своих личных сбережений. Сверх выделенных мне средств я израсходовал 30 (тридцать) дукатов собственных денег. (Прилагаю список и стоимость всех трат.)
Ваше преосвященство, прошу Вас дать указание казначею возместить мои расходы и выплатить 30 (тридцать) дукатов.
КАПИТАН КОНДОТЬЕРОВ Д. МАЛАТЕСТА
- Мошенник! - взревел Вазари и, вскочив с места, чуть было не опрокинул бюро.
- Исчез?!.. Растворился?!.. Прибег к колдовству?!..
Раскаленные докрасна выпученные глаза прокуратора прожигали капитана до кишок.
- Так оно и было, Ваше преосвященство, - зажмурившись, прогудел кондотьер.
- Ты сам дурак! Кому ты, рогоносец и недоумок, говоришь о колдовстве?
- Так оно и было, - мычит капитан.
- Ах ты бестия вонючая, - отпрянув от кондотьера, от которого несло потом, чесноком и гнилыми зубами, прошипел Вазари. - В лапы Джузеппе захотел?.. Он самый лучший специалист по вопросам чародейства…
- Боже упаси, Ваше преосвященство! - выдохнул Малатеста.
- Сказать тебе, почему Ноланец растворился в дожде?… Ты лучше меня знаешь! Дукаты потаскухи Антонии наколдовали это… Сколько ты получил от нее?!
- Ей-богу, синьор прокуратор, ничего. Она смотрела на меня, как на дерьмо. Морщилась, отворачивалась, закрывала носопырку платочком. Не будь Вашего письма, она вообще не приняла бы меня… Клянусь Богом!
- Не богохульствуй, свинья. Не поминай имя Божье всуе. Тем более во лжи!
Немного помолчав и снова усевшись за бюро, епископ с доверительной вкрадчивостью проговорил:
- Тяжеловат небось был кошель, Даниэлле?
- Какой кошель? - вытаращился Малатеста.
- Ну тот, что был набит золотыми монетами, чтобы устроить колдовство.
- Никаких монет… Никакого кошелька я в глаза не видывал.
Пропуская мимо ушей слова офицера, прокуратор дружелюбно хохотнул.
- Дружище Даниэлле, мы друг друга знаем давно. Хорошо знаем… Мы здесь вдвоем. Ты да я. Скажи все как было, и я тебя пойму.
Заметив, что капитан хочет возразить ему, он поднял руку.
- Помолчи! Послушай меня внимательно. Мне нужен богомерзкий еретик! Оставайся при всем, что у тебя есть. Мне наплевать, взял ты у герцогини деньги или не брал их. Было чудесное исчезновение Ноланца или не было… Если он во Флоренции, я сам поеду и возьму его. И сделаю все так, чтобы потаскушка не догадалась, что исходит это от тебя.
- Клянусь всеми святыми, Ваше преосвященство, герцогиня меня не подкупала. И истина то, что богомерзкий пропал на наших глазах.
- Что ж, - заиграл желваками прокуратор. - Я хотел по-хорошему, - и звонко хлопнув в ладоши, крикнул:
- Стража! Взять его!
Малатеста не сопротивлялся.
- Видит Бог, синьор прокуратор, я ни в чем не виноват, - покорно отдавая шпагу, сказал и вместе со стражниками направился к двери.
- То, что видел Бог, ты теперь расскажешь Джузеппе! - рявкнул епископ, а затем, ткнув пальцем в сторону старшего по страже, не меняя тона, приказал.
- А ты, Франческо, задержись.
Когда они остались одни, Вазари, словно забыв об оставшемся, что-то стал писать, то и дело заглядывая в донесение капитана Малатесты. Наконец, отложив написанное в сторону, он поднял голову.
- Подойди, Франческо… Сначала приведешь ко мне капрала Паоло Кастелли, а потом по одному всех тех, кто был отряжен в Тоскану на поимку еретика.
У самых дверей епископ вновь остановил стражника.
- Франческо, капитана развяжи и помести в прислужницкой. Чтобы он оттуда - ни шагу. Пока я не позову… Ступай!
5
Малатесту прокуратор распорядился привести к себе под самый вечер следующего дня. Помятый, угрюмый, со всклоченной бородой, капитан взглядом затравленного зверя озирал кабинет, полагая, видимо, встретить здесь дознавателя Джузеппе Кордини.
- Давай выкладывай! - жестко потребовал Вазари.
- Что, Ваше преосвященство? - c безнадежной отчаянностью просипел Малатеста.
- Как ты устроил колдовство с исчезновением богомерзкого еретика.
- Ничего я не устраивал! Не устраивал, синьор прокуратор! Он действительно… Не знаю как… Но он прямо на глазах растаял в воздухе. В тех проклятых кустах… Не знаю как… Но так было.
Истерично, с выступившей на губах пеной, надрывно, бестолково размахивая руками и топая ногами, вопил Малатеста.
- Молчать! - рыкнул Вазари.
Утирая слюну на губах, офицер умолк. Прокуратор, опустив в задумчивости голову, несколько раз прошелся из одного конца кабинета в другой. Потом, приблизившись к кондотьеру и обняв его, уже мягче и сердечней спросил:
- Тогда скажи, Даниэлле, откуда взялись деньги у тебя? Целых тридцать дукатов, которые ты просишь возместить?
- Из сбережений от ваших милостей, оказываемых мне за добросовестные труды мои.
- Добросовестные, говоришь? - стукнув его между лопаток, засмеялся епископ. - Так слушай, дружище.
Прокуратор из внушительной стопки бумаг берет первый лист.
- Слушай, добросовестный… "Я прямо из Флоренции, по приказу капитана отправился в Ливорно, чтобы перехватить беглеца, если он там объявится. Никаких денег на расходы мне капитан не давал. О десяти дукатах, выданных мне, впервые слышу. На ваш вопрос: "Как мы обходились?" - отвечаю: все хозяева харчевен и постоялых дворов, зная что мы солдаты Святой инквизиции, кормили, поили и давали приют задарма… Капрал Паоло Кастелли".