Омар опустился на колени, выронил железку, ткнулся носом в мох возле поджатых ног Антона. Щека его прижалась к железке. Запахло горелым мясом. Омар захрипел, вцепился пальцами в мох. На его спине сквозь рубашку проступило красное пятно. Оно быстро разрасталось, захватывая светлое пространство рубашки. Антон увидел покачивающуюся на длинных ногах Золу. В руке у нее был скорострельный, выхваченный из висящего на суку пояса пистолет Омара.
- Вот и остыла твоя железка, Омарчик, - медленно опустила пистолет Зола.
- Ну теперь-то, - взмолился Антон, - когда ты сделалась богатой и свободной, ты можешь дернуть меня за ногу?
- Так будет с каждым, кто захочет меня обидеть, - прицелилась ему в лоб Зола.
12
Зола оказалась опытным костоправом, из тех, что не боятся причинить страдающему от боли новую боль. Она с такой силой крутанула распухшую, стреляющую стопу, что Антон опять - в который раз за этот день? - потерял сознание. Зато когда очнулся, сразу встал на ноги. Каждый шаг причинял невероятные мучения, но сама возможность передвигаться после того, как простился с жизнью, казалась счастьем, ради которого можно вынести любые мучения. Антон попытался дружески улыбнуться Золе, но улыбка как бы затормозила, врылась в лицо. С губ сбежала струйка крови. Антон осторожно прошелся языком по зубам. Зубы хоть и шатались, но вроде бы были на месте.
Он доковылял до дерева, снял с сука пояс Омара. Теперь у него имелся отличный скорострельный пистолет, изрядное количество рожков с патронами, крутой бандитский нож.
- Возьми куртку, - подала голос Зола. - Не пропадать же.
Она устало опустилась на валун. У нее был вид хорошо поработавшего человека. Если, конечно, можно считать работой убийство другого человека. Впрочем, на сей счет Антон не испытывал сомнений: обдуманное еще как можно. Эту работу, как и всякую другую, можно сделать хорошо, можно - не очень. Зола свою сделала отменно. Она вытянула длинные ноги, достала сигареты, закурила. Антон жадно принюхался. В своей жизни он не часто курил сигареты. Запах сигарет Золы был приятнее табака Елены, который Антон полагал пределам табачного совершенства. Но к ароматному дыму вдруг примешался другой - тревожно-отвратительный - запах горящего в одежде человеческого тела. Это Омар лицом и грудью навалился на костер. Рубашка на нем истлела, кожа обуглилась. После смерти Омар странным образом получил то, что уготовил Антону.
Антон, припадая на вправленную стопу, как бревно, откатил труп в сторону, затоптал костер. Омар на ветерке быстренько остыл и затвердел. В пепле, в недогоревших ветках осталась ненужная, выглядевшая сейчас вполне мирно, железка. Антон подумал, что неплохо бы вложить Омару железку в руку, чтобы он предстал пред Господом как есть - убийцей и садистом.
- Если ты думаешь, что у нас много времени, ты ошибаешься, - услышал Антон голос Золы. - Его надо закопать, и желательно не здесь.
- Мне можно покурить? - Антона задело бесчувственно-механическое отношение Золы.
- Сигаретой должна тебя угостить я?
- Для богатой и свободной ты не очень-то щедра, - усмехнулся Антон.
- Что ты знаешь о богатстве и свободе? - поднялась с валуна Зола.
- О богатстве мало, - согласился Антон. - Самая большая сумма, которую я держал в руках, - тысяча рупий. Моя доля, после того как я ограбил в поезде школьную кассу. Ну а о свободе все знают одинаково.
- Если не хочешь, чтобы я пожалела, что тебя пожалела, - выпустила струйку дыма Зола, - забудь о моем богатстве. Пожалела - это одно. Пожалела о том, что пожалела, - совсем иное, - скользнула взглядом по подбитым гвоздями подошвам Омаровых сапог. Носки сапог смотрели в небо.
У Антона на поясе висел скорострельный пистолет. Зола, стало быть, находилась в его власти. В действительности же все обстояло по-другому. Если вообразить себе, что воля человека некий круг, внутри которого человек хозяин, то круг Антона целиком и полностью вместился в более обширный круг воли Золы. Антон подумал, что ему идти и идти до границы круга Золы. Это был круг, границы которого не уменьшались посредством применения оружия.
- Лови! - бросила ему сигарету Зола. Она пролетела по воздуху прихотливым легким белым зигзагом, приземлилась на мох. Антон поднял. "Эх, была бы у меня зажигалка Елены!" Он не сомневался - это добавило бы к нему уважения со стороны Золы.
Но пришлось долго и трудно добывать огонь из своей, почти утратившей кремень, воняющей керосином зажигалки.
Только сейчас, затянувшись сигаретой, Антон поверил, что он действительно жив. Но как измучен, избит! На лице словно не было кожи. Лицо болезненно отзывалось на едва заметный ветерок, на табачный дым. Саднили руки, ноги, плечи, ребра, грудь, отведавшие кованых сапог Омара.
Антон почувствовал, что засыпает. Он как-то враз отупел, размягчился, утратил чувство опасности. Так всегда случалось, когда все худшее, как казалось, оставалось позади. И еще, когда рядом оказывался кто-то более сильный и сведущий, кто брал на себя ответственность, решал, что делать дальше.
Сейчас решала Зола.
- Сюда придут, - сказала она, - здесь нельзя оставаться. В город я тебя не проведу - на пути две заставы, а ты, как я понимаю, без документов. В зоне действительно нет радиации?
- Ни малейшей! - заволновался Антон. Зола могла совершенно спокойно уйти, оставив его с трупом. - Потащили, радиации нет!
Зола поморщилась. Ей не понравилось слово "потащили". Она была не из тех, кто таскает трупы. До сего времени Антон имел дело с девицами попроще.
Тем не менее Зола деятельно принялась за работу - подвинула на место валун, затоптала, присыпала листьями красные пятна на земле, разула Омара, связала шнурки, перебросила шнурованные кованые сапоги через плечо.
- Чтобы не осталось следов, когда поволочем, - объяснила Антону.
Антон ухватил покойника под мышки. Зола взялась за пояс. Но у них ничего не вышло. Омар лежал неколебимо, как поверженный во время беспорядков чугунный памятник. "Раз на нем столько тяжелых грехов, - подумал Антон, - хорошо бы он сам ушел под землю, как под воду". Однако земля держала Омара на своей равнодушной ладони, как пушинку.
- Давай на счет, - предложил Антон. Во всем, что касалось физической работы, он соображал быстро. - Я считаю: раз-два, взяли! На "взяли" дергаем. - Он показал Золе, как надо встать- на широких ногах, чтобы был упор, чтобы ухватиться руками за ремень и так пятиться. - Раз-два, взяли! - привычно скомандовал Антон. Они сразу продвинулись почти на метр.
- Еще взяли! - У Антона перед глазами маячил обтянутый черными кожаными штанами круглый зад Золы. За все время, пока они тащили труп к красной проволоке, его посетила единственная внятная мыслишка: Зола на вид такая хрупкая и стройная, а между тем задница у нее… Его отношение к покойнику Омару немного изменилось. Во всяком случае, кое в чем он стал более понятен Антону.
Лишь однажды Зола нарушила сосредоточенное рабочее молчание:
- У тебя там можно согреть воду?
- Конечно. Я сам полью тебе из ковшичка… Зола никак не отреагировала на его предложение.
У проволоки они присели отдохнуть. Совместная работа по перемещению трупа сблизила их.
Антон и прежде догадывался, что жизнь непроста. Но сейчас подумал, что она бесконечно сложна. В спокойные времена можно жить, не ломая над этим голову. В критические же - выживешь или нет, зависит от того, каким простым решением положишь предел сложности. Простое решение можно сравнить с безопасной терраской на горном склоне во время камнепада. Можно сохранить башку, а можно и потерять. Антон решил довериться Золе. Возможно, это не лучший и, уж конечно не самый безопасный способ спасти от падающих камней голову, однако любые другие решения предполагали мучительные - на грани сумасшествия - сомнения, а Антон и так уже почти сошел с ума. Если Зола пожертвует им в неведомой игре - значит, такова его цена в этом мире. Если нет - будет какая-то другая жизнь. Чего о ней думать? Антон понятия не имеет, какая она. Он был стопроцентно уверен лишь в двух вещах. Что бы ни случилось, сам он никогда не обманет, не предаст Золу. Она же никогда не будет полностью ему доверять, как бы он ни стремился убедить ее в своей преданности. Так устроен мир. Поэтому Антон решил никогда и ни в чем не убеждать Золу.
Передохнув и перекурив, они протащили Омара под проволокой. Дальше путь был проще - под уклон. Половину его Омар проделал самостоятельно - катясь. Зола несколько раз предлагала остановиться, закопать, но Антон знал подходящую болотную яму, на дне которой пузырилась, булькала, посвечивала огоньками черная земля. Что только он туда не бросал - яма сжирала все. Должно быть, под землей она соединялась с болотом. Сама природа позаботилась о могиле для Омара.
На самом краю ямы Антон страстно возмечтал о самогоне. Что-то в нем противилось тому, чтобы сбросить туда, как падаль, Омара.
- Не могу, - отступил от края ямы Антон.
Омар лежал на краю, свесив голову в яму. Мертвые его глаза, должно быть, еще больше помертвели от открывшейся черной шевелящейся земли.
- Чего не можешь? - удивилась Зола.
- Не могу его… в яму, - Антон понимал, что смешон, но ничего поделать с собой не мог.
Зола пожала плечами, навалилась на Омара. Мелькнули рваные носки. Яма гадко чавкнула. Подземная болотная река жадно вобрала тяжелое тело. На секунду вылезло облепленное черной грязью лицо - и грязь сомкнулась, выдав очередь пузырей. То, что называлось Омаром, окончательно перестало существовать.
Антон мучительно всматривался в сомкнувшуюся грязь и думал, что, если Зола столкнет вниз и его, большой беды не случится. Это было странно - недавно он радовался чудесному спасению. Однако сейчас вернулся в нормальное состояние. Жить, конечно, хорошо. Однако и умереть не страшно.
- Он бы тебя не пожалел, - заметила Зола.
- Ты бы тоже, - сказал Антон, - если бы только он не…
- Наверное, - согласилась Зола, - но сейчас это уже не имеет никакого значения.
В серых глазах Золы блестели слезы. Антон попробовал улыбнуться сухими наждачными губами. Перед этими слезами все его умозаключения теряли смысл. Он опять стоял один против целого мира. А за его спиной - Зола. Антон не знал, сумеет ли ее защитить, знал только, что надо жить и действовать так, как будто да. Может быть, это смерть, но не самая худшая для мужчины. Антон приблизился к Золе, обхватил ее разбитыми, в кровоподтеках, руками. Золотистая голова Золы отстранилась. Но разбитые руки не отпускали. Антон, сломив короткое сопротивление, прижал золотистую благоухающую голову Золы к своей разорванной нечистой рубашке. Они качались, обнявшись, на краю болотной ямы, где исчез Омар.
13
Проснувшись, Антон немедленно сунул руку под рубашку. Перевел дух. Медальон был на месте. Зола отсутствовала. На ящике, однако, лежала ее одежда. Не могла же Зола уйти в чем мать родила?
Антон потянулся. Ноги, руки, ребра болели, но меньше. Он чувствовал себя вполне отдохнувшим. В узкое оконце котельной с трудом протискивалось солнце. Антон провел рукой по лицу. Лицо покрылось твердой коркой, хотя кое-где уцелела мягкая несодранная кожа.
Всю вчерашнюю ночь Антон не уставал изумляться.
Зола равнодушно отнеслась к волшебному медальону Елены.
"Ну и что? - зевнула она, посмотрев, как меняются цифры на дозиметрическом столбе при нажатии на кнопки медальона. - Зачем тебе это?"
"Как зачем! - воскликнул Антон. - Можно укрыться в глухом углу! Никто не сунется!"
"В глухом углу? - брезгливо пожала плечами Зола. - Что за радость сидеть в глухом углу?"
Антон растерялся. Он понял, что не сможет объяснить этого своей новой подруге.
"Ненавижу прятаться, - продолжила она. - По мне лучше совсем не жить, чем прятаться, как червяку. Я хочу, чтобы прятались от меня!"
За ужином они от души выпили самогона.
Потом Антон натаскал воды, нагрел котел. Помылся на крыльце,
Следом мылась Зола. Дверь на крыльцо осталась приоткрытой. Лежа на набитом сухой травой матрасе, Антон смотрел на гибкое, золотистое, как бы отрывающееся от земли в слабом неверном свете керосиновой лампы тело Золы. У Антона кружилась голова. Он то проваливался в мгновенный сон - видел зверскую рожу Омара, раскаленную добела железку, то просыпался - видел темную воздушную полосу в приоткрытой двери, звездную пыль в лунной сосновой кроне, змеиный льющийся свет керосинки, длинные пепельные ноги, широкие бедра, круглые груди Золы, медленно перемещающиеся вдоль границы света и темноты.
Ему бы окончательно отрубиться, да в котельной имелось всего одно спальное место. Золе придется спать с ним под одним одеялом. Антону казалось, что если он сейчас бездарно заснет, то не только потеряет во мнении Золы, но пропустит главную ночь своей жизни. В то же время каждое движение причиняло ему боль. Антон дрожал от ожидания и в то же время не был уверен, что окажется на высоте.
Это было странно.
Раньше подобные проблемы перед ним не возникали.
Будь на месте Золы Кан, любая другая девчонка, Антон давно бы спал, здраво рассудив, что для избитого тела предпочтительнее отдых, нежели новое, пусть даже и приятное, испытание.
А тут ждал. И ожидание как бы не имело отношения к телу. Вернее, имело, но не столько и не только к телу.
И все-таки он пропустил мгновение, когда она закрыла дверь на улицу, притушила керосиновую лампу. Очнулся, когда почувствовал рядом длинное прохладное тело. Зола не спешила прижиматься к нему, но как будто болеутоляющий компресс, порыв освежающего ветра унесли его боль, сомнения и сон. Антон забыл о теле.
Задыхаясь, он стиснул Золу, но вдруг понял, что лучше не спешить, как обычно он спешил с Кан, с другими девчонками. С ними Антон прежде всего думал о себе. С Золой - о Золе, о которой, в сущности, ничего не знал. А что знал, то определенно было не в пользу Золы.
Он ослабил хватку. Зола показалась ему хрупкой, слабой и беззащитной. Но это были особенные хрупкость, слабость и беззащитность. Они делали сильным измученного, избитого, неуверенного в себе Антона. Ему явилась неожиданная мысль, что Зола превосходит его во всех отношениях, что он пыль у ее ног, что умереть за нее - счастье. Антон раз и навсегда понял древнего придурка Дон Кихота. До сего времени он полагал, что отношения между мужчиной и женщиной исчерпываются уроком, который некогда преподали учитель биологии и физкультурница. Оказывается, нет. Там, где он видел конец, было начало. Но… чего?
…В котельной стало совсем светло. Антон слез с матраса, с тоской оглядел жилище, которое вскоре предстояло оставить. А он собирался здесь зимовать, заготавливал дрова! Антону часто виделось в мечтах, как он лежит в тепле, читает книгу, в печи беснуется огонь, а снаружи - снежный ветер. Он был убежден, что богатство, власть и сила не стоят уединенного тихого житья, когда миру нет дела до тебя, а тебе до мира, но объяснять это Золе было все равно что объяснять речному ротану преимущества воздушного или подземного образа жизни. "Впрочем, - думал Антон, - это не означает, что надо самому лезть в воду". Но он лез. У него не было другого выхода.
Ночью Зола кое-что ему рассказала. Большую часть утомленный и умиротворенный Антон проспал. Запомнил лишь, что Омар был главарем крупнейшей в провинции банды. Его смерть явилась для банды благом, так как Омар был туп и ограничен. Он мог только убивать, грабить, жить, как зверь. Не хотел слышать, чтобы взять в городе власть, убрать администрацию, быстро провести свободные демократические выборы. Так делают все нормальные бандиты. Пока их не уничтожат - не проведут новые свободные демократические выборы - другие бандиты. Собственно, об этом Зола и вела переговоры с капитаном Ланкастером - командующим местными вооруженными силами. Ланкастер соглашался перебить во время мнимого отражения нападения банды администрацию, но резонно полагал, что после выборов первым должен стать он, а Омар - вторым. Омар - безумец - не соглашался. У нее договоренность с Конявичусом - заместителем Омара. Омар что-то подозревал, все время порывался застрелить Конявичуса. Зола удерживала из последних сил. Теперь Омара нет. Конявичус должен стать главным в банде. Это не просто, потому что в банде много людей Омара - тупых, презренных скотов. Но это сложности Конявичуса. Он смотрит на вещи здраво. Надо окончательно договариваться с Ланкастером, брать власть в провинции. Конявичус согласится быть вторым. А там видно будет. Зола сказала, что утром уйдет, надо встретиться с Конявичусом, пусть Антон на закате ждет ее у красной проволоки, где она застрелила Омара.
Антон вышел на крыльцо.
На траве возле белой, сияющей на солнце, мраморной чаши Зола занималась гимнастикой. Антон залюбовался ее подвижным, не знающим затруднений в упражнениях телом. Приемы этой борьбы не являлись тайной, им обучали в школе на уроках физкультуры, в многочисленных частных спортзалах, однако истинного совершенства в технологии убийства человека голыми руками добивались единичные фанатики, готовые жертвовать ради занятий всем своим временем. Кровожадно вскрикнув, Зола выбросила вперед руку. Антон подумал: попади под руку, к примеру, его голова, Зола сломала бы переносицу, выбила глаза. Вот она неуловимым разворотом рассекла ногой всхлипнувший утренний воздух. Встреться сжатая в камень ступня с головой Антона - быть голове проломленной. Вот Зола поскакала, перекидываясь с рук на ноги, по траве, ударь ногами Антона в грудь - ключицы, ребра хрустнут как сухие ветки под гусеницами бронемашины.
Антон стоял на крыльце, щурился от света и не знал, как совместить открывшееся понимание отношения древнего Дон Кихота к своей возлюбленной с тем, что Зола, к которой Антон испытывал схожие чувства, - бандитка и убийца, что дела и помыслы ее преступны и позорны.
- Красивая штука, - кивнула на вазу Зола. - Когда перееду жить во дворец, возьму в свой сад. Ей лет двести.
Зола рассказывала ночью, что после школы работала продавщицей в магазине пластинок.
…В городе, где учился Антон, тоже был магазин пластинок. Антон иногда заглядывал туда. В магазине торговали не только музыкой, но и наборами пластинок: "Беседы о демократии", "Как стать рекламным агентом", "Женщина и свобода".
Антон отслеживал хит-парады, но занимающие первые места песни оставляли его равнодушным. Иногда это был монотонный плач - такие песни нравились парням в чалмах. Иногда - что-то среднее между скрипом двери и скрежетом металла по металлу - такую музыку уважала Кан. Глухое мелодичное постукивание в барабаны было по сердцу неграм, которые аж закрывали глаза от удовольствия.
Однажды Антон заглянул в магазин перед самым закрытием. Покупателей не было. За прилавком сонно покачивалась толстая индуска в сари и в наушниках. Антон встал прямо перед ней, и ей пришлось выйти из медидативного, а может, какого иного транса.
"Белый", - констатировала она.
Антон не возражал.
"Молодой", - продолжила индуска.
И с этим было трудно спорить.
"Умненький, - завершила краткий обзор личности Антона продавщица. - У меня есть для тебя старинная пластиночка".
"Старинная?" - расстроился Антон.
"Тебе понравится, - заверила девица. - Чего там у тебя?"
"Талоны на студень".