- Я сказал: "они". Но кто "они", я не знал. И не знал даже, почему я так сказал. Ну, сказал и сказал, нечего к словам придираться! Для меня в тот момент казалось более важным внезапно появившееся чувство охоты, когда забываешь об опасности (возможной!), когда рвешься в неведомое, не оглядываясь, не осторожничая. Я знал за собой грешок: отмахиваться от реальности, когда подворачивается стоящее дело, помнить только о нем. Дело у нас впереди было явно стоящим, тут уж я голову прозакладывал…
- А если не сможем вернуться? - все еще сомневался Ганя.
- Что ты предлагаешь?
- Не знаю… Ну, подождать…
- Эх ты, физик! Ты же сам говорил: ученый должен быть бесстрашным и решительным. По-твоему, лучше бесстрашно сидеть у окна и решительно смотреть на улицу, так, что ли?
- Да ладно, - сказал Ганя, - пошутить нельзя…
- Шути осторожнее. - Я неторопливо пошел по пыльной дороге.
Ганя шел сзади и вздыхал: ему очень не хотелось уходить от дома.
Но понятие "дом" растяжимо: мы-то уходили от чужого особнячка, где лишь заоконные атрибуты напоминали о чем-то знакомом.
Мы шли по улице, и пыль от наших шагов висела в нагретом воздухе, медленно и неохотно опускаясь на землю. Жара стояла страшная: что-нибудь под сорок. А в нормальной Москве на нормальной Лесной улице градусник показывал нормальные двадцать пять. Ветер, похоже, сюда и не залетал: пыль лежала перед нами девственно-ровно, а на верандах, на крышах, на ступеньках ее не было, и листья гигантских дубов блестели, словно вымытые недавним дождем.
Мы пытались стучать в двери, пытались открыть окна, но неведомые замки оказались надежными, а вокруг не было даже палки, чтобы подцепить ставни, вырвать язычок замка, заглянуть внутрь: что там? Мы кричали, аукались, но даже эхо не отвечало нам: звук рождался и гас, будто воздух здесь играл роль звукопротектора.
Дома стояли строго друг против друга: восемь - по левую сторону, восемь - по правую. Наш - все-таки наш! - замыкал улицу с одного конца, за ним начинался лес. С другого - ее заканчивал такой же особнячок, отчего эти восемнадцать домов вместе составляли некое каре. Я не очень понимал замысел неведомого архитектора: такая планировка затрудняла дальнейшее развитие поселка.
Я невольно улыбнулся: привычная логика! Думаю об архитекторе, о развитии поселка - это естественно. А здесь нет жителей даже в этих домах, так куда же еще развиваться? И для чего тогда построено это каре?
Ответ напрашивался такой, что его не хотелось произносить вслух: Ганя засмеет, скажет, что я начитался плохих фантастических рассказов. И будет прав. В самом деле, не для нас же посадили эти жилые грибы - нелепая версия, отбросить ее, забыть!
Версия и вправду оставляла желать лучшего. Мало того, что сам поселок казался бредом сумасшедшего, так я еще дополнял сей бред совсем уже фантастическими подробностями. Предположим - а это вполне возможный вариант - мы попали в смежное пространство-время. Гипотеза, конечно, малореальная, но реальность кончилась вместе с дождем. Потом началась фантастика, а ее и должно объяснять фантастически.
Итак, смежный мир. Или даже не смежный - дальний, чужой. В конце концов, расстояние особой роли не играет, да и кто знает, как здесь измерять расстояния. Может быть и другое: мы находимся на другой планете, в другой галактике, а дождь - "занавеска" плюс окно моей квартиры - дырка в Пространстве, неизвестно кем и зачем просверленная. Вариантов много, а ясно одно: это не Земля. Вернее, не наша Земля.
Но для смежного мира здесь тоже кое-чего не хватает. Прежде всего, обитателей. Так сказать, сапиенсов. Иначе кто же построил этот поселок? И, судя по всему, эти обитатели должны быть гуманоидами, а точнее, просто людьми. Ибо только люди могут жить в людских домах: архитектура-то вполне земная. Вот это меня и заставляло принять гипотезу смежного, земного, а не внегалактического мира: я не был антропоцентристом и не верил, что разумная жизнь во Вселенной повторяет нашу.
Как моя квартира соединилась с соседним миром, меня сейчас не очень интересовало. Мне хотелось понять, почему все-таки поселок пуст.
- Почему здесь никого нет? - Ганя словно подслушал мои мысли.
- Где здесь? - Вопрос провокационный, но необходимый: что парень думает о нашем путешествии?
- Как где? В поселке.
- А что это за поселок?
- Не знаю… - Ганя пожал плечами. - Похоже на среднеевропейский пейзаж.
Еще один вариант - попроще и менее фантастичный. Но все-таки.
- Из Москвы в Европу через окно?
- А что особенного? Нуль-переход.
- Нуль-переход - прерогатива фантастов. А ты у нас серьезный ученый.
- Нуль-переход - уже прерогатива серьезных ученых, - обиженно отпарировал Ганя, - пока, правда, на уровне домыслов…
- И кто же его устроил, этот нуль-переход?
- Откуда я знаю? Может, кто-то ставит опыт. В МГУ, например.
- И объектом для опыта выбрал мое окно? Вероятность такого события практически равна чему?
- Нулю, - мрачно признал Ганя. - А как еще объяснить эту бредятину?
Я поделился с ним своими соображениями. Ганя внимательно слушал, иногда усмехался, а потом сказал:
- Бросайте журналистику. Идите в фантасты: у вас получится.
Я обозлился. Меня всегда раздражали самоуверенные молодые люди, признающие лишь то, что укладывается в их рационалистические мозги. Великий принцип "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" господствует над их разумом, не позволяя усомниться в незыблемости мира. Их мира, естественно. А он помещается в данном случае в непрочных корочках учебника физики. Ай да Ганя! Я-то считал его сумасбродом и фантазером (полезные качества для ученого), а он мгновенно заглох, столкнувшись с неведомым и непонятным.
- Пошли дальше, - сказал я сердито. - В последнем доме открыто окно.
В доме, замыкавшем улицу, было действительно открыто окно. Кто его распахнул? Обитатели дома или "святой дух"? В царстве сказки оба варианта вполне возможны. Я даже не стал строить догадки. Зачем? Проще подойти и заглянуть в него: вдруг да и увидим хоть какое-то объяснение.
Ну, объяснение не объяснение, а что-то увидим наверняка. Я побежал по дороге, подымая тучи пыли. Ганя обогнал меня, первым вбежал на узкую веранду, сунул в окно голову.
- Подожди! - крикнул я, чего-то испугавшись.
Он обернулся с какой-то странной улыбкой:
- Чего ждать? С нуля начали, к нулю и пришли.
Я оттолкнул его, посмотрел в окно и оторопел: стопка рукописей на подоконнике, занавески в цветочках, в глубине комнаты - письменный стол, заваленный черновиками, папками, справочниками, на столе - зеленая лампа кузнецовского фарфора, купленная женой в комиссионке на Горького. Короче, это была моя комната, точно такая же, которую мы покинули четверть часа назад в другом конце улицы.
Решение действовать пришло к нам одновременно. Не сговариваясь, мы бросились бежать назад по улице, толкаясь, втиснулись в окно и ошалело посмотрели друг на друга: та же комната. Моя комната.
Итак, в поселке имеется две одинаковых квартиры в двух симметрично расположенных домах. Одна начинает поселок, другая завершает его. Или наоборот. Из одной мы начали путешествие по смежному (якобы) миру, в другой вполне можем закончить.
Что ж, это хорошая идея: на месте посмотреть, чем же отличается моя первая квартира от вновь обретенной.
Мы снова бежали по пыльной улице, снова лезли через окно, снова забыв о нормальном пути через дверь. Впрочем, в сумасшедшем поселке на двери лучше не рассчитывать: сами не открылись - никто не откроет.
Я заглянул в стол, придирчиво обошел комнату, вышел в соседнюю, открыл дверь на кухню. Ганя молча следовал за мной, ожидая решения. Наконец я закончил осмотр, сел в кресло, сказал разочарованно:
- Может быть, я чего-то не замечаю, но, по-моему, это моя квартира. Руку на отсечение…
- Не надо, - перебил Ганя. - Поберегите руки. Нас пока не отпускают.
Он сидел на подоконнике и смотрел на улицу.
- Кто не отпускает? - не понял я.
- Хозяева. Квартира ваша, а пейзажик их.
- Поселок, что ли?
- Если бы! - невесело усмехнулся Ганя. - Хотите полюбоваться?
Я уже устал сознавать, что оторопел или изумился. Все эти определения постоянно и неизбежно сопутствовали нашему маршруту. Поселка за окном не было.
Прямо от балкона-веранды начинался лес. Тот же самый лес, который окружал с четырех сторон каре особнячков: дубы или псевдодубы в четыре обхвата, выпуклая, рельефная кора, блестящие большие листья, будто вырезанные из зеленой глянцевой бумаги, из которой так здорово клеить под Новый год елочные гирлянды.
- Может быть, это избушка на курьих ножках? - поинтересовался Ганя. - К лесу задом, к нам передом…
Юмор был невеселый, и я его не оценил. Пожалуй, у меня начинала складываться версия происходящего, вернее, не складываться, а только брезжить, слабо-слабо, еле заметно. Но я уже зацепил ее, теперь потянуть за кончик и вытащить. Но для этого требовалась кое-какая проверка.
- Ну-ка, полезай из окна, - сказал я Гане.
Ганя послушно перелез через балкон, спрыгнул на землю и… пропал.
- Теперь обратно, - произнес я, казалось бы, в никуда, в темный лес.
Ганя возник из-за балкона, как Петрушка из-за ширмы, сел верхом на барьер, оглянулся, присвистнул:
- Опять лес!..
- А было?
- Поселок был. Прыгал вроде в лес, а очутился на улице. А теперь опять…
- Хочешь гипотезу? - спросил я. - Только все равно не поверишь…
- Поверю, - сказал Ганя и вошел в комнату, - я теперь всему поверю.
- Это один и тот же дом, одна и та же квартира, и можно считать, что мы из нее никуда не выходили, - выпалил я залпом.
- Неужто? - Ганя вложил в восклицание весь свой наличный запас сарказма. - А улица нам приснилась? И пыль, и дома, и лес? Так, что ли?
- Нет, конечно, все было и все осталось. Только, выйдя из дома, мы шли к нему же. Что-то вроде ленты Мебиуса, только посложнее. Может быть, какой-нибудь пространственный ее вариант; я не математик, не знаю. На такой ленте, если ты помнишь, - тут уж и я не пожалел сарказма, - можно двигаться от одной точки по внешней стороне ленты, а вернуться к той же точке, но уже с другой стороны - с внутренней. Так сказать, к изнанке точки.
- У ленты Мебиуса есть только одна сторона - в этом-то весь секрет. - Физик не преминул поправить зарвавшегося журналиста. - И потом, как бы мы тогда могли видеть одновременно два торцовых дома, если он всего один?
Тут уж я возмутился ненаблюдательности студента.
- Ты видел два дома? Лично я - нет. Из первого окна я заметил только дома по сторонам: четыре справа и четыре слева. А второй торцовый особнячок появился, лишь когда мы прошли пол-улицы. Не веришь - сбегай проверь.
Ганя не поленился: перелез через окно, исчез, а через несколько минут возник снова, запыхавшись, плюхнулся в кресло.
- Все точно. Там есть место, где из поля зрения сразу пропадает половина улицы. Сделаешь шаг - и только лес и небо. Шагнешь назад - и снова дома появляются. С другой стороны - то же самое. Как будто улица сначала в гору идет, да еще как круто, а потом - резко вниз.
- А на самом деле ни подъемов, ни спусков, так?
- Ровней не придумаешь, - согласился Ганя. - Вы объясняйте дальше, у вас здорово получается. Например, почему из того окна поселок виден, а из этого - лес?
Здесь в моей гипотезе было слабое место. Но раз уж у меня "здорово получается", главное - не молчать.
- Видимо, мы вышли с "лицевой" стороны дома, а пришли к "тыльной". Та же лента Мебиуса, помнишь: "изнанка точки…"
- Так что ж, выходит, здесь и заблудиться нельзя?
- Выходит, нельзя, - вздохнул я.
- А если в лес пойти? - не сдавался Ганя, почему-то возжелавший непременно заблудиться в этом мире.
- Думаю, опять в поселок выйдешь.
- Куда же мы попали?
Куда мы попали, я не знал. Пока не знал. Но зато как устроено это "куда", я мог растолковать.
- Это - мешок, Ганя. Мешок в пространстве. Пузырь на воздушном шарике. Пространство почему-то прорвалось, и мы попали в этот аппендикс. Как по нему ни броди, все равно выйдешь назад, в мою квартиру, а значит, в наше пространство. Может быть, разрыв противоестествен и нам стоит поторопиться, а то зарастет дырка, и останемся мы навеки в этом мешке-поселке. - Я пошутил, но мгновенно сообразил, что в шутке крылась немалая доля правды: разрыв мог "срастись". А мне еще хотелось опознать хозяев мешка.
- Да погодите вы! Рано паниковать, - отмахнулся Ганя. Он уже загорелся и тоже начал фантазировать. - С мешком мне понятно: тут масса вариантов. Вот вы сказали: аппендикс. А вдруг таких мешков много? Они - как болезнь пространства, аппендиксы в организме Вселенной. И время от времени какой-то из них прорывается. Скажем, люди у нас пропадают, корабли, самолеты. Вон в "Технике-молодежи" раздел есть: "Антология таинственных случаев". Ищут какого-нибудь "Черного принца", а он преспокойно в мешке болтается, а?
А я еще упрекал его в рационализме и сухости!
- Не заносись, - успокоил я его. - В конце концов, кто из нас ученый? Давай-ка лучше поторопимся. Времени, может быть, действительно мало. Кто знает? А я хочу еще по домам походить.
- Они же закрыты, - напомнил Ганя.
- Это же моя квартира. А в моей квартире есть и топор, и дрель, и еще масса полезных слесарных инструментов.
Я принес из кухни ящик с инструментами и вооружился топором и ломиком. Интеллигент Ганя взял стамеску и клещи. Уже привычно мы вылезли из окна в лес, очутились на улице (все как в моей гипотезе!), дошли до ближайшего особнячка и разложили свое хозяйство на веранде. Начать решили с двери. Взломщик из меня неважный, и я охотно доверил работу Гане, привыкшему в институте ко всякому техническому рукомеслу. Ганя долго возился, елозил по полу, тыкался носом в щели и, наконец, сообщил:
- Дверь не открывается.
- Слабо? - спросил я.
- На "слабо" дураков ловят, - обиделся Ганя. - Это же камуфляж; можете проверить.
Ганя не ошибся: дверь и вправду оказалась камуфлированной. Как будто кто-то неизвестно зачем вырезал аккуратные желобки щели в ровной и толстой стене, навесил петли и ручки: вот вам и дверь - для чужого глаза. Взламывайте, пытайтесь, крушите стену!
Но еще оставались ставни. Я подцепил одну из них ломиком, напрягся… Что-то хрустнуло в ней, и она легко распахнулась, закачалась на петлях, едва меня не задев.
- Учись, - сказал я Гане. - Здесь не через двери ходят; разве ты не заметил?
- Заметил, - согласился он. - Только куда ходят, не объясните?
Я было зарекся не удивляться, но тут прямо оторопел. В черном стекле где-то далеко внизу - будто мы смотрели не в дом, а из дома, да еще с высоты птичьего полета - я увидел знакомый двор, двенадцатиэтажную башню с двумя подъездами, кирпичные коробочки гаражей, недостроенное здание поодаль. Видно было плохо: как будто дымка за ним повисла, - как будто в телевизоре с отрегулированной резкостью. Внезапно эта странная картинка закачалась, расплылась, а серая дымка медленно густела, превращаясь в уже привычный туман, который час назад вот так же плыл мимо окна моей квартиры - настоящей, московской, а не этой - из пространственного мешка.
И вдруг что-то меня толкнуло: может быть, внутренний голос, как некогда писали в старых душещипательных романах. Я бросил ломик, крикнул Гане:
- Бежим! - и рванулся по пыльной улице к особнячку с открытым окном, за которым - я все-таки надеялся на это! - была моя комната.
Мы успели. Перелезли через окно: я первый, Ганя за мной. Он только спросил сердито:
- Что за спешка?
Вместо ответа я указал на окно: смотри, мол, сам. А за окном качался серо-сизый туман, и снова, как и час назад, что-то в нем переливалось, искрилось, а потом туман загустел, застыл уже знакомой плотной "занавеской", и я торжествующе сказал Гане:
- Слушать старших надо, студент. Промедли мы еще, пришлось бы вековать в мешке невесть сколько. Хороша перспектива?
- С чего вы взяли? - Ганя все еще злился: не сознавал миновавшей опасности, что ли?
- Видишь: разрыв зарастает. Мы бы сейчас его не прорвали.
Мы бы сейчас уже ничего "не прорвали" - нечего прорывать было. Я даже не заметил, как рассеялся туман - "занавеска" - всего за несколько секунд. За окном моросил теплый солнечный дождь, и, конечно же, тетя Варя не ошибалась: дело шло к грибам. И пейзаж превратился в давно привычный, прочный, обжитой - тот, что мы успели напоследок увидеть в черном стекле камуфлированного дома.
Короче, мешка больше не было.
- Приехали с орехами, - глупо сказал Ганя.
Понятно: ему было жаль расставаться с чудесной и странной сказкой про пустой поселок, темный лес и синее-синее небо. Со сказкой, которая началась и кончилась в моей комнате. И кто знает, повторится она еще раз или останется всего лишь загадочным и радостным воспоминанием.
Повторится? Я усмехнулся нечаянной догадке: конечно, повторится, но не здесь и не с нами. И может быть, сказка будет другой - не про поселок и лес, а, скажем, про море и остров. Или про поле и дорогу во ржи - кто знает!
А ведь кто-то наверняка знает. Кто-то попадал в такие мешки; мы не первые, не верю, что первые. Да и вдруг догадка Гани верна: про "Черный принц", про таинственные случаи? В конце концов, пропажа инструментов для моей жены так и останется таинственным случаем: ведь не стану же я, в самом деле, рассказывать ей о нашем путешествии. А стал бы - не поверит. Да и кто поверит? Наверное, только тот, кто сам побывал в такой переделке, кто видел пустой поселок с фальшивыми особнячками.
А кстати, откуда они взялись, эти особнячки? Какой меценат построил их в пространственном аппендиксе, да и для чего весь этот камуфляж? Он создан человеческими руками - сомнений нет.
Только какого человечества - вот вопрос. Нашего? Сомневаюсь: мы бы знали о таком поистине сенсационном открытии. Шутка ли - новое свойство пространства! Да за сведения о них ученые головы прозаложат! А потом засекретят это открытие - тоже вариант. Но особая секретность предлагает особую бдительность, а два чудака с Лесной улицы беспрепятственно бродили по аппендиксу и не наткнулись даже на табличку с извечной надписью: "Вход запрещен".
Значит, человечество не наше.
Так чье же?
В конце концов, параллельность и множественность соседствующих рядом миров отнюдь не предполагает идентичность их во времени. Да и вообще идентичности быть не может. В одном мире есть будущий физик Ганя, а в другом он - химик или музыкант, а в третьем его и вовсе нет, а у папы-композитора родилась дочь по имени Виола, сокращенно от "виолончель". Мир, который выстроил поселок в мешке, далеко впереди нашего суетливого двадцатого века. Этот мир научился управлять пространством, научился использовать для себя даже его паразитарные образования вроде нашего мешка. Случайно попав в него, поселок не выстроишь - незачем и некогда. Значит, мешок используется постоянно. Для чего?