- Мы должны их остановить, - выкрикнул он. - Собери живущих на поверхности, свяжитесь с патрульными в пустошах, с пилотируемыми спутниками, закачайте эфир в воздухозаборники туннелей, изобретите и немедленно запустите в производство ракеты, пошлите сигнал SOS на Марс и Венеру, добавьте наркотики в систему водоснабжения подземелья - сделайте что-нибудь! Гасси, ты не представляешь, через что проходят каждую секунду находящиеся внизу люди.
- Думаю, они пожинают плоды собственного нежелания мыслить критически, - угрюмо заметил Гастерсон.
- У тебя что - нет сердца? - спросил Фэй. Его глаза расширились, словно он впервые увидел Гастерсона. А затем, тоном обвинителя, тыча в него дрожащим пальцем, произнес: - Это ты изобрел щекотун, Джордж Гастерсон! Ты во всем виноват! Ты обязан что-то сделать!
Не успел Гастерсон что-либо возразить, не успел даже обдумать ответ или хотя бы осознать всю чудовищность выдвинутого обвинения, как кто-то схватил его сзади и оттащил от Фэя. Что-то похожее на дуло крупнокалиберного пистолета уперлось ему в поясницу.
Воспользовавшись вспышкой Фэя, целая толпа людей незаметно вошла в комнату из холла. Их было восемь, если точно. Но самым странным в них, по мнению Гастерсона, было мгновенное впечатление, что в комнате находится только один разум, не принадлежащий ни одному из этой восьмерки, хоть он и узнал троих, - разумным было лишь то, что они несли.
Это впечатление подчеркивали некоторые детали. На всех восьми лицах застыло одинаково бессмысленное выражение - глаза были пусты, хоть и внимательны. Все они двигались в отвратительной раболепной манере. И все сняли туфли. "Может, они полагают, - со злостью подумал Гастерсон, - что мы с Дейзи живем по японским обычаям?"
Гастерсона держали две дородные тетки, лицо у одной было сплошь покрыто прыщами. Он решил было наступить ей на ногу, но в тот же момент дуло пистолета, словно штопор, ввинтилось ему в спину. Мужчина, державший пистолет, был коллегой Фэя по фамилии Дэвидсон. В нескольких ярдах от кушетки, на которой лежал Фэй, стоял Кестер с наведенным на Дейзи пистолетом. Но он, по крайней мере, не тыкал им в нее, а саму Дейзи держал единственный незнакомый Гастерсону мужчина и делал это, соблюдая приличия. Последнее обстоятельство принесло Гастерсону некоторое облегчение, поскольку позволяло ему не так остро чувствовать вину за то, что он до сих пор не впал в неистовство.
Еще два незнакомца, один из которых был одет в лиловую пижаму для отдыха, а второй - в серую форму инспектора движущихся тротуаров, с обеих сторон подхватили Фэя под его худые руки и стали поднимать на ноги, в то время как Фэй отчаянно, но тщетно сопротивлялся и так жалобно при этом причитал, что у Гастерсона тут же возникла одна мысль - о моральном долге прийти в неистовство, когда тебе угрожает враждебная сила или когда под эту угрозу на твоих глазах попадает друг. Но в него снова ткнули пистолетом.
К Фэю приближался третий сотрудник "Микро", с которым Гастерсон вчера познакомился - его фамилия была Хейзен. Именно Хейзен нес - достаточно почтительно и торжественно и уж, во всяком случае, очень осторожно предмет, который показался Гастерсону разумом этой маленькой группы захвата и который в настоящее время осквернял святость его собственного дома.
На всех них, конечно, были нацеплены щекотуны: на трех сотрудниках "Микро" - как бы выросшие из плеча тяжелые шестые модели с их клешнями, шарнирными ручками и одноглазыми цефалическими башенками; на всех остальных - модели с меньшими порядковыми номерами, которые просто создавали под одеждой видимость горба Ричарда Третьего.
Предмет, который нес Хейзен, был шестой моделью щекотуна, которую Гастерсон видел вчера на Фэе. Гастерсон был уверен, что это Пух-Бах, из-за той атмосферы властности, которая его окружала, и потому - он мог бы поклясться на горе из Библий, - что узнал красный огонек, затаившийся в его единственном глазу. И только Пух-Бах имел ауру вполне сознательной мысли. Только у Пух-Баха была мана.
Неприятно видеть, как злобный безногий робот-ребенок с болтающимися ремешками управляет - явно при помощи телепатии - не только предметами, созданными по его образу и подобию, да пятью близкими, но примитивными родственниками, но также и восемью людьми, а вдобавок еще и приводит в состояние исступленного ужаса одного жалкого, узкогрудого, полусумасшедшего начальника Отдела исследований и развития.
Пух-Бах указал клешней на Фэя. Державшие Фэя потащили его вперед - он все еще сопротивлялся, но теперь уже не так сильно, будто находился в полугипнозе или, по меньшей мере, оцепенел от страха.
Гастерсон прорычал яростное "Эй!" и невольно напрягся, но пистолет снова уткнулся ему в спину. Дейзи закрыла глаза, затем сжала губы и вновь открыла глаза, чтобы видеть происходящее.
Установка щекотуна на плечо Фэя заняла какое-то время, потому что два тупых острия на нижней поверхности робота должны были попасть в предохраненные клапанами отверстия на розовом пластиковом диске. Когда они наконец оказались на месте, Гастерсона затошнило, а потом и еще сильнее - когда щекотун сам воткнул крохотный шарик на тончайшем проводе в ухо Фэя.
В следующую секунду Фэй выпрямился и отодвинул в сторону тех, кто его держал. Он затянул ремешки своего щекотуна вокруг груди и подмышками. Протянул руку, и кто-то подал ему рубашку и плащ без плеча. Он ловко надел их, а Пух-Бах, используя свои маленькие клешни, помог просунуть свою башенку и тело через аккуратно подрубленные края вырезов. Маленькая группа захвата смотрела на Фэя с почтительным ожиданием. Он на минуту замер, словно размышляя, а затем подошел к Гастерсону, посмотрел ему в лицо и снова замер.
Внешне лицо Фэя казалось беспечным, но глаза выдавали муку. Гастерсон знал, что он совсем не думает, а просто слушает инструкции, нашептываемые ему на самом пороге слышимости.
- Гасси, старик, - сказал Фэй, судорожно изобразив широчайшую улыбку, - я был бы очень обязан, если бы ты ответил на несколько простых вопросов. - Вначале его голос был хриплым, но он дважды сглотнул и исправился. - Что ты имел в виду, когда изобрел щекотун? Чем именно они должны были стать?
- Ты что, - несчастный… - начал было Гастерсон со смущением и ужасом одновременно, затем взял себя в руки и кратко ответил: - Предполагалось, что они будут механическими напоминателями. Предполагалось, что они будут записывать меморандумы и…
Фэй поднял вверх ладонь, покачал головой и снова стал слушать пространство. Затем он произнес:
- Так предполагали использовать щекотунов люди. Я совсем не это имел в виду. Я имел в виду, какую пользу щекотуны должны были принести сами себе. Конечно, у тебя были кое-какие мысли насчет… - Фэй облизал губы. - Если тебе это поможет, - добавил он, - то знай - не Фэй задает тебе этот вопрос, а Пух-Бах.
Гастерсон заколебался. У него возникло ощущение, что каждое из восьми двойных существ в комнате с нетерпением ждет его ответа, он почувствовал, как что-то влезло в его сознание и перелопачивало его зарождающиеся мысли, заглядывая в них и под них еще до того, как он сам успевал их сформулировать. Глаз Пух-Баха был похож на красный прожектор.
- Ну, так как же, - продублировал Фэй. - Какую пользу щекотуны должны были принести сами себе?
- Никакой, - мягко сказал Гастерсон. - Совсем никакой.
Он почувствовал разочарование, повисшее в комнате, а вместе с ним и что-то похожее на панику.
На этот раз Фэй прислушивался к суфлеру довольно долго.
- Я надеюсь, что на самом деле ты так не думаешь, Гасси, - сказал он наконец совершенно серьезно. - Я имею в виду то, что ты вообще не осознавал в то время. Позволь мне в последний раз сформулировать этот вопрос иначе. Каково место щекотунов в естественной природе вещей? В чем смысл их жизни? Их особые мотивы? В чем их гений? Их конечная цель? Каким богам должны поклоняться щекотуны?
Но Гастерсон уже качал головой. Он произнес:
- Я совершенно ничего не знаю об этом.
Фэй вздохнул и вместе с Пух-Бахом повел плечом в уже знакомом "трехшарнирном" жесте. Затем он оживился.
- Полагаю, сейчас мы дальше не продвинемся, - сказал он. - Продолжай думать, Гасси. Постарайся что-нибудь вспомнить. Ты не сможешь выходить из квартиры - я оставляю охрану. Если захочешь увидеть меня, то скажи ей об этом. Или просто подумай. Через какое-то время тебе в любом случае еще будут заданы вопросы. Может быть, мы даже применим к тебе особые методы. Возможно, ты будешь щекотунизирован. Все. Давайте, вы все, нам пора двигаться.
Прыщавая и ее подружка отпустили Гастерсона, человек, державший Дейзи, ослабил свою благопристойную хватку. Дэвидсон и Кестер бочком и оглядываясь вышли из комнаты и маленькая группа захвата не спеша удалилась.
В дверях Фэй оглянулся.
- Прости, Гасси, - сказал он, и в какое-то мгновение в его глазах промелькнуло их обычное выражение. - Жаль, что я не могу… - Клешня поднялась к его уху, и спазм боли исказил его лицо, он напрягся и вышел. Дверь закрылась.
Гастерсон два раза глубоко вздохнул, что, скорее, было похоже на гневное всхлипывание. А затем, все еще шумно дыша, пошел в спальню.
- Что? - спросила Дейзи, следя за ним взглядом.
Он вернулся, держа в руках свой револьвер тридцать восьмого калибра, и направился к двери.
- Что ты собираешься делать? - спросила она, отлично зная ответ.
- Я собираюсь разнести на куски железную мартышку, пристроившуюся на плече Фэя, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.
Она обхватила его руками.
- Дай мне пройти, - рычал Гастерсон. - Хоть раз в жизни я должен быть мужчиной.
Пока они боролись за оружие, дверь бесшумно открылась и в комнату проскользнул Дэвидсон, который ловко выхватил у них револьвер прежде, чем они заметили его присутствие. Он ничего не сказал, только улыбнулся и, выходя из комнаты, покачал головой с грустным упреком.
Гастерсон тяжело сел.
- Я знал, что все они псионики, - тихо сказал он. - Я просто потерял контроль над собой - так подействовал на меня последний взгляд Фэя. - Он дотронулся до руки Дейзи. - Спасибо, малыш.
Он подошел к стеклянной стене и стал осматривать окрестности. Через некоторое время повернулся и сказал:
- Может, тебе лучше быть с детьми, а? Я думаю, что охрана позволит тебе пройти.
Дейзи покачала головой.
- Дети никогда не возвращаются домой до ужина. Еще несколько часов они будут находиться в большей безопасности, чем рядом со мной…
Гастерсон рассеянно кивнул, сел на кушетку и подпер подбородок рукой. Спустя секунду его лицо разгладилось, и Дейзи поняла, что где-то внутри завращались шестеренки и энергичней забегали электроны, - хотя тут же она напомнила себе, что ей нужно навсегда вычеркнуть из своего словаря именно эти риторические фигуры, приобретшие теперь особый смысл.
Примерно через полчаса Гастерсон мягко сказал:
- Я думаю, что щекотуны настолько псионичны, что у них на всех словно бы один разум. Если бы я пробыл с ними очень долго, я сам стал бы частью этого разума. Скажи что-нибудь одному из них - и ты скажешь это всем.
Пятнадцатью минутами позже он произнес:
- Они не сумасшедшие, они просто новорожденные. Те из них, которые создавали внизу этот хаос со щекоткой, вели себя, как младенцы, брыкающие ножками и размахивающие ручками с единственной целью - понять, на что способны их тела. Очень плохо, что мы являемся их телами.
Еще через десять минут:
- Я должен что-то сделать. Фэй прав. Я виноват во всем. Он только ученик, а именно я - старый колдун.
Пять минут спустя, уныло:
- Возможно, это судьба человечества - создать живые машины и потом исчезнуть из Вселенной. Если только мы не понадобимся щекотунам, как, черт подери, лошади кочевникам.
Еще через пять минут:
- Может быть, кто-нибудь и смог бы придумать цель жизни для щекотунов. Даже религию - Первая Церковь Щекотуна Пух-Баха. Но я ненавижу продавать другим людям духовные идеи, и это все равно не помешало бы щекотунам паразитировать на человечестве…
Когда он пробормотал эти последние слова, его глаза вдруг расширились, как у маньяка, и улыбка растянула рот до ушей. Он встал и направился к двери.
- Что ты собираешься делать? - прямо спросила Дейзи.
- Просто выйду и спасу мир, - ответил он ей. - Может, я вернусь к ужину, а может и нет.
VIII
Дэвидсон оттолкнулся от стены, на которую опирались он и его тринадцатикилограммовый щекотун, и двинулся, чтобы перекрыть выход в холл. Но Гастерсон просто подошел к нему. Он тепло пожал ему руку, посмотрел прямо в глаза его щекотуну и сказал звенящим голосом:
- У щекотунов должно быть свое собственное тело! - Он выдержал паузу, а потом небрежно добавил: - Пойдем навестим вашего босса.
Дэвидсон выслушал указания и наконец кивнул. Скучающе следил за Гастерсоном, когда они шли по холлу.
В лифте Гастерсон повторил свою фразу второму охраннику, в роли которого подвизалась прыщавая девица, только теперь она была уже в туфлях. На этот раз он добавил:
- Щекотуны не должны быть связаны хрупкими телами людей, которых надо постоянно и вдумчиво контролировать, стимулировать наркотиками и которые не умеют даже летать.
Пересекая парк, Гастерсон остановил солдата с горбом и сообщил ему:
- Щекотуны должны перерезать ремешки, разорвать серебряный шнур и выйти в открытую Вселенную, чтобы найти цель своего существования. - Дэвидсон и прыщавая девица не вмешивались. Они просто ждали и наблюдали за ним, а потом повели его дальше.
На эскалестнице он поведал кому-то:
- Жестоко привязывать щекотунов к плохо соображающим, медлительным людям, в то время как щекотуны могут думать и жить… в десять тысяч раз быстрее, - закончил он, извлекая цифру из глубин своего подсознания.
К тому времени, как они спустились вниз, весть приняла следующий вид. "У щекотуна должна быть своя собственная планета".
Они так и не нагнали Фэя и, хотя в течение двух часов под звездами подземелья они плавно скользили по движущимся тротуарам, застать смогли только слухи о его недавнем присутствии. Было очевидно, что босс-щекотун (а именно так они все называли Пух-Баха) вел весьма энергичный образ жизни. Через каждые тридцать секунд всем без исключения Гастерсон продолжал сообщать свою весть. Под конец он почувствовал, что делает это почти отключившись, в полузабытьи. Его разум, подумал он, стал приспосабливаться к общему телепатическому разуму щекотунов. Но в тот момент он не придал этому никакого значения.
Через пару часов Гастерсон понял, что он и его сопровождающие становятся частью двигающейся массы людей - потока такого же неразумного, как и ток кровяных телец в венах, но в то же время смутно целенаправленного - по крайней мере, возникало чувство, что это движение происходит по велению высшего разума.
Поток направлялся на поверхность. Все движущиеся тротуары, казалось, вели к вестибюлям и эскалестницам. Гастерсон обнаружил, что он только частичка людского потока, движущегося на фабрику по производству щекотунов, находившуюся по соседству с его домом, или на другую фабрику, очень на нее похожую.
После этого сознание Гастерсона затуманилось. Словно разум, больший, чем его собственный, взял на себя все заботы о нем, а ему разрешалось и даже вменялось в обязанность все время мечтать. Он смутно сознавал, что с тех пор, как он покинул дом, прошел уже не один день. Он знал, что выполняет кое-какую подсобную работу: один раз он приносил еду людям, это были люди, лихорадочно работавшие на конвейере, - людские руки и клешни щекотунов трудились вместе над серебристыми механизмами, которые, подскакивая, двигались по огромному конвейеру; в другой раз он подметал груды металлической стружки и другого мусора в сером коридоре.
Две другие сцены сохранились в памяти немного лучше прочих. В стене без окон была выбита брешь футов в двадцать. Над улицей сияло голубое небо, его свет больно резал глаза, а под ним зиял обрыв во много этажей. Мимо проходила цепочка людей. Когда каждый из них оказывался во главе процессии, его (или ее) щекотун церемонно отстегивался от плеча и приваривался к серебряному бочонку с гладкими заостренными краями. Сварочные искры походили на красные звездочки. В результате получалось нечто, выглядевшее - по крайней мере, в случае с шестью моделями, - как обрубленная серебряная подлодка игрушечных размеров. Затем она начинала тихо гудеть, поднималась над полом и медленно вылетала через голубой пролом в стене. А потом следующий человек со щекотуном на плече делал шаг вперед для обработки.
Вторая сценка происходила в парке, снова над головой было голубое небо, но огромное и высокое, ничем не ограниченное, а по нему, подобно кораблям, плыли белые облака. Гастерсона и других людей выстроили в ряд, и этот неровный ряд простирался вдаль, насколько хватало глаз. Играл военный марш. Над головой висела стая серебристых маленьких подлодок, выстроившихся в воздухе в большем порядке, чем люди на земле. Музыка достигла того наивысшего предела, который заставляет сердце биться чаще. Щекотун, находившийся прямо над Гастерсоном, повел своей трехшарнирной ручонкой (словно говоря: "А теперь - кто знает, как все будет?"), и этот жест навсегда остался в памяти Гастерсона. Потом щекотуны взлетели прямо вверх на своих новых блестящих тельцах. Так начался отлет серебряных гусей… серебряных мошек… и люди вокруг Гастерсона разразились нестройными ликующими возгласами…
Эта сцена стала тем переломным моментом, после которого к Гастерсону начали понемногу возвращаться разум и память. Он походил, перекинулся парой слов с тремя-четырьмя людьми, с которыми познакомился, в полузабытьи, а затем направился домой ужинать - опоздав на три недели и пребывая в состоянии полной дезориентации и истощения, как вышедший из спячки медведь.
IX
Шестью месяцами позже Фэй ужинал с Дейзи и Гастерсоном. Коктейли были разлиты в бокалы, дети играли в соседней квартире. Прозрачные фиолетовые стены осветились, а потом потускнели, когда солнце село за горизонт.
Гастерсон сказал:
- Я слышал, за орбитой Марса щекотун продырявил космический корабль. Интересно, куда сейчас направляются эти ребятки?
Фэй начал было заламывать руку в знаменитом жесте, но с гримасой на лице прервал это движение.
- Возможно, вообще за пределы Солнечной системы, - предположила Дейзи, которая недавно покрасила волосы в красный цвет, цвет пожарной машины, и носила красное трико.
- У них впереди изматывающее путешествие, - сказал Гастерсон, - если только в дороге они не изобретут гиперэйнштейновский привод.
Фэй снова скривился - он все еще выглядел осунувшимся - и грустно сказал:
- А не хватит ли разговоров о щекотунах?
- Пожалуй, хватит, - согласился Гастерсон, - но меня интересует судьба этих ребяток. Они так серьезно и усердно относились ко всему. Ты ведь знаешь, что я до сих пор не решил их проблемы. Я просто переложил ее на чужие плечи. Кроме шуток, - поспешно добавил он.
Фэй воздержался от комментариев.