Где проходила граница "зимы владения", от которого получила свое название деревня, было очевидно. Дома по левой стороне отделяла от дороги узкая канава – сухая в тот момент, заросшая травой и бурьяном. У небольшого каменного моста через канаву сходились тропинки от входных дверей всех домов. Последнее здание перед причалом было по сути деревенским клубом – одноэтажное строение, занимавшее столько же земли, что и шесть-семь домов. Перед клубом на усыпанной гравием автостоянке было несколько машин – в том числе и довольно дорогих: я увидел "рэйндж-ровер" с "лексусом" и еще то ли "ягуар", то ли "ровер-75". Видом своим они чуточку выбивались из местного пейзажа. Щит перед входом в клуб был сплошь покрыт сухими старыми бумажными лентами, многие из которых отклеились и свисали лианами – уцелевшие остатки поколений, полагаю, деревенских уведомлений.
Терзали сомнения, а точно ли дорога, на какой я оказался, и в самом деле Викаридж-Клоуз – не было видно дома викария, не говоря уж о церкви, – только вдруг понял: то, что я принял за проход между двумя домами, на самом деле узкая улочка, уходящая вдаль под прямым углом. Я развернул мотороллер и покатил по ней.
Дома вдоль этой улочки стояли меньше и мрачнее, номеров на них я различить не мог. На дальнем конце показалась церквушка, окруженная небольшим погостом с покосившимися надгробиями. Земля между стеной погоста и могилами, а то и сами могилы поросли шишковатыми растениями, похожими на цветную капусту. Церковь строилась из темного камня, который от времени потемнел еще больше и был испещрен оранжевой плесенью. В несколько темных окон были вделаны витражи, в стенах между окнами торчали обычные металлические шипы, которые вбивали в камень, пока только концы их наружу не торчали. Водостоки на крыше, как и церковную колокольню, наполовину скрывал низко нависший туман. Я сразу понял, как прав был Певзнер: церковь эта вызывала к себе интерес.
Я поставил свой мотороллер снаружи у сложенной из камней стены, окружающей кладбище. Когда движок смолк, повисло густое молчание: ни голосов птиц, ни звуков движения, лишь издалека доносился шум обленившихся волн. Я увидел, что дверь в церковь (массивное изделие из дерева, выкрашенное зеленой краской и выложенное металлическими розетками) приоткрыта. Мне нужен был повод заглянуть вовнутрь, и мысль о том, что там кто-нибудь есть, кто сможет объяснить мне, как найти дом семь, была ничуть не хуже любой другой.
Несколько секунд понадобилось, чтобы глаза привыкли к сумраку внутри церкви. Витражные окна были грязными; казалось, что стекла в них главным образом зеленые да синие, а от этого и старые деревянные скамьи, и неровный каменный пол были погружены в странный водянистый свет. Сразу за проходом, перед хорами, стоял каменный амвон. Он на несколько ступеней возвышался над полом, так что взошедшие на него смотрели на прихожан сверху вниз, когда произносили свои проповеди. На амвоне сидела приходская служительница церкви.
Голова ее склонилась над толстой книгой на аналое перед ней, а потому присутствие мое она заметила не сразу. Медленно подняла взгляд. Лет она была, видимо, средних, рыжие волосы потускнели, в них пробивались седые пряди. Голубые глаза поблескивали в скудном освещении.
– Добрый день, – произнес я.
Несколько мгновений она колебалась, потом сказала:
– Вам не следовало бы быть здесь. Это неверно.
Я предположил, что она имела в виду либо то, что я прерываю ее молитвы, либо что церковь эта какая-нибудь обособленная, правят ею религиозные фанатики, не желающие, чтобы неверующие отравляли их обряды. А это значило, что чувства мои метались между желанием повиниться и желанием разозлиться. Я выхватил из кармана куртки конверт.
– Мне вот это прислали по ошибке. Послание должно было бы сюда прийти, в дом семь на Викаридж-Клоуз. Я живу не слишком далеко, вот и подумал подвезти его, а заодно и деревню посмотреть.
– Дом семь? – Служительница нахмурилась. – Это… Бен и Морин Чидлеры. В данный момент вы их дома не застанете. Боюсь, вообще никого не застанете. Все у деревенского клуба на базаре купи-продай.
"Базар купи-продай" – это одна из тех фразочек, что приводят меня в восторг, так же как и "грандиозная распродажа", "блошиный рынок", "гаражная распродажа" или "распродажа из багажника". Я так много старинных книг отыскал на этих торжищах, что понял: придется. У меня даже от одного запаха старой бумаги пульс учащается.
– Деревенский клуб, это там, ниже по набережной?
Женщина кивнула, только смотрела она на меня странно, хмурясь и слегка кося взглядом. Может, подумал я, это оттого, что в церкви так сумеречно. Или она близорука, а очки дома оставила.
– Вы уверены, что письмо для дома семь? – спросила она. – Именно этого я и ждала…
– Оно определенно для дома номер семь, – заговорил я, заполняя пустоту после того, как ее голос исчез в тишине. – Понимаете, – продолжил я, когда стало ясно, что она ничего больше говорить не намерена, – я видел возле клуба несколько очень, по виду, дорогих авто. Очевидно, тут у вас какое-то совершенно особое место. Я так думаю, на этом базаре грандиозные покупки сыщутся.
Она засмеялась. Смех был больше похож на кашель.
– А-а, те автомашины принадлежат приезжим, – сказала женщина. – Люди издалека приезжают взглянуть на товар. – Она снова замялась. – Вы уверены, что приехали туда, куда надо? Кое-что, чем там торгуют, очень… специфично. Там не сыщешь обычных приправ чатни, джемов и вязаных накидушек на чайник, понимаете?
– А как насчет старинных книг?
Женщина медленно кивнула. Могу ошибаться, только мне показалось, что по лицу ее промелькнула тень огорчения.
– О да, конечно же, там есть старинные книги. Некоторые – очень древние. – Рука ее ласково поглаживала лежавшую на аналое Библию. – Древнее даже, чем эта, – печально молвила она.
– Но в подметки ей не годящиеся по важности и влиянию, – сказал я, стараясь ее приободрить.
– И я так думала, – ответила женщина, – когда впервые приехала сюда.
Я собирался попросить у нее позволения осмотреть саксонскую апсиду, однако женщина, казалось, не желала сходить с амвона, чтобы показать мне ее. Сложилось впечатление, что она вообще предпочла бы, чтобы ее оставили в покое. Молчание затягивалось, и я произнес:
– Что ж, тогда я, пожалуй, пойду и брошу это письмо. Ничего, если я мотороллер снаружи оставлю, или вам больше по нраву, чтоб я взял его с собой?
– Пожалуйста, оставляйте здесь, не волнуйтесь, – сказала она. – Здесь он будет в полной сохранности.
Сейчас, оглядываясь назад и памятуя о крепости заднего ума, я думаю, что она, возможно, сделала очень легкое ударение на слове "он", но тогда я этого не заметил. Лишь кивнул, шагнул назад, потом повернулся и пошел к двери.
Оставив церковь за спиной, я пошел обратно по Викаридж-Клоуз к тому, что полагал возможным назвать основной дорогой. Уж точно не главной улицей. Разок-другой, казалось, замечал, как серые занавески на окнах в домах, мимо которых я проходил, слегка вздрагивали, но я приписал это кошкам, спрыгнувшим с подоконника в испуге от моего появления.
На перекрестке я повернул налево и направился к побережью и деревенскому клубу. Пелена тумана все еще свисала сверху. Я безуспешно выглядывал какую-нибудь чайную или кафе, где можно было бы выпить чего-нибудь и чуток перекусить. Сгодилась бы даже лавка, где продают подкопченную рыбу с картошкой. Езда пробудила во мне аппетит. Странно, но вокруг ничего не было. Когда-то английские деревни вырастали вокруг местной таверны и вокруг местного утиного пруда, но в наше время, похоже, сердцем каждой стал какой-нибудь магазин-кулинария, где отпускают кофе с изыском в виде всяких сиропов, наряду с местной стряпней и сваренным вручную мылом. Чаще всего она соседствует с китайской закусочной навынос. Если чуток повезет, думал я, может, кто и крепкий чай готовит с оладьями за каким-нибудь полукруглым окошком в стене клуба.
Прежде чем зайти в клуб, я постоял на конце причала, разглядывая море. Горизонт был скрыт из виду туманом, но я различал темные массы рыболовецких судов, качающихся вверх-вниз, с мачтами, похожими на устремленные в небо стволы деревьев в лесу, через который я ехал, только мачты были тоньше и прямее. За ними, мне казалось, была видна смутная гряда скал, почти невидимых в сумраке. Она походила на позвоночную часть какого-то доисторического скелета, наполовину ушедшую в воду.
Дорогие машины стояли там же, на автостоянке. Некоторые из них были арендованными, как я заметил: белая покраска, полное отсутствие беспорядка внутри и маленькие штрих-коды, налепленные на торпеду, чтоб служащий мог сканировать их через окошко при въезде и выезде. Что, недоумевал я, делает столько арендованных авто в такой маленькой, отдаленной деревушке, как Уинтерборн Абэйс? Я помнил, служительница в церкви обмолвилась о том, что здешний базар купи-продай имеет дело с "особыми" товарами, только были ли эти товары настолько необычны (к тому же настолько дорогущие), чтобы пробуждать в людях, живущих далеко, желание арендовать машину и пуститься в путешествие, а не просто доехать на автобусе? Я даже подумал, что некоторые добирались на самолетах до аэропортов в Хитроу или Кэтуике, где и арендовали машины. Я похлопал себя по карману куртки, в который сунул конверт, когда выходил из церкви. На нем ведь, между прочим, наклеены американские марки. Возможно, этот базар купи-продай и впрямь имеет международный размах – торгует таким особенным антиквариатом, что коллекционеры готовы одолевать ради него огромные расстояния. Интернет-маркет, подумал я, в наши дни демократизировал и упростил покупку чего угодно.
Вспомнились странные овощи, росшие по обочинам дороги в деревню и на церковном дворе. Наверное, какой-то редкий вид, что растет только в этой местности, а потому высоко ценится гурманами отовсюду за свой неповторимый вкус. В них непременно должно быть что-то – до того они безобразны на вид.
Дверь в клуб была закрыта, я распахнул ее, вызвав скрип тугих петель.
Внутри по всей длине зала стояли четыре ряда столов: по одному на каждой стороне с торговцами, стоявшими между столами и стеной, и два ряда посредине, разделенные проходом. Торговцев, казалось, было больше, чем покупавших, – что, если честно, очень соответствовало виденному мною на распродажах и ярмарках по всей юго-западной Англии. В воздухе зала витала легкая дымка, что я приписал туману, вползавшему с улицы через открытые окна; к тому же было жарковато, я чувствовал, как голова у меня от лба до затылка покрылась потом. Скинув куртку и перебросив ее через руку, я двинулся к ближайшему ряду.
Первый стол был уставлен маленькими статуэтками. Резьба по камню – всевозможных видов и цветов. Я привык к тому, что на подобных ярмарках всегда найдется несколько прилавков, где продают ярко раскрашенных драконов из смолы или фарфора истовым приверженцам Нового века, и поначалу решил, что тут нечто подобное, но, приглядевшись, понял, что статуэтки все старые, побывавшие в разных передрягах, и щербатые. И изображали они кое-что куда уродливее, чем обычные драконы. Одни фигурки были наделены некоей странной смесью черт обезьян и осьминогов, другие походили на русалок наоборот: существа с головами, как у рыб, и толстыми короткими ногами, – а у иных и вовсе не было узнаваемой формы, их создавали переплетавшиеся во всех направлениях и между собой ленты из камня.
Мужчина за этим столом, заметив мое приближение, улыбнулся. Он был роста ниже среднего, зато рот его растянулся очень широко. Глаза его сильно увеличивали толстенные стекла очков, казалось, что он совсем не мигает.
– Нравится что-нибудь из увиденного? – спросил он.
– Они все интересны, – ответил я, улыбаясь. – Сколько они стоят? Не вижу никаких ценников.
Торговец уставился на меня с недовольным выражением на лице.
– А как по-вашему, сколько они стоят?
Ответил я без особой уверенности в том, что правильно уловил суть вопроса:
– Уверен, есть люди, для которых их цена значения не имела.
Явно удовлетворенный, торговец кивнул.
– Цена значения не имела. Золото или рубины значения не имели. Самое жизнь значения не имела. – Я кивнул и пошел дальше. – Если у вас есть что-то похожее, – окликнул он меня, – можно мену устроить. Я с радостью оценю все, что у вас найдется.
На следующем прилавке тоже был разложен резной камень, только уже не фигурки. Выставлено было нечто больше похожее на скрижали: неправильной формы таблички или дощечки с вырезанными на них письменами. Я предположил, что надписи – это какие-нибудь руны, основанием считать так служило то, что я не распознавал в них хоть что-то: написано было на неизвестном мне языке. Замечу, что в других местах я видел в продаже товары с нанесенными на них надписями на "элвиш" (искусственном языке Д.Р.Р. Толкина) или на "клингтон" (языке "Звездных войн"). Всегда найдется кто-то, готовый купить дорогую безделушку, которая имеет особую привилегию от художественной или научной фантастики.
По мою сторону стола стоял мужчина, державший одну из каменных табличек. На нем был длинный черный дождевик (несмотря на жару), на голове – черная шляпа, из тех, что носил во время интервью и певческих выступлений Терри Пратчетт. Руки (я ожидал, что они окажутся затянутыми в перчатки) были поразительно белы, а пальцы длинны и тонки, как у пианиста. Он слегка повел головой, давая понять, что увидел меня, и улыбнулся. Глаза его были защищены круглыми очками с темными стеклами, напомнив мне виденные фотографии Джона Леннона. Он склонил голову. Я поклонился в ответ.
Больше из вежливости я взял одно изделие, чтобы рассмотреть. Камень оказался тяжелее, чем я ожидал. Был он мылким и теплым на ощупь. Может быть, подумал я, множество людей держали его в руках или, возможно, камень просто впитывал жару клуба.
Я перешел к следующему столу. Он, к моему восторгу, был заполнен книгами. С нетерпением взялся я за первую. Она была старой – старинной, – переплетена в потрескавшуюся черную кожу и закрыта на железные застежки. Такого рода книги, отыщи вы их в Британском музее, позволят читать, только если на вас будут белые нитяные перчатки, а книгу уложат на специальную подставку, а вот тут она просто лежала на виду, и любой мог взять и читать ее безо всяких предосторожностей.
Я раскрыл ее и просмотрел титульный лист. Текст был на немецком, отпечатан массивным шрифтом. Насколько понял, называлась она "Von Unaussprechlichen Kulten", что я перевел как "О безымянных культах" или, возможно, "О невыразимых культах". С немецким у меня так себе. Автором был некто Фридрих Вильгельм фон Юнцт, а издателем – компания, о которой я никогда не слышал, в Дюссельдорфе. Неохотно и осторожно положил я книгу и перешел к следующей, брошюре из выцветшей бумаги с картонным переплетом, где значилось название: "О ниспослании души". Автор обозначен не был.
На столе было до того много редкостей, не виданных мною прежде, о каких я и не слыхивал, что голова пошла кругом. От жары было не легче. Бывая на распродажах и тому подобном, я привык копаться в стопах автобиографий мелких спортивных звезд и поблекших знаменитостей в поисках необычного. А тут необычного было – глазом не окинуть.
Скользя взглядом по столу, я видел лежавших друг за дружкой "Исследование систем мифов примитивов недавних времен с особым разбором текста Р’льеха" профессора Лабана Шрюсбери, "Ключ алхимика" Роберта Фладда (этой книге было около пятисот лет, поскольку она являлась оригиналом) и "Остатки утраченных империй" Отто Достманна. Среди древних, потрескавшихся и пыльных томов я заметил и более современные книги, скажем, особо любимую мною, вошедшую в мою собственную коллекцию "Нет на карте", ее автор, Алистер Боннетт, дал ей такой подзаголовок: "Утраченные пространства, невидимые города, забытые острова, дикие места и что они рассказывают нам о мире".
Сбоку пристроилась книжка вольнодумицы Мейв Бинчи "Тара-Роуд". Могу лишь предполагать, что попала она сюда случайно, хотя сам видел ту же книжку в хирургической клинике нашего района и двух кофейнях поблизости от моего дома, а также во всех до единого букинистических, в каких только побывал. Какое-то время подозревал, что эта чертова книжка преследует меня. Либо это, либо издатели выпустили ее в свет слишком уж огромными тиражами и заполонили ими рынок старья и благотворительности.
Я оглядел зал. Было еще несколько столов с книгами, и даже издали было видно, что книги эти старинные. Даже древние. За исключением томика Боннетта и нескольких других замеченных мною (в том числе и Бинчи), книг этого базара вполне хватило бы на целый антикварный книжный магазин, который сделался бы легендой по всему миру… а так волей-неволей они лежали тут навалом на складных столах. Без указания цены.
Пораженный, я вновь обратился к столу, край которого врезался мне в ноги, и взгляд мой упал на порыжело-красный с цветом слоновой кости супер, по верхней кромке которого были разбрызганы слезы. Супер укрывал книгу в твердом переплете, наполовину скрытую под пожелтевшим журналом 1930-х годов с превосходным названием: "Байки, которые никак не стоило бы рассказывать". Колорит супера я узнал сразу – такой же был на сорока шести томах "Зданий Англии" Певзнера. Важнее то, что это был один из первых выпусков издательства "Пингвин". Интересно, подумал я, какой именно (все они у меня, разумеется, есть, но некоторые тома в довольно плохом состоянии, и я с удовольствием "подновлял" их при всяком удобном случае).
Я извлек книгу из-под журнала и вдруг почувствовал, как волосы шевельнулись у меня на затылке, а по рукам мурашки побежали, еще даже до того, как я название увидел. Когда же я его разглядел, то вдруг ощутил, как бухающие удары сердца отдаются у меня в шее и висках.