"Здания, которые утрачены, и здания, которые ни за что не стоило бы разыскивать" – таково было название. Я раскрыл книгу осторожно, благоговейно и увидел на внутренней стороне титула слова: "Том 47".
В справочнике Певзнера "Здания Англии" 47-го тома не было. Никогда не было.
Аромат старой бумаги, воскурявшийся наподобие какой-то экзотической парфюмерии, заставил мои ноздри трепетать. Я осторожно полистал страницы. По тому, что увидел, стиль был достоверно певзнеровский, совсем не такой, как у других авторов, написавших тома о Глостершире и Кенте, а затем расширивших серию, чтобы в нее вошли "Здания Шотландии", "Здания Уэльса" и "Здания Ирландии". Здания же, о которых шла речь в 47-м томе, не были мне известны – какие-то безвестные часовенки в честь неведомых святых, замки, о каких я никогда не слыхивал, обычные здания, примечательные только тем, что в них случилось нечто ужасное. Мне даже в голову пришло, что передо мной сигнальный экземпляр тома, который так и не был напечатан, или, возможно, из какого-то специального ограниченного выпуска в несколько сотен экземпляров. Я сверился с титулами, но не нашел на них указания, что это "экземпляр икс из игрек" или что они были подписаны самим Николаусом Певзнером.
Дыхание у меня стало натужным, я почувствовал: надо сесть. В конце ряда столов заметил небольшой уголок, где разместились три круглых столика, покрытых скатертями. Вокруг каждого стояло по нескольку стульев. Рядом в стене, как мне и представлялось, имелось окошко, по ту сторону которого пожилые леди готовили чай и кофе. Я положил книгу на место, снова упрятав ее под тот же журнал, чтоб никто не смог ее легко найти, и быстро пошел к тому уголку, минуя по пути стол со странными маленькими часами и еще один – с ископаемыми кулонами на цепочках и кожаных ремешках. Дрожащим голосом попросил чаю у пожилой леди, явно злоупотребившей губной помадой, и сел за столик.
Мне непременно нужна была та книга. Или, по крайней мере, я должен испробовать все разумные способы заполучить ее.
Я оглядел зал, пытаясь сообразить, как люди ухитряются купить что-то, если цены не указаны, а ни один из торговцев (по моему личному опыту, во всяком случае) не расположен вступать в разговоры о том, сколько стоит их товар. Заметил, что собрались тут люди, представлявшие интересный срез человечества: это и мужчины в костюмах с шелковыми галстуками и золотыми запонками, и женщины в костюмах с шелковыми шарфами вокруг шеи, это и явно зажиточные местные жители в кардиганах и вельветовых брюках или в костюмах-двойках с жемчугами. Еще были разрозненные кучки детей и несколько человек, похожих на пляжных бомжей или бродяг, забредших сюда выпить дешевого чайку. Сделав глоток, я понял, что дешевизна – единственное достоинство здешнего чая, препротивной жидкости, оставлявшей маслянистый, слегка зловонный привкус. Возможно, молоко свернулось.
Вновь оглядывая зал и стараясь слизать языком привкус с зубов, я разглядел две не замеченные прежде вещи. Во-первых, все тут относились ко всякому товару на прилавках с почтением – брали его осторожно, рассматривали глазами людей опытных и знающих. Во-вторых, время от времени кто-то из вероятных покупателей ставил товар на место, доставал из кармана, портфеля или сумки на колесиках что-то, завернутое в бумагу, и протягивал это продавцу за прилавком, а тот, приоткрыв обертку, рассматривал вещь внимательным оценивающим взглядом. Иногда торговцы отрицательно поводили головами и возвращали вещь удрученным покупателям, порой радостно брали их в обмен. В случаях же возникновения разногласий по поводу относительной ценности товара и предлагаемой вещи держатели столов выбирались из-за них и несли обе вещи в угол зала, противоположный тому, где сидел я, сразу за прилавком, с тем, что издали показалось мне туалетной водой и духами в расписных флаконах. Там находилась дверь, ведшая в другое помещение, примыкавшую к залу боковушку. Торговцы вручали вещи сквозь занавесь из шариков на нитях кому-то за порогом, потом несколько минут выжидали. Вещи возвращались, и продавцы спешили обратно к прилавкам. Покупатели не спускали с них глаз, а те либо кивали, либо качали головами. Если следовал кивок, то происходил обмен, и все радовались. Если же следовал знак отказа, значит, вещь не вызвала интереса – и покупатели, опечалившись, отходили, все еще сжимая в руках вещи, какие привезли с собой.
То был не "базар купи-продай", то была "толкучка". Тут деньги не переходили из рук в руки, тут действовала полная система бартера, и кто-то в том примыкавшем помещении оценивал вещи и санкционировал сделки. Мне вести обмен было нечем.
Или было чем? Вспомнив о письме в кармане, я вытащил его и уставился на запятнанный конверт. Кто-то в Америке послал его через Атлантику в эту деревушку, подлаживаясь под одно из таких торжищ. Разве было заумным предположить, что не было возможности адресовать письмо кому-то лично, а предпринята попытка пойти кружным путем через какого-то человека в деревне, известного отправителям? Либо конверт содержал нечто, что они готовы были сменять, либо в нем было описание того, что они могли бы переправить через океан, если сделка окажется приемлемой экспертам в боковушке. Может быть, даже фотографии.
Я понимал: делать того, что у меня в мыслях вертелось, не следовало. Понимал, что следовало бы просто попросить кого-нибудь направить меня к м-ру и миссис Чидлерам в доме 7 на Викаридж-Клоуз и вручить там письмо. Беда была в том, что только что я отыскал книгу, о существовании которой даже не помышлял, и должен был заполучить ее. А чтобы заполучить ее, мне нужно было что-то на обмен.
Я достал из кармана ключ от мотороллера и просунул его в щелку между клапаном и остальным конвертом. Быстрым движением провел ключом вдоль края клапана, отрывая его клеевую дорожку от бумаги. Меня можно было считать воришкой, но, по крайней мере, проделал я это аккуратно.
Клапан открылся, и я вытряхнул из конверта письмо. Оно было сложено вдвое. Когда я осторожно развернул его, то увидел несколько фрагментов старинного пергамента, лежавших меж сложенной страницы. Каждый был в собственном прозрачном пластиковом конвертике. На фрагментах виднелись следы коричневых чернил, и у меня сложилось четкое впечатление, что все они – части какого-то большого рисунка или чертежа.
Как раз в тот момент желудку моему перестало нравиться пойло под видом чая (как еще раньше оно не понравилось моим вкусовым рецепторам), и я четко ощутил позыв к тошноте. Пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы избежать рвоты. Ладони сделались липкими от пота.
Я не прочел письмо. Где-то на задворках сознания понимал: если я сделаю это, то стану олицетворять сразу и писавшего, и предполагавшегося получателя. Мне нужно было сохранить их анонимность, дабы подавить в себе чувство вины. Я запихал конверт обратно в карман куртки.
Встал и пошел обратно к книжному развалу. Сдвинув журнал, извлек том Певзнера (неизвестный том Певзнера!) и поднял его. Торговец книгами (еще один коротышка в очках с толстенными стеклами, кого можно было принять за брата первого увиденного мной книжника) уставился на меня. В другой руке я держал пластиковые конвертики. Отблеск света в зале, казалось, вдруг сверкнул и с его очков. Он шагнул вперед, нагнулся над беспорядочной грудой книг и осторожно взял у меня конвертики. Поднял их к свету и внимательно рассмотрел. Я затаил дыхание. От жары и духоты в зале я исходил потом, чувствовал, как капельки щекочуще скатывались по ребрам и пощипывали у поясницы.
– Вам известно, что это такое? – спросил торговец, облизывая языком губы.
– Разумеется, – ничтоже сумняшеся выпалил я. – Это ж очевидно, точно?
– А остальное? У вас есть остальная часть документа?
– Увы, нет, – покачал я головой. – Это все, что у меня есть.
Он подумал секунду-другую, вновь взглянул на клочки пергамента и в конце концов слегка повел головой из стороны в сторону.
– Мне нужно посоветоваться об этом. Я не специалист в этой области. Прошу вас, пойдемте со мной. – Мы пересекли зал наискосок, миновали прилавок с жидкостями в разукрашенных разноцветных флаконах и подошли к занавесу из шариков на нитях. Я собрался было пройти за него, но торговец крепко ухватил меня за локоть и потащил назад: – Здесь не так дела делаются, – предупредил он. – Есть черта, которую мы не переступаем.
Он громко кашлянул. Сквозь занавес протянулась рука. Что-то неладно было у человека с кожей, однако времени разобраться, что именно, у меня не было: торговец положил на руку том Певзнера, и та скрылась. Несколько секунд, и рука вновь появилась: частички пергамента в пластиковых пакетиках были забраны.
Мы стояли, не глядя друг на друга, в ожидании окончания оценки. Я оглядывал зал, стараясь вычислить относительную нормальность собравшегося в нем народа (ну, некоторой его части), судя по тем странностям, какими люди занимались.
Оглядывая, заметил, как от прилавка возле чайного окошка к нам направилась какая-то парочка. Она держала в руках старинные деревянные часы, но, присмотревшись, я увидел на циферблате пять стрелок, а цифры были заменены странными символами, неравномерно расположенными по кругу. За нею следовал хорошо одетый мужчина (явно ее покупатель), ведший за собой по залу маленького ребенка, но сразу я не понял, что мужчина собирается предложить в обмен на часы. У ребенка вид был совершенно скучающий – так обычно все дети выглядят, попав на ярмарки всяких изделий и антиквариата. Малыша ничто не привлекало. Не было прилавков с игрушками или старыми компьютерными играми, чтоб посмотреть. Судя по цвету волос и чертам лица, мальчик был мужчине сыном. Ему было никак не больше восьми лет.
Эта троица подошла к нам. Я кивнул мужчине, а мой торговец кивнул женщине. Она кашлянула так же, как и он несколько минут назад, и так же сквозь занавес из шариков на нитях просунулась рука. За краткий миг, на который я вновь увидел ее, я понял, что беспокоила меня припухлость и белизна руки, к тому же она блестела, словно мокрая. Женщина отдала часы. Мужчина выступил вперед. Казалось, он нервничал. Рука просунулась сквозь занавес и нетерпеливо шевельнулась.
Мужчина подтолкнул ребенка вперед. Тот поморщился и раздраженно глянул на мужчину.
Белая рука вытянулась, по самый локоть выпроставшись из складок черного рукава. Схватила малыша за плечо и втянула его за занавес. Мальчик пискнул, но крик вдруг оборвался.
Невзирая на жару и сырость в зале, я почувствовал, как по спине холодок пробежал. Конечно же, мужчина и в мыслях не имел обменять собственного сына на часы? Это было бы безумием!
Я глянул на двух продавцов, но те стояли, будто одинокие пассажиры в ожидании автобуса, устремив взгляд в пространство.
Я посмотрел в зал. Никто не обращал внимания. Похоже, никто и не заметил.
Я должен был остановить это.
Прежде, чем кто-то успел меня остановить, я распахнул рукой занавес из шариков и прошел внутрь. Я искал мальчика и увидел его как раз на пороге двери. Почти не было времени смотреть по сторонам, я схватил мальчишку и потянул назад, но и того, что я успел увидеть, хватило мне для ночных кошмаров на всю оставшуюся жизнь.
Комнатушка было относительно небольшой, по двум стенам стояли составленные друг на друга стулья. Находились в ней пять-шесть человек, сбившихся в группу и выглядевших как-то очень странно. На них были длинные рясы с капюшонами. Были они ниже ростом, зато в ширину раздались больше, чем следовало бы, а из того, что удалось заметить сквозь дыры в рясах, складывалось впечатление, что все они кривоноги. Кожа у них (во всяком случае, в тех немногих местах, где мне ее было видно) была смертельной белизны, припухлая и влажная, как у личинок. Все они смотрели на меня во все глаза, упрятанные в белую опухшую плоть, так же потрясенно и с тем же ужасом, какие, должно быть, были на моем лице.
Впрочем, это было не самое худшее. Хуже всего было не столько очевидное, сколько то, что подразумевалось. В центре комнаты была дыра, достаточно большая, чтобы в нее провалился мужчина… или вылез из нее. Края у дыры были рваные, половые плитки были выбиты кверху, будто что-то снизу вломилось в комнату. У дальней стороны дыры, между нею и дальней стеной, пол был усыпан в том числе и скрученными от старости толстыми ветвями дерева-альбиноса. Там же увидел я и сложенные в кучу, похожие на цветную капусту овощи, только размерами они были с тыкву, а формой напоминали раздавленные головы.
И у них были глаза.
Понимаю, что увиденное мною было причудливой игрой света: просто пятнами грязи или плесени на шершавой белой поверхности, – только все это выглядело так, будто у них были глаза, и они на меня глазели.
Хуже всего было то, что глазели они не в гневе, не в ужасе и не в страхе. Выражение глаз было безразличным. Безучастным. И все же – злобным.
Малыш был ни жив ни мертв от страха, смотрел на все, действительно ничего не понимая! Я обхватил его, вырвал кусочки пергамента в пластиковых пакетиках из рук ближайшей ко мне фигуры в рясе и со всем этим рванул через шариковый занавес обратно в зал деревенского клуба.
Обернувшись, понял, что все продавцы побросали свои столы-прилавки и бегут в мою сторону – все, кроме одного, который вытащил откуда-то колокол и бешено зазвонил в него. Звон колокол издавал неблагозвучный, будто треснувший. Некоторые из приближающихся деревенских мужиков были с ножами, некоторые размахивали тяжелыми дубинками, которые прятали, скорее всего, под столами. Покупатели бросились к выходу, лица их были искажены тревогой и растерянностью.
Я пихнул мальчишку обратно к его отцу, который уже успел в бега собраться.
– Возьмите сына и бегите! – кричал я. – И не вздумайте возвращаться!
Тот машинально взял сына за плечи и притянул к себе. Губы его двигались, он старался что-то сказать, но то ли слов не нашел, то ли я их не расслышал за дребезжаньем колокола и нараставшими криками деревенских.
В дверях убегавшие покупатели подняли толкотню. Я понимал, что ни за что вовремя не успею. Тогда я развернулся и помчался к раздаточному окошку в дальнем углу. Вспрыгнув на стул, проскочил в окошко, побежал на кухню, скользя и падая на скользком плиточном полу. Пожилые прислужницы все сбились к одной стороне, у титана, только в руках они держали ножи и косари, и, едва я встал на ноги, выражение их лиц сменилось с беспокойного на возмущенное.
На другой стороне кухне была дверь. Должна быть, иначе никто не смог бы ни попасть на кухню, ни выбраться из нее. Я побежал к ней, распахнул наотмашь и рванул по травянистой тропинке к линии деревьев, обозначавшей край леса, окружавшего Уинтерборн Абэйс.
Настала ночь. На бегу ноги путались в растениях. Дыхание с хрипом рвалось из горла, в груди все горело. За спиной слышался шум преследования, поскольку толпы торговцев и других жителей деревни проламывались сквозь кусты, срубая мешавшие сучки и ветви своим оружием, чтобы догнать меня.
Догонят – убьют. Это было ясно по их глазам, по их лицам. Я надеялся, что это будет быстро. Не хотелось раздумывать, на что они могли пойти, сохраняя меня в живых, в агонии, в качестве наказания за ненароком причиненную им ересь. Я даже не понимал, во что вторгся, – вот что было хуже всего. Я понял, что некая сверхъестественная сила завладела деревней, что обмен, который велся в ней, преследовал какие-то темные цели, что деревенские жители (и те, что жили на поверхности, и те, что, как я заподозрил, жили под землей, а может, и под волнами морскими) накапливают древнее знание, которое, как уран или плутоний, невероятно опасно, если хранится в одном месте или в одном разуме. Только я не понимал зачем. Не понимал, что это все означает.
Минуя заросли кустарника, я вильнул влево, направляясь к церкви. Надеялся, что мои преследовали продолжат бежать по прямой.
Потревоженные животные разбегались по подлеску, через который я продирался. Может, то были лисы с барсуками, может, еще кто. Я не видел и не желал думать об этом.
Различил впереди сквозь деревья древние церковные стены с торчащими из них тупыми концами шипами. Повернул туда, где, как помнилось, находился главный вход. Выскочив на открытое пространство, окружавшее здание, глянул влево-вправо, выискивая, не догадался ли кто, куда я направляюсь, и не избрал ли путь покороче, по дороге, но там никого не было.
Влетел в дверь и прошел в основную часть церкви. Настоятельница по-прежнему находилась там, также на амвоне, она подняла взгляд, заслышав мои шаги по проходу.
– Прошу вас, мне нужно убежище! – крикнул я.
Она печально покачала головой:
– Вы не туда пришли. Здесь для вас нет убежища.
– Вы же не участвуете в этом?! Вы можете мне помочь! – Крича это, я приблизился к амвону, готовый стащить ее оттуда и потребовать, чтоб она полицию вызвала, или остановила бы этих мужланов именем Бога, с Библией в руках, или еще что-то сделала. Что угодно.
– Я не в силах вам помочь, – произнесла она. Обойдя амвон со стороны и поднявшись на несколько ступенек, ведших к тому месту, где сидела настоятельница, я понял почему.
Толстые белые стебли, поблескивая влагой, пробились когда-то в прошлом сквозь плиты. Они обвивали сзади каменное основание, на котором стоял амвон, охватывали его с боков и пробивались через любую щель. Стебли исчезали под рясой настоятельницы. Когда она повернулась ко мне верхней частью тела, выражение ее лица было сочувственным и печальным, ряса приподнялась, и я увидел, что ноги ее, от ступней до колен и выше, были накрепко опутаны корнями. Нет, не опутаны. Я увидел, как льнула ряса к нижней части тела, и понял, что все тело женщины ниже бедер… заросло. Замещено. Поглощено.
– Что случилось? – вскрикнул я.
Невероятно, но она улыбнулась. И тихо сказала:
– Есть такое, чему нас учат в семинарии, о чем мы никогда не говорим с прихожанами и чего никогда не проповедуем. Мы говорим, что Бог создал Сатану ангелом, но ему было позволено восстать против власти Бога, что демоны – это либо падшие ангелы, либо потуги Сатаны создать ангелов по своему собственному образу, только это не то, во что мы верим. Нет, если честно, нас учат, что есть нечто древнее ангелов и что есть такое, чего не создавал Бог. Эта деревня попала под их господство. Я пыталась помочь им отыскать Свет, однако они стали жертвами льстивых речей Старых Богов. Они вступили в предложенную сделку, не подумав о конечной цене.
– Вы… вам следовало бежать, – сказал я. – Следовало рассказать кому-то!
Она покачала головой.
– Это заползает на вас, и к тому времени, как вы попались, уже слишком поздно. Было время, когда я могла бы сторговать себе свободу. То письмо, что у вас… вы же сказали, что оно для дома 7 на Викаридж-Клоуз? Думаю, вы разберетесь, что "7" это на самом деле "1", написанная небрежно. Мой приятель, живущий в Америке, обещал прислать что-то, чем я могла бы воспользоваться при сделке, обеспечить себе безопасность, только то было три месяца назад. Письмо так и не пришло.
– Я получил его только сегодня, – в ужасе прошептал я.
– Ничто не бывает случайным, – печально улыбнулась она. – Всему есть причина. Мне не было суждено когда-либо выбраться отсюда, зато вам – суждено.
– Я попробовал! – Я взмахнул пластиковыми пакетиками с обрывками пергамента внутри. – Их не хватило даже на обмен одной книги, – кричал я, – не то что моей безопасности… или вашей.