- Ага, и начальник там - злой, как собака, из-за телефонов и по жизни…
Помимо любопытства у Шурика имеется свой шкурный интерес сплавить меня хоть на месяц: и.о. начальника партии - чуть ли не единственная махонькая возможность для мужика с отсидкой продвинуться по служебной лестнице. Так оно иногда бывает: все давно быльем поросло - кроме предубеждения. И я, конечно, сволочь буду, если заныкаю этот его шанс…
Надо же. Всего-то пару-тройку часов назад я сетовал, что в жизни ни черта не происходит. Вымаливал у судьбы хоть ломаный грошик. И вот она от щедрот своих отваливает отнюдь не грошик… а не пойми чего. И как-то уж слишком назойливо отваливает.
Я написал Вику короткое отчаянное письмо:
"Ты можешь хотя бы предположить, чем я там буду заниматься?.."
Ответ пришел не менее отчаянный:
"Мишка, елки-палки. Не делай из меня большего идиота, чем я есть. В ответ на глупые вопросы старпер посылает ты прекрасно знаешь куда. Глупым считается любой вопрос, демонстрирующий неспособность вопрошающего читать мысли старого козла.
Вас тут пять штук приглашенных, которых я должен собрать в Среднеросске, посадить в автобус и отвезти на место. За каждого недоставленного мне оторвут башку. А у меня только одна башка.
Миша! В случае крайней неудачи (читай - холостого пробега) транспортные расходы я тебе сам погашу, платят мне достаточно, можно не экономить на таблетках от головной боли…
Будь человеком, решайся, да?.."
Может, это и впрямь - судьба, что бы оно не значило… Я решился. Отправил начальству заявление о месячном отпуске и запрос на сезонного рабочего.
Была еще надежда, что откажут.
Ответ пришел утром: "Не возражаю".
Через три часа небо заворчало, и на поляну опустился маленький станционный стрекозел. На землю пружинисто соскочили второй пилот Серега и незнакомая голенастая девчонка в камуфляже. Девчонка ловко поймала брошенную сверху коробку, подошла к нам и коротко, по-простецки, представилась:
- Наташа.
Я освободил новобранку от коробки, улыбнулся и сказал вполголоса:
- Поздравляю, Шур. У начальства нынче хорошее настроение.
- Ты, шеф, главное - не забудь, куда собирался, - так же вполголоса ответил Шурик, и, не теряя ни секунды, двинул за Наташей разгружать ящики.
Через двадцать минут, полюбовавшись в окошко на две уменьшающиеся фигурки на поляне, я наклонился к Сереге и, перекрывая стрекозлиный визг, спросил:
- Студентки на станции есть еще?
- Есть, - кивнул он, помолчал и съехидничал:
- Только самая красивая Шурке досталась.
- Некрасивых женщин не бывает.
Парень закатил глаза к потолку:
- Тогда - Нина Александровна.
Представилась кадровичка Нина Александровна: с меня ростом и с голосом, по тембру напоминающим иерихонскую трубу…
- Один-ноль. Это - без меня, пожалуй.
- Тоже хочу в отпуск, - сообщил пилот. - Но у меня - нескоро. Планы есть?
- Есть.
- На море? В столицу?
- В третью столицу.
- Это неинтересно.
- Посмотрим.
…Зеленое море шевелилось внизу. Зеленое море казалось пойманным в силок. Казалось - хочется ему вытянуться в реку и течь вверх. Куда-то к нам, а потом - выше… Я потрогал в кармане шуршащий пакет. Зря я это взял, на самом деле. Придется воздержаться, по крайней мере - первое время. Посмотреть, что день грядущий… Смалодушничал, вообще не нужно было брать. Приспичит - на месте найду, небось, не на северный полюс отправляюсь… ладно, чего теперь.
Когда ж я выбирался отсюда? Дальше станции уж лет семь не вылезал, и на станцию последний раз - три года назад. Тогда не до травы было и не до девчонок…
"- …Ты не виноват.
- Знаю".
Но я еще одно знаю: хоть застрелись - не убедишь себя в том, что ты не господь-бог. И не провидец.
Молния попала в сарай. А в сарае возился Илюшка - сезонник, студент. Антенну какую-то навороченную собирал, Кулибин доморощенный…
В тот день было как вчера: я промок в лесу, развел костер. В пылающей реке барахталась птица с человеческими глазами. А когда вернулся - на поляне орущий стрекозел, носилки и Шурик зеленее травы.
Потом - станционная клиника и идиотская двухчасовая надежда на чудо.
"- …Миша, завтра родители парня приедут. Но тебе необязательно…
- Обязательно".
Три года мы с Шуркой не заводили речь про сезонных рабочих. И вот вчера опять гроза, птица в огненной реке, а сегодня - студентка эта… к черту. Я улетаю и беду с собой уношу…
- Шур, как слышно?
- Плохо. Чего тебе?
- Ты… пригляди там за барышней.
- Что?
- Повнимательней с новой сотрудницей.
- Шеф, кого ты лечишь?..
- До связи.
- Отдыхай спокойно. Все будет в порядке.
Отбой.
Внизу показались игрушечные постройки станции.
"Город циклопов"
Что думает второй пилот Серега - его личное дело, а я люблю Среднеросск. Всегда любил.
В самый первый раз приехал сюда с родителями.
Тогда и я, и город были неприлично молоды: мне только-только исполнилось пять лет, а он едва перевалил за пятьсот тысяч жителей. Сейчас это - громада в несколько миллионов, не считая приезжих. Да и я давно уже не так обаятелен, как во времена неприличной молодости.
Конечно, пятьсот тысяч - ужасно круто по сравнению с масштабами районного городка, в котором мне довелось родиться и вырасти. Но тогда я еще не понимал таких чисел, они ровным счетом ничего не значили. Помню только: стоял у окошка в коридоре, состав шел через парк, примыкающий к вокзалу с запада (про запад я, естественно, тоже еще не знал), а деревья вдоль полотна дразнились разноцветными фонариками - был канун какого-то праздника, Дня города, кажется.
Ехали в купе "домашнего" поезда: мама работала проводницей на линии Москва - Среднеросск. Всего два часа пути (если на электричке - три), но родители почему-то боялись, что и это станет для ребенка слишком тяжелым испытанием. В следующих поездках время пролетало мгновенно - я полюбил стук колес и убегающие назад картинки за окнами. В дороге ты действительно свободен и живешь настоящим. Ничего другого не остается: прошлого уже нет, будущего - еще нет. Непринципиально: идешь, едешь или летишь. Дорога - отсечка. Время между временем. Кто-то внутри тебя подводит итоги и строит планы, но ты не участвуешь в этом, поскольку принадлежишь другой вселенной - той, которая проплывает за окнами, иллюминаторами, или просто неспешно шагает тебе навстречу. Неуловимая другая вселенная, которая не существует и не может существовать в статике. Фигня, что это от тебя зависит. Что можно тормознуть в любой точке пути. Тормознуть-то можно, но тогда это окажется всего лишь еще одна точка обычного мира.
Когда я впервые почувствовал прикосновение параллельной вселенной? Может, в пять лет отроду и почувствовал - глядя на убегающие, синеватые в сумерках, деревья за окном и разноцветные огоньки, разбросанные по стволам и кронам.
Потом был вокзал, такси и такой же как парк вдоль полотна - весь в разноцветных лампочках - Среднеросск. Но я тогда уже клевал носом.
Проснулся утром в квартире родственников, перманентно возбужденных тем, что наконец удалось купить жилье в приличном городе. "Задумайся, Ника, это тебе не ваше Прибрежное!" - то и дело восклицала по поводу и без повода зануда-тетка, мамина сестра. Но фиг с ней, с теткой, это неважно. Важно, что чуть ли не в каждой подворотне работали мини-комплексы аттракционов, по улицам ходили артисты в костюмах персонажей наших и американских мультиков, а по небу летали в огромном количестве надувные шары и дирижабли. Наверно, для взрослых тоже что-то было, но я этого не помню.
Когда произносят "Среднеросск", в памяти возникает дирижабль, висящий в небе среди ворон и надувных шариков.
С тех пор я много раз сюда приезжал. Сначала - с родителями, потом - с друзьями. В целях профориентации и просто оторваться. После школы учился здесь, в Центральном естественно-научном колледже - это было ужасно круто и обеспечивало чуть ли не беспрепятственное поступление в несколько серьезных вузов, включая Московский университет. Только потом оценил, каких денег стоило родителям мое пребывание в этом колледже. Слава богу, не зря: в универе я уже оказался на правах честного умника, а не хорошо финансируемого дегенерата.
Москву я тоже помню, но плохо: тот период моей жизни больше всего пострадал от амнезии. Когда смотрю телевизор или фотографии, узнаю многие места: вот здесь был, и здесь тоже был… но в целом воспоминания о студенческой жизни - стихийно сваленные в кучу разрозненные картинки, серо-черные почему-то. И дело тут, наверно, не в самом городе - хотя он вспоминается мне неуютным и агрессивным, чем-то похожим на огромную космическую окраину со свалкой погасших звезд и погибших планет, кишащую попрошайками и отморозками. И не в университетской жизни - нервной и дерганной по сравнению с учебой в колледже, сухой, взрослой - но не лишенной нормальных студенческих загулов и развлечений.
Дело в Казанском вокзале. В этой массивной, жуткой будке, которую каждое поколение москвичей считает необходимым надстроить еще на пару этажей - бог весть для каких целей. А может, ее этажи сами растут, как годовые кольца у деревьев, кто их знает: Казанский вокзал, по сути своей, какая-то нечистая сила. Вообще он невысокий - даже в моем родном городке есть башни гораздо выше. Просто громоздкий, бестолковый. И - жуткий. Когда мы с приятелем, порядком выпимши, вывалились ночью на платформу и увидели на фоне пасмурного неба здание вокзала, с нас даже хмель слетел - таким инфернальным ужасом повеяло от этого удолбища.
- Ворота в Москву для трех четвертей России, блин… - выдохнул мой друг.
Такой и осталась моя главная ассоциация. С тех пор когда звучит слово "Москва" в памяти возникает эта самая штука. И никакими аргументами никто не докажет мне, что страходолбище Казанской будки лучше серебристого дирижабля. О вкусах не спорят.
Среднеросск взрослел вместе со мной. Оттого, натыкаясь на грязь, стервозность, внешнюю и внутреннюю неустроенность растущего города, я не мог злиться и судить: это было как бы мое зеркало. Таков я сам, и нечего пенять.
Первую столицу я, кажется, тоже полюбил, но - по-другому. То было какое-то болезненное садомазохистское чувство - может, присущее всем провинциалам, а может - мое личное, неважно. Сейчас воспоминания о московской жизни грузят вдвойне: университетский период - время неоправдавшихся надежд. Кладбище. А на кладбище вряд ли захочешь, к примеру, провести отпуск.
В принципе, все это - личные ассоциативные дебри. Среднеросск и Москва для меня - краевые вешки. На зримом, вещественном уровне моя жизнь прошла на территории между Москвой и Среднеросском, на уровне внутреннем - между необъяснимым воздушно-трансцедентным счастьем и гнетущей инфернальной жутью…
* * *
Память - вообще довольно забавная штука. До последнего момента был уверен, что Вик Малов - рыжий, длинный, с контактными линзами, не в себе парень, которому пол-универа прочило великое будущее. Оказалось - вовсе нет, тот - Вит Белов, уже несколько лет как осевший во внешнем космосе, на Синильге. А Вик - совсем наоборот: маленький, толстый, чернявый. Такой же Малов, как я - Рабинович. Вечный тамада и душа компании, которого я помнил совсем смутно, поскольку будучи в компании надирался раньше всех. А еще Вик Малов - радио без выключателя: вот это вспомнилось очень быстро.
- Я тебя чуть не кинул, - сообщил он мне сразу после "здрассьте". Совершенно по-свойски, будто только вчера разъехались в разные края. - До последнего момента был уверен, что ты прибываешь на Северный вокзал. Убей - не знаю, почему я так решил. Маразм, должно быть, начинается.
В кафе, куда мы заскочили пообедать, и после - всю дорогу до гостиницы, пока я глазел в окно машины на дико изменившийся за семь лет город, Вик в подробностях рассказывал, кого и как он встречал последние два дня. Прибывших до меня было трое, - слава богу, что не тридцать. Все мои попытки перевести разговор на животрепещущую тему не увенчались успехом: стоило открыть рот, дабы произнести сакраментальное слово "уайтбол", как Вик тут же вспоминал очередную особенность кого-то из приглашенных или какую-нибудь значимую, с его точки зрения, деталь пребывания в городе Среднеросске. Ни слова о конечной цели путешествия, ни слова о феномене, ни слова об экспедиционных буднях. То ли Вика самого напрягает эта тема, то ли боится меня отпугнуть раньше времени.
- Я, наверно, все не по делу болтаю, - спохватился он где-то в середине пути. - Извини, нервное.
И, видимо, тут же решил, что его уже извинили. В том числе - авансом.
- Так вот…
Когда добрались до гостиницы, я уже знал, что Ри (биофизик) - один из соавторов программы коммуникации с Чужими, и сам он - совершеннейший Чужой (с кем поведешься), общаться с этим типом крайне трудно - "фиг знает, что творится у него в голове". Приглашенные геологи - гей-тандем, "имей в виду и постарайся не ляпнуть в их присутствии что-нибудь шовинистское". В отеле "Восточный" - куда мы едем сейчас - имеется бассейн и тренажерный зал, но "туда лучше не ходить - разоришься"; вполне демократичный спорткомплекс - всего в двадцати минутах ходьбы, на окраине парка. А в пределах "Восточного" лучше никакими дополнительными сервисами не пользоваться, потому тамошние хозяева "зажлобились совсем". На эту гостиницу "давно бы забили, но у нас с ними договор на обслуживание еще не закончился"… и так далее.
В конце концов, у меня от обилия информации распухла башка, даже таинственный уайтбол уже не интересовал. В отеле я с радостью отделался от провожатого и отправился в номер приводить себя в порядок.
Вечером перезнакомился с командой. Люди как люди. Геологи - лысый бородатый Серж и курчавый безбородый Юра - не производили впечатления шибко уязвимых, при которых не дай бог чего-нибудь ляпнуть. А насчет биофизика Вик успел накрутить меня настолько, что я уже в тайне ожидал увидеть эдакого мутированного полуслизня, плохо владеющего человеческой речью. В реальности все оказалось не так страшно, хотя в первое время присутствие Ри внушало некоторую неловкость, в особенности его не слишком естественная, будто отрепетированная улыбка. Во всяком случае, ничего экзотичного: обычный старатель научных приисков, каких и на Земле достаточно. С головой ушедший в собственный клондайк, оттого не всегда адекватный. Непонятно, чем его так соблазнил Венский, что Ри соизволил оторваться от своей работы. Несколько раз я пытался спросить, но прихотливое течение общей беседы сворачивало в другое русло: интерес к Чужим явно превалировал над сомнительным уайтболом, о котором, похоже, собравшиеся уже знали все, что им полагалось. Оправдано, в общем-то, сворачивало. Еще не один десяток - а то и сотню - лет Чужие будут вызывать общечеловеческий ажиотаж. Эмоциональная амплитуда колеблется от раболепных воздыханий до чернейшей паранойи. Молимся и боимся. Прекрасно знаем, что от них нужно нам - и очень плохо представляем, что от нас нужно им… Официальная версия - мы снабжаем их расчетными данными о планетарных системах: сами Чужие равнодалеки как от астрономии, так и от математики. Но это, извините, явная фигня. На кой хрен космическим соседям наши расчетные данные? Миллионы лет без них обходились…
…После той моей аварии, десять лет назад, пока я настойчиво собирал утраченную информацию о себе - что-то удавалось выудить из собственной строптивой памяти, а что-то приходилось принимать на веру со слов врачей и родных - так вот, в тот болезненный период Чужие снились мне чуть ли не каждую ночь. Сюжет этих сновидений разнообразием не баловал: либо я нахожусь около поселения космических слизней, либо непосредственно в "муравейнике". Чужие непрерывно общались со мной, но суть общения, по закону сна, полностью ускользала под утро, оставляя ощущение чего-то очень хорошо понятого, но слишком сюрреалистичного, чтобы втиснуть в куцые рациональные рамки дневного сознания. Зато декорации, антураж сновидений помнились удивительно отчетливо. Проснувшись, я не всегда мог понять, где нахожусь на самом деле… Позже, когда я уже переселился на лесную базу, как-то по телевизору передали документальные съемки внутренностей "муравейника". Несмотря на плохое качество изображения многие детали показались мне очень знакомыми.
Тогда, десять лет назад, убитая надежда снова и снова возвращалась ко мне по ночам. И хотя остроты потери я со своей разодранной в клочки памятью не ощущал, сны портили настроение, тяготили и заставляли страдать. Психотерапевт, который мной занимался, устал воевать с этим упертым отчаянием Несбывшегося и посоветовал сменить обстановку. Я сменил - отправился работать в леса: продолжать жить несложившейся судьбой в конце концов стало невыносимо.
Несколько дней мы болтались в Среднеросске, дожидаясь пятую приглашенную - Александру Луневу, психологиню из внешнего космоса. Утром команда расползалась кто куда, вечером собиралась в баре "Городе циклопов", в нескольких остановках от гостиницы. Ничего особенного, на мой взгляд, в этой забегаловке не было - ничего, кроме приватной домашней обстановки. Но ее-то, как раз, создать сложнее, чем умопомрачительный интерьер… Стены "Города" - драпированная голубовато-фиолетовая ткань. Вдоль стен проходит пандус, ведущий наверх, в мансарду. Пол в зале мягкий, стойка по форме напоминает планетарный челнок, а над стойкой висит гигантская кукла - улитка без панциря с одним белесым глазом и огромным фонарем во лбу. Кукла слегка покачивается, постепенно обходя "взглядом" зал справа налево и обратно. Мягкий голубоватый луч от ее фонаря бегает по столикам и стенам… "Похоже на настоящий Город?" - спросили у биофизика. "Более-менее, - ответил ученый на отличном русском. - Только полы все-таки жесткие. В настоящем муравейнике часто приходится на четвереньках ползать, для устойчивости… Ну, и циклоп парящий - конечно, нонсенс. Рожденный ползать летать не может, так, кажется?". - "Может, это сумасшедший циклоп?" Ри юмора не понял, ответил серьезно: "Лично я до сих пор не встречал сумасшедшего циклопа. На редкость нормальны". - "Жуть какая, - поморщился Юра (тот, который без бороды). - Может, они еще и водки не пьют?" - "У меня полевой напарник водки не пьет, - сообщил я. - Но он, правда, о двух глазах и - примат". - "Все равно, - твердо сказал Юра. - Разлагающее влияние Чужих - налицо."
…Прекрасно помню день и даже минуту, когда в жизни случился резкий перелом. Чертово Судьбоносное, дремавшее целых десять лет, бесцеремонно воткнулось в мою реальность, та треснула и раскололась пополам - на до и после. Нетерпеливое ожидание чуда обернулось гнетущим предчувствием неизбежного кошмара…
В тот вечер все было не так. Не успели расположиться - до нашего столика домотался какой-то панкующий урод. Чего хотел - осталось тайной, но приставал ко всем по очереди, обижался на любое слово, предлагал выйти то одному, то другому.
Урода вывела охрана, но спокойнее не стало: за соседним столиком шумно отмечала что-то небольшая межнациональная компашка. Гуляли с кавказским размахом и по-русски громко.
- Может, перейдем куда-нибудь в другое место? - предложил Вик.