"Красный фонарь" имел дурную репутацию, и каждый, кто заходил в бар, не мог не знать, что пришел в опасное место; поэтому, если вас здесь ограбили или немного помяли, трудно было найти сочувствующих. Полиция даст понять, что только дурак мог вообще прийти сюда; фараоны просто рассмеются тебе в лицо, если обратишься к ним за помощью. Фатиму и Насира волнует только одно: сколько навара они получат с каждой проданной бутылки спиртного и как много их девочки вытянут из посетителей, выставив клиента на шампанское. Им совершенно наплевать, что делают шлюхи после того, как обогатили хозяев на несколько киамов. Это пример свободы предпринимательства и частной инициативы в чистейшем, не сдерживаемом никакими рамками виде.
Я очень не хотел появляться в баре, потому что плохо ладил и с Фатимой, и с Насиром, и зашел внутрь последним. Мы выбрали столик подальше от стойки.
Хозяевам заведения, как и Чири, нравился полумрак. Ноздри забивал резкий неприятный запах пролитого пива. На сцене извивалась рыжеволосая девица с топорным лицом и миниатюрным телом. Если сосредоточиться только на том, что расположено ниже шеи, танцовщица выглядела очень неплохо. Все, что девица сейчас проделывала, было призвано отвлечь внимание от ее недостатков и заставить созерцать лишь многочисленные достоинства. Да, вспомнил: это Фания.
Ее еще прозвали Фания Полотер, потому что девица обычно демонстрировала свои прелести на сцене в горизонтальном положении, а не стоя, как принято у большинства танцовщиц.
Ночь еще только начиналась, поэтому мы заказали по кружке пива, однако Полу-Хадж, подстрекаемый своим лихим модиком, потребовал еще и виски. Никто не потрудился спросить томящегося от жажды Фуада, хочет ли страдалец чего-нибудь выпить.
- Это она, вон там, - сообщил он очень громким шепотом, указывая на коротконогую, довольно простенькую шлюху, обрабатывающую клиента-европейца, облаченного в костюм.
- Но это не фема, - сказал Махмуд. - Фуад, это гетеросек.
- Ты думаешь, я не отличу мальчика от девочки? - взвился Фуад. Никто не захотел обсуждать подобный вопрос; что касалось меня, то здесь было слишком темно, чтобы сказать точно. Когда разгляжу Жоа получше, выясню, к какой разновидности - она относится.
Сайед не подождал даже, пока принесут выпивку. Он поднялся и подошел к девице особой походкой супермена. Такая походка напоминает ритуальный танец, где каждое движение что-то сообщает зрителям. Полу-Хадж как бы говорил окружающим: "Никто никогда не сможет со мной справиться, потому что на самом деле я не Сайед, а Аттила, неистовый гунн, а вы, черви несчастные, лучше не попадайтесь под ноги, а то раздавлю ненароком!" Полу-Хадж завязал разговор с Жоа; они стояли далеко, я не мог разобрать ни слова, да, честно говоря, и не хотел. Фуад плелся следом за своим защитником, как ягненок за пастухом, то и дело пронзительно пища что-то своим резким голосом, горячо поддерживая требования Сайеда и так же горячо отвергая версию шлюхи.
- Я в глаза не видела тридцатки этой макаки, - заявила Жоа.
- Деньги у нее, деньги у нее, посмотрите в сумочке, они там! - скрипел Обойденный Судьбой.
- Там намного больше тридцатки, несчастный ублюдок! - завопила шлюха. Попробуй докажи, какие из них твои!
Страсти быстро накалялись. Полу-Хадж сообразил отослать Фуада к нашему столику, но Жоа погналась за злосчастным, пихая в спину и выкрикивая всяческие ругательства. Мне показалось, что Фуад вот-вот расплачется. Сайед попытался оттолкнуть Жоа, но она яростно набросилась на него.
- Вот придет мой парень, он тебе из задницы дуршлаг сделает!
Полу-Хадж продемонстрировал ей свою коронную суперменскую усмешку.
- Когда придет, мы с ним разберемся, - произнес он спокойно. - А сейчас мы вернем моему другу украденные деньги, и больше не смей его пихать, иначе заработаешь столько порезов на морде, что придется надевать мешок на голову, когда будешь выходить на промысел. Ясно?
Именно в этот ответственный момент, когда Сайед крепко зажал руки шлюхи, а Фуад, подойдя с другой стороны, пронзительно блеял ей в ухо, в бар вошел сутенер Жоа.
- Приехали, - пробормотал я. Жоа позвала его и быстро посвятила в суть конфликта.
- Эти ублюдки пытаются отнять мои деньги! - вскричала она.
Ее сутенер, здоровенный одноглазый араб по имени Тауфик, которого все звали Сонни, казалось, никого и ничего не слушал. Он играючи отбросил в сторону Фуада, даже не удостоив того взглядом. Потом обхватил кисть правой руки Сайеда и заставил отпустить Жоа. Сильный толчок в плечо - и Полу-Хадж, пошатнувшись, отпрянул.
- Тот, кто грязно пристает к моей девочке, может сильно порезаться, мой друг, - произнес Сонни негромким, обманчиво мягким голосом.
Сайед направился к нашему столику.
- Эта шлюха - гетеросек, - сказал он. - Просто мужик в женской одежде. Сонни и Полу-Хадж теперь сошлись лицом к лицу прямо над моей головой; я бы хотел, чтобы эти двое перенесли свои разборки на улицу. Ни Фатиму, ни Насира, кажется, нисколько не волновал скандал, разыгравшийся в их баре. Тем временем Фания отработала свое время на сцене, и ее заменил высокий стройный обрезок-американка.
- Твоя мерзкая, уродливая шлюха, сифилитичка и воровка, стянула тридцать киамов у моего друга, - сказал Сайед таким же мягким, спокойным голосом, как и Сонни.
- Ты позволишь этому ублюдку обзывать меня по-всякому, Сонни? - вскинулась Жоа. - Прямо здесь, перед всеми остальными девочками?
- Ну вот, хвала Аллаху, теперь речь идет уже об оскорбленной чести, грустно произнес Махмуд. - Когда разбиралась только кража, было гораздо проще.
- Я не позволю никому тебя оскорблять, девочка, - сказал Сонни. Он усилил угрожающие нотки в голосе и, повернувшись к Сайеду, сказал:
- Заткнись, мать твою.
- Заставь меня, - ответил Полу-Хадж улыбаясь.
Махмуд, Жак и я схватили свои кружки с пивом и почти одновременно привстали, желая поскорее убраться подальше; увы, слишком поздно… У Сонни на поясе был спрятан нож; он потянулся за оружием, но Сайед его опередил. Я услышал Жоа, предупреждавшую своего кота об опасности, заметил, как сразу сузились глаза Сонни. Сутенер отступил. Сайед с силой выбросил левую руку, нацелившись Сонни в челюсть, но тот увернулся. Полу-Хадж шагнул вперед, блокировал правую руку Сонни, немного пригнулся и всадил нож в своего противника.
Я услышал негромкий всхлип, булькающий, удивленный стон. Сайед рассек кожу на груди Сонни и перерезал, видимо, крупные артерии. Кровь брызнула во все стороны; трудно поверить, что у одного человека может быть столько крови. Сонни шагнул влево, сделал два неуверенных шага вперед и рухнул на стол. Он захрипел, немного подергался, соскользнул на пол. Мы все, как загипнотизированные, смотрели на Сонни. Жоа не издала ни единого звука; Сайед застыл на месте, все еще выставив нож, которым рассек сердце одноглазого сутенера. Потом Полу-Хадж медленно выпрямился, бессильно опустив руку. Он дышал тяжело, словно после бега. Повернувшись к столу, он схватил свою кружку пива; глаза моего приятеля остекленели, взгляд казался бессмысленным. Он был покрыт кровью с ног до головы. Одежда, волосы, лицо, руки, ладони - все забрызгано кровью Сонни. Кровь на столе; кровавые пятна на всех нас - я сам прямо-таки пропитан кровью. Прошло несколько мгновений, прежде чем до меня дошло это: я ужаснулся и, вскочив, попытался стянуть с себя окровавленную рубашку. И тут Жоа завопила. Она заводилась снова и снова, пока кто-то не дал ей пару затрещин, после чего снова воцарилась полная тишина. Наконец Фатима позвала Насира, тот вышел из задней комнаты и позвонил в полицию. Мы втроем пересели за другой столик. Музыка оборвалась, девочки отправились в раздевалку, посетители быстренько исчезли за дверью, не дожидаясь прихода фараонов. Махмуд подошел к Фатиме и раздобыл нам всем еще по кружке пива.
Сержант Хаджар не торопился прибыть, чтобы полюбоваться трагическим финалом. Когда он наконец появился, я с удивлением отметил, что сержант никого не взял с собой.
- Это что? - спросил Хаджар, носком ботинка указывая на тело, распростертое на полу.
- Труп котяры, - объяснил Жак.
- По нему не скажешь; мертвые все на одно лицо… - Хаджар поглядел на кровавые лужи повсюду. - Здоровый парень, да?
- Сонни, - сказал Махмуд.
- А, этот ублюдок…
- Он умер из-за каких-то паршивых тридцати киамов, - произнес Сайед, недоуменно покачивая головой.
Хаджар задумчиво осмотрел бар, остановил взгляд на мне.
- Марид, - сказал он, подавив зевок, - поедешь со мной. - С этими словами сержант повернулся к выходу.
- Я?! - вскричал я. - Да я в этом деле вообще не замешан!
- В каком деле? - озадаченно осведомился Хаджар.
- В смерти Сонни.
- Да черт с ним, с Сонни. Ты должен поехать со мной. - Он повел меня к патрульной машине. Хаджару было абсолютно наплевать на совершенное только что убийство. Если пристукнут какого-нибудь богатого туриста, полиция из кожи вон лезет, снимая повсюду отпечатки пальцев, бегая с линейками, допрашивая всех подряд по двадцать-тридцать раз. Но как только убьют одного из "вконец опустившихся дегенератов", например, этого гориллообразного повелителя ездовых лошадок, или Тами, или Деви, легавые сразу принимают равнодушно-утомленный вид, словно одинокий вол на горе. Хаджар не собирался никого допрашивать, фотографировать место преступления и так далее. Он не желал тратить время на таких, как Сонни; с точки зрения властей, сутенер получил то, на что сам напрашивался, избрав неправедный образ жизни; как говорит Чирига, "страшное дело - платить по счетам!". Полиция не возражала бы, если все жители Будайина перерезали бы друг друга.
Хаджар запер меня в машине, сел за руль.
- Ты меня арестовал? - спросил я.
- Заткнись, Одран.
- Ты арестовал меня, сукин сын?
- Нет.
Ничего не понимаю.
- Тогда какого черта ты меня задержал? Я ведь уже сказал, что никакого отношения к убийству в баре не имею.
Хаджар оглянулся:
- Когда ты, наконец, забудешь про этого кота? Сонни тут ни при чем.
- Куда ты меня везешь?
Хаджар снова повернул голову и посмотрел на меня с садистской усмешкой на лице.
- Папа хочет с тобой побеседовать. Мне вдруг стало холодно.
- Папа? - Время от времени я встречал Фридландер-Бея и, как все жители Будайина, знал, что это за человек, но никогда раньше не удостаивался личной беседы.
- И судя по тому, что я слышал, он зол, как шайтан, Марид. Думаю, ты предпочел бы, чтобы я и вправду арестовал тебя за убийство.
- Зол? На меня? Да за что? Хаджар только пожал плечами:
- Понятия не имею. Мне просто приказано тебя доставить. А уж Папа тебе сам все растолкует.
Именно в этот момент, когда я испытывал все возрастающий панический страх, чуя приближающуюся смертельную опасность, начали действовать треугольники, принятые по дороге в бар Фатимы; сердце забилось, как бешеное. А ведь вечер начинался так хорошо! Я выиграл немного денег и предвкушал сытный ужин, а впереди меня ждала ночь с Ясмин. Вместо всего этого я сижу на заднем сиденье патрульной машины; рубашка и джинсы насквозь окровавлены, кожа лица и рук зудит под коркой засыхающей крови Сонни. Меня везут на какую-то зловещую встречу с Фридландер-Беем, человеком, который владеет здесь всем и всеми. Я не сомневался, что предстоит разборка, но не имел представления, в чем провинился.
Всегда был предельно осторожен, чтобы не наступить на Папину мозоль… Хаджар не собирался меня просвещать на этот счет: он только ухмыльнулся, как гиена, и сказал, что не хотел бы оказаться на моем месте. Я сам не хотел бы: в последнее время слишком часто испытываю подобное чувство.
- На все воля Аллаха, - прошептал я непослушными губами, изнывая от беспокойства. - Ближе к Тебе, Господи.
Глава 8
Фридландер-Бей жил в большом, увенчанном башней белоснежном здании, которое вполне могло сойти за дворец. Его апартаменты раскинулись в центре города; совсем недалеко от христианского квартала. Не думаю, чтобы кто-нибудь еще здесь обладал таким огромным участком, обнесенным высокой оградой. По сравнению со скромным убежищем Папы, дом Сейполта выглядел походным Шатром бедуина. Но сержант Хаджар вез меня не в том направлении. Я сказал об этом легавому ублюдку.
- Разреши мне самому вести машину, - ответил он сварливо. Хаджар назвал меня "ил-магриб". Магриб означает "закат"; а еще так называют огромный кусок Северной Африки, где живут "некультурные идиоты" - алжирцы, марокканцы, в общем, жалкие отбросы вроде меня. Многие друзья называют меня магрибцем, и я не обижаюсь, понимая, что это просто прозвище или добродушное подшучивание. Но в устах Хаджара оно превращается в оскорбление.
- Дом Папы в двух с половиной милях позади нас, - заметил я.
- Неужели ты думаешь, что я не знаю этого? Господи, как бы мне хотелось приковать тебя наручниками к столбу минут на пятнадцать где-нибудь без свидетелей.
- Хаджар, ради Аллаха, скажи, куда ты меня везешь? - Но он дал понять, что больше не станет отвечать на вопросы; в конце концов я сдался и молча рассматривал проносящиеся мимо дома. Ездить с Хаджаром было почти так же интересно, как с безумным американцем: ты ни черта не понимаешь, не вполне уверен, куда вы направляетесь и доберетесь ли целыми до места назначения.
Легавый остановил машину на заасфальтированной подъездной дорожке позади мотеля на восточной окраине города. Стены, сложенные из шлакобетонных блоков, были выкрашены в бледно-зеленый цвет; вместо неоновой рекламы с названием маленький щиток, где было написано от руки: "Мотель. Свободных мест нет".
Гостиница, на вывеске которой красуется объявление о перманентом отсутствии номеров, - довольно странное зрелище. Хаджар вылез из машины, открыл заднюю дверцу, и я почти вывалился наружу. Постоял, расправил плечи и попытался собраться; треугольники страшно взвинтили меня. Чувство страха плюс действие наркотиков привели к жутким резям в животе, головной боли и внутреннему напряжению, граничащему с нервным срывом.
Я последовал за Хаджаром, мы остановились у двери девятнадцатого номера.
Сержант несколько раз постучал - вероятно, что-то вроде условного сигнала. Нам открыл человек, больше походивший на каменную глыбу, или, точнее, громадный булыжник. Камень не может думать или говорить, поэтому, когда он произнес что-то, я был ошеломлен. "Булыжник" кивнул Хаджару, который не ответил на приветствие, а молча повернулся и пошел к машине. Булыжник посмотрел на меня; очевидно до него никак не доходило, откуда я взялся. Потом громила все-таки сообразил, что этого человека, должно быть, привез Хаджар и его надо впустить в комнату.
- Проходи, - эти гулкие скрежещущие звуки походили на… на голос булыжника, который по воле Аллаха обрел дар речи.
Я внутренне содрогнулся, протискиваясь мимо него. В комнате находились еще один Говорящий Булыжник и Фридландер-Бей, сидящий у раскладного столика между огромной кроватью и комодом. Мебель была европейской, но довольно старой.
Увидев меня, Папа поднялся. Он был около пяти с лишним футов ростом, но весил почти двести фунтов. Бей предпочитал одеваться просто: беглая хлопчатобумажная рубашка, серые штаны и сандалии. Он не носил колец и каких-либо иных украшений. Несколько оставшихся прядей седеющих волос зачесаны назад; взор блестящих карих глаз казался кротким и ласковым. Глядя на Папу, с трудом верилось, что перед тобой - самый влиятельный человек в городе.
Наконец Папа поднял руку, почти заслонив лицо.
- Мир тебе, - сказал он.
Я прикоснулся к сердцу и губам.
- И с тобой да пребудет мир.
Он не очень-то рад видеть меня. Однако ритуал гостеприимства ненадолго обеспечит мою неприкосновенность и даст время собраться с мыслями. Но о чем я должен думать? Как победить парочку Говорящих Булыжников и выбраться из мотеля?
Папа снова сел.
- Пусть не покинет тебя благополучие, - сказал он, указав на стул напротив.
- Пусть не покинет тебя благополучие и благословение Божие, - ответил я.
Как только представится возможность, я попрошу стакан воды и заглотаю побольше таблеток паксиума. Я опустился на стул.
Он, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза.
- Как твое здоровье? - В голосе Папы не слышалось дружеской теплоты.
- Хвала Аллаху, хорошо, - ответил я. Страх снова начал сжимать сердце.
- Мы давно не видели тебя, - произнес Фридландер-Бей. - Ты заставил нас страдать от одиночества.
- Да оградит тебя Аллах от одиночества и тоски.
Второй Булыжник принес кофе. Папа поднял чашку и отхлебнул из нее, показывая, что питье не отравлено. Потом протянул чашку мне:
- Угощайся. - Но в голосе его не чувствовалось радушия. Я принял кофе:
- Пусть в твоем доме никогда не переведется кофе.
Мы выпили несколько чашек. Папа откинулся на стуле и несколько мгновений молча изучал меня.
- Ты оказал мне честь, - произнес он наконец.
- Да сохранит и оградит тебя Аллах. - На этом закончилась формальная часть, причем она прошла по явно укороченной программе. Теперь надо быть начеку… Но я начал с того, что вытащил коробку с пилюльками, выскреб оттуда все транквилизаторы и проглотил их, запивая кофе. Четырнадцать паксиумов.
Некоторые сочтут это довольно большой дозой; я - нет. Могу назвать многих людей, которые запросто меня перепьют, - например, Ясмин, - но что касается пилюлек, тут я чемпион из чемпионов, и за свой титул держусь крепко.
Четырнадцать десятимиллиграммовых таблеток только чуточку уменьшат напряжение, да и то если повезет. Мне понадобится дополнительное горючее для настоящего старта. Четырнадцати паксиумов хватит только для разогрева.
Фридландер-Бей протянул чашку слуге, который вновь наполнил ее дымящимся напитком. Он немного отхлебнул, не спуская с меня глаз, аккуратно опустил чашку на столик и произнес:
- Ты знаешь, что мне служит множество разных людей.
- Истинная правда, о шейх, - ответствовал я.
- Множество людей, которые видят во мне опору своего существования. Для них я не только "кормящая рука", но гораздо больше. В их суровом мире я гарантирую безопасность и спокойную жизнь. Мои люди знают, что могут рассчитывать на щедрое вознаграждение и иные милости, пока будут добросовестно работать на меня.
- Да, о шейх. - Кожа на лице и руках все больше зудела под коркой запекшейся крови. Он кивнул:
- Поэтому, когда до меня доходит грустная весть о том, что еще один из моих Друзей призван Аллахом в рай, меня охватывает печаль, словно я потерял часть своей души. Я забочусь о том, чтобы достойно жили все, так или иначе связанные со мной, начиная с доверенных помощников и кончая беднейшим, ничтожнейшим нищим-попрошайкой, который в меру своих слабых сил служит мне.
- О шейх, ты щит, заслоняющий народ от бедствий!
Он отмахнулся, устав от восхвалений, с которыми я постоянно встревал в его речь.