- Люди уходят из жизни по-разному. Одно дело - естественная смерть, о мой племянник. Всех нас ожидает кончина, от могилы не спрятаться, не убежать. Увы, любой кувшин когда-нибудь разбивается. Мы должны научиться со смирением принимать неминуемость смерти; больше того, следует с надеждой ожидать, когда придет и твой черед пребывать в вечной радости и вкушать от райских плодов. Но бывает так, что нить жизни обрывается раньше отмеренного срока. Преждевременная смерть - совсем другое дело: это прямой вызов могуществу Аллаха. В таком случае необходимо восстановить справедливость. Нельзя воскресить к жизни убитого, но можно и нужно отомстить за него, покарав того, кто оборвал священную нить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да, о шейх. - Как быстро до Папы долетело известие о смерти Сонни.
Наверное, Насир, перед тем как связаться с полицией, позвонил Фридландер-Бею.
- Что ж, тогда я задам тебе такой вопрос: как отплатить за убийство?
Наступило гнетущее молчание. Существовал только один. ответ, и я помедлил, обдумывая, как лучше обосновать свою защиту.
- О шейх, - произнес я наконец, - лишь смерть искупает смерть. Вот единственный способ расплаты. Сказано в Правой Стезе: "О верующие, предписано вам мщение за убитых". Оказано также: "В отмщении - жизнь, и обладающие разумом…". Но в другом месте нам ниспослано: "Душу за душу, око за око, нос за нос, ухо за ухо, зуб за зуб, и за увечье членов - отмщение, а если кто подал милостыню за это, то это ему искупление. И те, что не судят согласно тому, что ниспослал Аллах, - свершают злодеяние". Я невиновен в этом убийстве, о шейх, а неправедная месть преступление худшее, чем само убийство.
- Аллах велик, - прошептал Фридландер-Бей. Он смотрел на меня с изумлением. - Я слышал, что ты неверующий, сын мой, и это причиняло мне боль. И все же ты демонстрируешь неплохое Знакомство с Благородным Кораном. - Он поднялся со своего места и потер лоб, затем подошел к просторной постели и лег на покрывало. Я хотел повернуться к нему, но огромная коричневая лапа, словно гиря, опустилась на плечо и заставила принять прежнее положение. Теперь я мог созерцать лишь стул, на котором только что сидел Папа, но, когда он заговорил, отчетливо слышал каждое слово. - Мне сказали, что из всех жителей Будайина только ты имел вескую причину для того, чтобы убить этого человека.
Я прокрутил в памяти события прошедших месяцев: честное слово, не могу вспомнить даже когда я в последний раз поздоровался с Сонни! Всегда старался держаться подальше от "Красного фонаря"; никаких дел с обрезками, гетеросеками и фемами, находившимися под опекой одноглазого, я не имел, общих друзей и даже знакомых у нас не было, если не считать Фуада иль-Манхуса, который никак не мог считаться моим приятелем. Кстати, он также не входил в число приятелей Сонни.
Но понятие мести у арабов такое же сложное и многостороннее, как у уроженцев Сицилии. Возможно, Папа знал о столкновении, случившемся многие месяцы или даже годы назад, о котором я успел начисто позабыть.
- У меня нет ни единой причины для убийства, - сказал я дрожащим голосом.
- Мне совсем не нравятся отговорки, о мой племянник. Часто, очень часто приходится задавать людям подобные трудные вопросы, и каждый раз они начинают с увиливаний и отговорок. Такое продолжается, пока один из моих слуг не убеждает их прекратить. Следующая стадия - ответы, которые уже нельзя назвать увиливанием, ибо, увы, они просто лживы. И снова гостей приходится вразумлять, дабы они не тратили понапрасну драгоценное время. - Он говорил негромко, голос казался усталым. Я снова попытался повернуться лицом к Папе, и снова могучая каменная десница сжала плечо; на этот раз было гораздо больнее. Папа продолжал:
- Рано или поздно человек с нашей помощью начинает понимать, что самое разумное - говорить правду, ничего не скрывая. Однако слишком часто я вижу с болью, во что превращаются к тому времени гости. Поэтому мой совет тебе: как можно быстрее и без нашей помощи перейди от увиливаний и лжи - а лучше вообще избежать их к правдивым ответам. От этого выиграем все мы.
Рука по-прежнему давила на плечо. Казалось, кости постепенно расплющивают под прессом и скоро они превратятся в белую пыль… Я не издал ни звука.
- Ты был должен моему другу некую сумму денег, - произнес Фридландер-Бей.
- Сейчас ты уже ничего ему не должен, ибо он мертв. Я взыщу долг вместо него; и я сделаю то, что дозволено Книгой.
- Я ничего ему не должен! - выкрикнул я. - Ни единого гроша!
Страшная рука принялась расплющивать мое второе плечо.
- У собаки все еще опущен хвост, о повелитель, - пробормотал Говорящий Булыжник.
- Я не лгу, - произнес я, немного задыхаясь. - Если я говорю, что ничего не должен Сонни, значит это правда. Повсюду в городе меня знают, как человека, который никогда не лжет.
- Что ж, я действительно раньше не имел оснований сомневаться в тебе, о мой племянник.
- Может быть, теперь он нашел серьезную причину, чтобы стать лжецом, пробормотал Говорящий Булыжник.
- Сонни? - удивился Фридландер-Бей, возвращаясь к столу. - Никого не волнует судьба Сонни. Он не был ничьим другом, могу тебе в этом поручиться.
Если Сонни тоже мертв, от этого воздух Будайина станет хоть немного чище. Нет, мой племянник, я попросил тебя присоединиться ко мне, чтобы расспросить о смерти моего друга, Абдуллы абу-Зайда.
- Абдулла, - произнес я с трудом. Боль становилась почти невыносимой; перед глазами начали мелькать красные вспышки, голос стал хриплым и еле слышным. - Я не знал даже, что его убили.
Папа снова потер лоб:
- За последнее время многих моих друзей внезапно забрала смерть. Слишком многих, чтобы объяснить их гибель обычными обстоятельствами.
- Да, - сказал я.
- Ты должен доказать, что невиновен в убийстве Абдуллы. Больше ни у кого не было веских причин желать ему несчастья.
- Какая же у меня была причина?
- Долг, как я уже говорил. Да, Абдулла не пользовался всеобщей любовью; вполне допускаю, что многие не выносили или даже ненавидели его. Однако каждый житель квартала знал, что он находится под моей защитой, и причинить ему какой-либо вред - значит причинить вред мне. Его убийца умрет так же, как погибла жертва.
Я попытался поднять руку, но не смог.
- Как он умер?
Папа мрачно посмотрел на меня из-под полуопущенных век.
- Ты расскажешь мне, как он умер.
- Я… - Каменные лапы оставили в покое мои плечи, от чего боль стала еще сильнее. Потом я почувствовал, как стальные пальцы обвились вокруг горла.
- Отвечай быстрее, - мягко произнес Папа, - или очень скоро ты вообще никогда не сможешь ничего сказать.
- Застрелен, - прохрипел я. - Одним выстрелом. Маленькая свинцовая пуля.
Папа махнул рукой, и стальной обруч пальцев вокруг горла разжался.
- Нет, он не был застрелен. Однако два других человека убиты именно таким антикварным оружием. Интересно, что ты об этом знаешь. Одна из убитых находилась под моей защитой. - Он остановился, задумчиво обвел глазами комнату.
Дрожащие от старости сухие морщинистые пальцы вертели пустую чашку.
Боль быстро прошла, хотя плечи будут ныть еще несколько дней.
- Если его не застрелили, - спросил я, - то как же был убит Абдулла?
Его взгляд словно прожег меня.
- Я пока не уверен, что ты невиновен, - протянул он.
- Ты сказал, что только я был заинтересован в смерти Абдуллы, потому что задолжал ему. Этот долг я выплатил полностью несколько дней назад. Мы с ним в расчете.
Глаза Бея расширились:
- Ты можешь это как-то доказать? Я немного привстал, чтобы вытащить расписку, до сих пор лежавшую в кармане джинсов. Каменные лапы моментально опустились на плечи, но Папа махнул, и Булыжник оставил меня в покое.
- Хасан был при этом, - сказал я. - Он все подтвердит. - Я вынул клочок бумаги, развернул его и протянул Папе. Фидландер-Бей взглянул на расписку, потом внимательно изучил ее. Он поднял глаза на Булыжника, стоявшего за моей спиной, слегка наклонил голову. Я повернулся: мой мучитель уже вернулся на пост возле двери.
- О шейх, позволь спросить, - произнес я, - как зовут человека, сказавшего тебе об этом долге? Кто уверил тебя, что я - убийца Абдуллы? Это должен быть кто-то, не знавший о том, что я полностью расплатился с ним.
Старик медленно кивнул, приоткрыл рот, словно собираясь ответить, но затем, очевидно, передумал.
- Не задавай никаких вопросов.
Я судорожно вздохнул. Нельзя забывать: пока не выберусь из этой комнаты, жизнь моя остается в опасности. Паксиум еще не начал действовать. Черт, поганые транквилизаторы не стоили и половины потраченных на них хрустиков!
Фридландер-Бей посмотрел на свои пальцы, снова вертевшие чашку. Он знаком подозвал второго Булыжника, и тот налил ему кофе. Слуга вопросительно взглянул на меня; я кивнул, и он наполнил мою чашку дымящимся напитком.
- Где ты был сегодня, - спросил Папа, - в десять часов вечера?
- В "Кафе Солас", играл в карты.
- Так. Когда игра началась?
- Примерно в полдевятого.
- И ты оставался там до полуночи? Я постарался точно припомнить, как все происходило.
- Где-то в полпервого мы все отправились в "Красный фонарь". Сонни пырнули ножом Примерно в час - полвторого.
- Старик Ибрахим из "Соласа" подтвердит то, что ты сказал?
- Да.
Папа повернулся и кивнул Булыжнику, стоявшему за его спиной. Слуга подошел к телефону; вскоре вернулся к хозяину и что-то прошептал ему на ухо. Папа вздохнул:
- Я очень рад за тебя, мой племянник. Хорошо, что ты можешь доказать, где был. Абдулла умер между десятью и одиннадцатью вечера. Я верю, что ты невиновен в его гибели.
- Хвала Аллаху, Ограждающему от зла, - тихо произнес я.
- Поэтому я скажу тебе, как он умер. Тело обнаружил мой доверенный служитель, Хасан-Шиит. Смерть Абдуллы абу-Зайда была ужасной и унизительной, мой племянник. Я боюсь рассказать, как он погиб, дабы какой-нибудь злой дух не подслушал мои слова, чтобы затем приготовить и мне подобную участь.
Я произнес формулу, отвращающую зло, которую позаимствовал у Ясмин, что явно понравилось старцу.
- Да оградит тебя Аллах, мой дорогой племянник, - произнес он. - Абдулла лежал в переулке за магазином Хасана, весь залитый кровью, с перерезанным горлом. Однако на земле крови было немного, следовательно, его убили в другом месте, а затем перенесли труп туда, где его нашел Хасан. На теле обнаружены ужасные следы, говорящие о том, что его пытали огнем: на груди, руках, ногах, даже на детородных органах, мой племянник! Когда полиция осмотрела труп, Хасан выяснил, что презренный пес, убивший Абдуллу, перед этим поступил с ним, как поступают с женщиной, осквернив ему рот и запретное место содомитов. Хасан был столь сильно ошеломлен увиденным, что ему пришлось дать успокоительное. - Папа казался глубоко потрясенным, излагая подробности убийства, словно впервые в жизни узнал о подобных невероятных вещах. На самом деле он хорошо представлял себе, что такое смерть. Многих казнили по его приказу; многие погибли из-за того, что работали на него. Несмотря на все это, случай с Абдуллой глубоко задел Папу. Дело тут не в самом факте убийства - преступник попрал элементарные моральные принципы, которые соблюдаются даже самыми ужасными злодеями. Руки Фридландер-Бея дрожали еще сильнее, чем раньше.
- Точно так же убили Тамико, - заметил я. Папа взглянул на меня; несколько мгновений он не мог найти слов.
- Откуда ты узнал об этом? - наконец спросил он.
Я почувствовал, что старца снова охватили сомнения. Действительно, где мог раздобыть такие сведения не замешанный в этом деле человек?
- Тело Тами обнаружил я. Я сообщил тогда об убийстве лейтенанту Оккингу.
Папа кивнул и снова опустил глаза.
- Не могу передать тебе, как сильны во мне ярость и ненависть, как они переполняют сейчас душу. Это тревожит и печалит меня, ибо я старался сдерживать подобные чувства, жить достойно, наслаждаясь богатством, коль скоро Аллах решил наделить им меня, и возносить Ему за это хвалу, не выказывая ни гнева, ни жадности либо зависти. Но, увы, судьба каждый раз вынуждает меня поднимать меч; снова и снова люди пытаются проверить, не ослаб ли я, дабы погубить. Я должен безжалостно пресекать их попытки, иначе потеряю все, что приобрел в результате тяжких трудов. Я желаю лишь мира и спокойствия, а награда за это - ненависть! Я заставлю негодяя испить кубок смерти, опущу карающий меч на голову этого мясника, о мой племянник! Безумец из безумцев, палач, оскверняющий мир, бросающий вызов священной воле Аллаха, умрет! Клянусь бородой Пророка, я исполню долг отмщения!
Я подождал, пока он немного успокоился.
- О шейх, - произнес я, - два человека были убиты свинцовыми пулями; двоих пытали, замучив одним и тем же способом. Скорее всего, будут новые жертвы. Я разыскиваю пропавшую подругу. Она жила у Тамико и послала мне записку, по которой видно, что она очень напугана. Я опасаюсь за ее жизнь.
Папа нахмурился:
- Мне сейчас не до твоих забот, - проворчал он. Фридландер-Бей все еще не мог оправиться от ужасного события. С точки зрения старика, содеянное с Абдуллой в чем-то гораздо страшнее, чем то, что убийца сделал с Тами. - Я был готов поверить, что виновен ты, мой племянник, не докажи ты сейчас свою непричастность; ты умер бы ужасной медленной смертью в этой комнате. Хвала Аллаху, который не дал свершиться подобной несправедливости. Ты казался самым подходящим объектом для моего мщения, но теперь я должен найти настоящего виновника, чтобы обрушить на него свой гнев. Это просто вопрос времени. - Его бескровные губы растянулись в безжалостной улыбке. - Ты сказал, что играл в карты с приятелями в "Кафе Солас". Значит те, кто были тогда с тобой, тоже имеют алиби. Назови их.
Я перечислил имена друзей, довольный, что избавил их от допроса с пристрастием, который пришлось претерпеть мне.
- Выпьешь еще кофе? - устало спросил Фридландер-Бей.
- Да направит нас Аллах, я утолил жажду.
- Пусть дни твои текут в богатстве и изобилии, - сказал Папа. Он тяжело вздохнул. - Иди с миром.
- С твоего позволения, - произнес я, вставая.
- Да проснешься ты утром в добром здравии. Я вспомнил Абдуллу.
- Иншалла. - Говорящий Булыжник уже распахнул дверь; покидая комнату, я почувствовал великое облегчение, словно приговоренный к смерти, с которого в последний момент сняли петлю. Снаружи, под ясным ночным небом, расшитым яркими блестками звезд, стоял сержант Хаджар, прислонившись к патрульной машине. Я удивился: он должен был давным-давно вернуться в город.
- Вижу, ты оказался чистым, - сказал он мне. - Залезай с той стороны.
- Что, сесть впереди?
- Ага. - Мы забрались внутрь. Никогда не сидел рядом с водителем полицейской машины. Если бы только сейчас меня могли видеть друзья…
- Закуришь? - спросил Хаджар, вытащив пачку французских сигарет.
- Нет, эту отраву не употребляю.
Он завел машину, объехал вокруг мотеля и направился к центру города, включив мигалки, распугивая всех местных котов завыванием сирен.
- Купишь немного "солнышек"? - снова спросил легавый. - Я знаю, эту отраву ты точно употребляешь.
Мне очень хотелось пополнить свой запас соннеина, но покупать наркотик у легавого казалось несколько необычным. На торговлю зельем в Будайине смотрели сквозь пальцы, как и на другие безвредные шалости обитателей здешних мест.
Немало легавых следило за исполнением далеко не всех законов; у многих можно было без опаски покупать пилюльки. Я просто не доверял сержанту.
- Почему ты вдруг воспылал ко мне такой симпатией, Хаджар? - спросил я.
Он повернул голову и ухмыльнулся:
- Я не ожидал, что ты выйдешь из мотеля живым, - сказал он. - Но ты выкарабкался, а значит, Папа поставил тебе на лбу печать: "С этим парнем все о'кей". Что хорошо для Папы, хорошо для меня. Дошло?
Да, теперь до меня дошло. Я думал, что Хаджар работает на лейтенанта Оккинга и охрану правопорядка, но сержант был собственностью Фридландер-Бея.
- Ты можешь подбросить меня к заведению Френчи? - спросил я.
- Френчи? А, там работает твоя девочка, правильно?
- Ты всегда в курсе событий.
Он повернул голову и снова ухмыльнулся:
- Шесть киамов за штуку, я говорю о "солнышках".
- Шесть? - отозвался я. - Таких цен не бывает! Я всегда могу достать их за две с половиной.
- Ты что, спятил? Нигде в городе не найдешь дешевле, чем за четыре, а ты такого места не знаешь!
- Ладно, - сказал я. - Даю три киама за каждую.
Хаджар закатил глаза.
- Не трать понапрасну слов, - сказал он презрительно. - С помощью Аллаха я сумею обеспечить себе пропитание и без твоих грошей.
- Какова минимальная цена? Самая минимальная, Хаджар, понимаешь?
- Называй любую, которую сам сочтешь справедливой.
- Три киама, - повторил я.
- Ну хорошо, только для тебя, - очень серьезно произнес Хаджар, - я отдам товар за бесценок: пять с половиной.
- Три с половиной. Не продашь ты, найду кого-нибудь другого.
- Аллах напитает меня. Желаю удачи.
- Что за черт, Хаджар? О'кей, четыре. - Ты, видно, решил, что я хочу их тебе подарить?
- Ничего себе подарок по такой цене! Четыре с половиной. По рукам?
- Хорошо. Господь меня поддержит. Я ничего не выгадываю, но уж ладно, давай сюда деньги, и покончим с этим. - Вот так торгуются арабы в нашем городе, будь то базар или переднее сиденье патрульной машины.
Я дал ему сотню киамов, он мне - двадцать три "солнышка". Пока мы добирались до бара Френчи, он успел трижды напомнить, что одну пилюльку прибавил бесплатно, как подарок. Когда доехали до Будайина, машина не сбавила ход: пулей пролетев сквозь ворота, она помчалась по Улице. Водитель полагал, что все прохожие должны разбегаться в разные стороны, завидев его. Он оказался прав. Почти… Когда наконец доехали до заведения Френчи, я открыл дверцу, собираясь вылезти.
- Эй, - произнес легавый таким тоном, словно я оскорбил его в лучших чувствах, - ты не хочешь угостить меня стаканчиком?
Уже стоя на тротуаре, я захлопнул дверцу машины и наклонился, глядя на Хаджара через окошко.
- Я просто не могу тебя пригласить, как бы мне ни хотелось. Сам понимаешь, если друзья увидят, что я выпиваю с полицейским… Подумай, что будет с моей репутацией. Бизнес есть бизнес, Хаджар.
Он улыбнулся:
- А дело есть дело. Знаю, знаю, слышал это раз сто. Ладно, еще увидимся. Машина сорвалась с места и, гордо рыча, умчалась.
Я вспомнил про кровь на лице, руках и одежде, только когда устроился возле стойки. Слишком поздно: Ясмин уже меня заметила. Я застонал от досады. Мне срочно требовалось стимулирующее средство, чтобы выдержать предстоящую сцену. К счастью, я раздобыл массу "солнышек"…