Альфонс не знал, к добру или к худу, что именно они с Эдвардом будут принимать Мэй в качестве представителей Императора. Это была огромная честь, и Лин настаивал, чтобы аместрийским гостям была отведена какая-то важная роль. А вот место стража у ворот выбрал Эдвард: сказал, что это не так утомительно, чем, допустим, стоять за плечом императора во время жертвоприношений. Хотя бы не нужно сохранять коленопреклоненную позу целый час кряду!
И все равно было в этом что-то неправильное.
Альфонс хотел бы пригласить Мэй на свидание: скажем, в милый ресторан, или или даже в библиотеку, в кино на худой конец! Но никак не отдавать ее в жены другому, пусть даже их с Эдвардом другу, которому в бою они доверяли свои жизни.
Они ждали у ворот целую вечность, а потом палантин с Мэй медленно, словно лодка в полный штиль, начал пересекать огороженную и абсолютно безлюдную дворцовую площадь. Такой маленький, такой незначительный… Альфонс подумал, что Мэй внутри этого палантина еще меньше, несмотря на свои пышные церемониальные одеяния.
И так ему захотелось наплевать на все, увезти ее прочь и показать ей хоть часть того, что видел сам, что натурально заболело сердце.
Подумал, не уйти ли; но, конечно, остался стоять.
Когда тебе пятнадцать лет, можно думать: я спасу всех, верну тело и все будет хорошо. В двадцать два понимаешь: некоторые битвы можно выиграть, а другие лучше даже не начинать. Искусство отличать одни от других приходит с возрастом.
Да, безусловно, он мог бы похитить Мэй. Хоть сейчас. С Эдвардом, да с Зампано и Джерсо - о, Альфонс бы рискнул бы сразиться со всем Сином!
Но что в этом толку? Мэй решила, что она должна выйти замуж за Лина. Так нужно для ее клана, так нужно для ее страны, и кто такой Альфонс, чтобы ее разубедить в этом? Что он ей может предложить, когда сам даже не уверен, чем займется на родине?
В конце концов, его алхимический поиск за эти четыре года потерпел неудачу. Об этом сложно помнить, вспоминая полярные ночи, шаманские танцы, вкус клюквы на губах и теплую золу на пальцах - в конце концов, он узнал так много об алхимии и не только. Но вернуть Джерсо и Зампано человеческий облик ему так и не удалось; понять, как расплести то, что запутано было самоуверенными невежами, не получилось.
Когда он увидел, как изящная головка Мэй под алым полупрозрачным покрывалом повернулась в его сторону, то сразу же подумал: ну и пусть. Пусть. Не всем же быть счастливыми; главное, что я рядом с нею, когда ей это нужно. И, может быть, она все еще хранит кольцо, сделанное из моего бывшего тела?
- Ал! - крикнула Мэй на аместрийском. - Стрелять! Сейчас!
Ал не сразу понял: кого она хочет, чтобы он застрелил?!
Только спустя удар сердца он догадался, что она говорила о чужом выстреле - но было уже поздно. Мэй уже покачнулась и повалилась на плиты двора в облаке своих многослойных одеяний; темно-бордовая в опускающихся сумерках кровь, чуть темнее ее алого верхнего халата, начинала расплываться по рукаву.
На секунду все в мире стало красным - как в одном из старых кошмаров, которые не отпускали его где-то с год после возвращения его тела из Врат. Отчетливо и яростно Альфонс понял: он не отдаст Мэй. Ни смерти, ни Лину. Никому.
Из личного дневника А. Элрика
4 апр. 1921 г. Иногда мне снится дом. Сны - штука причудливая: я почему-то вижу там цветочные украшения в синском стиле, а возле раковины сушатся палочки и пиалы для риса. Должно быть, таково честное предупреждение: когда я вернусь, я буду скучать по тому, что тут оставил.
* * *
Мэй не потеряла сознание. Просто ей вдруг стало плохо, как будто наконец-то жара, голод, жажда и общая немощь добрались до нее. Больше всего она боялась, как ни странно, ни того, что умрет, а как бы не подвел мочевой пузырь - бывают же глупые страхи! В этом наряде, небось, все равно бы никто не заметил.
Она видела перед собой лицо Альфонса и только улыбалась, потому что хотела сказать ему - да ладно, не волнуйся! Пуля только задела руку! Ничего страшного! Помнишь, как тогда, в Аместрис, я сражалась, залитая кровью? Помнишь, как я была вся изранена - и то нашла силы встать и помочь тебе? Подумаешь, сейчас!
Но почему-то не доставало сил открыть рот, и только немые звуки произносил слишком большой, вяло ворочающийся язык.
Может быть, все эти тяжелые, неуклюжие дни во дворце наконец-то настигли ее. Живительной воды вчерашнего фейерверка не хватило, чтобы…
- Ал! - сказала Мэй.
И поняла, что ее подхватили на руки, но не Альфонс - евнухи. И что они уносят ее все дальше, и это так глупо! Почему они забирают ее, когда она все еще может сражаться?
Она опустила голову на чье-то плечо и потерялась в белом безмолвии.
Все-таки Мэй не отключалась по-настоящему.
Она явственно ощущала, как ее несут куда-то, перекладывают, тревожат. Ей все казалось, что достаточно легкого усилия, и она стряхнет с себя оцепенение. Но почему-то не получалось. Все казалось неважным, несущественным. Подумалось - ну и ладно, главное, что Альфонс с Эдвардом… где-то?…
Пришла она в себя внезапно: от резкого запаха нашатыря. В голове прояснилось, сердце сжал ужас - что там со свадьбой?! Что со всем?! Дядя ее, должно быть, возмутился! И кто напал на нее? Союз Цилиня? Но теперь-то им зачем, теперь она не единственный алхимик в окружении Императора… И как они посмели сделать это сейчас, когда она уже практически - или совсем - императрица?
- Что случилось? - потребовала Мэй, когда ее сгрузили на кровать в одной из комнат Дворца Осенних Листьев - это был ближний к воротам дворец, и Ланьфан с ее девочками часто использовали его по разным случаям. - Кто стрелял? Его взяли?
Евнухи попятились, один из них начал бормотать что-то успокаивающее - но, к счастью, раздвижные двери с треском распахнулись, и в комнату ворвалась сама Ланьфан в своем обычном черном одеянии, но без маски. За нею по пятам следовали две юные девушки, тоже в черном.
- Что тебе нужно? - спросила Ланьфан и показала Мэй коробочку с мелом. - Этого хватит или врача привести?
- Должно хватить, меня легко задело, - морщась, произнесла Мэй. - Помоги только снять эти штуки, я с одной рукой не распутаюсь.
Двумя хлопками и короткими, резкими приказами Ланьфан выгнала из комнаты евнухов и своих помощниц. Когда они остались вдвоем, Ланьфан легко и просто сняла с головы Мэй массивный убор и вытряхнула ее из верхнего слоя церемониального облачения.
Нижнее платье тоже было красным, но иного оттенка, ближе к розовому, и алая кровь была на нем сильнее заметна. Ланьфан помогла ей закатать рукав, проигнорировав ножны. Сердитая ало-синяя рана выглядела неприятно, но Мэй знала - это в основном от синяка и легкой припухлости. На самом деле все очень поверхностно, зажило бы и без алхимии. Но двигать рукой тогда несколько дней будет тяжело. А нужно довести до конца свадебную церемонию.
Пока Мэй все-таки добрела до туалета, Ланьфан молча и деловито освободила ближайший к ним стол от прибора для каллиграфии и свечей. Вернувшись, Мэй также молча начала рисовать на столешнице стандартную алхимическую печать.
- Я, наверное, не смогу восстановить платье, - предупредила она.
- Платье найдем, - Ланьфан только дернула щекой. - Тут в некоторых дворцах целые залежи разных тряпок. - Лечись давай.
Морщась, Мэй положила плечо на круг преобразования и закрыла глаза, направляя поток энергии. Ее рука, ее плоть, ее кожа и кости были живыми - совсем не то, что мертвые волокна шелковой или хлопковой материи. Ничего не стоило направить потоки энергии, подтолкнуть естественные процессы, и вот все уже срасталось заново - здоровое, свежее, такое, какое и должно было быть. У Мэй только слегка кружилась голова: больше от переживаний, чем от потери крови.
Насколько легко было исправить это - и насколько сложнее другие вещи!
Но Мэй давно поняла, что они живут в несправедливом мире.
Впрочем, если бы она шесть лет назад умудрилась привезти в Син философский камень, все могло бы сложиться для нее еще печальнее - ситуацией на политической арене рулила бы ее бабушка или дядя Сыма. Страшно подумать! Уж лучше Лин и Ланьфан.
Легок на помине, Лин буквально влетел в комнату, имея самый мрачный и грозный вид. Мэй даже показалось на страшную секунду, уж не вернулся ли каким-то образом Жадность, который раньше занимал его тело.
Но нет, это был точно Лин. Он опустился на корточки рядом со стулом, где сидела Мэй, положил руку ей на колено.
- Ты как?
- Нормально, - ответила Мэй. - Все уже зажило.
- Я везуч, - он белозубо улыбнулся. - Не всякому повезет иметь жену, которая не только засечет убийцу, но и сама вылечит рану.
- Да, кто убийца? - у Мэй как-то нехорошо все сжалось при слове "жена". - На кого он работал? Его поймали?
- Да, Эдвард и Альфонс его скрутили… Кажется, Эдвард был прав с самого начала, эти ребята были каким-то образом связаны с Кретой, - Лин пожал плечами с деланным равнодушием. - Как я понял, кретанцы вообще от Эдварда не в восторге: он умудрился у них там влезть в парламентский переворот, так что одна сторона его считает чуть ли не мессией, а другая готова объявить персоной нон-грата… Да и то, что он спер военные разработки, тоже ему популярности не добавляет. В общем, там ребята одновременно хотели и с Эдвардом что-то сделать, и мне помешать воспользоваться плодами технического прогресса. Ты попала под раздачу случайно, так же как Альфонс раньше. Ну, теперь-то они будут знать, - глаза Лина снова мрачно полыхнули. - Отбирать что-то у меня? Не выйдет.
- Еще бы, - пробормотала Ланьфан.
Мэй знала, что Ланьфан не ревнует к ней. Как не ревнует и к девицам, что периодически делили постель Лина. Мэй даже точно не знала, спят ли Лин и Ланьфан вместе - очень может быть, что и нет. Но Ланьфан была, определенно, ближе всех к императору; и только она сама могла критиковать Лина в ее присутствии.
- Ты можешь провести положенные ритуалы? - спросил Лин. - Если нет, то ничего страшного: объявим просто, что ты выполнишь их завтра, вместе с Та-Инь.
- Нет, выполню сейчас, - покачала Мэй головой. - Если вы найдете запасной наряд. Чем раньше, тем лучше.
- Да уж, я тебя понимаю, - сочувственно кивнул Лин. - Сам бы не хотел затягивать дольше необходимого.
Тут двери распахнулись снова - Мэй даже сочувственно поморщилась от этого громкого стука. Бедные двери, досталось им сегодня!
- Мэй!
Это сказал Альфонс: он перешагнул порог перед Эдвардом и, для разнообразия, выглядел более взбешенным из двоих.
Мэй никогда не видела Альфонса таким. Ей казалось, что в гневе он должен быть собранным и ледяным, но сейчас алхимик совсем таким не выглядел. Его белый костюм измялся и запачкался кое-где, в том числе и кровью. Мэй удивилась: с чего бы это, неужели кровь ее? Вроде бы, он не брал ее на руки.
А потом увидела, что у Альфонса разбиты костяшки пальцев на одной руке, и поняла.
Шедшего за ним Эдварда Мэй едва заметила: он был нехарактерно тих и явственно старался держаться подальше от младшего брата.
- Мэй! - повторил Альфонс. - Ты цела!
Это был не вопрос, а утверждение. В два шага он пересек небольшую комнату и, не обращая внимания на Лина, сгреб Мэй в охапку.
Объятия у него были не такие, как вчера - не нежные, не осторожные. Напротив - отчаянные, горячие и крепкие, как будто ее могли в любую секунду от него оторвать (так оно и было). От него пахло потом, какими-то духами и привычными дворцовыми запахами, а еще немного - комнатой Мэй: наверное, не успел вымыться со вчерашнего дня.
От этого знакомого запаха, от усталости, от головной боли, от тяжести на сердце у Мэй защипало в глазах - и она не выдержала. Заплакала, заревела так отчаянно, как не плакала даже в детстве. Альфонс вдруг отстранил ее немного, наклонился и поцеловал прямо сквозь рыдания.
Это был обычный самый поцелуй, едва приоткрытыми губами, но решительный и твердый. Мэй, пораженная, икнула, и Ал опять привлек ее к себе, не давая опомниться.
- Так-так-так, - проговорил Лин комическим тоном. - Целуешь мою жену, а, Альфонс? Я-то думал, ты мне друг.
- Жену! - сердито фыркнул Альфонс. - Во-первых, она тебе сестра! Во-вторых, какая тебе разница? Политически она уже свою роль выполнила, там на носилках могла кукла сидеть вместо нее!
- Да, с куклой было бы проще, - заметил Лин. - Мне бы не пришлось тогда волноваться, что делать с ее разбитым сердцем.
- Вы, между прочим, обо мне говорите, - Мэй хотела сказать это возмущенно, но вышло жалостливо, даже со всхлипом.
Лин преувеличенно, но на удивление серьезно вздохнул. Сел на стул, который занимала Мэй до того, как Альфонс ее подхватил.
- Вот и что мне с вами делать? - спросил он горестно. - Мэй - моя… я за нее в ответе и не хочу делать ее несчастной. Но и вы с Эдвардом - тоже мои. И я тут выхожу главным злодеем, разлучающим влюбленных…
- Эй, ты слишком много подцепил от Жадности, - хмыкнул Эдвард. - Мы тебе клятву верности не приносили. На "союзники и друзья" еще соглашусь.
- Никакой разницы, - легкомысленно махнул рукой Лин.
- Что значит никакой?!
- Тихо! - рявкнул Альфонс.
Все посмотрели на него изумленно, даже Мэй.
- Никто тут не злодей, конечно, - произнес Альфонс устало. - Мэй сама выбрала идти за тебя замуж. Я согласен, что это необходимо. Но разве вы не видите? Все вы? Какой это глупый театр теней? Все эти ритуалы, подношения, процессии?
- Естественно, видим, - Лин пожал плечами. - Но так уж делаются дела в этой стране. У вас, в Аместрис, тоже своего цирка хватает.
- Да, - сказал Альфонс. - Хватает. И вот что я тебе скажу: Мэй слишком хороша, чтобы быть просто дурацкой куклой, которой что угодно может заменить! И поэтому - замени ее! Все, она покинула отчий дом, отыграла свою роль! Пусть теперь делает, что хочет.
- Что значит - замени? - глаза Лина сузились. - Кем же, с твоего позволения?
- Да кем хочешь! Лин, сколько человек вообще видят императриц? А вблизи, без этой вашей штукатурки лица?.. И я не говорю о доверенных слугах!
- Ой, - сказала Мэй. До нее дошло первой. Сердце заколотилось сильно-сильно; она повернула голову, потершись щекой о шерстяную ткань Алова костюма, и посмотрела первым делом на Ланьфан.
Ланьфан, главу императорской тайной службы, которая обеспечивала безопасность дворца, имела везде своих людей и в своем домене могла сделать все что угодно.
Почти все что угодно.
Эпилог
Почти одинаковые статьи о свадьбе появились в двух официальных Шэнъянских газетах уже на следующий день и ничего подозрительного не включали. До публикации официального отчета сплетни ходили самые дикие - вплоть до того, что юную императрицу отравила ее ревнивая до власти бабка. Однако до беспорядков (а Мэй в городе любили) не дошло, ибо ее дядя и глава клана Чань вышел к Воротам Сто Желаний и объявил, что его любимой племяннице стало дурно от волнения, и что она совершенно здорова и жертвоприношения в храмах прошли благополучно. Все знаки указывают на то, что жизнь молодой императрицы с императором будет благополучна и что она подарит ему наследника не позже чем через год или два.
Фотография с надувшимся от важности Сымой Чанем облетела все первые полосы. На следующий день двойной свадьбы все затмил скандал, поднятый матерью Та-Инь из клана Бо: та возмутилась, что ее дочь вносили во дворец не через те ворота, о каких было договорено.
(Отчего были сделаны такие изменения в церемониале, не сообщалось, но в народе сразу же пронесся слух, что все это не просто так, и что Союз Цилиня, разозленный тем, что император все-таки нашел способ оставить при себе женщину-алхимика, прокляли ворота Сто Желаний, и император не хотел подвергать риску вторую свою нареченную).
Но за шесть дней торжеств слухи побурлили и утихли.
На седьмой день, когда с Западного Вокзала уходил поезд в Аместрис, уже почти никто не вспоминал о небольшом инциденте с принцессой Мэй.
Утро было хорошее, светлое. Небо над перроном зеленело и голубело, на востоке, прямо по направлению убегающих рельсов, в кокетливой июльской дымке выкатывался из-за холмов золотой шар солнца. Дул прохладный ветер.
В поезд почти никто не садился: между Сином и Аместрис пока было пока не слишком живое сообщение, всего два поезда в неделю. Сегодняшний рейс считался неудобным: он прибывал в Столицу рано поутру ровно через два дня и преодолевал пустыню в самую жару. Однако этот поезд останавливался в Ризенбурге; второй поезд, более скоростной, перед Столицей стоял только в Кабере, столице Ишвара, и Ист-Сити.
Проводник, единственный на два вагона, скучая, сидел на лавке и курил папиросу: делать ему было нечего, до отправления оставалось еще десять минут.
Однако докурить ему было не суждено: прямо на перрон вылетела, взвизгнув тормозами, черная машина, из тех, что обычно ассоциируют с тайной дворцовой службой клана Яо.
Проводник вскочил, одергивая форменный мундир: никаких грехов он за собой не знал, поэтому особенно не опасался, но некоторую нервозность почувствовал.
Но тревога оказалась ложной: за рулем машины сидел беловолосый иностранец, явно гость из Аместрис или Драхмы - аэружцы все черноволосые и больше похожи на нормальных людей; уж проводник-то повидал мир!
Водитель вышел первым. Со второго переднего места вылез еще один зарубежный гость, как две капли воды похожий на первого, только одетый чуть иначе - не в кожаную куртку и белый шарф, а в костюм и светлое пальто. На плече у него, удивительно, сидела какая-то черно-белая зверушка - то ли панда-недоросток, то ли очень растолстевшая кошка. С заднего сиденья выбрались еще двое мужчин, таких громадных, что непонятно было, как они там поместились, и - удивительно! - юная синская девушка, очень красивая. Одета она была в смешанном стиле: аместрийская длинная юбка и жакет, однако под жакетом не блузка, а ципао. Ее черные волосы были разделены на прямой пробор и уложены в аккуратные кольца кос, прямо над изящными розовыми ушками. К счастью, не проколотыми: проводник ненавидел, когда женщины прокалывают уши - его мать считала это происками злых духов.
Что, интересно, она делает с этими иностранцами? Уж не нужна ли ей помощь?
Но девушка вела себя совершенно беззаботно: смеялась, шутила на аместрийском (проводник понимал только часть, слишком уж быстро они говорили).
Водитель снял с крыши автомобиля два чемодана, большой и маленький, и матерчатую сумку. Пожал руки двоим гигантам и синской девушке, обнял своего близнеца в пальто (маленькая черно-белая зверушка зашипела). Стало понятно, что он их провожает: уж проводник-то этих сцен навидался.
Потом водитель достал из кармана маленькую книжечку в кожаном переплете и протянул ее отъезжающим. Теперь проводник разобрал слова:
- Мои въездные документы. Тут написано "с супругой", так что просто покажете на границе и представитесь мною и Уинри.
- А ты как же?
- А я на… - (непонятное слово), - потом, когда его починят. Тут у Вернье неплохая мастерская. Думаю, за неделю управимся.
- Если ты опоздаешь к родам, Уинри нас убьет. А потом тебя.
- Да нам всем и так достанется, за то что без нее это провернули… Ну ладно, бывайте. Не скучайте без меня.