- Мы присмотрим, - усмехнулся подошедший к ним Зампано. - Молодец, крестничек. Главное - не вешать нос. В отношениях всегда так. Если как следует извинишься, все и всегда можно исправить.
- Сказал дважды разведенный, - толкнул его локтем в бок Джерсо, который, как всегда, маячил рядом.
- Но потом-то все сложилось нормально, - Зампано невозмутимо пожал плечами. - Так что я знаю, о чем говорю.
- У нас все не так, - вздохнул Альфонс. - И не надо, пожалуйста!
- Да ладно, что мешает интрижке-то? - пожал плечами Зампано. - Не думаю, что этот парень, - он указал большим пальцем на развлекающегося Лина, - запихнет ее в пояс верности, она как женщина ему вообще не нужна. А ты ей нравишься.
Джерсо снова пихнул его в бок и указал на малинового Ала.
- Прекрати смущать крестника. Он пока не дорос до наших мудрых лет. Пускай сам шишки набивает.
И они пошли набивать шишки.
Из личного дневника А. Элрика
11 сент. 1920 г. Наконец покинули земли льяса. Нужно было сделать это сейчас, а то рисковали дождаться ледостава и застрять на всю зиму и весну. А все-таки три года у них - многовато. Хочу еще заглянуть в разные земли.
Ответа на свои вопросы не нашел. Х. говорит, не то ищу. Э. сказал бы, что это чистый высокопарный бред с его стороны. Скучаю по Э. Немного боюсь возвращаться на материк. Все это кажется совсем другой жизнью теперь. Есть ли там для меня место?
* * *
Мэй сердито провела расческой по волосам. Все-никак не удавалось успокоиться, все думалось - ну и дура же она… Ветер взметнул занавески и, удивленно обернувшись, она увидела, что на подоконнике распахнутого окна сидит не кто-нибудь, а Альфонс Элрик собственной персоной.
Он выглядел усталым: под глазами мешки, голова обмотана бинтом (к счастью, без следа кровавых пятен). К тому же, алхимик успел переодеться и теперь выглядел словно один из дворцовых охранников Ланьфан.
- Что ты здесь делаешь?! - сердито спросила Мэй. - Уходи!
- Между прочим, мы с Эдвардом преодолели два дворцовых сада и кучу охраны, - с некоторой обидой произнес Альфонс. - И все это я проделал с жуткой головной болью!
- Ты стал таким же заносчивым, как твой брат! - сердито воскликнула Мэй, и сама себе поразилась: что это с ней? Только что она так хотела увидеть Альфонса, мечтала поговорить с ним наедине. И вот, когда мечты, казалось бы, сбываются…
- Вот и нет! - Альфонс, кажется, обиделся, только за себя или за Эдварда, Мэй не поняла. - Эдвард уже не заносчивый. Ну, может, самоуверенный немного. И я не он! Я просто… Мэй! Ну слушай, ну это же глупо - вот так столько всего преодолеть - и так и не поговорить?
- Глупо… - подумав, согласилась Мэй.
Альфонс кивнул.
- Ты меня пригласишь?
- Да… входи, пожалуйста.
Альфонс спустил ноги с подоконника и спрыгнул в комнату. Мэй только сейчас заметила, что он вроде бы стал меньше ростом рядом с ней. Это была иллюзия, конечно. Он не уменьшился за время этого путешествия, наоборот, вырос. Но и она выросла тоже.
В мгновение ока их охватила та странная неловкость, которая возникает в минуты после очень долгой разлуки.
- Да, - Альфонс провел рукой по волосам.
- Я прикажу принести чаю? - предложила Мэй.
- Не нужно… То есть если хочешь, то конечно… Но я не за чаем…
- Ну… присядь тогда?
- А… да, если хочешь…
Они уселись на низких стульях напротив друг друга, и Мэй, отчаянно сгорая от неловкости, подумала, что им не о чем говорить. То есть… они могли поговорить о политике, наверное? Они могли поговорить о письмах… Но только политика принадлежала дворцу и Лину, письма принадлежали письмам. Она совершенно не знала, что сказать помимо этого.
- Я… не очень сильные раны? - спросила Мэй.
- Нет, так, пустяки. Дворцовый лекарь почти все уже подлечил.
- Да.
- Точно.
Каждый посмотрел на другого в надежде, что он придумает, что сказать.
- А где Эдвард?
- Мерзнет внизу в кустах, - пожал Альфонс плечами.
- Ох! Мы должны пригласить его наверх!
- Слушай, я почти уверен, что это его враги подорвали наш самолет, так что он это заслужил, - Альфонс пожал плечами и улыбнулся.
- Я никогда не пойму мальчишек! - Мэй вскочила. - Это, в конце концов, просто опасно! А что если стража моих родственников его… - говоря это, она устремилась ко все еще открытому окну, чтобы зазвать Эдварда внутрь - надо думать, он сумеет как-то залезть без алхимии, которую, без сомнения, использовал его брат!
Но Альфонс неожиданно поймал ее за запястье и за талию, и Мэй застыла, пораженная, пришпиленная этими неожиданными точками контакта. Альфонс был удивительно теплым, удивительно живым, настоящим. Он пах керосином, спиртом, порохом и немного дорожной пылью.
Мэй всегда думала, что "сердце затрепетало" - это просто неуклюжее романтическое клише. Но сейчас именно сердечный трепет она и ощутила, и ощущение это показалось ей довольно неприятным.
- Мэй… - тихо спросил Альфонс, - ты настолько не хочешь быть со мной наедине? Если так, мы с братом уйдем, и я тебя больше не потревожу.
- Нет… нет, совсем не так… просто я… - Мэй ненавидела себя в этот момент: ну надо же ей было бормотать, как дурацкая беспомощная "героиня" из старинных книг… разве только этих воющих и плачущих идиоток можно было назвать героинями! - Я! Извини! - она зажмурилась, чтобы легче можно было наконец сказать это. - Просто мы столько всего писали друг другу! И я почти думала, что я не увижу тебя до свадьбы, и потом - тоже, а ты все опаздывал и опаздывал, и я стала думать, что это, может быть, как роман в стихах, или я тебя придумала, или еще что, а тут ты, и ты сказал, что я не должна себя так вести, как я веду, а я и правду не должна, но ты…
- Ох, - Альфонс отпустил ее и отступил на шаг. - Ну, знаешь, я не буду извиняться за то, что я оказался не тем, на что ты настроилась. Снова.
Мэй обернулась. Щеки у нее пылали, как угли, но она все-таки набралась смелости и поглядела на Альфонса прямо. Выражение какого-то нежного разочарования на его лице было таким несчастным, что она чуть было не заплакала.
- Я не в этом смысле имела в виду! Ты… ты писал идеальные письма, Альфонс, а теперь ты появился - и ты как будто еще лучше, чем в письмах, но ты реальный человек, я это вижу! И я хочу говорить с тобой, как с реальным человеком, но я боюсь, что я все перепутаю, и что все будет не так…
Альфонс внезапно широко, облегченно улыбнулся.
- Так ведь я боюсь того же самого, Мэй, - сказал он.
- Я тоже писала идеальные письма? - сбитая с толку, сказала она.
- Ты писала ужасно туманные письма, - возразил Ал. - То есть, конечно, идеальные, я не в том смысле! Просто я с каждым письмом видел как будто немного другую Мэй. Ты как граненый камень, который поворачивается разными гранями. Я очень хотел бы узнать тебя всю, но я боюсь… что не успею. И что теперь, когда ты выросла, нам уже не будет с тобой так легко, как четыре года назад.
- А нам было легко? - тихо спросила Мэй.
- Конечно. А ты сомневалась?
И тут Мэй не выдержала. Шагнув к нему на встречу, она обняла его крепко-крепко, уткнувшись лицом в тунику у него на груди, и чуть не заплакала от облегчения. После короткого колебания, Альфонс обнял ее, и руки у него были такие крепкие и нежные, что это было просто невыносимо - но как же хорошо!
Он как будто заколебался, но потом провел рукою по ее спине, от плеч до талии - погладил. Проговорил в волосы:
- Расскажи, почему ты сражалась за право стать женой Лина?
- А, - Мэй отстранилась и чуть покраснела. - Ну, это то, что я могла сделать. Я сама. Все остальное за меня устраивали, а это…
- Но разве это не значит, что ты теперь будешь затворницей во дворце Лина? - осторожно спросил Альфонс и торопливо добавил: - Я не критикую, я пытаюсь разобраться! Ты ведь и так у него жила, но как его сестра, разве нет?
- Да, - кивнула Мэй. - Четыре года назад я перебралась жить в Очарованный дворец. Но с тех пор много всего случилось… Так, часть Союза Цилиня подняла мятеж. Лин и тренированные тобой алхимики его подавили, но… там все было не так просто. Лину пришлось сделать кое-какие уступки. И одной из них было то, что меня удалили из дворца, и теперь у Лина другой официальный алхимик. Он сказал, что это была временная мера. А тут родные меня не трогали, потому что Лин дал им понять, что одно из условий его покровительства - мое благополучие. Ну и бабушка Лоа умирала, я хотела быть с ней… И вот когда она умерла, я подумала, что хочу добиться чего-то, а не быть просто заложницей у моих родственников и у политики двора.
- И вместо этого ты решила стать заложницей политики двора по другому поводу? - уточнил Альфонс.
- Нет, ты не понимаешь! - воскликнула она. - Как только я стану женой Лина, меня уже никто не сможет ни для чего использовать или заставить что-то делать кроме того, что хочет Лин! А он… - она чуть покраснела, - он от меня ничего не станет требовать, мы договорились. И я даже смогу выбираться тренировать алхимиков, или в город, или заниматься любыми другими делами - очень выгодно мне получается, на самом деле! Главное, чтобы меня никто не узнал, но ведь никто и не будет знать, как выглядит императрица без грима! Буду учить алхимии, помогать Ланьфан… в общем, я не буду затворницей, не волнуйся. Это будет хорошая жизнь.
- Ты так говоришь, будто умирать собралась.
- Я просто подхожу ответственно!
- Отлично, - Ал неловко вздохнул. - Отлично просто. А как Сэйомэй?
- Сэомэй живет во дворце, в специальном вольере. Вот ее-то я точно не хотела делать заложницей своих родичей. И да, Альфонс, у нее щенки! Такие замечательные! Я как раз хотела тебе писать в последнем письме!
- Правда? А я как раз написал тебе, но не отправил, на острове, где мы жили, там была такая колония рыбачек, тебе бы понравились. Ужасно самостоятельные женщины. Так вот, они…
Они и в самом деле говорили долго, почти до самого рассвета, сидя на застеленной кровати Мэй. Мэй зевала и зевала все сильнее, а потом наконец, видимо, сама не заметила, как, наклонила голову на плечо Альфонса. Он говорил ей об островах льяса, где в начале лета солнце только касается края горизонта, но никогда не заходит, а голова ее клонилась все ниже и ниже, и вот ее щека уже в самом деле лежала на бедре Альфонса, а черные блестящие косы упали к его ногам.
Замерев от невесомого, прозрачного и болезненного счастья, он сидел так и боялся пошевелиться, пока на улице не рассвело окончательно, а в окно не ударили мелкие камешки. Тогда он аккуратно переложил Мэй на постель, вылез из окна и аккуратно спустился вниз, по трансфигурированным уступам.
- Судя по тому, что тебя не было всю ночь, она тебя простила? - отчаянно зевая, спросил ждавший его Эдвард.
- Простила, - сумрачно кивнул Альфонс.
- Вы только разговаривали, да? - Эдвард снова зевнул, но Ал был настолько расстроен, что ему даже не пришлось подавлять ответный зевок.
Он кивнул.
- Вот это влип так влип, да, - констатировал Эдвард невесело.
Из дневников А. Элрика
Наверное, придется зазимовать на островах Сонро, хотя и тут вряд ли найду, что ищу: местный всезнающий алхимик, кажется, фальшивка. Постараюсь еще встретить его завтра. Остается смутная надежда, что до холодов с материка придет почтовый катер и капитан согласится взять нас троих. Если нет, то опять мое возвращение откладывается, и на сей раз даже не написать об этом. Как же неудобно раз за разом.
Бывает иногда странное чувство, что уже поздно возвращаться, хотя мы не получали из дома никаких дурных вестей.
Ноябрь 1920 г.
* * *
Мэй просыпалась долго, парила в белом тумане. Сквозь туман ей слышался гудок - то ли паровоз, то ли, может быть, поезд. Ведь построили же железную дорогу через пустыню, уже два года как достроили, и теперь до Аместрис ходят поезда с заходом в Ишвар…
Ей казалось, что особенно хорошо, тепло, и кто-то гладит ее по голове, но только замерзли ноги. Проснулась она счастливая и сообразила: это громко, пронзительно трубили за окном. Императорская свадебная процессия, вооруженная горнами, дудками, барабанами, а также иным оружием - настоящим и церемониальным - толпилась под окнами.
Мэй знала, что все это только фарс, что все это нужно для того, чтобы она могла спокойно жить во дворце бок о бок с Лином и Ланьфан и заниматься тем же, чем всегда занималась, но вдруг ее охватило тяжелое, неприятное чувство. Ее почти затошнило, и мелькнула паническая мысль бежать - куда, зачем?
К тому же, голова казалась грязной, а во рту был несвежий привкус.
- Госпожа Мэй! - служанки в панике ворвались в комнату. - Прибыла процессия с вашим свадебным нарядом! Ах, вы еще не проснулись, как же так, хозяйка, - то есть бабушка Мэй, - прикажет нам косы отрезать! Поднимайтесь же!
И Мэй поднялась, и позволила умыть себя, и навьючить себе на голову тяжеленный головной убор (он оттягивал руки служанке, которая несла его, а на голове показался и вовсе свинцовым). Позволила обернуть себя в многослойный свадебный наряд, который давил на плечи. День тянулся и тянулся под той же свинцовой тяжестью, и вместо далекого, блаженного гудка или птичьих криков над морем в уши лился только бестолковый щебет служанок. Мэй бы сейчас все отдала хотя бы за шелест пустынного песка под ногами.
"Терпи, - сказала она себе, сцепив зубы. - Сама это выбрала, терпи теперь!"
Длинный хвост процессии с невестиным палантином показался из Дома Тысячи Змей и растянулся на несколько улиц Шэнъяна. Было жарко, носильщики и входящие в процессию свитские (частью из императорского дома, частью из клана Чан) украдкой смахивали пот.
Дядя Мэй, официальный глава клана Чань, ехал позади палантина в коляске, запряженной парой прекрасных гнедых коней - не улучшенных скоростных, что поставляли для почтовых конюшен, но очень хороших. Мэй украдкой поглядывала на них, раздвинув задние шторки на своем палантине - все равно делать было совершенно нечего. Лошади явно скучали.
От волнения Мэй не чувствовала жары, ее даже слегка знобило. Успокаивали только кинжалы: привычные ножны она пристегнула втайне от служанок и снимать не собиралась даже за все сокровища императорского дворца. Пить не хотелось совершенно, хотя она почти ничего не пила с утра и совсем ничего не ела. Зато ужасно захотелось в туалет, но она мужественно терпела.
"Я боевой алхимик в конце концов, - сказала она себе. - Нарисую печать румянами и сооружу тут прямо внутри ночной горшок… вот хоть из этих украшений. Никто и не заметит. И результат тоже куда-нибудь трансмутирую".
Эта мысль почти ее развеселила, но развлекаться ей до дворца не хватило: переход, вроде бы недлинный, занял несколько часов: кортеж и так двигался медленно, а так еще постоянно подбегали люди, чтобы прикоснуться к повозкам, лошадям или деталям украшений: это якобы давало удачу. Отгонять их было нельзя, вот ход и замедлялся для каждого бродяжки.
Процессия с платьем подошла к Дому Тысячи Змей с утра, однако сборы и переодевание в невестино платье заняли почти до обеда. Процессия с Мэй выступила из особняка уже в самую жару, а когда они наконец размеренным шагом пересекли дворцовую площадь и приблизились к главным воротам (ворота Сто Желаний), тени удлиннились и солнце клонилось к горизонту - наступал вечер.
Палантин торжественно внесли через главные ворота, трижды опустив на землю перед ними; все это время сопровождающие пели заунывный старинный гимн с такими архаическими словами, что Мэй понимала бы только каждое третье слово, если бы не знала его наизусть. От всего этого у нее сильно заболела голова. Ну и другие нужды тоже подступали: если бы она не знала, что сейчас выходить, она бы вернулась к идее с трансфигурацией ночного горшка.
Возле ворот процессию должны были встречать: разумеется, не сам император, а его представители. Тут Мэй предстояло изящно появиться из палантина, что очень сложно сделать, потому что еще нужно было опустить на лицо красную вуаль, расшитую фениксами, с ее головного убора.
Двое встречающих откинули полотнища, и Мэй начала готовить себя к неизбежному.
И тут, даже сквозь красную муть, она заметила, что за спинами служителей-евнухов маячили две знакомые фигуры - светловолосые, и одетые совсем иначе, чем прочие синцы!
Альфонс и Эдвард!
Сквозь вуаль они представлялись туманными желтоволосыми фигурами, но Мэй показалось, что Альфонса она бы узнала всегда. Может быть, потому, что он попросту был выше.
И внезапно часть тяжести словно по волшебству покинула ее сердце. Она вспомнила, что он же еще останется во дворце вместе со своими химерами; останется надолго, может быть, на пару месяцев, и она сможет видеться с ним! И даже если он уедет - это ведь не навсегда? Он же сможет приехать еще?
Да и просто до чего было приятно увидеть его здесь, спустя всего сутки после того, как она заснула рядом с ним!
Не думая, Мэй протянула вперед руку. Потная ладонь евнуха, которая приняла ее запястье, немного вернула принцессу (или уже императрицу? Она толком не знала, когда же церемония считается завершенной) с небес на землю. Но все равно! День как-то сразу стал лучше.
Воздух за пределами палантина был чуть прохладней, и она с радостью вздохнула. Подумала - еще час или полтора, и можно будет скинуть наконец наряд, сесть посидеть в саду в ее комнате, обнять Сяомэй, зарывшись руками в ее жесткий мех… Ее комната останется за ней и ничего толком не изменится.
Машинально заранее расслабившись, она ощутила потоки ки, пронизавшие небольшую группку церемониальных служащих Очарованного Дворца - а заодно и туманное разноцветное море жизненной энергии, что представляла собой толпа, оставшаяся на дальнем конце площади, за ограждением.
Почти вся… кроме кого-то, кто стоял в районе подготовленного для принятия даров помоста (того самого, что разбил вчера самолет и который, Мэй уже знала, спешно починили за ночь и заново украсили). И его жизненная энергия светилась холодным, льдисто-синим. Очень знакомый цвет. Почти как…
- Ал! - крикнула она по-аместрийски. - Опасность! Он будет стрелять!
И в самом деле: раздался выстрел.
Из записок Мэй
Сегодня прошли последние соревнования "турнира принцесс". Я победила в каллиграфии и потому имела возможность выбрать следующее соревнование. Я выбрала бой, конечно.
Конечно, победила: они-то росли в задних покоях дворцов, а я - по горным деревням. Никогда они не пробовали своих навыков в реальном бою.
Теперь и мой удел - задние покои.
Нужно бы написать об этом Алу, но уже много месяцев до меня не доходят его письма. Все эти недели льет, как из ведра.
Декабрь 1920 г.
* * *