- Сливаются в одно и дарят вечер, прекрасный после суетного дня, и утро, что лучом пронзая тьму, приносит новый день…
- И новую Луну. Романтик ты, а я грубее много. Ты странным образом меня пленил и к откровенности склоняешь, я скажу, пусть будет то минута помраченья, и пожалею утром я о ней, но будь что будет…
- Что ж, смелей.
- Ты нравишься мне, да, я не была бы против, твоею стать, но… разум не дает. Им я понимаю, что глупо и мечтать о том. Мы говорим на разных языках и в том отличье главное, поверь, оно и ставит между нами дверь, что не открыть ни сладкими речами, ни поцелуем, ни чем другим. Мы разные с тобой и нам не стать единым. Миг наважденья схлынет, и опять начнем друг друга мы терзать.
- Не так. Терзаешь ты сама себя и оправданий массу найдешь легко любой беде, поступку и желанью. Твои стремления понять и объяснить любое мановенье ветра, души порыв и бег времен и лиц, достойно восхваленья, но и упрека тоже. Есть на свете то, что невозможно к четкому определенью. Его не выразят слова, лишь оттенят и то недолго, нечетко, смазывая цвет. Есть вещи, что уму и даже сердцу не подвластны и ими ведает душа, она одна… она одна…
И словно пух, коснулся ее губ, потом чела и щек. И нежно улыбнулся:
- Ты смотришь, словно, видишь в первый раз.
- Такого, да. Но все равно не верю.
- Так проще, вот и весь ответ. Тебе довольно причинили боли и, сбегая от нее, от новых бед защиту обретая, себя лишь отвергаешь не стремясь влюбится вновь. В броню одела сердце, душу закалила и потеряла то, что было бы любому мило, единственно желанно, нужно вечно. Позволь, я попытаюсь объяснить, и, может быть, хоть струнку разбудить, одну, заветную, что тебе поможет вернуться в робость первых дней, когда неведомы еще душе все смуты дней, что вереницей хороводят и множат в круговерти лет лишь счет потерь, обид и лжи. Ты потеряла, то зачем мы все кружим в них - любовь. И сколько не беги ты от нее, она не миг, не приведение - она везде. В тебе, во мне, в тирроне, и Луне. Весь мир она, и стоит посмотреть глазами любящими, и любя, и ты поймешь - то не слова. Прекрасных красок яркий свет, Луны печаль, и синь морей не для себя они живут, не от беды, обид бегут, не злятся потому, что страшно им. Они поют из часа в час из цикла в цикл, затем лишь только, чтобы мир постиг, насколько влюблены они, в его многообразие, и все-таки, ценны и невозможны без него, как он без них.
- Как глубоко постиг ты тайны мирозданья. Красиво говоришь. Но, воспевая мир любви, не забывай воспеть и мир потерь.
- Их нет. Ничто не канет незаметно и просто так, от ярости иль зла, они ведь тоже, проявление добра. Все в этом мире гармонично. И мир прекрасен в бедах и добре лишь тем, что есть. Другое важно, какими красками раскрасишь ты его. Ведь, будет серым он от пыли недоверья. Мрачным от черных красок ненависти, лжи. Белым в свете умиленья, и красочным в любви. Но он один и неделим. Не он творит нас - мы творим.
- А если нет? А если все не так, и ты неправ, иллюзией раскрашивая мрак, себя ты губишь, и других зовешь?
- Мне грустно слышать нотки огорченья, что в голосе твоем живут. Я ощущаю, как твоей души смятенье тебя тревожит, растерялась ты, как путешественник на перекрестке. Два пути и больше нет? Один печален, полон бед в нем страх и боль рука к руке ведут тебя по краю униженья. В нем одиночество и тишина, что быть сама с собой обречена - тобой. Его ты избрала, как меньшее из зол. Но он тебе понятен. Второй отвергнут - страшен он тебе. В нем важно откровенье и сердце не закроешь в бронь, ожесточение рождает боль, а злость там не живет, и вот - прикрыться нечем, и остается лишь идти навстречу вере и ее хранить в пути, лелеять радость, греться у костра надежды и тепла друзей, любить, пусть нелюбима ты в ответ, любить не потому и не затем, а просто так - душою всей.
- Что ж тогда - любовь? Мне интересно, как она тебе, что в мире том, что ты избрал - как наважденье, боль иль ценный приз. А может быть физический каприз, слиянье тел - и все определенье?
- Любовь? - эльф тихо рассмеялся и нежно девушки лица касался и, словно, грезил на яву, зовя ее в свою страну. - Любовь, когда нет мыслей и сомнений, когда не знаешь ты кто он, кто ты, где ты, где он. Не представляешь себя врозь, с тем, что стало вдруг одним и неделимым, и мертво по отдельности, и живо лишь вдвоем.
- А если предают?
- Любить в неверии? Напрасный труд. Любовь лежит на плоскости иной, что категории пошлейших объяснений, что ветошь и труха, она - цветенье. Любовь вокруг - она весь мир, что множит и объединяет, ломает, строит вновь, сродняет, два разных в целое сплавляя без препон. Соединяет небо с морем, земли, страны, миры; прошедшие, грядущие века. Без страха, без упрека, без вздохов лишних, суеты ненужной - она лишь дух питает наш и безраздельно правит миром, где души лишь живут, и им неведом страх обжечься лепестком огня-любви. И без нее мертвы они, любые красочные перлы, цветенье фраз - пусты и серы краски дня. Слова, дела бессодержательны и неприглядны, и жизнь сама, что сон, а ты больной и в летаргии. Не может обмануть любовь. Кто истинно влюблен, тому не страшны предательство и ложь, они неведомы ему и потому не нужны опасенья, и не страшны, по сути и определению. Ведь любит он не за любовь в ответ, а потому, что иначе не может, и счастлив малостью одной, себя терять в глазах любимой и пить ее дыханье - тем дыша, и делать шаг, не за себя радея, - он наклонился ниже, молвил чуть дыша. - Соединяться нужно лишь в любви. Соединяться не инстинктом, но веленьем сердца, стремиться к близости не тела, но души, и так себя терять, рассудку вопреки, приобретая большее во сто крат - ее, любимую, единственно желая сохранить нетронутой, нетленной. Соединяясь, растворятся без остатка, себя теряя в радости ее, не брать, но дать, до атома, до ощущения себя, любимой подарив не за награду или воздаянье, за то что есть она… И в том уже награда нам дана. Любить, любуясь даже недостатком. Любить не гладкий образ, не красоту лица иль правильность речей, любить душой лишь душу понимая, и принимая полностью такой, как есть.
Не объяснить мне суть любви, ее понять сама должна ты. Поверить, сбросив груз тех бед, что желчью сердце отравляя, в неверии погубят любой всход добра и радости, убьют последний луч надежды на истинность добра - тепла, любви и пониманья, отравит суть саму - тебя.
- `Все, что вам надо - это любовь'. Биттлз, - прошептала Яна.
- Да, любому существу нужна любовь, ее тепло, ее дыханье. Иначе пусто все, уныло, и в жизни смысла нет, и стимула для шага, и цели мимолетны, и зыбки, и правит разумом лишь холод отчужденья, в котором тонет каждый на свою беду, не осознавая ни зачем, ни почему.
- Ты счастлив, это понимая, а я иду другим путем. Прости, но мы друг друга не поймем.
- Но я посеял зернышки сомненья и дай им срок, взойдут они. И ты сама решишь, куда идти и с кем остаться.
- Точно не с тобой.
- А где уверенность, что в голосе твоем всегда присутствовала? Запоздала?
- Я столько нового узнала, что в пору мне в писатели идти и вылить на бумагу сей сонет.
- И выльешь, у меня сомнений нет. Сейчас же спи, я буду сон твой охранят и греть в объятьях… если не прогонишь.
- Ты, правда, теплый, - обняла его, и на груди устроилась, вздохнула. - Мне очень жаль, что скоро будет день…
- И то, что было ночью, ты забудешь?
- А что же было - разговор? А! - рукой разочарованно махнула. - Не знаю, честно говорю, но верить не спешила, не спешу. Всегда легко любви отдаться…
- Но лучше все ж сопротивляться?
- Тебе смешно, а мне хватает бед, и если с кем меня и обвенчали, так это с грустью и печалью. Ты извини, пожалуйста, меня.
- Пустое.
- Наверняка, опять я стану вас, мой милый эльф, третировать и обижать. Но постараюсь сдержаннее быть и вас для вашей Феи сохранить…
- Забудь. Эстарну тоже. Все пусто, помни - только мы…
- И Аля.
- Вряд ли.
- Поясни.
- Поспишь и объясню.
- Ох, вредный ты, - вздохнула пригреваясь. Как хорошо с ним, безмятежно.
- Прилежный ученик… Но, хватит, спи. Скоро первые лучи окрасят небо в светлые тона, разрывая мрак и холод глухой ночи, и канут в никуда все беды. Ни горечи обид, ни тени от печали уж не останется тогда. Уйдет, умчится ночь, а с ней, и прошлое пускай уходит прочь….
Яна лукаво улыбнулась, чувствуя под своей щекой тепло гладкой кожи. Конечно бред, подумать только - влюбиться в эльфа, и эльф в тебя влюблен!… Но почему бы нет? Может она себе позволить, как слабая женщина, минутку безрассудства? Или час, а лучше день, нет - век. И так приятны речи Авилорна, и кожа у него, как атлас манит, и так целуется, что не удержишь поцелуй в ответ. Она потянулась губами и почувствовала скользкую прохладу кожи и какой-то странный запах, то ли рыбы, то ли водорослей, тины - эльф так не пах.
Яна приоткрыла глаза и увидела довольную морду тиррона. Он взвизгнул и лизнул хозяйку в нос.
- Тьфу! - сплюнула, отпрянув. Огляделась: Авилорн стоял у фонтанчика и наполнял фляжку водой. Лицо невозмутимое, взгляд спокоен и отстранен.
Ей все приснилось? Похоже.
Авилорн, поющий ей так сладко серенады о любви и губ его касанье, и ожиданье? Приснится же такое, правда! Как она, вообще, могла вообразить подобное наяву? Нет, в ад скорей, за Алькой, а потом лечиться вместе, дома! В кругу знакомых и друзей, известных и понятных, предсказуемых и приземленных ниже некуда, но тем и славных.
Подумать только, она поцеловала рептилию! До чего ее довели! А тиррон и рад - давай скакать, изображая кузнечика на центнер весу, поднимать песчаную бурю.
Сурикова встала и пошла к воде, чтоб умыться. Потом пересмотрела вещи - не забыли ли, не потеряли чего, и уставилась на подошедшего Авилорна:
- Идем?
- Ты отдохнула? - спросил, пристегивая фляжку к поясу.
- Скажу, нет, останемся, устроим пикник, с шашлыком из рептилий и ламбадой в честь восходящего солнца?
- Можем задержаться, - вздохнул парень. - Проводника до сих пор нет.
- Что за проводник?
- Не знаю. Должен был присоединиться по дороге к границе. А граница уже. За пролеском на том берегу.
Яна покосилась на рептилию. Тиррон опять заплясал, неуклюже подпрыгивая на месте и поднимая лапами песок:
- О, нет! Только не говори мне, что проводник это он. Плохая идея.
- Наоборот. Я б лучше с ним пошел.
- На что намекаешь? - прищурилась недовольно.
- На проводника. Не на тебя, - успокоил. - А малышу пора домой.
- Действительно, куда мамаша смотрит?
И смолкла, услышав приближающийся шум. Жуткий, многообещающий - кто-то с треском валил деревья, прокладывая себе беговую дорожку.
- Не пора отползать? - спросила Яна у эльфа, вжав голову в плечи.
- Похоже, мама пришла за малышом.
- Ага? Мне радоваться или бежать?
Земля дрогнула, дав примерно 2–3 балла по шкале Рихтера. Прибрежные кусты и деревья раздвинулись, и на песок легла гигантская голова с перепончатыми складками за ушами. Два глаза с вертикальными зрачками, в которых Яна смогла рассмотреть себя в полный рост, уставились на нее и эльфа.
- Мама!! - низким басом грянула девушка, свалившись, и принялась отползать, пятясь подальше от исполинского существа с типично драконьей наружностью.
- Ма-аа-хм! - подтвердило чудовище, обдав ее горячим дыханьем.
Тиррон взвизгнул, прошел языком Яне от груди до макушки и косолапо подпрыгивая, помчался к морде, весело визжа. Чудище издало утробное урчание, похожее на бурчание вулканических пород, готовых к выходу. А потом, приподняло морду и издало рык, раскрыв `зонтики' за ушами. Яну размазало по песку. Волосы встали дыбом, а лицо превратилось в маску ужаса.
- Мама недовольна поведением сына, - спокойно прокомментировал сольное выступление тиррона - старшего Авилорн.
- Угу, - буркнула Яна, с трудом поднимаясь. - На бис будет?
Самка схватила детеныша зубами и повторила маневры в ускоренном темпе и обратном направлении. Земля пару раз содрогнулась, потом раздался хлопок, словно взорвали пару ящиков с петардами, и наступила тишина, с которой Яна свыкалась с трудом - не верилось, что опять что-нибудь не взвизгнет, не рыкнет, не проорет пару тактов в стиле взбесившихся металлистов. Еще труднее было поверить, что расставание с тирроном произошло и разрыв отношений окончателен. Ей казалось, что эта настырная рептилия ее карма на веки веков, и она даже начала привыкать к тиррону как неизменному интерьеру, неотъемлемой части окружающей среды.
- Грустно, - заметила, отряхивая песок с одежды. Взяла сумку, закинула на плечо. - Пошли?
- Поплыли, - уточнил Авилорн, шагнув к воде.
- Опять потом сохнуть, - проворчала девушка, следуя за ним.
- На границе обсохнешь мгновенно.
- Жарко?
- Да, - поплыл. Яна, вздохнув, нырнула за ним и сообщила по дороге. - Опять вещи мокрые. Вэрн убьет меня за книгу.
- Нет. Я давно тебе говорю, оставь их.
- Не могу. Как подниматься будем без веревки? А вода…
- Фляжка при мне.
- А морока, а сухофрукты? А книга заклинаний? Нет, ты что? Все пригодится, оставить всегда успеем… Кстати, вернее некстати, извини, за то что я была немного несдержанна, но… - Яна выбралась на берег и стряхнула лишнюю воду с одежды. - Видишь ли, это от неожиданностей. Меня чуть-чуть заносило, да, но если ты будешь говорить, что нас ждет впереди, я подготовлюсь, морально, и смогу держать себя в руках.
- Хорошо, - эльф спрятал улыбку. - Впереди нас ждет граница.
- Нет, - качнула пальчиком перед его носом девушка. - Подробно. Можно пошагово.
- Пролесок.
- Угу, - Яна оглядела стволы деревьев, кусты. - Обычные?
Эльф кивнул, подтверждая, но та сомневалась:
- Они не ходят, не взлетают?
- Нет.
- Говорят?
Авилорн пожал плечами:
- Любое растение, любое дерево разговаривает.
- Вслух?
- Не всегда.
- А эти?
- Не могу сказать.
- Хорошо, что еще нас ждет? Животные, какие? Нормальные, понятно, для вас.
- Я здесь не был.
- Ага? А граница далеко?
- Нет.
- Скоро?
- Да.
- День пути, два?
- Пролесок пройти.
- Это я поняла. Уточняю, сколько по времени займет путь. Пол суток?
- Не-ет…
- Пару часов?
- Пожалуй. А то и меньше.
- А-а, - успокоилась девушка. - Хоть что-то прояснилось. Пошли.
Лес, как лес, деревья, как деревья. Одно не так - они устрашающе скрипели, словно их гнул и раскачивал шквалистый ветер, но при этом не было и дуновения ветерка. Яна настороженно косилась на корявые стволы, ожидая, что они сейчас начнут разговаривать, размахивать ветками, и дождалась.
- Н-дя-у, ну-у и пар-рочка, - проскрипело протяжно-ехидное со стороны деревьев справа.
Авилорн остановился и, судя по лицу, насторожился, а если судить по глазам - то вовсе расстроился.
- Ах, ах, ах, эльф и д-зевчонкаа. А ножки у нее как у косиножки…
Яна озадаченно посмотрела на свои ноги: прямые, ровные, и никакие не кривые!
- …а глазки как…
- У ежа салазки! - оборвала ехидну Сурикова. - Ты кто? А ну-ка покажись, мы сейчас твои ножки обсудим.
Авилорн вздохнул, с легкой укоризной покосившись на жену.
- Никаких манер, фыр-р! - заворчало опять справа.
Яна сколько не смотрела в ту сторону, откуда раздавался голос, никого не видела: деревья, кусты, листва.
- Это Дзамуранчахтачантра, - тихо сказал Авилорн. У девушки лицо вытянулось:
- Порезвились родители, имечко дав. Не каждый выговорит.
- И не каждый ее характер перенесет, - поджал губы эльф. - Повезло нам.
И стало ясно, что наоборот - очень не повезло. Только в чем?
- Отвра-атный остроу-ух! - прошипело злобно из кустов.
- А ну, объявись! - приказала Яна.
- Ты покомандуй еш-ще! - прошипело в ответ. - Слепыш-шш человеческий.
- Ладно, я не гордая, сама в гости приду, - заявила Яна и начала красться к кусту орешника, из которого, как ей казалось, и слышится голос. Авилорн сложив руки на груди, со скучающим видом принялся наблюдать.
- Чухчучандра? - позвала Яна, заглядывая под куст.
- Фыр-р!
- Дзыньфуфутра?
- Ща-ас, резцом по сонной! - раздалось недовольное шипение над головой. Яна выпрямилась, озабоченно хмурясь: никого.
- Ты Галлюциноген! - осенило девушку.
- Шш-ама-а такая! Я Дзамуранчахтачантра! - раздалось гордое.
- Ну, я и говорю: без тачантры не раздрамуришь.
- Глупый человечеш-шка! - перед носом Яны появился пушистый оранжево-коричневый хвост с белой кисточкой на конце. Она проследила взглядом и увидела шикарной окраски пантеру, вальяжно развалившуюся на толстом суку дерева. Зеленые глаза кошки блестели неласково. Она зевнула, выказав ряды острых клыков и тряхнула мордой:
- Шш-его сс-мотришш?
- Любуюсь, - заверила девушка.
Пантера лениво спрыгнула с ветки и, обойдя вокруг Яны, обнюхала ее:
- Ничего пахнешш.
- Мерси. Я стараюсь. А вы кошка, да?
- Шшего?! - возмутилась Дзамуранчахтачантра. Крутанулась вокруг собственного хвоста и превратилась в стройную гибкую женщину с кошачьим чертами лица. - Я - женщина в самом расцвете! - заявила надменно, гордо вскинув подбородок. И презрительно передернула плечами. - Это ты кошка, а я - элита!
- А-а, - хохотнула Яна, и посмотрела на Авилорна. - Она кто такая? Хозяйка здешних болот и пиявок?
- Наш проводник.
- Кто-о?!
- Н-дя-у, - заверила женщина.
- А без нее никак?
- Приказ Геустиса.
- Это еще кто? Тигро-существо? Еще один проводник?
- Главный маг и смотритель Гаронии.
- Я счастлива, - уныло протянула Яна.
- Я `рад' не меньше, - заверил ее Авилорн.
- Долго вас ждать? - прошипела женщина, и, вновь, обернувшись пантерой, потрусила вперед. - Делать мне большше нечего, как двух глупцов тащ-шшить через границу!
- И дальше, - напомнил Авилорн.
- Щас-с! - фыркнула она. - Своих дел хватает.
- Похоже, нас ждут - не дождутся. Не нравится мне все это, - прошептала Яна. Авилорн взял ее за руку, успокаивая, и повел за пантерой.
- Хочешь, вернемся?
- Нет. Мне нужно забрать Альбину, возвратиться домой. А тебе получить освобождение от меня. Выбора нет. Идем.
- Выбор всегда есть.
- Ах, как тр-рогательно-у, - мурлыкнула Дзамуранчахтачантра. - Меньше работайте языкоум, больше ногами.
Яна хотела ей ответить, но промолчала, сама не понимая почему. А, вскоре, и не знала, что говорить. Они вышли из леса на открытое пространство, и Яна почувствовала, как затрепыхалось сердце в предчувствие встречи с адом и его производными. Вот он - рукой подать. Девушка дрогнула и поежилась: на всем обозримом просторе не было ни души, ни птички, ни растения. Выгоревшая прерия. Оранжево-красная земля, присыпанная пеплом и разбавленная островками сгоревшей травы и очень, очень далеко, в серо-розоватой дымке виднелся силуэт горы, что скрывала свою верхушку в темных тучах.
- Что это?