Андрей остановился. Даже не из любопытства, а машинально. Днем в такой ситуации он всегда дожидался того, кто входил. Чтобы поздороваться. Чтобы не думали, что он кого-то избегает.
Дверь распахнулась, и в подъезд вместе с клубами морозного воздуха ворвался молодой человек в кожаной куртке, в шапке похожей на летный шлем и с портфелем в руке. Что-то не помнил Андрей такого соседа. Однако, что с того? Соседи имеют обыкновение меняться. К тому же молодой человек Андрея явно узнал и обрадованно помахал свободной рукой:
– Андрей Николаевич, вы еще здесь! Как это замечательно!
– Здрасьте, – слегка обескураженно отозвался Андрей.
– С наступающим вас, – сказал молодой человек.
– Спасибо, вас также, – сказал Андрей и, отвернувшись, шагнул на следующую ступеньку, но голос снизу остановил его:
– Подождите минутку. Не спешите. У меня для вас кое-что есть.
Незнакомец быстро поднялся к Андрею и, остановившись на ступеньку ниже, открыл свой портфель, достал из него какой-то сверток и протянул Андрею.
– Что это? – удивился тот, непроизвольно протянув к свертку руку, но тут же отдернул ее.
– Берите, берите, это ваше.
Андрей пожал плечами, не зная как вести себя с этим странным человеком. Говорят, общаясь с психом, нужно во всем соглашаться. А вдруг в свертке… Он не успел додумать, что же такого ужасного может там быть. Молодой человек сам нетерпеливо порвал бумагу, достал из свертка и подал Андрею его содержимое.
Это была игрушка – машинка из черного карболита. Был когда-то такой очень популярный у нас вид пластмассы. Эта машинка показалась Андрею знакомой, и он взял ее.
– Лучше поздно, чем никогда, правда ведь? – почти просительно произнес незнакомец.
И тут Андрея словно током ударило. Ведь это ТА САМАЯ МАШИНКА. Та самая, о которой он так мечтал, когда ему было восемь. Такая машинка была у его одноклассника Вадика, и Андрей бешено завидовал ему. Они дружили, но с того Дня рождения, на который родители Вадика подарили ему машинку, дружба сошла на нет: Андрей не мог больше приходить к Вадику в гости, не мог видеть эту машинку, раз она не его!
Ему так хотелось, так хотелось такую же! Эта машинка захватила все его воображение, она стала его вожделенной мечтой, стала его проклятием… До Нового года тогда оставалось всего два месяца, Андрей точно знал, какой он хочет подарок, и недвусмысленно намекнул об этом маме и бабушке. А потом стал ждать.
Но они подарили ему велосипед. Хороший велосипед. Просто отличный. Но это было совсем, совсем не то. Он сделал вид, что рад подарку, но потом, запершись в ванной и, открыв воду, чтобы не услышали, он пятнадцать минут рыдал взахлеб. Умылся, вытерся, и никто ничего не заметил.
Больше никогда в жизни он ничего не хотел так сильно. Возможно, как раз потому, что боялся снова испытать такое же разочарование. Он никому и никогда не рассказывал обо всем этом, да и сам сумел забыть почти совсем.
– Кто вы? – почему-то шепотом спросил он незнакомца.
– Я – Дед Мороз, – откликнулся тот.
– Бросьте молоть… – начал Андрей, но осекся, видя, что у молодого человека с неимоверной скоростью растет курчавая седая борода.
– Я не в экипировке, – пояснил тот. – Я только к детям прихожу во всем параде.
Борода дошла до пояса и тут же стала втягиваться обратно.
– Почему сейчас? – упавшим голосом спросил Андрей, моментально поверив.
– Не успеваю, – развел руками молодой Дед Мороз. Его румяные щеки вновь были идеально гладкими без малейших признаков растительности. – Знаете, сколько вас, а я один. Нет, я не оправдываюсь, нехорошо, конечно, получилось, но, поверьте, не все зависит от меня. Многим людям, кстати, настоящий Дед Мороз вообще не дарил ничего и никогда, потому что они ничего и никогда не хотели по-настоящему. А вам вот подарил. С опозданием, но подарил. И от вас зависит, как к этому отнестись: обижаться, что поздно или радоваться, что это все-таки случилось.
– Можно я пойду? – тупо попросил Андрей.
– Конечно, конечно, – согласился молодой Дед Мороз. – На вас лица нет. Вам отдохнуть надо. Осмыслить. До свидания.
Он быстро сбежал вниз по ступенькам и исчез в дверях.
Андрей поднялся на свой этаж, осторожно, чтобы никого не разбудить, открыл дверь ключом. Нелюбимый пес – пудель Азор – начал было прыгать вокруг, но Андрей, шикнув, осадил его. Разделся, разулся и прошел на кухню.
Включил чайник. Затем поставил черную карболитовую машинку на стол и, сев напротив, стал внимательно ее разглядывать. Воспоминания то душили его комком в горле, то слезами выкатывались из глаз. А в какой-то момент он сумел, совсем не на долго, на какую-то долю секунды почувствовать себя тем пацаном, которым когда-то был, успел обрадоваться и даже засмеяться… Но это наваждение тут же растаяло.
Вода в чайнике закипела. Андрей заварил в чашке жасминовый чай, затем снова уселся на то же место. Закрыл глаза. И тихо, но отчетливо сказал сам себе, сделав ударение на втором слове:
– Я буду хотеть.
Сильные, по-моему, рассказы. Но хватит их. Поехали дальше.
Голубой писец
На "Белом пятне" случилось и еще одно памятное событие. Когда мы с Танькой только въехали в гостиницу, мы обнаружили, что в одной из комнат уже стусовались наши люди. Среди них был и какой-то новый персонаж – особь мужского пола лет тридцати, в очках. Стоило нам сесть за стол, как этот тип, оказавшийся в дым пьяным, заявил, указывая на Таньку:
– А это, что за блядь? Нам тут бляди не нужны.
Мы переглянулись с N, встали, взяли этого архаровца под руки и выкинули из комнаты. При этом, когда он ударился о стенку коридора, у него слетели и разбились очки. Как ни странно, продолжения не последовало, похоже, бедняга не совсем понял, что, собственно, произошло, и отправился в свою комнату.
… На следующий день мы сидели в своей комнате и пили с Танькой чай (действительно чай!), как вдруг к нам влетел N. Присел перед нашим столиком и, мелко трясясь, принялся хихикать.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Да уж случилось! – со значением ответил он и вновь захихикал. Прохихикавшись, уже спокойнее добавил: – Я подвергся сексуальным домогательствам и еле избежал продолжения.
Мы, конечно, обомлели, и он поведал нам следующее.
Пару часов назад к нему в коридоре подошел тот самый тип, которого мы вчера выкинули из комнаты. Судя по тому, что он вновь был в очках, он предусмотрительно привез с собой запасные. Вчерашний эпизод из его памяти явно выветрился.
– Вы – N? – спросил он
Тот отрицать этого факта не стал.
– Насколько я знаю, – продолжил тип, – вы – большой почитатель творчества Владислава Крапивина?
– Почитателем я бы себя не назвал, но мне нравятся многие его книги… – отозвался N.
– В таком случае, нам есть, о чем поговорить! – вскричал очкарик. – Меня зовут Миша! Пойдемте ко мне в комнату!
– Мы можем и здесь поговорить, – предложил N.
– В комнате будет лучше, – розовея, сказал Миша загадочно.
– Ну, пойдемте, – предчувствуя неладное, все же согласился не в меру любопытный, как и положено хорошему писателю, N.
Комната оказалась роскошным "люксом", какой нам тогда и не снился. N, который почему-то сразу почувствовал себя неловко, сел в кресло, Миша устроился на диванчике.
Случилась пауза.
– Дело в том, – нарушил ее Миша, – что я – воспитанник отряда Крапивина "Каравелла".
– Да вы что? Очень интересно! – отозвался N с деланным воодушевлением.
Тишина.
– Да-да! – воскликнул Миша. – Может, кстати, выпьем чего-нибудь?
– Я бы не отказался, – уже искренне оживился N.
– Одну минуту! – Миша поспешно вскочил с диванчика, подлетел к телефону и набрал номер горничной. – Это вас из номера такого-то беспокоят, – сказал он, – пожалуйста, принесите нам литровую бутылку "Абсолюта", нарезанный лимончик, еще какие-нибудь фрукты, мясное ассорти и две чашечки кофе.
Он сел.
"Абсолют", "какие-нибудь фрукты"… N вдруг почувствовал себя девицей на съеме.
– Так вот, – вновь нарушил паузу Миша, – я должен вам сообщить одну интересную деталь…
Тут в комнату постучали, и вошла горничная с подносом, на котором было все, что заказал Миша, кроме кофе.
– Кофе готовится, – сообщила она, – я принесу его чуть позже.
Выпили водки. Закусили лимончиком.
– И какую же деталь вы хотели мне сообщить? – полюбопытствовал N, хотя ему и было как-то не по себе.
– Давайте-ка еще по одной, – предложил Миша, и стало ясно, что не по себе и ему.
Выпили.
– Деталь… – сказал Миша. – Деталь состоит в том, что Владислав Крапивин… гм-гм… как бы это сказать… э-э-э… голубой песец русской литературы.
– Кто, кто? – не поверил своим ушам N.
– Голубой писец, – твердо повторил Миша. Непонятно было только, говорит он "пИсец" или "пЕсец". У N пересохло в горле. Ежели голубой пЕсец, то выходит, что очень редкий и ценный зверь… А если пИсец, то…
Попка N, по его искреннему признанию, почувствовала себя неуютно. Он молча разлил водку в рюмки, и они, испытующе глядя друг на друга, выпили, окутанные зловещей тишиной. Тут в комнату вновь вошла горничная.
– Вот и кофе, – сказала она, – только, к сожалению, чайная ложечка у меня одна. Поискать вторую, или вы одной воспользуетесь?
И тут, уже пьяненький, N решил расставить все точки над "i".
– Ничего-ничего, – ответил он горничной, глядя не на нее, а в глаза Мише, – нам, сторонникам нестандартных ориентаций, не впервой пользоваться одной ложечкой на двоих…
Женщина попятилась. На пороге, понизив голос, спросила:
– Ребята, может вас снаружи закрыть?
Испугавшись того, что все, собственно, уже сказано и обратной дороги не будет, N выдохнул:
– Не надо!
Горничная исчезла. Поклонники Крапивина молчали. Внезапно, красный, как знамя революции, Миша вскочил:
– Это форменный беспорядок! – заявил он. – Вторая ложечка необходима! – с этими словами он бросился вон из комнаты.
N расслабился. Выпил рюмашку, закусил кусочком лимона. Посидел так еще несколько минут и вдруг подумал: "А ведь трахнут. Допьюсь и не замечу!" Перепугавшись, он опрометью выскочил из пустой комнаты и прибежал к нам.
Мы долго ржали над этой его историей, а затем он сказал нескольким бедным фэнам, что в комнате такой-то сидит некто Миша с огромной бутылкой водки, и ждет кого-нибудь, кто развеет ему скуку. Фэны ринулись туда.
Ночью я видел Мишу пьяным до невменяемости. Он шел за коренастым бородатым Леней Кудрявцевым, делая хватательные движения руками. Леня, опасливо оглядываясь, соблюдал дистанцию.
Утром ученик голубого писца выписался из гостиницы, и больше его никто не видел. Видать отбыл на свою звероферму.
Справедливости ради надо сказать, что с ориентацией у Владислава Крапивина все в полнейшем порядке, и если отморозок Миша действительно на что-то намекал, и это не плод серегиной неуемной фантазии, то он однозначно врал.
"Такая корова нужна самому…"
Как-то летним вечером я пришел к неженатому тогда еще Косте Попову, и мы с ним немного выпили. Потом ещё. И ещё… И так мы пили несколько часов. Разомлев, я завел с ним житейский разговор:
– Костя, ты же классный парень: умный, красивый, все у тебя есть. Что ж ты такой одинокий?..
– Да, я одинокий, – сокрушенно согласился со мной Костя.
– Слушай, – предложил я, – а давай, я тебя с кем-нибудь познакомлю. С какой-нибудь классной девчонкой.
– Давай, – обрадовался Костя.
Я открыл свою записную книжку и стал вслух читать фамилии знакомых девушек, сопровождая чтение комментариями. Дошел до фамилии "Поцелуева".
– Стоп! – выкрикнул Костя. – Классная фамилия. Я согласен.
Мы собрались и пошли к Инне Поцелуевой, девятнадцатилетней девушке, с которой я был едва знаком. Времени было часа три ночи. По дороге мы прикупили сухого вина. Бутылок пять.
Приперлись к Инне и позвонили.
– Кто там?! – спросила она через дверь своим низким хрипловатым голосом.
– Это Юлий, – ответил я.
– Юлий, ты что, очумел?! – пробасила она. – Ты знаешь, который час?!
– Знаю, – признался я. – Но у меня уважительная причина. Я привел к тебе мужчину по имени Константин. Я хочу, чтобы вы познакомились, а в последствии – поженились.
Заинтригованная Инна открыла. Дома она была одна, заспанная и злая. Скептически осмотрела Костю. Тот смущенно улыбался.
– Ну ладно, проходите, – махнула она рукой.
Мы стали пить втроем, а я, как заправский сват, стал рассказывать Инне, какой Костя славный малый, припоминая наши студенческие годы. И длилось это часа два. Потом еще часа два я рассказывал Косте, какая славная дивчина Инна, опираясь единственно на визуальный ряд.
Костя захотел в туалет и вышел. А я вдруг заявил:
– Слушай Инна, я вот про тебя Косте рассказываю, а сам думаю: зачем я его привел? Раз ты такая классная, я лучше сам на тебе женюсь, а?
– Ты это серьезно?
– Конечно.
– Когда?
– Да сейчас. Мне только переодеться надо. И как раз загс откроется.
И мы пошли ко мне.
Костя потом рассказывал, что он просто осатанел, когда вышел из сортира и обнаружил, что он в доме один да к тому же еще и заперт снаружи. Повозмущавшись, но не найдя сочувствия, он лег спать.
А мы с Инной пришли ко мне, я переоделся, и мы двинули в загс. По дороге мы обсуждали различные аспекты назревшей ситуации. Например, мы однозначно решили, что трахаться до свадьбы не будем. Она знала кое-что о моих похождениях, я – об ее, и мы решили, что на этот раз у нас все должно быть по-особенному.
В загсе оказалось, что нет тетеньки, которая принимает заявления, а есть только та, которая разводит. Так что заявление у нас не взяли. Но мы договорились всем говорить, что заявление уже подали. Все равно же подадим. Еще мы заплатили госпошлину.
Вернулись к Инне домой. Разбудили Костю и сообщили ему о нашей помолвке.
– Эх ты, – укоризненно протянул он. – Тоже мне, познакомил, называется…
Потом мы три дня отмечали нашу помолвку. Но подать заявление почему-то так и не сходили. У меня раскалился телефон от поздравлений. Третий день мы проводили с Инной в кафе "Фокус", где свой прощальный концерт играл музыкант Коля Федяев – он навсегда уезжал в Новую Зеландию.
Так как все Колины гости были и моими знакомыми, пили по двум поводам: Колин отъезд и наша с Инной помолвка. Все эти три дня мы были с ней неразлучны, что-то обсуждали, ходили в гости, даже целовались. Но не более. Тут вдруг я, в какой уже раз взглянув на нее, спросил, сам не знаю, почему:
– Слушай, Инна. Знаешь, о чем я подумал? Может, нам все-таки не жениться? А?
Инна, до того какая-то напряженная, сразу расслабилась и, облегченно вздохнув, сказала:
– Как хорошо, что это ты предложил! А я все время об этом думаю. Ну, зачем нам жениться, нам же и так хорошо?
Мы страшно обрадовались, и еще дня три праздновали счастливое расторжение помолвки.
Эдик Геворкян в фильме "9,5 лет"
Мы ехали "пьяным вагоном" из Москвы в Питер на "Интерпресс". Я достал баночку каперсов и предложил их сидящим в моем купе. Одни знали, что это такое и с удовольствием угостились, другие первый раз их видели и с интересом пробовали. Эдик же Геворкян сказал:
– Нет, нет, я каперсы не буду. Я до девяти с половиной лет жил в Армении, меня там закормили этими каперсами – и вареными, и солеными, и маринованными, и не знаю еще какими. Так что я после этого на них вообще смотреть не могу…
Выйдя в тамбур покурить, я зачем-то рассказал об этом стоящим там.
– Странно, – сказал Лукьяненко. – А я его коньяком хотел угостить, и он сказал, что после Армении он коньяк не пьет и предпочитает водку…
– Но ведь он жил там до девяти с половиной лет! – изумился я.
Тут в разговор вмешался Саша Громов:
– Я минут двадцать назад Эдику сказал, мол, красивая, все-таки, женщина Марина Дяченко, а он мне ответил, что она чем-то напоминает ему армянку, а такой тип женщин ему приелся еще в Армении.
Мы озадаченно переглянулись.
Вскоре было решено писать сценарий фильма "Девять с половиной лет", в котором юный Эдик Геворкян хлещет коньяк, закусывает каперсами и трахает армянских женщин.
Эта загадочная история целый год гуляла в массах, пока не дошла до Эдика. И он (какая жалость!) все разъяснил. Оказывается, я не расслышал. Оказывается, в Армении он жил до двадцати девяти с половиной лет.
О Стасе Дорошине
Со Стасом Дорошиным я несколько раз встречался на разных фестивалях фантастики, но толком его не знал. Знал, что, вроде бы, он что-то издает. Небольшого роста холерик, какой-то всегда напряженный, но веселый. Всё.
Потом я столкнулся с ним в Алма-Ате, оказалось, он там живет. Были у него какие-то общие дела с Аркашей Кейсером, но были, вроде бы, и какие-то сложности – долги, подставы… Точно я не знал ничего. Ни плохого, ни хорошего. Еще говорили, что он завернул какие-то большие коммерческие дела в Москве, но какие, я опять же не знал, да и не интересовался.
Но вот, приехав на "Интерпресс", я вновь увидел там Стаса. Но заинтриговал меня не он, а девушка, которая была с ним. Красивая, "породистая", обладающая гривой великолепных черных волос. Не обратить на нее внимания было невозможно. Стройная, на голову выше Стаса. Везде они появлялись вместе, хотя и выглядела эта пара не слишком гармонично.
Она звалась Татьяна. Она больше молчала, немного испуганно изучая наше дикое сообщество, а Стас был вечно навеселе, куражился, прилюдно командуя своей подругой, как служанкой. Но, перейдя грань приличия, тут же извинялся, и, опять же, куражась, всячески ей угождал.
Мы с этой Татьяной как-то сразу нашли общий язык. Говорили ни о чем, но явно друг другу симпатизировали. Стаса это, вроде бы, слегка раздражало. А может, и нет. Вел он себя довольно неадекватно. Например, являлся со своей подругой в мой номер, прихватив бутылочку коньяку, и заявлял: "Давай-ка, Юлик, пообщаемся втроем. А то Таньке со мной скучно, а ты ей нравишься…"
А потом я сидел как-то в баре, и вдруг Татьяна зашла туда. И вдруг – одна. Взяла бокал какого-то коктейля, села в уголке… Я болтал с друзьями, но стал изредка поглядывать на нее. Кто-то из наших отморозков заметил: "Чего ты на девушку уставился, она не в твоем возрасте, ты же педофил…" Кто-то другой тут же подхватил: "А кто не педофил? Все – педофилы. Я тоже педофил. Только мне педов жалко. Давайте не будем педов трогать, вот подрастут, тут мы их и станем филить…"