Просмеявшись, я в очередной раз глянул на Татьяну, и вдруг заметил, что она плачет. Вот тут я уже не выдержал и пошел к ней.
– Что случилось?
– Ничего.
– Тебя Стас обидел?
– Нет.
– Да что такое?! Не могу видеть, когда девушка плачет!
Очередная слеза упала в бокал.
– Не смотри.
… Беседа, короче, не клеилась. Потом Татьяна спросила:
– Слушай, а ты хорошо Стаса знаешь?
– Не очень. А что?
– Он мне только что сделал предложение.
– А ты?
– А я не знаю…
– Ну, а какие проблемы? Ты его любишь?
– Да разве в этом дело?! Мне двадцать шесть лет, мне давно пора детей рожать!
– А почему не рожаешь?
– Не предлагает никто…
В баре громко играла музыка, говорить было трудно, потому, возможно, мы и были столь лаконичны. Тогда я предложил, честное слово, без всякой задней мысли:
– Слушай, давай, возьмем бутылочку сухого вина и пойдем ко мне в номер.
Она посмотрела на меня насмешливо:
– Зачем?
– Да ни зачем! – я начал немного злиться. – Просто так! Поговорим. Чтобы ты плакать перестала. Шумно тут очень.
– Ну, пойдем.
У меня в комнате мы уселись на пионерском расстоянии, но я на всякий случай спросил:
– Скажи сразу, ты хочешь, чтобы я к тебе приставал?
Если бы она ответила неопределенно… Или, бывает, говорит "нет", а в глазах все наоборот… Но она ответила так, что я сразу поверил, так оно и есть:
– Только этого мне сейчас не хватало…
– Вот и хорошо, – сказал я. – Так мне было даже спокойнее, – тогда расскажи, что тебя мучит. Я уже давно живу, может, и посоветую чего.
Я разлил вино в стаканы.
– Стас зовет меня замуж, – повторила она.
– И в чем же проблема?
– В том, что я его совсем не знаю.
– Ну, это мы все можем друг о друге сказать…
– Мы знакомы с ним ровно пять дней!
Я даже поперхнулся. В Питере мы находились третий день.
– Где же он тебя взял?
– Он приехал в Волгоград к другу, у которого я работаю секретаршей. Два дня они пили, и я торчала с ними. А потом Стас говорит ему: "Отпусти Таньку со мной в Питер". А тот говорит: "Пусть едет, если согласится". И я поехала.
– Да-а… – протянул я. – Решительная ты девушка… Ну и как он тебе?
– Да никак. Он пьяный все время.
– А в постели?
– Какая постель?! Он к вечеру вообще никакой! Слушай, а он не алкоголик?
– Да нет, вроде бы.
– А сегодня он вдруг сделал мне официальное предложение. Говорит, у него в Москве квартира, большое дело, куча денег. Вообще-то он веселый… А меня еще никто замуж не звал. Наверное, потому что характер замкнутый.
Мы помолчали. На кого-кого, а уж на "синий чулок" она была похожа меньше всего.
Потом я с умным видом заявил:
– Надо тебе сделать так. Отсюда ехать домой, в Волгоград. Если он это серьезно, приедет за тобой. Тогда и соглашайся. А не приедет, тогда черт с ним.
– В Волгограде мне делать теперь нечего. Я год работу искала, а теперь потеряла ее.
– Так ведь шеф-то отпустил!
– Да никто меня не отпускал. Я и работала-то там всего три дня…
Тут уж я обалдел окончательно.
– Ну, ты крута, крута, – тянул я, не зная, что сказать и наливая еще вина. И тут дверь моей комнаты снаружи основательно пнули. Я вскочил. Черт! Я захлопнул ее! Чисто машинально! Потому что, если ее не запирать, она сама открывалась настежь.
– Это он! – шепнула Татьяна испуганно. – Не открывай, он меня убьет!
Я замер. А в дверь молотили все сильнее. И раздался пьяный рык Дорошина:
– Буркин! Открывай! Я знаю, что вы там! Дверь я все равно выломаю!
Было ясно, что он сделает это. Тогда я встал и открыл дверь. Стас ворвался тёмный, как туча. Оттолкнув меня, он ринулся в комнату, навис над Татьяной и заорал:
– Ключ!!!
Она достала из кармана ключ от их номера и протянула ему. Он вырвал ключ у нее из руки, развернулся и двинулся прочь. Я попытался остановить его:
– Стас, подожди. Мы просто сидим, разговариваем, про тебя, между прочим…
Посмотрев на меня таким взглядом, что я осекся, он процедил сквозь зубы:
– Ты-то хоть помолчи…
И вышел. С минуту мы сидели молча. Потом я сказал Татьяне:
– Ну, теперь, как человек порядочный, я вынужден на тебе жениться…
И мы стали хохотать. Хохотали до слез.
– Вот что, – наконец остановился я. – Думаю, сейчас все и решится. Сейчас мы пойдем к вашему номеру.
– Он меня убьет! – снова испугалась она. Все-таки, она была чертовски хороша.
– Слушай дальше, – остановил я ее. – Он сейчас в бешенстве. Он приревновал тебя ко мне. Сейчас-то ты и узнаешь, как он к тебе реально относится. Войдешь и сразу успокоишь его. Любым способом. Примени все свои способности. Будь с ним нежной, как никогда. Вспомни все, что в тебе есть женского. Не обижайся, если сначала он наговорит тебе кучу гадостей, это нормально. Будь настойчива в своей нежности…
Если он ударит тебя или замкнется, после того как прокричится, тогда наплюй на него. Я буду стоять за углом и ждать тебя двадцать минут. Выходи, пойдем пить в бар, а там посмотрим. Если же он примет твои ласки, не будет тебя ни в чем обвинять и припоминать, значит, все нормально, и в бар я пойду один. А ты останешься с ним надолго.
На том и порешили. Пока шли к ним в комнату, я сказал еще:
– А если все будет нормально, ты все равно езжай в Волгоград и жди его. – Но сказал я это так, на всякий случай. Я был уверен, что Стас устроит истерику и выгонит ее.
Она вошла. Я спрятался за угол и честно проторчал там двадцать минут. Потом ушел в бар. Прошло несколько часов, я успел побывать в разных, разбросанных по пансионату, компаниях… Потом снова пришел в бар. Там сидел Стас. Один. Увидев меня, он заорал, привстав и лучась доброжелательством:
– Буркин! Иди сюда! Иди ко мне!
Я подсел к нему, опасаясь, что это его очередной пьяный кураж. Но он просто светился:
– Что ты с ней сделал? Что ты ей сказал?! Такой я ее еще не видел. Это женщина! ЖЕНЩИНА! Была кукла, а стала женщина! Как ты на них влияешь?! Ну, научи, а… – Он был просто счастлив, если у него и была ревность, то не ко мне, а к моим мнимым способностям оживлять кукол…
… А потом Татьяна все-таки поехала с ним в Москву. Сразу, не заезжая в Волгоград. А через пару месяцев я узнал, что Стас скончался. Сердце. Он все-таки был неплохой человек. Но осталось от него только куча долгов. И эта девушка, наверное, очень несчастная тогда.
Вот так.
Необычная фамилия "Данцов" и черепахи
Коля Данцов (тот самый, что помогал мне гробить мою машину) работал в редакции газеты "Все для Вас", куда устроился и я. Почему-то он считал свою фамилию необычной. Точнее, не почему-то, а потому, что пишется она через "а", когда должна, казалось бы, через "о".
Он рассказал мне, как однажды на этом деле погорел. Ехал в поезде, познакомился с девушкой. Часа через два знакомства, она его и спрашивает:
– Коля, а как твоя фамилия?
– О, – говорит Коля, – фамилия у меня необычная.
– Как интересно! – восклицает девушка. – Ну и какая же у тебя фамилия? Скажи?
– Да не хочется, – отвечает Коля, считая, что, так заинтересовав девушку, он теперь просто не имеет морального права ее разочаровывать банальной фамилией "Данцов".
– Ну почему же не хочется?! – настаивает та.
– Сильно уж необычная, – говорит Коля. – И хватит об этом.
Но не тут-то было. Девушка настаивала все сильнее, а Коля все яснее понимал, какого дурака он свалял, назвав свою фамилию необычной. В конце концов, на очередную просьбу девушки он отозвался:
– А ты не испугаешься?
– Нет! – храбро заявила та.
– Чикотило.
Девушку как ветром сдуло. Продолжить знакомство не удалось.
… Жизнь – последовательность происшествий. Когда я болел всепоглощающей любовью, меня интересовали только те события, что напрямую были связанны с ней. Потом жизнь снова превратилась в череду разобщенных происшествий, сборник баек. Но, честно говоря, мне это нравилось…
Коля уговорил меня пойти на футбол. Так как я в нем ничего не понимаю, я больше чем болел пил пиво и жрал рыбу. А Коля болел. Но пива пил не меньше меня. В результате мы нахряпались с ним в полный рост.
Вышли со стадиона и устроились в открытом кафе на берегу Томи возле поросшего травой и кустарником обрыва. Коля рассказал, что на днях он по телефону познакомился с какой-то девушкой, судя по голосу, очень милой, и именно сегодня вечером у них состоится свидание. Но она сказала, что побаивается незнакомого человека, потому на первый раз будет не одна, а с подругой.
– Пойдем со мной, – стал уговаривать он меня, – пойдем. У нее, наверное, и подруга классная…
Я мялся. Не верил я, что из этой затеи выйдет что-нибудь путнее. Попили еще и захотели отлить. Подошли к обрыву. Мочимся, как Рембо "в тени гелиотропов". Вдруг я говорю (именно, что "вдруг", сам не понимаю, с чего мне в голову пришла такая мысль):
– Коля. А если я с этого обрыва упаду, ты прыгнешь меня спасать?
– Прыгну, – твердо говорит он.
– Тогда прыгай, – сказал я и шагнул в обрыв.
Небо-земля, небо-земля, небо-земля… – мелькало перед глазами. Перепуганный я уцепился за какой-то куст и остановился. Мимо меня с хрустом ломаемых стеблей кустарника прокатился Коля.
– Коля держись! – крикнул я ему. – Я остановился!
И он тоже сумел остановиться. Мы выползли обратно наверх грязные, оборванные, но счастливые. Я – тем, что сам не побоялся прыгнуть и тем, что Коля прыгнул меня спасать, он – тем, что я так дерзко поступил, а он сдержал слово, и оба мы – тем, что все хорошо кончилось, а ведь могли бы переломать ноги-руки.
Вернулись к нашему столику. Соседи подозрительно косились на нас. Еще бы, мы ведь были теперь грязными, оборванными и исцарапанными. Но мы на радостях выпили еще, потом еще, пока сознание мое не начало мерцать, как сломанная лампа дневного света.
– К девушкам поедем? – спросил Коля.
– Поедем, – согласился и даже обрадовался я. Я был уже в той кондиции, когда о последствиях не задумываются.
Помню, как мы звонили в дверь, как нам открыла интересная девушка с длиными-предлиными ногами и с ужасом нас разглядывала. Я сразу объяснил ей:
– Извините, что мы так выглядим, но мы с Колей упали с обрыва. Я упал, а он меня спасал. Лично мне сейчас необходимо срочно принять ванну. Где у вас ванна?
Потом помню, что я сижу в ванне. Вижу на полу черепах. Думаю: "Черепахи должны плавать". Наклоняюсь, ловлю черепах, четыре штуки, и пихаю их себе в ванну. Черепахи тонут.
– Девушки, – кричу я, – ваши черепахи не хотят плавать!
В ванную комнату врываются две девицы – та, что нам открыла и еще одна – не менее длинноногая. Ругаясь на чем свет стоит, они, шарясь между моими конечностями, вытаскивают черепах из ванны.
– Они должны плавать! – оправдываюсь я.
– Идиот! – кричат они. – Это не морские, это обычные черепахи!
– А морские – тоже обычные, – странно оправдываюсь я. – Чего в них необычного?..
Когда я снова остался в ванной один, мне стало стыдно, я резко отрезвел, вылез, вытерся, оделся и тихонько, не прощаясь, выскользнул из квартиры. При этом я слышал, что в соседней комнате Коля настраивает гитару…
Через час я уже лежал дома на своем диване.
… Меня разбудил звонок телефона. Я взял трубку:
– Алло?
– Юля, это ты? – раздался голос Коли.
– Да, а ты откуда?
– Из дома.
Я глянул на часы. Я проспал не больше часа.
– А почему?
– А ты представь, – говорит Коля. – Неожиданно я пришел в себя и обнаружил, что грязный и оборванный сижу на ковре посредине комнаты с гитарой в руках и пытаюсь спеть какую-то песню. А передо мной на табуретках сидят две мрачные длинноногие девушки со злыми глазами. Я извинился и ушел.
Кабинет эндоскопия
Когда мы пили пиво и ели рыбу, у меня в горле застряла косточка. Колет все время, страшно неприятно. Пошел в травмпункт. Врач посмотрела, говорит:
– Не вижу я у вас там косточки. Царапина есть, вы ее чувствуете, вот вам и кажется, что это косточка. Дня через три пройдет.
Я спрашиваю:
– Точно?
Она говорит:
– Ну-у… Вообще-то, может быть, что очень маленькая косточка, самый кончик, все-таки обломился и там сидит, а я его увидеть не могу.
– И что тогда?
– Тогда есть два варианта. Наиболее вероятный, что начнется нагноение, и косточка выйдет сама собой. Ну, и менее вероятный, что начнется сепсис и тогда, в принципе, дело может кончиться и летальным исходом.
У меня отпадает челюсть. Я говорю:
– И как же быть?
– Говорю же, подождите дня три. Если ничего нет, то все заживет. А если еще будет побаливать, значит, косточка там. Тогда приходите, мы ей поможем с гноем выйти.
– А если сепсис?..
– Ну-у, тогда вы всяко не придете…
"Успокоенный" я пошел домой. Через три дня боль не прошла. Снова отправился к тому же врачу. Говорит:
– Ну, вот видите, вы живы-здоровы. А косточку мы сейчас уберем.
Посмотрела, говорит:
– Нет, так ее и не видно. И нарыва нет. Придется вам пойти в кабинет эндоскопии, там все рассмотрят. Вот вам направление.
– А что такое "эндоскопия"?
– Там и узнаете.
Вот захожу я в кабинет. Там сидит дяденька в белом халате, рукава засучены, руки волосатые… На столе стоит компьютер и прибор какой-то, из которого выходит шланг в палец толщиной со сложным металлическим наконечником.
– Где болит? – спрашивает этот "эндоскопист".
– Тут, – показываю я на горло, – косточка застряла. Но, может, ее и нет, это вам и нужно проверить.
– Ясно. Откройте рот.
Открываю рот, он мне из какой-то клизмы прыскает в рот жидкость, и у меня моментально там все замораживается, так, что слова сказать не могу. Потом он засовывает мне в рот пластмассовое приспособление, чтобы я не мог челюсти закрыть.
– Ложитесь на бок, – говорит.
Я лег. Он одел на глаз какую-то приспособу, от которой кабелек к его прибору тянется, а потом взял этот самый шланг с наконечником, и засунул мне его в рот. Глубже, глубже, еще глубже…
Я уже испуганно думаю: "Сейчас из задницы вылезет…" А у самого происходят непроизвольные рвотные позывы. В такие моменты "эндоскопист" на меня рявкает:
– А вот этого – не надо!
Наконец, он перестал шланг мне в рот пихать и начал потихоньку его доставать. Достал. Вынул у меня изо рта пластмассовый "кляп". Но челюсть у меня не закрывается, а анестезия продолжает действовать, так что я – нем, как рыба.
"Эндоскопист" говорит:
– Не видел я никакой косточки. Там у тебя в горле царапина какая-то, но, может быть, это и я поцарапал…
Он садится за компьютер, что-то по клавиатуре набивает, запускает принтер и выдает мне результат:
– Вот. Можете идти.
Иду я по коридору и читаю, что он мне там написал. А написал он следующее:
"В гортани инородных тел не обнаружено. Пищевод розовый. В желудке кашеобразные пищевые массы".
Я чуть обратно не вернулся, чтобы спросить: "А какого рожна тебе нужно было у меня в желудке, если я тебе показал, где косточку искать!" Я уже даже дернулся, но чувствую, говорить еще не могу, плюнул и пошел домой.
Но это еще не конец. Горло болеть через пару дней перестало, и я встретил одного знакомого врача. Рассказал ему эту историю. Закончил вопросом: "Какого рожна ему нужно было у меня в желудке?.."
А тот отвечает:
– Ну и что тут удивительного? Интересно же было человеку посмотреть, чем питаются русские писатели. А вот ты… Как не стыдно… Пошел на процедуру, мог бы поесть красной икорки, чтобы человеку приятно было. А ты, вон, каких-то кашеобразных пищевых масс нажрался…
Матрос-спасатель
Однажды мой друг, москвич, назовем его Миша Быков, познакомился с девушкой Наташей в питерском ресторане. Шел "Интерпресс", мы жили за городом в пансионате, и в тот же вечер он привез девушку туда. Девушка была симпатичная приятная, она как-то сразу "втусовалась" в нашу тусовку, пела с нами песни, пила вино и радовалась жизни. Потом они с Мишей на пару часов уединились, потом появились снова, и Мишка спросил, не составлю ли я ему компанию: он идет провожать Наташу. Я с удовольствием согласился, мы вышли на шоссе, посадили девушку на мотор и отправились обратно.
Неожиданно, двигаясь в пансионат, Миша стал хмурым и молчаливым.
– Что случилось? – осведомился я.
– Да-а… – неохотно протянул Миша. – Нехорошо получилось…
– Что нехорошо? – продолжал любопытствовать я.
– Понимаешь, – начал объяснять Миша, – я когда женился, на следующий день после свадьбы по-пьяни потерял обручальное кольцо. Я жене об этом, конечно, не сказал, а сразу же купил точно такое же. Но с тех пор у меня появилась привычка: стоит мне чуть-чуть выпить, я снимаю кольцо и прячу поглубже в карман…
– Ну и что? – продолжал я не понимать.
– Я когда в кабаке с Наташкой познакомился, кольцо уже снял. И забыл про это. А вспомнил только, когда мы уже сюда полдороги проехали. Получилось, как будто я ее специально обманул. Но если бы я вдруг вытащил из кармана кольцо и заявил, – "а я, между прочим, женат…" – вышло бы глупо…
– Да уж, – согласился я. – Но в чем, собственно, проблема? Что плохого в том, что она думает, что ты холостой?
– Она мне понравилась, я хочу продолжать с ней знакомство. И, по-моему, она в меня влюбилась. Она завтра сюда ко мне приедет. Я ей уже и свой домашний телефон сказал. Понимаешь, рано или поздно мне все равно придется ей рассказать, что я женат, что у меня дети… И чем позже я это скажу, тем ей будет больнее. Да уже завтра это будет нехорошо. Это нужно было сразу говорить, а еще лучше – колечко не снимать. Понимаешь, у нее будут моральные проблемы, ей будет тяжело сознавать, что я ее обманул, использовал. И ей будет трудно поверить, что я нечаянно…
Мы и сами не заметили, как добрались до мишиного номера пансионата, в котором с ним жил тогда еще малознакомый нам писатель из Николаева Гена Мовчанов. Гена был худощавый черный, загорелый, крючконосый, похожий на какую-то большую птицу типа коршуна или на Кита Ричардса из "Rolling Stouns". Вскоре мы уже втроем пили коньяк, Гена молчал, а мы с Васей все обсуждали, как же сделать так, чтобы у Наташи не возникло моральных проблем и комплексов…
Чем больше Гена нас слушал, тем больше мрачнел. А мы, переливая из пустого в порожнее, всё придумывали варианты. Я, например, предлагал:
– Миша, а давай я ей завтра об этом скажу. Скажу, мол, Наташа, Мишка мучается, что так нехорошо получилось… Понимаешь, когда он женился, он потерял колечко… Ну, и перескажу ей всю эту историю…
– Нет, – говорил Миша. – Нельзя. Она сразу поймет, что мы сговорились, и ей будет еще хуже…
– А может ей вообще ничего не говорить?! – предлагал я.
– Ага, – удрученно качал головой Миша. – Чтобы она приехала ко мне в Москву и там напоролась на мое семейство? Представляешь, какой это будет для нее удар?..
После третей или четвертой рюмки молчание нарушил Гена: