Девушка сгребла карты и огляделась: куда бы их сунуть? В мусор? Жалко. Положила на место, в стол:
–– Извини, Максим, но мне завтра на сутки и очень хотелось бы выспаться. Иди домой, пожалуйста.
Г Л А В А 5
К первому звонку информации фактически не было, и Артур Львович перенес встречу на более поздний срок. Ему не возражали, но пожелали работать активней. Он внял и к назначенной встрече пребывал в уверенности, что идет по ложному следу.
Они встретились на двенадцатом километре от города в лесном массиве. Лойкэ не приехал на машине, как предполагалось, а вынырнул из кустов, как заяц из шляпы фокусника, и сел в салон, чуть кивнув в знак приветствия.
–– Здравствуйте, господин Лойкэ…или Яахвэ? Кстати, яхве –– это бог.
–– Это относится к делу? –– выгнул тот бровь.
–– Лишь в том плане, что я не знаю, как к вам обращаться.
–– Обращайтесь, как пожелаете.
–– Хорошо, –– ‘интересный экземпляр’ –– отметил Вайсберг и вытащил из кармана куртки конверт. –– Здесь фотографии. Мне нужно подтверждение, что взят нужный след.
–– У вас есть сомнения? –– мужчина внимательно разглядывал снимки. Слишком пристально: поворачивая их к свету, вглядываясь под разным ракурсом и чуть ли не принюхиваясь.
–– А у вас?
Еще минута изучения и фотографии вернулись в руки Вайсберга:
–– Нет. Никаких сомнений.
И удивление, и любопытство Артур Львович оставил при себе:
–– В таком случае, господин…скандинав, могу сообщить некоторые данные. Морган Александра Сергеевна. 26 лет. Разведена. Детей нет. Живет одна на проспекте Вернадского 34, квартира 24. Работает медсестрой в травматологическом отделении ГБ № 5. Подробности интересуют? С мужем ей не повезло –– гей, наркоман. Кстати, ему достаточно дать дозу и указать нам бывшую супругу, –– со значением посмотрел на Лойкэ.
–– Нет.
–– Я прослежу, чтоб она не воскресла, –– пояснил, понимая, что неодобрение связанно с не профессионализмом исполнителя.
–– Я сказал: нет! –– голос стал жестким, взгляд колючим и злым. –– Это сделаете вы! Лично! Трех дней, хватит?
Их взгляды встретились, и те пару секунд, что они смотрели друг на друга, дали Вайсбергу огромную пищу к размышлению, а Яахвэ –– повод к беспокойству:
–– Это ваш заказ, а не наркомана, –– сказал он тише. –– Я предупреждал вас –– никакой самодеятельности. Что вам еще известно о ней?
–– Пока это вся информация. Если вас интересует больше, подскажите, что именно?
–– Все! От последнего посещения стоматолога, до размера обуви. И контакты. Мысли.
–– С последним могут возникнуть проблемы. Или мне пойти на близкий контакт?
–– Нет. Не стоит. Она может оказаться умной и проницательной. Придумайте что-нибудь другое… В конце концов, я вам за это плачу. Впрочем, можете сначала убрать, потом информацию собрать Ваше дело. И готовьте финал. В любое удобное вам время в любом варианте. Срок –– три дня. До свидания.
Мужчина вылез из машины и скрылся в кустах. Артур Львович проводил его взглядом, очень похожим на оптический прицел снайперской винтовки, и завел мотор.
Уже дома в тишине, сидя на уютном диване и поглядывая на вообщем-то непримечательное личико молодой особы, он позволил себе делать выводы и строить предположения.
Дело становилось не понятным, странным и даже опасным. Он не знал, откуда исходит предположение, но чуял, что зря взялся за него. Клиент, конечно, весьма неоднозначен, но иностранцы все со странностями, а вот девушка… Убрать ее не трудно, только к чему такая спешка? То –– не стоит торопиться, то –– убирайте.
Вайсберг прищурился, разглядывая фото. Он мог поклясться, что где-то видел ее, но на удивление, не мог припомнить –– где? Профессиональная память на лица и события еще ни разу не подводила его и вот первый сбой. Стареет? 46 лет –– не возраст. Он в прежней форме. Тогда что?
Девушка. Саша. Александра. Морган. Громкая фамилия. А по мужу –– Видеич. Нет, не встречал. А может, в отделении виделись? Или Наташа приводила? Сколько он ее знакомых просмотрел? Нет, этой среди них не было.
Позже вспомнит, а пока… Какая вам смерть по нраву, леди?
На работу она опоздала –– проспала. В который раз ей снился этот дурацкий сон. Раз в пятидесятый, причем раз сороковой за последние полгода. Саша вынырнула из него, словно рыба из аквариума, и минут двадцать таращилась на одеяло, пытаясь прийти в себя. Сердце билось у горла и слезы лились сами против воли, и, как всегда после него, в груди ширилось удивление: почему ей не жалко себя? Почему жалко его?
Но ответа она так и не нашла ни в рисунке пододеяльника, ни в отражении своей физиономии в зеркале ванной комнаты, и в струе воды его не было тоже. Правда, боль отпускала, нехотя, медленно, покалывая ступни и кожу рук, но ощущение цепи на шее и запястьях прошло лишь после двух чашек крепкого кофе и трех выкуренных незаметно, в задумчивости, сигарет. А вот осадок неопределенного и необъяснимого сожаления остался на весь день.
Она прошла в комнату и открыла тетрадь, в которую еще год назад начала записывать свои сны –– так и есть –– этот сон повторялся много раз, причем в точности до ощущений. Саша захлопнула тетрадку, не на шутку встревоженная состоянием своей психики, выдающей, черт знает что, и увидела, что время уже полвосьмого.
Макс, услышав хлопок двери на площадке, вскочил, сунул ноги в брюки и прошел на кухню. Весь двор, как на ладони: чугунный забор с разваливающимися каменными столбами, детская площадка, скамейки и дорожка, ведущая к проспекту. Девушка поежилась, застегнула джинсовую курточку под горло и быстрым шагом направилась со двора, вышла в арку, свернула направо, к остановке.
–– Опять ее провожаешь?! –– женщина за его спиной с грохотом опустила сковороду на плиту,–– Что ж это делается! Господи! Наваждение просто какое-то! Морок! Приворожила она тебя, что ли? Вот и ходишь, и ходишь.. Да такая ли тебе нужна, Максим? Ты глаза-то открой! Ведь смотреть не на что: ни кожи, ни рожи, зарплата –– гроши, в приданное –– муж-наркоман да разбитая квартирка! Оно тебе надо?
–– Хватит, мама.
–– ‘Хватит’! Нет, не хватит! Ты когда мать слушать начнешь? Я что враг? Я ведь добра желаю –– знаю, что говорю. Ты там был, не знаешь, что здесь творилось. Да я трижды себя прокляла, что сюда поменялась. Что день, что ночь: пьянки, драки, музыка, крики. Ведь никому покоя не было…
–– Она-то причем?
–– Так ее квартира-то!! Ее муж!! А мужики? Да я баб сроду не видела, только парни и ходили. К кому, спрашивается?!
Максим насмешливо посмотрел на мать: не объяснишь пожилой женщине, что такое гей. Не поймет и не поверит. У этого поколения воспитание и мораль крепко партией родной зацементированы –– секса нет, а у кого есть –– тот падший человек.
Парень качнул головой и полез в холодильник за колбасой.
–– Куда?! А ну на место! –– скомандовала мать. –– Нечего желудок себе сухомяткой портить, и так покалеченный. Сейчас омлет будет. Чай, вон, пока налей. На сутки сегодня?
Парень кивнул и сел за стол. Через пару минут завтрак стоял перед ним. Женщина села рядом, подперла щеку ладонью и вздохнула:
–– Смотрю на тебя и сердце радуется: красавец ты у меня, ладный да сильный. Одно плохо: что ж тебя вечно на убогих тянет? То за Толю Стрижа вечно заступался, … теперь вот эту привечаешь. Ну, зачем она тебе, сынок? Разве мало хороших девушек вокруг вьется? Катюшу вон возьми с первого этажа: умница, коса с кулак, хозяйственная, вежливая, в институте учится, юристом будет, –– этот факт, видимо, особое уважение у женщины вызывал: она качнулась к сыну, заглядывая в лицо, –– понял, что сказала? Нет, не понял, глянул вскользь и опять в тарелку уткнулся. Галина Анатольевна понизила голос и чуть не до столешницы для убедительности склонилась. –– Знаешь, сколько Мария Михайловна за институт платит? Тридцать тыщь! Эта ж какая уйма денег?! Богатые.
Парень отодвинул тарелку, выпил залпом чай и, буркнув ‘спасибо’, пошел в свою комнату одеваться. Галина Анатольевна так и не поняла: слышал ее сын или нет, потому за ним двинулась, продолжая внушение:
–– Тебе ведь годов-то уж сколько? 32! А до сих пор не женат. Не дело, сынок. Мне б внуков понянчить, стара совсем, боюсь не дождусь. А хочешь, я тебя познакомлю? На работе у нас хорошая женщина есть, душевная…
–– Мама! –– парень застегнул наплечную кобуру и укоризненно покачал головой, глядя на женщину.
–– Ну что, ‘мама’?! Что?! Добра ведь хочу! Что ты в этой шалопутной нашел?! Что привязался-то?! Алкашка, наркоманка…
–– Хватит! –– глаза Максима предостерегающе сверкнули. Женщина смолкла и обиженно поджала губы. Парень накинул пиджак и только тогда сообщил:
–– Ты ее совсем не знаешь. Не суди.
К входной двери пошел.
–– Конечно, не знаю! Как же! Да все на моих глазах! Притон здесь устроили, ‘малину’! Мало тебе досталось?! Хочешь, чтоб еще наркоман ее тебя порезал или дружки ее уголовные?! –– понеслось ему в спину. Максим, не останавливаясь, взял барсетку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Галина Анатольевна вздохнула, подумала и, заплакав с досады, пошла пить корвалол.
Максим не спеша шел на остановку –– в запасе час, можно пройтись пешком и подумать. Ему не давало покоя вчерашние гадание. Он готов был посмеяться над суеверием, но …лет семь, восемь назад, а сейчас при всем желании –– не получалось. Слишком многое видел, чтоб безоглядно отталкивать предостережение. Особенно после ранения…
В тот день он спешил на вокзал, опаздывая на поезд, и уже видел здание, как чья-то рука, словно наручники, крепко обхватила его запястье, останавливая бег. Он обернулся, недоумевая, какому герою-самоубийце взбрело помешать его передвижению, и первое, что увидел –– фиалковые глаза. Они принадлежали хозяйке руки –– тонкой, аристократической, глянув на которую не заподозришь столь мощную силу, способную вот так просто остановить мужчину весом 120 килограмм и ростом под два метра.
–– Нужна помощь? –– спросил Максим, мысленно прощаясь с поездом и своими ребятами.
–– Тебе, –– женщина протянула вторую руку, сунув ему в лицо какую-то чеканную бляшку с цепью. –– Одень.
Парень смерил ее подозрительным взглядом, прикидывая, относится ли та к цыганскому племени. По одежде: широкая юбка до щиколоток, на плечах шаль –– да, но по лицу со светлой кожей и благородными чертами –– нет. Гордая осанка, властный, пронзительный взгляд и корона из каштановых волос с единственной седой прядкой надо лбом –– производили впечатление, что женщина особа королевских кровей, не меньше.
Парень не стал спорить, взял протянутую безделушку и полез в карман за деньгами. Но женщина не дала: быстро выхватила брелок, одела ему на шею и, хлопнув ладонью ему по подреберью, бросила заговорщицким шепотом прямо в лицо:
–– Позже отблагодаришь.
И исчезла. Нет, он понимал, что она скорей всего метнулась в толпу и затерялась, просто это произошло слишком быстро, почти не заметно для глаза, потому и произвело впечатление исчезновения.
Странная встреча немного озадачила и заняла от силы час раздумий под перестук колес. А вот чеканная пластина круглой формы вызывала суеверный трепет и желание снять ее и выкинуть, но он этого отчего-то не сделал, лишь рассматривал весь путь, теряясь в разгадке над сутью рисунка: борозда-спираль и четыре маленьких травянисто-зеленых камня в разброс по кольцу.
Тогда он злился на себя за то, что слишком много времени уделяет этому предмету и не может его выбросить, а потом, ровно через десять дней, уже ругал за то, что даже не спросил имя своей спасительницы.
Они прибыли в часть под вечер, а утром их бросили на задание. За три дня боев –– 12 убитыми, 12 раненными. Его же смерть словно сторонилась. И лишь когда бойцов погрузили на вертушки, напомнила о себе, ужалив шальной пулей в спину. Он упал на руки своих, еще не понимая и не принимая произошедшего, еще пытаясь подтянуть вмиг отяжелевшее тело в салон, но не смог. Через сорок минут его прооперировали, а еще через сутки полковой хирург протянул ему злосчастную пулю и похлопал по руке:
–– В рубашке ты родился, минут на тридцать позже и летел бы домой грузом–200.
В том бою от их взвода осталось пять человек…
Смерть. Геройская, жестокая, глупая и жалкая, легкая и тяжелая, но всегда нежданная. И преждевременная. Ни разу он не видел естественной смерти, от старости. И в принципе не хотел видеть никакой, тем более Сашиной. Замученная жизнью, одинокая девчонка вызывала острое чувство жалости, но было ли что-то еще в его сердце, он затруднялся ответить.
–– Кар-р-р!
–– Черная тупица! Пошла вон! –– камень свистнул в воздухе, но цели не достиг. Ворона лишь растопырила крылья и поддалась вперед, каркнув во все горло, словно насмехаясь.
–– Глупая тварь! –– взбесилась женщина и начала шарить глазами вокруг в поисках еще одного камня или хорошей палки.
–– Бритти, перестань, –– засмеялся мужчина, обнимая ее и разворачивая к себе,–– ночь так коротка, а ты так прекрасна…
–– Эта тварь следит за мной! –– зеленые глаза зло сверкнули.
–– Да перестань, какое нам дело до глупой птицы, наверняка приглядывается к твоему ожерелью, вот и все. Ну, пойдем, милая, –– мужчина подхватил женщину на руки и шагнул к зарослям орешника. Та показала вороне язык и рассмеялась, обвив руками крепкую шею любовника.
Ворона проследила за ними взглядом и переместилась на другое дерево, чтоб лучше видеть человечков. Каштановые кудри бледнолицей женщины разметались по мху, губы изгибаются в довольной улыбке, ноги смешно задраны, руки срывают одежду с мужчины, а потом стоны, жадные призывы и крики.
Они расстались под утро. Сейвел проводил госпожу до замковых стен, рискуя быть замеченным и узнанным, но желание продлить свою власть над этим ненасытным, податливым телом дурманило голову. Он еще долго пил ее поцелуй, прижимая горячее тело к холодным камням, и все силился отпустить его, еле сдерживаясь, чтоб не взять женщину вновь, здесь же. А Бритгитте, казалось, именно это и было нужно. Ее всегда привлекал острый запах опасности.
–– Здесь, давай здесь, –– шептала она, прерывисто дыша. Сейвел отпрянул –– дьяволица!
–– Стражники встанут. Завтра…
–– Нет, –– женщина, улыбаясь, потянула его к себе за колет, положила руку на пах, –– сейчас, ну!
––Ненасытная кошка, –– выдохнул он ей в лицо, впечатав прекрасное тело в стену, впился в губы и ... нырнул в предрассветный туман. Лицо женщины исказилось, глаза сверкнули ненавистью.
–– Трус, жалкий трус! –– донеслось ему в спину. Мужчина ускорил шаг.
Она пнула кочку с досады и поправила платье: Ну, хорошо! Ты сегодня же пожалеешь об этом! Торгаш! Тупица! Она топнула ногой, постояла, повела по волосам ладонью, проверяя, не запутались ли в них листья и травинки, потом придала лицу выражение кроткой невинности и пошла к потайной дверце, придерживая подол платья, чтоб не испачкать его еще больше.
Замок еще спал. Во дворе стояла сонная тишина и только новый конюший, молодой долговязый парень, из вилланов, менял солому своим подопечным.
Бритгитта с минуту оценивающе рассматривала его фигуру, притаившись за углом, и облизнула губы: неудовлетворенное желание сжигало тело и скрашивало недостатки мальчишки –– рыжие, нечесаные волосы, испачканное веснушчатое лицо, худоба и неуклюжесть. Все это было неважно, главное его руки были достаточно сильны, плечи широки, и он был мужчиной.
Она подобрала подол и осторожно подошла к нему:
–– Ты так усерден?
Мальчишка вздрогнул и выронил вилы:
–– Госпожа…
Женщина огляделась: никого.
–– Как моя Друзилла?
–– Э-э-э…
–– Покажи, –– женщина прошла внутрь конюшни и остановилась, ожидая, когда парень подойдет.
–– Она…там. Ожеребилась, –– парень не знал, куда себя деть от смущения. Госпожа была красива настолько, что порой он забывал о своем положении, не в силах оторвать от нее взгляд. ‘Она –– дьяволица’, –– шептались в замке, но Гьюго не верил. Легко оклеветать человека, тем более женщину с ликом Мадонны, такую юную, чистую и безответную, как их госпожа.
–– Ты хорошо следишь за ней? –– ах, какой голос у госпожи. Парень и вопроса не понял, стоял деревом, боясь пошевелиться, только ноздри трепетали, вдыхая запах жасмина и хвои, исходящий от женщины. Она повернулась и повторила вопрос.
–– А-а, да. Да! Я очень хорошо смотрю за ней, госпожа. Она ведь ваша любимица…
–– Вот как? –– зеленые глаза горели лукавством. –– Значит ты хороший слуга. Я заметила, как ты прилежен.
Его заметили?! Парень чуть не задохнулся от радости и тут же пошел пятнами –– женщина прильнула к нему, сунула руку под рубаху, исследуя кожу на животе. Нежные пальцы скользили вниз, грозя удостовериться в его конфузе. Отпрянуть бы, но сил не было и желания…
Что было, потом он помнил с трудом: взрыв, всплеск, стон и падение на солому, ее нежное тело, ее запах. Сказать бы что любит, что готов на все ради нее, но эта мысль была далека, как и другая –– не к добру такое начало. А потом вскрик и грозный взгляд черных глаз.
–– Он хотел меня изнасиловать. Я пришла узнать, как моя кобыла, а он набросился…
–– Господин, –– губы парня задрожали, взгляд заметался по лицам стражников. Его выхватили из соломы, выволокли наружу и, не слушая сбитых оправданий и мольбы о милости, начали жестоко избивать. Через пару минут лицо парня превратилось в месиво. Безвольное тело скинули в ров.
–– Ты довольна? –– голос мужчины дрогнул от ярости, руки сжались в кулаки.
–– Я? Он хотел меня изнасиловать, Винсент, –– вскинула подбородок женщина, надменно щурясь. Красивая, гордая и порочная, как вавилонская блудница.
–– Шлюха, –– прошептали побелевшие губы мужчины.
–– Это ты мне, братец? –– чуть улыбнулась она и игриво выгнула бровь. –– А кто изнасиловал свою двенадцатилетнюю сестричку –– сироту?
–– Тварь, какая же ты тварь! –– процедил он, еле сдерживаясь, чтоб не убить ее.
–– У-у, ну не будь букой! –– надула губки женщина. –– Я не сержусь. Ты был прекрасен. Спорю, и сейчас ты еще на что-то годен.
–– Пошла вон! Я больше не буду покрывать твои злодеяния!...
–– Да куда ты денешься? –– зеленые глаза предостерегающе блеснули. –– Подумай о своей Веролике. Она так ранима и кротка, –– женщина изобразила молящуюся в исступлении монахиню и, хохотнув, качнулась к мужчине, который казалось сейчас ударит ее. –– Думаешь, твоей благочестивой женушке понравится весть о том, что ее муженек далеко не рыцарь, а убийца и насильник, осквернивший алтарь Господа своей похотью. Грешник и злодей, убивший святого человека, ее любимого пастыря!
–– Это все ты!!
–– Я? Разве я вонзила кинжал в сердце Петрика?
Бритгитта прищурилась, с улыбкой поглядывая во двор: как тогда было хорошо –– сначала она получила этого дурачка–священника прямо на алтаре, потом Винсента. Она смотрела в мертвые глаза святоши, наполненная его семенем и семенем брата, убившего ради нее, из-за нее, и чувствовала небывалый экстаз. Мертвый священник, мертвые боги, слабые, пустые и глупые фигурки, а она, живая и могущественная, бросает им вызов.
–– Кельтский вепрь убьет тебя, –– предупредил мужчина.