Он должен был спросить. В смежных квартирах перенаселенной Земли дорожили уединением именно потому, что ему все угрожало. На Земле практически невозможно не знать обо всем, что касается семейных дел соседей, поэтому никто ни о чем не спрашивает и делает вид, что не знает. Этакий общепринятый обман. Здесь, на Авроре, конечно, не придерживались земных обычаев, однако Бейли автоматически держался их. Дурак!
- Нет, еще не спрашивал. Скажите.
- Фания его жена. Он женился много раз, конечно, последовательно, хотя на Авроре случается, что у кого-то одновременно несколько жен или мужей.
Она сказала это со смесью отвращения и оправдания.
- На Солярии это неслыханное дело Тем не менее, этот брак доктора Фастольфа, видимо, скоро расстроится, и оба будут искать новых привязанностей, хотя не часто бывает, что один или оба супруга не дожидаются расторжения брака. Я не понимаю таких легких отношений, Илайдж, но знаю, что на Авроре принято именно так. Доктор Фастольф, насколько я знаю, придерживается скорее пуританских взглядов. Он никогда не изменял ни одной из жен и не искал никого на стороне. На Авроре это считается старомодным и глупым.
- Я что-то читал об этом.
Бейли кивнул.
- Как я понял, брак заключается с намерением иметь детей?
- В теории - да, но в наше время мало кто принимает это всерьез. У доктора Фастольфа есть двое детей, больше ему не полагается, но все-таки он женился и просит разрешения на третьего. Ему, конечно, откажут, и он это знает. А другие даже не утруждают себя просьбами.
- Зачем же тогда утруждать себя женитьбой?
- От этого есть какие-то социальные выгоды. Они довольно сложны, и я их не понимаю.
- Ладно. Неважно. Расскажите о детях доктора Фастольфа.
- У него две дочери от разных матерей, конечно, не от Фании. Матери сами вынашивали дочерей, как это принято на Авроре. Дочери уже взрослые, у них свои дома.
- Он близок с дочерьми?
- Не знаю. Он никогда о них не говорит. Одна из них - роботехник, и я думаю, что он как-то соприкасался с ее работой, а вторая дочь где-то служит или имеет свой офис, точно не знаю.
- Вы не знаете, были ли семейные неурядицы?
- Не знаю, но вряд ли. Насколько мне известно, он в хороших отношениях со своими бывшими женами. Ни один из разводов не нес в себе злобы. Доктор Фастольф не тот человек. Я не могу представить себе, чтобы он принял любое событие в жизни с чем-то большим, чем покорный вздох. Он будет шутить даже на смертном одре.
"Это, во всяком случае, правильная оценка", - подумал Бейли и сказал:
- А каково его отношение к вам? Только, пожалуйста, скажите правду. Мы не в том положении, когда скрывают правду, чтобы избежать осложнений.
Она спокойно встретила его взгляд:
- Тут нечего избегать. Доктор Фастольф мой друг, и притом очень хороший.
- Вы ждете его развода, чтобы стать его следующей женой?
- Нет.
- Вы любовники?
- Нет.
- И не были?
- Нет. Вас это удивляет?
- Мне просто нужна информация…
- Тогда задавайте вопросы связно и не закидывайте меня ими, словно надеясь заставить меня о чем-то проболтаться.
Она сказала это без всякого раздражения, ее это как бы развлекало.
Бейли слегка покраснел и хотел сказать, что у него вовсе нет такого намерения, но оно, конечно, было, и отрицать это было бесполезно.
- Ладно, - сказал он грубовато, - пойдем дальше.
Глэдия снова опустила глаза. Лицо ее стало чуть жестче, словно она погрузилась в прошлое, которое хотела бы забыть.
- Вы имеете представление о моей жизни на Солярии. Она не была счастливой, но другой я и не знала. И только когда я попробовала прикоснуться к счастью, я поняла, до какой степени была несчастна моя жизнь. Первый намек на это пришел от вас, Илайдж.
- От меня?
Бейли изумился.
- Да. Илайдж. Наша последняя встреча на Солярии - я надеюсь, что вы ее помните - научила меня кое-чему. Я коснулась вас. Я сняла перчатку - такую же, какая сейчас на мне, - и дотронулась до вашей щеки. Контакт был очень коротким. Я не знаю, значил ли он что-то для вас - нет, не говорите, это неважно - но для меня он значил очень много!
Она подняла глаза и встретила его взгляд.
- Он значил для меня все. Он изменил всю мою жизнь. Вспомните, что я до тех пор не касалась мужчины или вообще человеческого существа, исключая мужа, а мужа я касалась очень редко. Конечно, я видела мужчин по трехмерке и хорошо знала физические аспекты мужественности. Но я не думала, что мужчины отличаются один от другого на ощупь. Я знала, какая кожа у моего мужа, какие у него руки, но и только. У меня не было оснований думать, что у другого мужчины это может быть другим. От контакта с мужем удовольствия не было. Да и откуда ему было быть? Какое удовольствие от контакта пальцев со столом - разве что провести по нему и оценить его гладкость. Контакт с мужем был частью редко происходившего ритуала, на который муж шел, потому что этого от него ждали, и, как хороший солярианин, он выполнял его в тот день и час, за такой промежуток времени и в такой манере, как предписывалось хорошим воспитанием. В другом смысле тут не было ничего хорошего, потому что, хотя этот периодический контакт имел точную цель сексуальных отношений, мой муж не просил разрешения иметь ребенка, и я полагаю, не думал о том, чтобы произвести его, а я слишком благоговела перед ним, чтобы самой просить разрешение, хотя имела право на это. Оглядываясь назад, я понимаю, что сексуальный опыт был поверхностным и механическим. У меня никогда не было оргазма, ни разу. Я только читала о такой вещи, но описания просто сбивали меня с толку, поскольку их можно было найти только в привозных книгах - солярианские книги никогда не упоминали о сексе - и я не могла верить им. Я думала, что это просто экзотические метафоры. И я не могла это проверить, по крайней мере, сама. Кажется, это называется мастурбацией, - я слышала это слово на Авроре. На Солярии никогда не говорилось о сексе, и слова, относящиеся к нему, не употребляются в порядочном обществе, да и в любом другом на Солярии. Из случайно прочитанного я представляла, как это делается, и несколько раз, скрепя сердце, пробовала сделать, как написано, но не смогла. Табу на прикосновение к человеческой плоти делало даже собственную плоть запретной и неприятной. Конечно, я могу дотронуться до своего лица или положить ногу на ногу, но это случайные прикосновения, на них не обращалось внимание. А сделать прикосновение инструментом сознательного удовольствия - совсем другое дело. Каждой частицей своего существа я знала, что этого нельзя делать, и поэтому удовольствия не могло быть. И мне не приходилось получать удовольствие от прикосновения при других обстоятельствах. Да и как это могло случиться? И в тот раз я коснулась вас. Зачем я это сделала - не знаю. Я чувствовала бесконечную признательность вам за то, что вы спасли меня. Кроме того, вы были не полностью запретны. Вы не солярианин. Вы были - простите меня - не вполне мужчиной. Вы - земное создание, человек по виду, но вы - недолговечный, бациллоноситель, нечто вроде получеловека. И вот потому, что вы спасли меня и были ненастоящим мужчиной, я могла коснуться вас. Кроме того, вы смотрели на меня не враждебно и надменно, как мой муж, не с тщательно затверженным безразличием тех, с кем я виделась по трехмерному изображению. И вы были прямо тут, рядом, и глаза у вас были теплые и заботливые. И вы вздрогнули, когда моя рука потянулась к вашей щеке. Я видела это. Почему так случилось, я не знаю. Прикосновение было таким беглым, что физическое ощущение нельзя было отличить от того, как если бы я дотронулась до своего мужа, другого мужчины или даже женщины. Но здесь было нечто большее, чем физическое ощущение. Вы были здесь, вы были рядом, вы показали мне признаки того, что я приняла как чувство. И когда наша кожа - моей руки и вашей щеки - соприкоснулись, я словно коснулась ласкового огня, который тут же прошел по моей руке, и всю меня охватил пламенем. Я не знаю, долго ли это продолжалось - вряд ли больше одной-двух секунд, но для меня время остановилось. Во мне произошло что-то, чего никогда не случалось раньше, и вот теперь, когда я познала это, я понимаю, что тогда была очень близка к оргазму. Я старалась не показать этого.
Бейли, не решаясь взглянуть на нее, кивнул.
- Так вот, я не показала этого, и только сказала: "Спасибо вам, Илайдж". Я поблагодарила вас за то, что вы сделали для меня в связи со смертью моего мужа, но много больше - за то, что вы осветили мою жизнь и показали мне, даже не зная этого, что есть в жизни. Вы открыли дверь, показали тропу. Физическое действие было само по себе ничто: просто прикосновение, но оно стало началом всего.
Она сделала паузу, затем подняла палец.
- Нет, не говорите ничего. Я еще не кончила. Я раньше представляла себе очень смутно и неопределенно: мужчина и я делаем то, что делали с мужем, но как-то по-другому - я даже не знала, как именно - и ощущения были другие, но я не могла представить себе их. Я могла бы прожить всю жизнь, пытаясь вообразить невообразимое, и умерла бы через триста-четыреста лет, так и не узнав этого, как и другие женщины Солярии, да и многие мужчины тоже. Никогда не узнать. Иметь детей, но не узнать. Но я дотронулась до вашей щеки и поняла. Не удивительно ли? Вы научили меня тому, о чем я лишь воображала. Нет, не механике, не унылому, неохотному сближению тел, а чему-то такому, что должно быть при этом, и чего я никогда не достигала. Взгляд на лицо, блеск в глазах, ощущение мягкости, доброты, чего-то, что я не могу описать, понижение кошмарного барьера между индивидуумами. Любовь, наверное, подходящее слово, включающее в себя все это и еще что-то большее. Я чувствовала любовь к вам, потому что думала, что и вы могли бы любить меня. Я не говорю, что любили, но могли бы. В старинных книгах говорилось о любви, я принимала это слово, но не знала его значения, пока не коснулась вас. И я поехала на Аврору, вспоминая вас, думая о вас, мысленно разговаривая с вами, и думала, что на Авроре встречу миллион Илайджей.
Она опять помолчала, погрузившись в мысли.
- Но не встретила. Аврора так же плоха, как и Солярия, но в обратном смысле. На Солярии секс - искажение, грех. Секс отвратителен, и мы все отвернулись от него. Мы не могли любить, потому что ненавидели секс. На Авроре секс скучен. Его принимают спокойно и легко, как дыхание. Если человек ощущает позыв, он тянется к тому, что кажется подходящим, и если подходящая особа в данный момент не занята чем-то важным, следует секс в той манере, как это принято. Вроде дыхания. Но какой экстаз в дыхании? Если у человека удушье, то, возможно, первый хороший вдох будет для него наслаждением, а если он никогда не задыхался? Секс, разрешенный и доступный, как вода, на Авроре, так же, как секс, запрещенный и постыдный на Солярии, не имели ничего общего с любовью. В обоих случаях дети получаются редко и только по официальному разрешению. Когда такое разрешение получено, происходит интерлюдия секса, безрадостная и противная, предназначенная только для деторождения. Если в положенное время зачатия не последовало, прибегают к искусственному оплодотворению. А на Солярии принят эктогенез, так что оплодотворение и развитие зародыша происходит в генотарии, а секс остается как форма социального общения, не имеющая ничего общего с любовью. Я не могла принять привычки аврорцев, я не была воспитана в них. Я со страхом тянулась к сексу, и никто не отказывался, но и не придавал этому значения. Глаза мужчин были пусты, когда я предлагала себя, и оставались пустыми, когда мужчины соглашались. Они хотели, но и только. И прикосновение к ним не давало ничего. Так же, как я прикасалась к мужу. Я примирилась с этим, позволила вести себя, но и все остальное ничего не дало. Я не чувствовала даже потребности делать это. То ощущение, которое дали мне вы, не возвращалось, и я в конце концов покорилась.
Доктор Фастольф был моим другом. Он один на Авроре знал все, что произошло на Солярии. Вы знаете, что полные сведения не были опубликованы и уж, конечно, не вошли в эту ужасную гиперволновую программу. Я о ней слышала, но смотреть отказалась. Доктор Фастольф защищал меня от непонимания со стороны аврорцев и от их презрения к солярианцам. Он защищал меня также и от отчаяния, которое охватило меня через некоторое время. Но любовниками мы не были. Я могла бы предложить себя, но в то время я уже решила, что ощущения, которые вы мне дали, никогда не вернутся, и отказалась от мысли предлагать себя. Он тоже не предлагал себя, не знаю, почему. Может быть, он понимал, что мое отчаяние происходит от неудачи найти что-то в сексе, и не хотел увеличивать его. Вероятно, он просто был добр ко мне и заботился обо мне в этом состоянии, так что мы не стали любовниками. Он был моим другом, когда я нуждалась в дружбе. Вот и все, Илайдж. Вы получили полный ответ на свои вопросы. Вы хотели знать о моих отношениях с доктором Фастольфом и сказали, что вам нужна информация. Вы ее получили. Вы удовлетворены?
- Мне очень жаль, Глэдия, что ваша жизнь была так трудна. Я получил информацию, в которой нуждался. Вы дали мне больше информации, чем думаете.
- В каком смысле?
Бейли не дал прямого ответа:
- Глэдия, я рад, что воспоминание обо мне так много значило для вас. Когда я был на Солярии, мне и в голову не приходило, что я произвел на вас такое впечатление, но даже если бы пришло, я не пытался бы… вы понимаете.
- Я понимаю, - мягко сказала она, - но и попытка была бы бесполезной: я бы не могла.
- Я знаю. И теперь я не сделал бы такого, как вы сказали, предложения. Одно прикосновение, момент сексуального понимания - больше ничего не нужно. Вполне вероятно, что этот момент неповторим, и его нельзя пачкать глупыми попытками к возобновлению. Но именно по этой причине я не предлагаю себя. Моя неудача могла бы оказаться еще одним разочарованием для вас. Кроме того…
- Да?
- Как я уже говорил, вы сказали мне больше, чем думаете. Вы сообщили, что история не кончилась на вашем отчаянии.
- Откуда вы знаете?
- Рассказывая мне об ощущениях, которые дали вам прикосновение к моей щеке, вы сказали, что только теперь поняли, как были тогда близки к оргазму. Затем вы сказали, что секс с аврорцами не был успешен, и следовательно, в этих случаях вы не испытывали оргазма. Однако, вы должны были испытать его, Глэдия, чтобы судить о ваших ощущениях на Солярии. Иначе говоря, у вас был любовник, и вы узнали любовь. Если это не доктор Фастольф, то, значит, был кто-то другой.
- Ну и что? Разве это касается вас?
- Не знаю, касается или нет. Скажите, кто он, и если будет ясно, что это не мое дело - покончим с этим.
Глэдия молчала.
- Если вы не хотите сказать, то я сам скажу вам. Я уже говорил, что не намерен щадить ваши чувства.
Глэдия продолжала молчать.
- Кто-то должен был быть, Глэдия, и ваша скорбь по поводу потери Джандера чрезмерна. Вы выслали из комнаты Дэниела, потому что его лицо напоминало вам Джандера. Если я ошибся, решив, что Джандер Пэнел…
Он сделал паузу и затем резко закончил:
- Что робот Джандер Пэнел был вашим любовником - скажите.
- Джандер Пэнел, робот, - прошептала Глэдия, - не был моим любовником.
Затем она добавила громко и твердо:
- Он был моим мужем!
25
Губы Бейли беззвучно шевелились в безошибочном трехсложном восклицании.
- Да, - сказала Глэдия, - Вот именно: "О, дьявол!". Вы ошеломлены? Почему? Вы не одобряете?
- Это не мое дело - одобрять или не одобрять, - без выражения ответил Бейли.
- Это значит - не одобряете.
- Это значит, что я ищу только информацию. Какая разница между мужем и любовником на Авроре?
- Если двое живут в одном доме какое-то время, они говорят друг о друге "жена" или "муж".
- Какой период времени?
- В разных регионах по-разному. В городе Эос это три месяца.
- И в это время они воздерживаются от сексуальных отношений с другими?
- Почему?
Глэдия подняла брови.
- Я только спрашиваю.
- Исключительность на Авроре невозможна. К мужу или любовнику - безразлично. Секс для удовольствия.
- Вы бы тоже искали других, когда были с Джандером?
- Нет. Это был мой выбор.
- Другие предлагали себя?
- Случалось.
- И вы отказывали?
- Я всегда могу отказаться. Это часть неисключительности.
- Но вы отказывали?
- Да.
- А те, кому вы отказывали, знали причину?
- Что вы имеете в виду?
- Они знали, что у вас муж - робот?
- У меня был муж. Я не называю его мужем-роботом. Здесь нет такого выражения.
- Но они знали?
Она помолчала:
- Не знаю.
- Вы им говорили?
- Зачем бы я стала говорить?
- Не отвечайте вопросом на вопрос. Говорили ли вы им?
- Нет.
- Как вы могли избежать этого? Разве не естественно объяснить ваш отказ?
- Объяснений никогда не требуется. Отказ есть отказ, так его и принимают. Я вас не понимаю.
Бейли собрался с мыслями. Оба непонимания - его и Глэдии - не пересекались, а шли параллельно. Он начал снова:
- На Солярии было бы естественным иметь робота в качестве мужа?
- На Солярии это немыслимая вещь. Мне и в голову не пришло бы подобное. На Солярии все немыслимо, и на Земле тоже. Разве ваша жена взяла бы когда-нибудь в мужья робота?
- Это не относится к делу.
- Возможно, но ваше впечатление - достаточный ответ. Мы с вами не аврорцы, но мы на Авроре. Я живу здесь два года, и понимаю больше вашего.
- Вы имеете в виду, что сексуальная связь человек-робот - обычное дело на Авроре?
- Не знаю. Я знаю только, что это приемлемо, как приемлемо все, что касается секса - все добровольное, дающее взаимное удовлетворение и не наносящее никому физического вреда. Кому какое дело, как индивидуум или любая комбинация индивидуумов находит удовлетворение? Кого тревожит, какие книги я читаю, когда ложусь спать или встаю, люблю ли я кошек или не терплю розы? Так же относятся на Авроре и к сексу.