* * *
Неистовым потоком обрушилась конница. Хлопали, раскручиваясь полотна знамён над летящими насмерть закованными в железо людьми, звенели сухие, еще не впитавшие в себя кровь, клинки. Многоголосый рев оглушал, сметал и рвал сумерки дворцовых площадей. Звёздными искрами сыпались тысячи факелов.
Мириады ударов, криков, яростных кличей и воплей ураганом бесновались на огромном протяжении битвы. Сметая все на своем пути, оставляя сотни тел, отравленных смертельными ударами стали, люди дрались, своею кровью и муками изрубленной плоти утверждая рассвет. Ржали кони, озверевшие в разъяренном аду резни, и равнодушно нависала над нами громада Башни Великих Тайн.
Навстречу на непрерывно текли геометрически правильные ряды закованных в железо и кожу врагов. Шелковые знамена свистели на ветру. В воздухе, пропитанном жирной копотью, мелькали тысячи отвратительных нетопырей, огромным сгустком повисших над сечью. Звериные орды вурдов мертвыми клещами впивались в наши ряды. Вертелись топоры, мечи, копья и это месиво огня, плоти и железа пронизывали непрерывно возникающие прочерки стрел.
Дружина лорда продиралась сквозь ржавые заросли битвы, теряя людей, кровоточа всеми ранами…
* * *
… мы вошли в Башню Великих Тайн поздно вечером, когда бой за храм уже был окончен. На душе было тяжело и устало. Джироламо шёл рядом со мной и хромал мучительнее обычного. Его лицо буквально-таки почернело от копоти. Изредка он машинально утирал со щеки кровь, размазывая её по щеке и недоуменно глядя на окровавленный рукав. Меня шатало от усталости, и невыносимо болели сбитые в кровь лапы. Всё окружающее воспринималось, как в бреду, прыгая и дрожа в струях горячего тумана, застилавшего глаза. Джироламо взял меня за лапу, и я с облегчением оперся на него, не в силах думать о том, что бедному юноше тяжело не меньше моего. Я лишь отрешенно подумал о том, что бедняге, наверное, тоже хочется упасть и закрыть глаза.
Рыцарь медленно шёл впереди, изредка поправляя повязку на голове, чуть было не размозженной палицей. Он не оборачивался, зная, что только мы идём за ним, а все остальные остались там, около Башни и ждут. Правда, я не уверен, думал ли он сейчас о нас. Ему досталось больше всего, и было видно, что он идёт на последних крупицах упорства и гордости.
В Большом Зале не было никого. Три факела пылали по углам треугольного давящего языки тусклого пламени лишь иногда, на краткий, пугающий миг выхватывали внимательные глаза, цепкие руки и чешуйчатые торсы демонов.
Джироламо вдруг остановился, и я вдруг почувствовал, как его рука с неожиданной, отчаянной силой сжала мне лапу. Едва не вскрикнув от боли, я взглянул на его лицо, и поразился тому, какая мука была написана на нём, как дрожало его изувеченное тело! Глаза его впились в гигантскую статую свившейся бесчисленными кольцами Гадюки. Переведя взгляд на это ужасное изображение, я почувствовал, как шерсть на мне встаёт дыбом, и дикий страх сковывает меня…
- Боже мой, крест! Мальтийский крест! - простонал Джироламо и я каким-то уголком сознания отметил, что в этом ракурсе извивающееся тело гадины действительно напоминает древний символ.
Тело Гадюки сокращалось, скрипя смертью. Надувались злобой и животной ненавистью желтые немигающие глаза, и грязно-бурый яд бурлил под кожей, просвечивая сквозь сизую чешую. С передних зубов срывались шипящие капли, прожигающие глубокие рыхлые дыры в граните пьедестала. Раздвоенное жало вздрагивало в напряжении, мокро блестя в ощеренной пасти…
Рыцарь стоял в центре зала, устало опираясь на меч. Его сверхъестественное свечение погасло, и он снова стал таким, каким был всегда. Уже не символ, не сверкающий витязь, а усталый воин спокойно, почему-то очень спокойно! - глядел на нас. Вот он невесело улыбнулся, и в этот миг я понял: он знал, он с самого начала битвы знал, что умрёт!
Ещё мгновение и…
Вскрикнул, нечеловечески вскрикнул Джироламо!
Бенгальским огнем брызнули алые искры и уже не Джироламо, студент-калека, а Лина, Лина, ЛИНА
рванулась к Рыцарю и в отчаянии закрыла его своим телом!
В этом стремительном превращении, сорвавшем, развеявшем корявую маску, мелькнул размотавшийся серый лоскут, и на вскинутой руке девушки взорвался голубыми бликами браслет Эдвина Алого!
Черной, смазанной скоростью молнией безжалостно мелькнуло в душном, пропитанном страхом и ядом воздухе, смертельное жало и жадно впилось в грудь девушки…
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
… мир рухнул. Разлетелись адские зеркала и багровые сумерки обрушились на оседавшую в моих руках Лину. Кровь выступила из под стального жала и я увидел, как стремительно бледнеет её лицо. Она слабо охватила меня руками и прошептала:
- Больно…
Визг и рёв раздирали мою несчастную голову, и я закричал, видя, как закрылись её глаза и на ресницах застыла слезинка. Вокруг бесновались и корчились в неистовой радости багровые демоны. К нам тянулись скрюченные судорогой руки, покрытые запёкшейся кровью. Черные протуберанцы разбрызгивали уродливых карликов, тут же умиравших в пароксизме отвратительного смеха на шевелившихся чугунных плитах…
Мир рушился…
В нарастающем визге, вперив в нас пустые холодные глазницы, хохоча, шло Безумие и на груди его пылало бездонным пламенем мёртвое лицо Гвалаука.
- Жертва, жертва, жертва! - визжали карлики, и омерзительный вопль перекрыл их голоса, проскрежетав:
- ЖЕРТВА ПРИНЕСЕНА!
… тело Лины напряглось… и вдруг обмякло на моих руках.
К.И.СТИВЕНС
… трассирующим пламенем метнулась ослепительная комета, испепеляющая всё на своём пути, сжалась в игольное острие, сверкнув рубиновым лучом. Стремительный Эдвин Алый накрыл нас плащом, вспыхнувшим во весь горизонт, подобно языку обжигающего пламени…
ЧЁРНЫЙ РЫЦАРЬ
Трое суток Лина боролась со смертью. В бреду, она всё еще была в телесной оболочке Джироламо и умоляла меня не смотреть на её перекошенное шрамом лицо. Она жалобно просила Стивенса увести меня, чтобы я не видел её беспомощности и уродства.
Я каменел, глядя, как сжигает её внутренний жар, когда она затихала, и слабый огонек её жизни почти угасал. Бесшумно входил в комнату осунувшийся Эдвин Алый и я почти не видел его, когда он стоял рядом. Только раз поднялась в душе кровавая муть, и я вскочил, грубо схватив его за плечи.
- Зачем, скажи, зачем всё это? - я тряс его, готовый убить. - Зачем ты сделал это?
Тихий стон Лины привёл меня в чувство. Голова её металась по подушке, она что-то шептала, и белые исхудавшие руки перебирали одеяло на груди. Мягко, но решительно, Эдвин отодвинул меня и положил руку на лоб Лины. Она почти сразу же успокоилась, и, всхлипнув, затихла. Я сел у её ног.
- Ты сам знаешь ответ, рыцарь, - тихо произнёс Эдвин. - Это ваша Судьба. Не моя, не Стивенса, - ваша. Вы встретились, несмотря на то, что никогда не должны были знать друг о друге. Вы встретились, сами не зная того, что вы теперь - одно целое. Знаешь, как звучит великая формула? "Пока смерть не разлучит вас…" Я не могу ни помочь, ни помешать вашей любви, даже если бы очень этого хотел.
Он помолчал и вдруг устало улыбнулся:
- Говорят, что родители всегда недовольны выбором своего ребёнка. Всё-то им кажется, что их дочь достойна лучшего мужа…. Не знаю. Я думаю, что Лина сделала правильный выбор.
- Правильный…. - проворчал я. - Минуту назад я готов был убить вас…
- Не волнуйся, - помолчав, сказал Эдвин, - она должна поправиться. Она унаследовала очень стойкий характер своей матери.
И дрожал, и колебался язычок пламени, и вновь разгорался, вселяя надежду в мою истекавшую жизнью душу.
СТИВЕНС ПРОДОЛЖАЕТ
На четвёртую ночь жар резко пошёл на убыль. Все эти дни я бродил по покоям замка Эдвина Алого и не находил себе места. Меня сводило с ума равномерное пение, доносящееся из часовни замка. Несмотря на знакомые с детства слова псалмов, мне чудилась в них мрачная красота обряда отпевания.
В замке царили полумрак и уныние. Иногда появлялся домовой и шепотом, прерываемым всхлипываниями, приглашал меня к ужину, но я только махал лапой.
Какая уж тут еда!…
Однажды я наткнулся на старого друга семьи Эдвина Алого, грубияна и весельчака Гревса, лихого забияку, любившего разыгрывать из себя солдафона. Мы молча обнялись, и я поразился тому, насколько потухли его глаза. Он похлопал меня по спине и, понизив голос, прогрохотал:
- Котёныш, чертов ты колдун, скажи мне - как она, выберется?
- Не знаю, мастер Гревс, - искренне ответил я. - Я надеюсь, и я молюсь всей душой. Не может всё кончиться так плохо.
- Эх, котёныш, - тоскливо сказал Гревс, глядя куда-то в сторону, - сейчас посидеть бы нам с тобой за столом, да чтобы Лина рядом сидела, и пир… и Эдвин… видно, в ближайшее время - не судьба. Еду я. Никогда в жизни не думал, что от Эдвина, - от Эдвина! - с таким тяжёлым сердцем уезжать буду.
- Куда вы, мастер?
- Дела, братец, дела… Рыцарь распахнул нам здоровенную дыру во весь горизонт. Эдвину что, он маг, а я не могу сразу, сходу привыкнуть к мысли о том, что наш мир так резко раздулся. Там где были области Мрака - целые страны, чёрт бы их побрал!
Он перешёл на шёпот:
- Позавчера в первый раз в жизни на вурда напоролся, представляешь? Вот ведь сволочь, душа в пятки ушла. Экая мерзость, тьфу!
- Да уж, - согласился я, - удивительно мерзкое создание…
- Какое уж там мерзкое! Дрянь, погань, если не сказать больше!.. Бедная девочка… шесть лет! В голове не укладывается - шесть лет прошло! Ей сейчас двадцать два, а ещё месяц назад я сидел в зале и поднимал кубок за её шестнадцатилетие…
Он засопел, шёпотом выругался и, хлопнув меня по плечу, торопливо зашагал по коридору. Я грустно смотрел ему вслед. У самого поворота он обернулся и зычно проревел во всю свою знаменитую глотку:
- Не смей киснуть, Стивенс! Я в Эдвина верю!
* * *
Эдвин Алый, светясь от счастья выбежал из покоев дочери и взвился в воздух раскалённым болидом. На страшной скорости, буравя раздираемый в клочья воздух, он сшиб с глубокого ночного неба несколько звёзд, и рассыпался фейерверком…
Рыцарь бережно держал слабую руку Лины и неотрывно смотрел на лицо девушки.
Бесшумно возникший позади Эдвин положил ему на плечо руку и тихо сказал:
- Теперь уже всё позади.
Повернувшись, он буквально-таки подхватил меня, и мы мгновенно очутились в коридоре.
- Ну, магистр, пришло время оставить их вдвоём. А нас с тобой ждёт знатная трапеза!
- Ах, ваше величество, - сказал я, хлюпнув носом, - наконец-то я расспрошу у вас обо всём, что остаётся мне непонятным. Однако прошу простить меня, но я всё-таки на минутку вернусь, хорошо?
- Хорошо, уважаемый Стивенс! - рассмеялся маг. - Я жду тебя в главном зале.
Я вошел в комнату, стараясь не реветь. Рыцарь стоял на коленях у ложа Лины, положив голову на её руку. Увидев меня, девушка слабо улыбнулась и прошептала:
- Заходи, Кис. Как тебе после всех злоключений наши рябчики?
- Эх, Лина, Лина, - разревелся-таки я, - какие уж там рябчики. А я уж чего только не передумал…
Рыцарь поднял голову и посмотрел на меня покрасневшими от бессонницы глазами.
- Кис, ты поросёнок, - сказал он, улыбаясь, - я только-только решился было поцеловать мою любимую девушку, как ты ввалился разводить здесь сырость.
- Целуйтесь на здоровье, молодёжь, - сморкаясь, всхлипнул я, - только не переусердствуйте. Линочка ещё слаба, а ты накинешься на неё, как дурацкий Ромео…
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Кис давно уснул, когда мы осторожно вышли на огромный балкон. Луна дружелюбно смотрела на нас, а потом, устыдившись назойливости, подернулась легкой кисеёй облака и притушила свой внимательный взгляд. Я глядел на лицо Лины и думал о том, как дорого дались ей последние шесть лет. Лина серьёзно глядела на звёзды и молчала.
- Лина! - прошептал я, - Лина, девчонка ты упрямая, как ты только решилась на это?
Лина обернулась, поглядела мне прямо в глаза. Видно было, что она хотела что-то сказать, но вдруг доверчиво прижалась к моей груди. У меня захолонуло сердце, и я крепко закусил губу. Почти бесшумно шлёпавший мимо домовой жалостливо таращился на меня, вдруг он широко улыбнулся, помахал нам рукой, и бесплотные, алые розы мягко осыпали нас, пламенея в ночи удивительными фонариками. Где-то далеко тихо играла удивительная музыка.
Лина подняла голову и тихо спросила:
- Всё хорошо, правда?
- Правда. Я люблю тебя.
Лина улыбнулась и знакомым, ещё девчоночьим, жестом откинула с лица непослушные пряди. Глаза её искрились.
- Скажи мне это ещё раз, - попросила она.
Вместо ответа я поцеловал её в уголки губ и прошептал:
- А ты?..
- Глупый, глупый мой драчунишка, - улыбалась Лина, и я всем своим существом почувствовал, как отпускает сердце, как трескается и тает шестилетний, кровавый лёд.
Часы стали бить полночь…
* * *
Я стоял перед гранитной статуей моего давнишнего, ненавистного врага.
Тонко свистел ветер, перекатывая по барханам колючие легкие мотки противной травы. Лицо статуи Гвалаука с отвалившимся носом было полно трещин, забитых песком.
Где-то вдали часы отбивали последние удары.
Вышедший из-за постамента низкорослый вурд прошипел мне:
- Он и так уже умер…
- Нет, - с трудом выговорил я, и поднял неимоверно тяжёлый и горячий меч.
Неловко, как в бреду, я ударил статую по плечу. Вурд захихикал, и вдруг захлебнулся визгом, увидев, как я замахиваюсь раскалённым мечом для второго удара. Рукоять меча обжигала ладони, дымилась и светилась красным каждая трещина на старом граните. Жирные жучки расползались, кто куда, в трухе, сыплющейся из щелей постамента. Глаза заливал тягучий солёный пот, и земля уходила из-под ног.
Размахнувшись, я твёрже поставил ноги и ударил…
******
…. Упав на диван лицом вниз. Почему-то я твёрдо знал, что я дома. Тикали часы и привычно бурчал своим чревом холодильник на кухне.
Протянув руку, я дернул за шнурок старенького торшера, и тот буднично щёлкнул, включившись. Открыв, наконец, глаза, я увидел, что одет по-прежнему по-рыцарски, что на левой руке рядом с часами, красуется рыцарский браслет, а в правой - брюзжит короткими гудками телефонная трубка.
Машинально я повесил её на рычаги и встал. Горели обожженные ладони. Переход был слишком молниеносным, и я чувствовал себя контуженным.
- ЧТО ПРОИЗОШЛО?..
На секунду у меня закружилась голова, и я со страхом ухватился за край стола. Опустив голову, я увидел свои пыльные сапоги и прозаический старенький ковёр, знакомый мне с детства. С сапог на ковёр осыпалось немного песка…
- Пора, пора бы уж и за пылесос взяться, - ишь, развёл холостяцкий беспорядок, - задумчиво произнёс Кис, входящий в комнату с пакетом молока в лапах. - А на кухне я только что видел немытую тарелку!
- Ты?! - выдохнул я и сел, ослабевший и деморализованный.
- Нет, не я! - немедленно ответствовал Стивенс, и, плюхнувшись в кресло, радостно заявил, - это галлюцинация!
- Милый, ты видишь сладкий сон! - звонко засмеялась Лина, внося в комнату поднос с ароматно дымящимися чашками кофе.
* * *
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ: Начало этой рукописи было положено в 1986 году, практически сразу после того, как всё, собственно, и произошло. С той поры прошло немало лет, и с 1989 года мы бросили все попытки опубликовать сие.
Кстати, именно в этом году в журнале "Уральский следопыт" на последней странице обложки 8-го (кажется) номера был даже опубликован анонс грядущих произведений, где упоминалась и прочитанная вами повесть.
Однако, жизнь - забавная штука! Анонс остался, а повесть так и не увидела свет.
Анонс в 1989 г. Но, - увы! - всё рухнуло :)) К.И.С.
Нам с Кисом было уже не до неё, поскольку жизнь наша текла бурно, и только иногда Стивенс вдруг начинал мечтать о том, как держит в лапах сей бесценный труд и вдыхает аромат типографской краски. В таких случаях Лина только посмеивалась над ним, говоря, что он жаждет осчастливить Человечество в целом, а изящную российскую словесность - в частности.
Кис ответствовал:
- Вечный странник, мечтательный и обаятельный, я не жду лавров писателя, а лишь выполняю долг философа, обязанного оставить потомкам пищу для ума…
И если вы добрались до конца, то мы приветствуем вас. Быть может, ещё и встретимся, поскольку Стивенс горит желанием продолжить собственное жизнеописание.
А пока, прощайте. Пишите, если что…
КОНЕЦ
P.S. РАЗМЫШЛЕНИЯ КОТА ИРВИНГА СТИВЕНСА, МАГИСТРА, ПО ПОВОДУ ЕГО РУКОПИСИ, НАПИСАНОЙ СОВМЕСТНО С ЧЕРНЫМ РЫЦАРЕМ.
Естественно (или лучше сказать, разумеется), жажда славы ни в коей мере не снедала мою, - смею заметить, - довольно таки честолюбивую натуру. Дело в том, мой уважаемый, но незнакомый друг, что похождения наши, быть может, натолкнут тебя на возвышенные и благообразные размышления о сущности Бытия и о своем месте в мироздании.
Остаюсь Вашим покорным слугой,
К.И.Стивенс, магистр
(с) К.И.Стивенс, магистр, 1987, 2002–2003 гг.