Легко ли жить в мире, где не существует любви и дружбы, где каждый новый день может стать последним, и приходится непрестанно бороться за существование по законам дикой природы? Именно в такую неблагоприятную среду обитания внезапно попадает молодой помещик Тихон Подкорытин-Тарановский, изнеженный лентяй и обжора. После того, как загадочная красавица превратила его в вампира и познакомила со своей стаей - злодеями из разных эпох, Тихон поневоле вступает в опасную и непредсказуемую игру, проигрыш в которой карается смертью.
Содержание:
Часть 1. Дикая участь 1
Глава 1. ДЕРЕВЕНСКИЙ ФИЛОСОФ 1
Глава 2. СТРАШНЫЕ СКАЗКИ НАЯВУ 5
Глава 3. ОПРОКИНУТЫЙ МИР 10
Глава 4. НЕНАУЧНЫЕ ОТКРЫТИЯ 12
Глава 5. КУРС МОЛОДОГО ВАМПИРА 15
Глава 6. ОХОТА В ГОРОДЕ N 18
Глава 7. СВИДАНИЯ С СОВЕСТЬЮ 21
Глава 8. ЯРМАРКА 25
Глава 9. БОГАТЫРЬ НА РАСПУТЬЕ 29
Глава 10. ИЗГОЙ 31
Глава 11. БОГИНЯ ИМПЕРАТОРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ 35
Часть 2. На границе миров 39
Глава 12. АДСКАЯ ПТИЦА НЕСЧАСТЬЯ 39
Глава 13. ТЕСНОЕ МЕСТО 43
Глава 14. ПОЭТИЧЕСКАЯ ДУЭЛЬ 45
Глава 15. ПРАЗДНИЧНАЯ ГОСТЬЯ 48
Глава 16. ВКУС ЧЕРНИКИ 49
Глава 17. ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД 52
Глава 18. АНГЕЛ МЕСТИ 55
Глава 19. ПРЕДАТЕЛЬСТВО 59
Глава 20. МАСКАРАД 63
Глава 21. УБИЙЦЫ СЧАСТЬЯ 65
Глава 22. ПРАВДА АТАМАНА 69
Глава 23. ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ 73
Глава 24. СОКРОВИЩЕ 77
Глава 25. ТРИНАДЦАТЬ САМУРАЕВ 81
Глава 26. НЕДОСТРОЕННАЯ ИМПЕРИЯ 84
Ольга Вешнева
Огрызки эпох
Верите ли Вы в вечную любовь?
Искренне надеюсь, что нет. Ибо она - утопия. Столь же глупа и неблагодарна вера в нее, как в мифический золотой город, где люди живут в достатке, согласии и честной взаимной дружбе.
Испокон веков властелины листа бумаги, тканого холста или папируса внушали податливым юнцам идею о любовном тяготении, не ослабевающем, а будто бы только крепнущем с течением лет. Одурманенные сладким зельем юнцы влюблялись неистово и жертвенно, надеясь быть неразлучными со своими возлюбленными до конца дней. Чем глубже они погружались в пучину литературного дурмана, тем тяжелее переносили внезапную разлуку. Горькие слезы капали из их глаз, и грустные, тайные для мира, стихи появлялись на страницах дневника. Некоторые влюбленные страдальцы впадали в беспросветное отчаяние. Не представляя семейного счастья с другим человеком, они бесстрашно расставались с жизнью…
К сожалению, и в ваше время, любезный читатель, мечта о вечной любви бередит раны человеческих сердец, истерзанных ядовитым чувством. Безмолвные крики писателей с книжных страниц призывают поверить в нее, ласкают воображение безоблачными отношениями героев. Особенно этим грешат сочинители вампирских саг и тому подобного чтива.
"Бессмертная любовь вампира" - не правда ли, звучит заманчиво для нежной барышни? Только представьте - обоюдная любовь длиной в сотню, тысячу лет. Мало кто откажется от соблазна. Разве что я откажусь. Поскольку знаю, что это невозможно. Вечной любви не существует. Наверное, странно слышать такое от вампира, коим я являюсь без малого двести лет. Но я хочу быть честным хотя бы с Вами, поскольку лгать по жизни приходится много - "профессия" обязывает. Длинные мемуары я задумал написать с целью показать читателю изнанку тайного мира, стать частью которого не пожелаю никому, и научить его воспринимать прекрасное состояние влюбленности как скоротечное, но возвращающееся снова и снова в причудливых обличьях. Вам не следует убивать склонность к этому чувству. Ваша жизнь коротка, и, надеюсь, не так жестока, как наша. Я же навеки разучился любить кого - либо, кроме себя самого. И доверять кому - либо.
Впрочем, были времена, когда я любил глубоко и страстно, хоть и не загадывал в столь деликатном деле на века вперед. Я хотел быть счастливым с единственной избранницей, но дни, месяцы, годы летели слишком быстро, чувства остывали - одно и то же лицо, один и тот же запах начинали приедаться, раздражать. Пылкие и в меру скромные любовницы становились жертвами - не всегда моими, иногда их съедал самый прожорливый в мире хищник - время, иногда - губили независимые от меня обстоятельства. Но финал любовной истории был неизменно трагичен. Юным прелестницам следует запомнить, что для вампира жена - не только отрада и утешение, но и запас продовольствия на "черный день" - живой воинский паек. При недостатке крови семейная ссора мгновенно перерастает в смертельную битву, где побеждает сильнейший. И это - норма жизни, которую никто из вампиров (кроме меня) не считает варварством.
Однако не стану заранее раскрывать все тайны нашего бытия, вернусь к вступительной части романа.
Интересно, встречали ли Вы в учебниках, записках прославленных деятелей искусства, науки или в пыльных архивах хоть единичное упоминание о князе Тихоне Игнатьевиче Подкорытине - Тарановском, современнике великого Пушкина? Уверен, что эта личность Вам абсолютно незнакома. Охотники на вампиров позаботились о том, чтобы моя жизнь была стерта со страниц истории. Они лишили меня титула, поместья, даже самой последней гордости - человеческого имени. Их приближенная к государственной власти структура внимательно следила и за тем, чтобы я не объявился где-нибудь под чужой личиной.
Охотникам не удалось затравить меня, как дикого зверя. Мне пришлось долго бороться за право существования, но я выжил и даже нашел неплохое пристанище. За написание мемуаров я взялся еще и потому, что недавно моя жизнь стала относительно спокойной, благополучной. Надолго ли, не знаю. Но пока мне вполне уютно в комфортабельном, как элитный постоялый двор (простите, отель), жилище. Да и голод беспокоит редко, не настолько сильно, чтобы отвлекать от живописного обрамления воспоминаний, и ненадолго. А после сытного ужина (литров этак семи - восьми свежей крови) во время расслабленного отдыха на мягком широком диване работы итальянского мебельного маэстро Анджело Ботинелли, мне являются эфемерные музы. Они воскрешают пейзажи и образы прошлого, которое я никогда не забуду. Так уж хитро устроена наша память - вампиры ничего не забывают.
Но в каком регионе родной страны я обосновался, и на кого там охочусь, для Вас останется тайной. В вампирском сообществе считаются неприличными вопросы "Где ты живешь?" или "Кем ты сегодня поужинал?" Адрес норы и место кормежки - секретная информация. Свои охотничьи угодья мы охраняем и если нужно, сражаемся за них.
Малость непривычно, что под пальцами не скрипит гусиное перо, а стучат клавиши ноутбука, но я старательно укрощаю очередной дар двадцать первого столетия. С сенсорными экранами смартфонов и планшетов было сложнее, в них часто впивались выскользнувшие от напряжения когти.
Надеюсь, мое повествование не выйдет похожим на исповедь. Я не умею чистосердечно каяться и склонен к самооправданию. А в чем я прав, в чем виноват, решит читатель. Осудит он меня, иль посочувствует, не суть важно. Главное, чтобы он не стал заложником книжного обмана, как я в далекое романтическое время.
Часть 1. Дикая участь
Глава 1. ДЕРЕВЕНСКИЙ ФИЛОСОФ
Теперь представьте то, что вижу я всякий раз, как вспомню детство… Зеленые поля по берегам извилистой реки и скопище бревенчатых избенок, не разделенных ни забором, ни плетнем, на гладких бархатных холмах… А за деревней - кучерявый парк, к нему ведет широкая дорога, на ней видны следы подков и колеи от экипажа. Идем по парку долго - долго. Так кажется, под сенью вековых деревьев время будто замедляет ход. Поют там соловьи, кружат шмели и пчелы над убеленной душистыми "бородками" черемухой, порхают бабочки - белянки и капустницы. Но вот из занавеса расступившихся ветвей степенно выплывает отчий дом. Он двухэтажный, бледно - желтый, с резными белыми колоннами у высокой мраморной лестницы. Мы не поднимемся по ней, и не зайдем в зеркальный вестибюль. Мы повернем налево, за угол, и обнаружим сокрытую в тени антоновских яблонь и сибирских вишен низенькую пристройку, отведенную под кухню.
Из печки тянется дымок, готовится обед. Невидимо заглянем внутрь. По тесной кухне от стола к печи, обложенной расписными изразцами из фарфора, снует маленькая кругленькая кухарка Ульяна Никитична в сером платье, засаленном переднике и белом платочке.
- Скорее помешай стерляжью уху, - командует ее сгорбленный тощий муж - повар Антип Егорович. Прислонившись к стене, он колотит по столу деревянной ложкой, - И трав щепочку бросить не забудь, укропа, особливо. Да что ты мешкаешь, как не с тобой толкую! - он громче стукнул по столу, держа в кулаке левую трясущуюся руку.
Сам он уже два года из-за старческой немощи не может помогать жене на кухне, и только руководит ее работой.
- Вот расстегаи заверну, и нащиплю травы с пучка, - Никитична спокойно возвращается к столу и месит подоспевшее тесто. - Ужели подождать не можешь, экий шустрый.
За ее спиной висят косицы лука, чеснока, связки пряных трав. Не выдержав бурчания мужа, она отщипывает понемногу от каждой связки и добавляет приправу в котелок с ухой.
Тут на кухню румяным колобком вкатывается пухлый мальчишка лет шести, запыхавшийся от ловли белянок.
- Чего изволите, Тихон Игнатьевич? - с лукавой улыбкой вопрошает кухарка и тряпкой протирает стол и табурет от стерляжьего жира, чтобы маленький господин мог присесть, - Конфектов или сахару?
- Комок сахару… и сказок пострашнее.
Ульяна Никитична была моим первым другом и самым дорогим человеком после родителей. Она всегда меня баловала сладостями, разрешала попробовать лакомства, которые будут поданы к столу через час или два. Кухарка была мастерица до сказок, ее можно было слушать без устали весь вечер. И в отличие от сурового гувернера - француза, она если чем и стращала меня в минуты непослушания, то не розгами, а таинственными историями о ведьмах, упырях, кикиморах и всякой разной нечисти. Слушая страшилки Никитичны, я иногда выбегал из кухни, словно меня преследовало чудовище. За дверью я чувствовал себя в безопасности и, робко выглядывая из-за нее, терпеливо дожидался счастливого конца, когда добро победит зло.
Угостив меня тремя кусочками сахара, Ульяна Никитична рассказывает историю о том, как заплутал в лесу грибник, и леший водил его кругами до рассвета, и чуть было не завел в болото. Но крестьянин сумел задобрить хозяина леса, оставив на пне кузовок с грибами, и вышел к соседней деревне.
Пока длилась сказка, подошло время обеда. Повар с кухаркой спровадили меня в столовую. Я сел за накрытый белоснежной скатертью стол вполоборота к двери гостиной, где отдыхали родители.
И вот напудренный лакей в потертой ливрее распахивает двери, и в столовую чинно входят под ручку хозяева усадьбы, князь Игнат Матвеевич Подкорытин - богатейший помещик Владимирской губернии, владелец пятисот пятидесяти крепостных душ, и Агриппина Порфирьевна Тарановская, происходившая из знатного купеческого рода. Оба они были необъятно тучны, но одевались с городским изыском - не признавали халатов и просторных блуз. Отец в столовую выходил, как в гости - непременно во фраке, а мать надевала одно из лучших платьев нежной расцветки - кремовое или бледно - зеленое, расшитое шелковыми цветами и золотой тесьмой, и прятала длинные густые локоны под кружевной чепец.
Я больше похож на мать - у меня ее круглое лицо, большие серые глаза и черные, как смоль волосы. Как и она, я часто улыбаюсь, иногда без видимой причины, каким - то своим мыслям, необязательно веселым.
Агриппина Порфирьевна встречает гостей, даже едва знакомых, с распахнутой душой. Она их окружит родственной любовью, прикажет подать к столу все лучшее из домашних закромов и застелить для них постели "до скрипу взбитыми" гагачьими перинами. И жизнь свою она как на духу расскажет им, без утайки. Благо нет у нас в доме той соринки, которую опасно вынести за порог.
Мой отец немного выше и крупнее своей жены. Для пышности он завивает рыжеватые бакенбарды, а темно - русые волосы зачесывает к затылку, скрывая первую проплешину. Он может выглядеть суровым, особенно если уличит приказчика Илью Кузьмича в мухлеже с выручкой от продажи муки или овса на городском базаре, может даже стегануть хлыстом по персидскому ковру для острастки и пригрозить подравшимся мужикам поркой. Но всем в округе известна его мягкотелость и быстрая отходчивость. Деревенские мужики и бабы давно знают - барин с барыней пожурят, постращают, но не обидят. И ни один крестьянин не сболтнет о них дурного за чаркой в трактире, а только Бога поблагодарит на таких замечательных господ.
Вслед за родителями семенит моя сестра Елена в розовом с белыми цветочками платьице. Мы зовем ее по - деревенски Аленой с подачи матери, так больше нравится и нам, и ей самой. Она старше меня на два года и пока остается самой стройной в семье - должно быть, из-за вредности и склонности к придиркам. У нее еще без корсета заметна талия.
Расположившись в широком кресле, мать жестом подманивает меня и, наклонившись, щиплет мои щеки, приговаривая: "Ах, какой же ты хорошенький, дитятко мое, какой кругленький! А щечки - что наливные яблочки на деревце".
Бантик моих губ расплывается в нежной улыбке. Я с любовью смотрю в добрые мамины глаза, большие и светлые, пока Никитична не подает к столу горячую стерляжью уху, а к ней рыбные расстегаи. Чуть позже кухарка приносит горшок гречневой каши с морковной подливой и курицей, за кашей следуют самые важные гости - два жареных индюка и телячий бок. С незначительным опозданием поспевает осетр, приготовленный на пару в луковой "одежке". Потом настает время едва помещающихся на широкой тарелке кулебяк с грибами, гусиными потрохами и налимьей печенью, за ними идут пироги с вареньем, а на десерт к чаю - сочные сливочные пирожные и марципаны.
Мы едва успевает передохнуть после обеда, как приходит время ужина. На столе возвышается новая громада изысканных яств… И пир тянется допоздна…
С тех пор прошло немало лет, но я по-прежнему обожаю вкусно и сытно поесть. Новая эпоха диктует моду на спортивный образ жизни, проповедует скудное питание ради изящности фигуры. Но я, хоть нос мне намажьте осиновой смолой из вредности, никак не могу постичь (хотя иногда пытаюсь), как можно "страдать от обжорства". Я отлично понимаю, что значит терпеть ужасный голод - было время, когда неделями на язык не попадало ни кровинки, и сердце едва не останавливалось, и омертвляющий холод сковывал ослабшее тело. Но страдать от изобилия пищи, я, простите, не умею. И, видимо, не научусь никогда.
А вот соседи наши, довольно бедные и весьма скупые на угощение для гостей, князья Тузины, были малоежками. Да и самих себя они включили в список тех, на ком можно сэкономить. Жили они на черством хлебе, щах и соленьях, только в большой церковный праздник мог появиться у них на столе жареный гусь или молочный поросенок. На вид Митрофан Евсеевич и Агафья Федоровна Тузины всегда казались нездоровыми - худосочные, угрюмые, сутулые, с потухшим взглядом, который воспламенялся лишь тогда, когда в тарелке гостя оказывался слишком большой, по их мнению, мясной кусок. С их сыном Павлом, долговязым белобрысым мальчишкой, родившимся позже меня на полгода, я дружил. И находил его хорошим собеседником. Как я, он любил читать и отлично умел играть в шахматы. Мы вместе убегали в лес, на речку, играли с деревенской ребятней в солдат, лапту и прятки, и много вместе с ними шкодили - гоняли по дворам кур, запускали в погреба котов, чтобы те отведали сметаны, пытались объезжать баранов и козлов. За это нам потом доставалось от родителей - Павлу телесно, а мне словесно. Поэтому я меньше боялся наказания и часто становился зачинщиком очередного озорства.
Детство мое было прекрасной, благодатной порой. (Несмотря на то, что гувернер Журнье всячески старался его омрачить, и в лучшую погоду силком затаскивал меня за письменный стол, на котором лежала стопка учебников выше моей головы). Я много времени проводил на природе, даже любимые книги о дальних странах и увлекательных приключениях читал, забравшись в огромное дупло старой липы. Часами я мог просидеть на горке над рекой, любуясь полями, рекой и далеким лесом…
Недаром мой славный прадед, получивший от царя Петра эти земли за доблестную военную службу, выйдя из экипажа на вершине той самой горки, восторженно воскликнул "La belle!", то есть "Какая красота!" И так размашисто всплеснул руками, что с головы стоявшего рядом кучера слетела шапка и упала в реку. К усадьбе название Лабелино прилепилось не сразу, и вовсе не по велению деда, а по безграмотности кучера, незнакомого с французским языком. "Лабелино", "Лабелино" - пошло гулять неведомое словечко по деревням и селам, названия которых были одно непристойнее другого - Глухая Топь, Пьяниловка, Отребьевка, Лихолюдово, Свара, Бурдяное. И все их жители единодушно пожелали, чтобы объединенное поместье называлось непонятным, но благозвучным словом. Дьяк поместной церкви даже составил от лица народа письменное прошение "новому хозяину сих земель" - "о присвоении усадьбе благородного наименования". Прадед удивился данному прошению, но артачиться не стал.
"Пьяниловок и Отребьевок на Руси полным - полно, а Лабелино в новинку будет. Да и слово хоть чужеземное, однако русский слух не режет, как родное", - подумал он.
Спустя несколько дней у пригородной дороги появился указатель с надписью: "Лабелино" и бывшие жители непристойных деревень устроили возле него шумный праздник с плясками и хороводами.
Но быстро закончилась пора беспечности, отец мне преподнес плохой сюрприз. Вот уж не ожидал я от него такой жестокости. Выходит, к крепостным он был добрее, чем к любимому наследнику.
- Хочу я, чтоб ты стал достойным человеком, Тихон Игнатьевич, - призвав меня в обитый фиолетовым шелком кабинет, сказал он, стоя у окна и поглаживая левую бакенбарду. - Особую чтоб грамоту познал - любовь к Отечеству. И Родине мог послужить, подобно своему великому прадеду - генералу Подкорытину. Отправишься ты в Петербург, в кадеты. На завтра Ерофей готовит для тебя лучший экипаж.
- Помилуйте, батюшка! В кадетах пропаду! - я рухнул на колени. - Какая мне муштра? Какие марши? Какой мне бег на дальность? Я погибну, бездыханный упаду на плац, - я обрисовал руками обширность туловища, доказывая его непригодность ко всякого рода гонкам, прыжкам и закидыванию ног выше подбородка на марше.