Возьмите, к примеру, хоть Клауда. Прямо сейчас он плывет к музыке, словно лодка по открытой воде, - закрыв глаза, воспаряя от наркотика, названия которого мне не выговорить. Он оклеил стену склада пузырчатой пленкой, и теперь лазерные лучи и светодиодные огоньки музыкальной системы превращают пустые ячейки в миниатюрные зеркальные шары. Когда этот свет падает на лицо Клауда, чисто выбритое, с острыми чертами - плоскости и грани под тонкой, анемичной кожей, - он становится похож на святого в церковном витраже. Святой покровитель измененных сознаний, граней, пропавших дорожных ограждений и падений со скал. Святой покровитель беззаботно живущих. Сейчас, когда он здесь, невозможно представить его в другом окружении. Этот дочиста обобранный и заброшенный склад между автострадой и каналом - его храм, таблетки, огни и пульсация кибер-гот-индастриал построка - его святые дары и его чудеса.
Сегодня весь мой ужин - это чуть теплый растворимый кофе и половинка сломанной сигареты, которую мы с диджеем Меме курим, передавая друг другу, на крыше музыкального фургона, пока остальная часть команды разгружает и собирает динамики, световые дисплеи и бензиновый генератор в красной квадратной раме. Название группы - "Пейдей", что значит "получка", и Меме говорит, что это забавное совпадение. Меня, Фриду, они зовут "Фрайдей", что значит "пятница". Пятница - день получки. Ага, отвечаю, обхохочешься.
Не в этом смысле забавное, говорит Меме.
Меме улыбается мне; ее короткие коричневые пальцы в кольцах с финифтью и с облупленным ярко-синим лаком на ногтях скользят по пульту похожей на орудийную башню платформы на крыше фургона. Зеленые и сиреневые лучи проносятся надо мной, пульсируют, проносятся обратно, а Клауд берет мои руки в свои, сплетает свои пальцы с моими. Сиреневый свет танцует на фольге и пластике за его спиной. Мой взгляд падает на шов между бетонных плит в углу склада, где звуковая машина творит свое волшебство.
Я замечаю его слишком поздно: оранжево-коричневый луч, скользящий вниз по стене. Потолок над ним провис, отстал, как заусенец от ногтя, приоткрыв тонкую полоску неба. Дождевая вода уже бороздит ряд глубоких меловых потеков вниз по бетонным плитам, в полу - ямки размером с полдоллара, высвеченные внезапной пульсацией стробоскопа. Музыка воет, руки Клауда холодны как лед. Меме скалится, словно череп. Я ору, но уже слишком поздно: с грохотом товарного поезда провисший лист потолка отпадает, валится на звуковую систему и впускает водопад кислотного дождя.
Тишина, потом пронзительный крик.
Добро пожаловать на конец света.
Дорожка 2. Корабль с двумя лицами
В первый раз я замечаю граффити перед домом Ванессы, и если вы верите в предзнаменования, то, полагаю, это оно и есть. Ядовито-желтая спрей-краска, цвет предостерегающих знаков и полицейских лент. Изогнутая, лежащая на спине буква "С" нарисована на квадрате коричневого пластика, в котором, приглядевшись, я опознаю крышку мусорного бака. Пластик разъеден дождем, как будто кто-то жевал его по краям, и, полагаю, это тоже род предзнаменования. Не знаю, дело в форме, цвете или яркости, но рисунок мне режет глаза и вызывает такую сильную тошноту, какую не удалось вызвать даже вчерашнему похмелью.
Ванесса живет на одной из длинных улиц с тесно поставленными кирпичными викторианскими домами, между Дрексель и Вудлоун, в нескольких кварталах к северу от университета. Все лужайки перед домом высохли, серые и безжизненные, останки тисов и розовых кустов, как перекати-поле, задуло ветром под эркеры, и не знаю почему, но у меня появилось предчувствие, что соседний парк воняет кошачьей мочой.
Путь сюда был неблизким. Я ночевала сегодня в доме Фелисити, в спальне на первом этаже, которую четыре месяца назад занимал платный жилец. То есть до того, как воздух стал токсичным, а дождь превратился в едкую кислотную хрень. Прошло четыре месяца. Сейчас должны быть школьные выпускные, любит шутить Клауд. Как будто кто-то из нас собирался оканчивать школу, конец света или нет.
Я подгребла к Фелисити почти в то же время, когда постоялец сложил вещички и уплыл из-под ее идеально наманикюренной лапки. Ванесса причалила к Вонючему парку, должно быть, немногим раньше. Вернулась поближе к своей альма-матер, сказала она, после нескольких лет руководства научно-исследовательской лабораторией по управлению климатом - где-то на западе, в Колорадо, а может, в Неваде. Я познакомилась с ней, когда она помогала Фелисити устанавливать солнечную батарею, похожую на абстрактную скульптуру, слепленную из разноцветного скотча.
Потом мы стали возить ей воду.
Сказать откровенно, Ванесса просто помешалась на этой воде. Наверное, мы все на ней помешались, но Ванесса жутко привередлива: не дотронется ни до чего, что не налито из пластиковой бутылки. Йодные, угольные фильтры, бледно-розовые таблетки для балансирования кислотности, которые раздает агентство по чрезвычайным ситуациям, - ничто ей не подходит, ни по отдельности, ни вместе. Если за последние четыре месяца вода успела побывать в облаках, Ванесса не станет иметь с нею дело - и точка.
Фелисити говорит, что Ванесса - очаровательная женщина. Только качает при этом головой. С этой Ванессой Новак всегда все непросто.
* * *
Каждый раз, когда Фелисити удается раздобыть бутилированную воду - в агентстве по чрезвычайным ситуациям, в Армии спасения или получить от одного из ее мимолетных бойфрендов, - я цепляю верх красной детской коляски на багажник велосипеда, загружаю его трехлитровыми канистрами или упаковками пластиковых бутылок и кручу педали на юг. Квартира Ванессы находится на верхнем этаже узкой трехэтажки с плоской крышей, куда надо входить через веранду, самую крохотную из всех, какие когда-либо пристраивали к задней части здания. Веранда обита некрашеными досками с торчащими отовсюду гвоздями, стекла в квадратных оконных рамах гремят от ветра. Ванесса превратила ее в теплицу, и повсюду из пластиковых лотков торчат кустики помидоров, сладкого перца, зеленого лука и базилика. Приставная лестница ведет через люк на крышу, сплошь выложенную солнечными батареями. Здесь еще больше лотков с растениями, укрытыми от дождя синей брезентовой палаткой.
Ванесса возится с одной из своих батарей, стоя босиком на черной как деготь кровельной плитке. Густые темно-каштановые локоны стянуты банданой с рисунком из рыбок. Услышав стук дверцы люка о стальную ножку палатки, она поднимает голову.
- Привет, - говорю я. - Привезла вам воду.
Больше ничего не говорю, потому что мне надо отдышаться.
Ванесса радостно улыбается, показывая неровные, но удивительно белые зубы.
- Пятница, ты великолепна!
У нас уходит примерно пять минут на то, чтобы перетаскать восемь канистр из детской коляски в ее квартиру. Шесть она оставляет в теплице и просит меня отнести две другие на крышу. Там она бесцеремонно опрокидывает ее над каким-то растением с желтыми цветочками. Эту картину я наблюдаю уже несколько месяцев, но даже сейчас меня коробит, когда я вижу, как отличная питьевая вода капает с листьев на кровлю. Ванесса, как всегда, не замечает моей гримасы. Или, может, ей просто наплевать. Ее не поймешь.
Иногда я приношу ей воду, и все, что меня встречает, - великолепная улыбка, молчаливое хождение вверх и вниз по лестнице и бесцеремонное выплескивание воды на растения. Но сегодня она разговорчива.
- Сегодня утром было особенно громко, правда?
Она стоит в коричневой безрукавке, сложив руки на груди, и хмуро смотрит на те непонятные желтые цветочки. Понятия не имею, о чем она.
- Простите?
- Дождь, - говорит она.
- А-а. - Пожимаю плечами и неловко потираю шею. - Наверное, я проспала. Вчера вечером у нас творилось такое дерьмо… - И это еще мягко говоря, но ей не нужны детали. - Фелисити все еще хочет, чтобы вы как-нибудь к нам пришли. Если хотите.
- Зачем? Нашли еще одну солнечную панель? Нужна установка?
- Ничего подобного. - Она вроде шутит, и я пытаюсь улыбнуться. Снова и снова я вижу, как потолок склада прогибается, падает - и поток ядовитой воды обрушивается на генератор "Пейдей". Во все стороны летят искры, затем наступает темнота настолько плотная, что поражает меня, как пощечина. Меме визжит. Изо всех сил кашляя, чтобы прочистить горло, я оттаскиваю генератор в сухой угол. - Просто думала, вы отдохнули бы. Послушали бы музыку, пообщались с людьми.
Заглотнули бы пару таблеток, посмотрели, как рушится потолок. Конец света, леди, все дискотеки - рок-дискотеки.
- Взаимоисключающе, - говорит она.
- Простите?
- Разговаривать с людьми для меня не отдых. И вообще… не люблю музыку. Портит слух. - Она облизывает губы. Она все еще шутит? Опять не поймешь. - Может, поэтому вы их и не слышите. Смотри.
Она берет одну из пустых канистр, пробирается между солнечных панелей к краю крыши и зачерпывает там из лужи.
- Иисусе. Это дождевая вода?
- Я ее не пью, - говорит она, закручивая крышку. - Просто послушай.
Она передает мне канистру. На дне плещется полдюйма воды.
Прижимаю канистру к уху. Слышу треск пластика, больше ничего.
- Извините, - говорю я.
Ванесса бросает на меня странный взгляд, кривит рот и приподнимает брови, как будто я говорю с таким сильным акцентом, что она едва меня понимает. Или как будто слышит двух одновременно кричащих людей и не может решить, кого слушать. Она забирает у меня канистру, показывает ее на свет. На поверхности плавают темные точки, похожие на молотый кофе, - наверное, крошки отколовшейся плитки.
Она снова подходит к краю крыши и выплескивает воду на мертвую лужайку у дома. Что-то там внизу, кажется, пугает ее, потому что она быстро отступает, чуть не споткнувшись об угол панели. Но когда возвращается в тень брезента, она снова улыбается, благодарит меня за воду, и я понимаю, что пора уходить.
Когда я спускаюсь, пластиковая крышка мусорного бака с желтым рисунком все еще лежит на тротуаре. Я мельком вижу еще один промельк желтого в конце квартала, на пожарном гидранте. И еще посреди дороги - на крышке люка канализации. Опрокинутая на спину буква "С", с выгнутыми наружу концами, с рядком кружочков внутри. Снова и снова, всю дорогу от Вонючего парка. Яркая, будто люминисцентная, и желтая до тошноты.
* * *
- Корабль с двумя лицами, - говорит Клауд, когда я показываю ему рисунок.
Он стоит на нижней ступеньке крыльца дома Фелисити. Ездит по городу в поиске нового места для сегодняшней дискотеки и забежал, чтобы проведать ребят из "Пейдей", которые провели ночь здесь в гостиной, расположившись на двух икеевских диванах. Меме, говорит он, спит наверху, в спальне, которую Фелисити до сих пор называет комнатой Мии.
Мия - дочь Фелисити. Ей двадцать два, она на четыре года старше меня. Она не появлялась в Чикаго уже много лет. Наверное, Фелисити думает, что ее когда-нибудь сюда занесет. С ними все в порядке, осторожно говорит Клауд, просто они сильно потрясены, особенно Меме, поскольку она стояла ближе всех к обвалившейся части крыши. Легкая дрожь в голосе Клауда пугает меня, поэтому подробностей я не прошу. Их генератор почти наверняка испорчен, как и большая часть музыкальной системы. Что они теперь будут делать? Что вообще они могут поделать?
Вопрос касается всех нас.
Клауд видит, что я задумалась, и кладет руку на мое плечо, нежно, как котенок. При дневном свете, без наркотиков и музыки, он становится другим существом. Много лет назад в одной из съемных квартир, где я жила с матерью, в ванной был сломанный выключатель. Лампа загоралась в тот момент, когда мы щелкали переключателем, но не когда тот становился в одну из позиций - вверх или вниз. Только на долю секунды, в неуловимое мгновение между включением и выключением, возникало теплое пятно света. Вот так и Клауд, загорается только мимолетно. А сказать честно, больше всего он мне нравится именно таким.
- Смотри, - говорит он сейчас, водя по моему рисунку ногтем большого пальца. Другая его рука все еще на моем плече, легкая и теплая. - Это корабль викингов, драккар. Круги - это щиты, изогнутые концы - нос и корма. Хотя я не знаю, почему лиц - два.
- Корабль с двумя лицами, - повторяю я.
Как само изображение, фраза вызывает у меня легкую тошноту, хотя и не могу сказать почему. Клауд протягивает мне листок с рисунком, и я заталкиваю его в карман своих джинсов.
- Что ж, - говорю я наконец, - вряд ли это знак какой-нибудь банды. Разве что у нас появились банды викингов?
Он усмехается, в его карих глазах пляшут искорки.
- Странные дни, Пятница.
- Это ты точно сказал.
Дорожка 3. Серый город
Новой площадкой Клауда, как выяснилось, станет церковь.
- Она заброшена, Пятница, - говорит он, как будто это все решает. Хотя обычно так оно и есть. Но меня беспокоит не столько святотатство, столько акустика, а церкви, по моему опыту, как правило, стоят в густонаселенных районах.
Он отклоняет голову назад, его гладкий черный хвостик качается у ворота ветровки. Раздражен или притворяется.
- Поверь мне. У нас не будет проблем с соседями.
- Да? Почему это?
Удивительно, но отвечает Фелисити, которая входит в кухню, придерживая рукой у шеи завязки ядовито-зеленого топа.
- Восточная сторона, - говорит она. - Наверное, там было наводнение. Кто-нибудь, будьте душкой и завяжите на мне эти штуки.
* * *
Мы загружаемся в открытый кузов ее грузовика: я, Клауд и еще несколько приятелей Клауда, которых я раньше видела. Они все выглядят как близнецы - в одинаковых виниловых куртках с заклепками, черных джинсах и кожаных перчатках без пальцев.
Они хоть иногда надевают обычную одежду? Двое из них уже начали: опираясь на борт, всухую глотают таблетки. Клауд пока воздержался, потому что ему надо указывать дорогу Фелисити. Он держит на коленях огромный галогенный фонарь и время от времени наводит его голубой свет на уличные указатели, сверяя их с какой-то внутренней картой.
Фелисити пыталась уговорить Меме к нам присоединиться, но та сказала - нет, спасибо, она и "Пейдей" будут спасать что смогут из их оборудования, потом загрузят фургон и отправятся сегодня вечером. "Куда?" - спросила Фелисити, но Меме лишь пожала плечами. Когда я видела ее в последний раз, она забрасывала в фургон свой рюкзак, облепленный стикерами на бампер и серебряным скотчем. Задняя дверь фургона была открыта, его обитое фанерой пространство забито обломками динамиков, осветительного оборудования и фрагментами панели управления с отсутствующими кнопками. Один ползунок болтался на тонкой медной проволоке.
Вот этот район, говорит Клауд, толкая меня в бок. Машин сейчас повсюду мало, но эти улицы совершенно пусты. Тихо до жути, даже не слышно обычного для сентября жужжания насекомых. Воздух тяжелый от влажности. Клауд направляет свет фонаря на ряд домов. Луч освещает окна без стекол, граффити, похожие на петли цветных веревок, грязные матрасы и сломанные стулья на мертвых газонах. Он опускает свет. И тут двигатель грузовика стонет, пыхтит, скрежещет и постепенно стихает.
- Черт. - Голос Фелисити выплывает из кабины вместе с глухим звуком удара ее руки по приборной панели. - Черт возьми эту сволочь!
- Мы сломались, Фелисити? - Клауд поднимается на ноги, готовый спрыгнуть с грузовика, хотя я не уверена, что он считает себя способным починить двигатель.
- Бензин кончился, - говорит Фелисити.
- Ох, - выдыхает он с облегчением. - Я вернусь в дом и захвачу пару галлонов. Это час, не больше.
- Нет, дорогой. Я имею в виду - совсем кончился.
С минуту мы сидим молча, не глядя друг на друга, как будто немного смущенные. Смущенные, потому что мы все знали, что к этому идет, но не думали, что это на самом деле случится. Когда в последний раз на заправках продавали что-нибудь, кроме леденцов и бесполезных лотерейных билетов? Фелисити грызет ноготь, и я думаю, что она, наверное, знала, она видела этот чертов указатель на приборной панели, видела пустые красные бочки под задним крыльцом ее дома.
Потом я вспоминаю про Мию. Видно, у Фелисити дар отрицать очевидное.
- Ну, - наконец говорит Клауд, нарушая неловкое молчание. - Думаю, мы уже довольно близко. Дойдем пешком.
* * *
И через полчаса мы стоим на линолеуме подвала Святой Марии, Помощницы Христиан. Подошвы нашей обуви скрипят от сырости, обходя красочные куски стекла из разбитых окон этажом выше. Пол первого этажа исчез, он прогнулся от воды и рухнул, и все обломки вывезли, и теперь здесь как в соборе - невероятная высота потолка над нами, свечи на подоконниках, которые абсолютно вне досягаемости. У задней стены свалены в кучу скамьи и сломанное пианино, они служат фоном для проволочного клубка музыкальной системы. Похоже, что остальная часть Чикаго обогнала нас. Все уже здесь, и я восхищена, как всегда, умением Клауда разослать по городу весть и готовностью каждого вернуться, несмотря ни на что, танцевать.
Сегодняшняя музыкальная система - что-то новое. "Пейдей" приехали с востока, из Толедо, а до того базировались в Кливленде. "Грей Сити" приехали из Сент-Луиса, один из виниловых торчков говорит мне, Канзас-Сити, Уичито и Денвера. Но не это делает их разными. Разными в музыке, в аккордах таких ясных, что они кажутся живыми, когда слоями ложатся поверх замысловатой и точной перкуссии. И свет у них настроен изумительно в ритм - вихрь красного, зеленого, синего, серебристо-белого. Не знаю, могут ли глаза задохнуться от восторга, но именно так я это чувствую сейчас, едва успевая уловить переливы каскада ярких цветов.
В какой-то момент крутящийся шар на помосте бросает импульсы зеленого света на диджея, и она становится похожа на модель с обложки альбома или на персонаж из ночного кошмара. Ее лицо, как лицо Клауда, - сплошь белые плоскости и острые грани, ее крашеные сине-черные волосы свисают до бедер, мокрые из-за влажности. На ней красные кожаные брюки, жилет в тонкую полоску и два кольца наручников, надетых вокруг левого запястья как пара браслетов. Ее правая рука вся в татуировках - геометрические узоры с мелкими вкраплениями коричневых пятен, как будто кто-то пытался вытравить на ее коже карту автобусного маршрута.
Наша святая покровительница беззаботно живущих, думаю я. Интересно, куда может привести эта карта.
Фелисити держит меня в объятиях. Она танцует, как женщина вдвое ее моложе; зеленый шелк скользит по моей шее чуть ниже щеки. А теперь Клауд положил свои легкие руки мне на талию. Он достает таблетки из кармана ветровки и отдает мне одну, в первый раз. Я глотаю ее, чувствую привкус сухости и металла. Потом вокруг просто музыка и свет, свет, свет, который омывает мое лицо, словно дождь. Приветствуя меня у конца света.