* * *
Все закончилось. Некоторые из нас застряли в тростниках, другие доплыли до самого порта и бьются о корабли, просятся на борт. Галстуки плавают в красной воде, как водоросли. Когда-то белые рубашки стали розовыми и покрыты пятнами ила. Мы качаемся в мутных волнах рядом - те, кто целыми ночами пил васку, и те, кто сидел в офисах, зная, что делает важную работу. Между нами нет разницы. Все похожи друг на друга и на белых цапель, кормящихся на рисовых полях вокруг города. Мы бьемся о борта кораблей и пугаем матросов. Нам смешно.
ВИК. РУДЧЕНКО
ПО СНЕГУ
Памяти А. Башлачева
I
К селу они вышли, когда совсем стемнело. Пройдя по окраине, путники поднялись на холм, где стояла церковь, и, разбудив старых шелудивых церберов, остановились возле ограды. Церковные псы - Капкан и Медведь - кубарем выкатились из своих будок и с бешеным лаем бросились к калитке. Брехали они недолго; через минуту в сторожке зажегся слабый свет, затем скрипнула входная дверь - и неуклюжая фигура священника вывалилась из избы на снег.
- Ну чего разорались?!! Чужого увидели?! - Батюшка подслеповато огляделся по сторонам и ворчливо добавил: - Хватит, хватит вам…
…Их было всего трое: Ярема, Митряха и Глебка. Одетые в истрепанные тулупы невероятно старомодного покроя, они производили впечатление простых нищих; и лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить странные, несвойственные побирушкам черты.
Пока цепные псы, брызгая слюной, носились взад-вперед вдоль ограды, путники терпеливо ждали, когда же появится хозяин. К собачьему лаю они давно привыкли: он не вызывал у них ни страха, ни раздражения.
- Хватит брехать! - Священник подобрал с земли дубинку (мало ли против кого пригодится) и угрожающе помахал ею собакам. Медведь, завидев хозяина, сразу же стих и, позвякивая цепью, полез в конуру, а Капкан, пес злой и хитрый, притаился за поленницей, высунув оттуда тупую щетинистую морду.
В этот момент батюшку окликнули.
- Святой отец! Отвори, Христа ради…
Заметив три темные фигуры за воротами, священник в нерешительности покосился на свою хижину, крякнул и поплелся к запоздалым гостям.
- Вы кто же будете-то? С добром ко мне или со злом? - Хозяин переложил дубину под мышку и молча уставился на пришедших.
- Погреться бы нам, хозяин… - сипло пробормотал Митряха. - Поморозились мы очень.
- Дело святое, - рассудительно отозвался священник и, приняв какое-то решение, принялся отпирать калитку. - Входите, раз так. Добрые странники у меня частые гости.
Митряха шагнул за ограду первым. За ним прошмыгнули Глебка и Ярема. Увидев, что вся троица заступила на вверенную ему территорию, подлец Капкан выпрыгнул из своего укрытия и, словно безумный, кубарем кинулся под ноги путникам. Глебка слабо вскрикнул и рухнул в снег.
- А ну, к-куда!! - Батюшка ловко подскочил к собаке и крепко огрел ее дубиной по хребту. Ночных гостей он уже не боялся: настоящего лихоимца кобелем не остановишь.
Капкан обиженно заскулил и потрусил назад; тем временем Митряха помог своему товарищу подняться, и вся троица гуськом заторопилась в жилище священника.
- Сюда, сюда, - командовал хозяин. Подойдя к крыльцу, он отряхнул с порога свежий снег и настежь распахнул дверь. - Входите скорей, а то в сенцах настудите…
Пока Глебка и Ярема спихивали с себя тяжелые тулупы, Митряха вразвалку подошел к хозяину и с застенчивой улыбкой пояснил:
- Сильно мы поморозились… Не пройдем через лес. Заночевать бы нам у тебя, батюшка…
- Как же, как же, - забормотал священник. - Оставайтесь конечно… Ничего…
- Митрий меня зовут, - вежливо представился странник. - А они - Ярема с Глебкой.
И, доверительно склонившись к хозяину, прибавил:
- Ярема наш плох очень. Обутка у него сносилась. Его бы сразу на печку спать…
- Господи, Господи…
…Через полчаса гости расположились за столом. Ярему к этому времени растерли самогоном и, влив остатки в рот, в полубессознательном состоянии положили на печку. "Ничего… К утру полегчает…" Священник (его звали отец Федор) поставил перед путниками огурцы, жареную картошку и нарезанное кубиками сало. При виде такого богатства путники сразу повеселели.
- Глянь-ка, Митря, сало! - Глебка тихонько пихнул товарища, но, устыдившись своей жадности, тут же спрятал руки под столом.
- Выпейте с дороги. - Отец Федор поставил перед каждым по большой железной кружке. - Больше не дам: сомлеете. Но согреться маленько нужно…
- Благодарствуйте, святой отец…
- …И щей у меня для вас не осталось. Сам я редко варю. - Хозяин потер ладони и, подсев к столу, вытащил из миски соленый огурец. Пояснил: - С вами за компанию…
Выпив самогону, путники принялись за горячее - за картошку.
- Эх-ха, с маслицем!.. - Глебка с удовольствием облизал жир с ложки и, зажмурившись, повернулся к товарищу: - Сколько не ели-то!
- Ты, братка, сало пока не бери, - заметил Митряха. - Ярема проснется, пусть ему останется…
- Ясно дело! - воскликнул Глебка и со страхом покосился на печь: там, наверху, под косматым козьим тулупом тихо покоилось полумертвое тело.
- Ешьте досыта, - негромко отозвался батюшка, медленно пережевывая мокрый огурец. - Накормлю я вашего товарища.
Со двора донеслось позвякивание цепи и неприятный стук пустой алюминиевой миски. Это Капкан, одуревший от голода и мороза, выбрался на снег из своей грязной конуры. Звезды и луна не производили на него впечатления; потоптавшись на месте, он улегся возле своей миски, положив морду на толстые мокрые лапы.
Единственное, что по-настоящему сильно пугало собак, это здешняя тишина. К ней невозможно было привыкнуть. Это была какая-то мертвецкая, нехорошая тишина, от которой в ясные ночи звенело в ушах и перехватывало дыхание. Во все стороны от села ее охраняли черные лабиринты еловых лесов, холодных зимой и горьковато-душных летом. Последние отголоски далекого внешнего мира искажались в окрестных оврагах, и местным старожилам временами чудился сдавленный рев невиданного чудовища, рыскающего где-то по окраинам.
Стра-а-ашно.
В избе громко тикали старинные иностранные часы.
- Ой, хорошо-то как, батюшка! - разомлевший Митряха откинулся на лавке назад и спиной почувствовал струганные бревна стены.
Священник усмехнулся и, помолчав, спросил:
- Ты за старшого, что ли?
- Старшой, - согласился Митря. После сытного ужина и выпитого спирта ему захотелось поговорить: - Был среди нас дед Имелька. Тот до меня верховодил. Ох и умный был дедушка! Помнишь, братка?.. Хорошо с ним шли…
- Куда же вы идете-то?
Митряха покряхтел, поерзал, затем доверительно наклонился к хозяину и негромко, но очень серьезно заговорил:
- Ищем мы, батюшка, истинную землю. Нет у нее названия, но, рассказывают, многие бывали в тех чудесных краях. И ты небось слыхал… На севере эта земля.
Там настоящая, хорошая жисть. (Он не выговаривал "жизнь".) Все люди там добрые, ласковые. В той земле нет холода, нет голодухи… - Старшой утер скатертью губы и с достоинством добавил: - Нету зверя лютого.
- Бога вы оскорбили, вот и жизнь вам плохая! - недовольно перебил его отец Федор. - И как же вы в лесу по такому морозу ходите?..
Глебка глупо захихикал.
- Что ты, батюшка! Нормально!.. Вот перед Рождеством подморозило - хе-хе… Помнишь, Митря? Ох крепко! По-собачьи на луну завыли. Сильно по ногам мороз-то бьет… А сейчас еще ничего… терпеть можно.
- Паренька-то своего совсем ведь загубили.
- Ничо, - серьезно отозвался Митряха. - Он крепкий. Ему очень нужно с нами дойти…
- Так ведь не дойдет же!
- Отоспится… Дойдет.
Отец Федор посидел, потеребил бороду, подбирая нужные слова, но вместо этого неожиданно для самого себя спросил:
- Что же вас, только трое, паломников-то?
- Пятеро было. - Митряха положил почерневшие ладони на стол и с охотой объяснил: - Померли двое. В прошлом году дедушку Имельку проводили. А пятый… тот еще раньше отстал…
- Больной был, - вставил Глебка.
Священник тяжело поднялся со скамьи.
- Нехорошо это. В чужой земле не будет вам ни правды, ни счастья. Человеку нельзя без веры. Возвратитесь к Богу, тогда и узнаете хорошую жизнь. А холод и голод - это только испытания… Это пройдет.
Митря и Глебка сидели довольные и сытые; им не хотелось спорить с добрым хозяином. Тот говорил что-то еще, затем принес толстую заплесневелую книгу и долго читал по ней. "По житиям учит", - догадался Митряха.
Наконец священнику надоело.
- Поздно уже, - устало произнес он. - Ложитесь к Яреме, я одеяло дам…
Глебка охотно закивал в ответ, а старшой неожиданно объявил:
- Хозяин! Выпусти-ка меня на час, надо мне у вас осмотреться…
- Эва как ты с самогонки-то захмелел! - удивился батюшка. - Чего надумал!
- Серьезное дело, - Митря нахмурился. - Утром идти надо, а я дорог не видел…
- Ложись спать, бродяга! - замахал черными рукавами отец Федор. - Через два дня пойдете!.. Куда тебе, - еще не наморозился?!
- Ничо, - Митряха улыбнулся и погладил себя по животу. - Маленько отогрелся…
- И я с тобой, братка, - преданно заявил пьяненький Глебка, с шумом вылезая из-за стола.
Старшой замотал головой:
- Не пойдешь. Нет надобности.
Отец Федор, бормоча себе под нос, вышел за ним в сенцы.
- Постой-ка!
Гость остановился и с неохотой обернулся назад. В руке у священника было что-то тонкое и блестящее.
- Возьми! Хороший нож, твердый… Может пригодиться.
Митря с укором посмотрел на батюшку:
- Что же ты, свят-человек, на убийство меня соблазняешь…
- Бери, бери, - зашептал хозяин. - Не на человека, на зверя сгодится. Дурных людей-то у нас нет: места сильно глухие, а вот волки лютуют. В тяжелые зимы прямо под окнами шныряют. Не разбирается зверь, хватает всех подряд: курей, кошек… В прошлую зиму мельника нашего в балке разодрали. Если на тебя кинутся - не дури, кричи; мужики наши подсобят.
- Ладно, покричу. - Митряха хотел сунуть нож за кушак, но лезвие оказалось очень острым: могло порезать. - Не запирай калитку, я ненадолго.
Два лежащих на снегу пса повернули к нему свои морды. Лаять при хозяине им не хотелось. Митря поежился, беззлобно погрозил им тесаком и тихонько выскользнул за калитку. О. Федор высунул из-под тулупа руку и молча перекрестил ему путь.
Прямо перед Митряхой в чернильной морозной дымке лежало село. Окруженное балками и холодными хвойными лесами, оно выглядело слишком уж сиротливо. Отдельные домишки тесно жались друг к другу, словно надеясь согреться. Здесь же до кучи лепились сараи, овины, бани… Огороды и свинарники были вытеснены ими на задворки. Отдельные пашни спускались даже в овраги, где по утрам болталось дикое зверье. Коров и коз в оврагах не пасли: боялись. Их привязывали за заборами, возле жилья, а корм таскали из сада или из сараев.
Оглядевшись по сторонам, Митря спустился с пригорка, на котором стояла церковь, и нырнул в узкую, пропахшую дымом и конским навозом улочку. Мороз к полуночи не ослабел, но и не усилился. После сытного ужина старшому было хорошо на воздухе. Темные невысокие домики справа и слева придавали улочке своеобразный деревенский уют: в них было что-то мирное и патриархальное. Митряха шел не торопясь, с любопытством посматривая по сторонам и время от времени ненадолго останавливаясь возле запертых калиток. Нож, который он не выпускал из рук, мутно поблескивал в слабом свете луны. Всякая жизнь на селе затаилась до утра.
Так старшой добрел до балки. Остановившись, он перехватил зубами рукоять ножа и потуже перепоясал тулуп. Из-за стиснутых зубов вылетело легкое облачко пара и тотчас же растаяло в воздухе.
Со стороны леса послышался волчий вой. Стая шастала где-то в елках на той стороне оврага. Сначала завыл только один волк - вожак, - но минуту спустя к нему присоединились и другие. Митряха с интересом повернулся в их сторону, тщетно пытаясь разглядеть темные фигурки. Самих волков он не боялся: далеко, не побегут.
Теперь ему следовало обойти село с края, чтобы наметить подходящие с севера дороги. Бережно перехватив нож за лезвие, путник повернулся и не спеша заскрипел по снегу вдоль оврага. На этот раз избы стояли только с одной стороны и были видны с тыла, но Митряху они больше не интересовали: теперь он всматривался вдаль, в неровную кромку леса.
Возле одного из домов трусовато забрехала собака. Старшой отошел на дюжину шагов (чтобы она замолчала) и притаился возле чьей-то завалившейся изгороди. За забором, в темноте старого сада смутно виднелась полуразобранная поленница и прогнившие кроличьи клетки. Утренняя вьюга замела все следы вокруг дома и накатила огромные сугробы к завалинке и под деревья. Облокотившись на торчащий из снега столб, Митряха вспомнил давешний переход: столбы снега от земли до неба, бездорожье, ужас и отчаянье. Эта тихая ночь, с луной и тусклыми звездами была настоящим подарком для растрепанных путников.
Вернувшись на тропинку, старшой остановился, расставил ноги и задрал кверху голову.
Странные звуки послышались ему. Доносились они не то с неба, не то из леса, не то сами по себе рождались в его туманной голове. Однообразные, непонятные слова из какого-то птичьего языка свивались в плавную бесхитростную мелодию:
Тилли-тилли, ляу-ляу…
улли-улли, ау-ау…
Удивительные звуки заворожили старшого. О подобных галлюцинациях он не раз слышал от стариков, но ни один из них не мог точно истолковать их. Митря снял шапку и еще раз внимательно всмотрелся в угольные макушки далеких елок.
Тилли-тилли, ляу-ляу…
Звуки смолкли так же неожиданно, как и появились. Старшой постоял еще минут десять не двигаясь, но быстро начал замерзать. Где-то за спиной снова завыли волки.
Впереди от села расходились три санные дороги.
Только бы Ярема поправился! Куда пойдешь без Яремы…
Возвратившись в сторожку, Митряха разделся и, кряхтя, полез на печь. Ярема и Глебка давно спали. Батюшка выдал им огромное ватное одеяло, и они, свернувшись под ним как котята, безмятежно похрапывали. "У меня клопов не водится, - объяснил отец Федор. - Раньше, правда, бывали, но повымерзли. Брат меня научил - выхолаживать-то…"
Пристроившись с краю, Митря пихнул в бок Глебку:
- Слышь…
Глебка вздрогнул, повел носом, но не проснулся: крепко спал.
- Слышь, братка!..
Старшой легонько потряс товарища за плечо. Глебка наконец очухался.
- А?
- Как Ярема?
- Ничо. Пущай спит. К утру, может, поднимется… - Глебка поморщился от зевка и добавил: - Ложись и ты.
- Слышь! - Митря опять затряс плечо. - Я звуки слышал. От северной стороны…
- Мм?..
- Завтра рано выходим. Немного нам осталось.
- Ладно, Митря, спи.
Наутро поднялись с рассветом. Зябко поеживаясь, Митряха подошел к заледенелому окну и уселся на низкий дубовый табурет.
Его товарищи медленно сползли с печи и встали посреди избы, разминая затекшие суставы.
Священник хлопотал на кухне. Он словно и вовсе не спал: на нем была все та же ряса и плоский золоченый крест. Вид у него был строгий и нелепо торжественный.
Сели завтракать.
Ярема ел мало и все больше молчал. Митряха лениво жевал сало и пальцами рук разминал липкий хлебный мякиш. Хорошее настроение было у Глебки: он давно не ночевал в тепле под настоящим одеялом и сейчас был готов идти хоть на край света. Он с удовольствием полосовал ножом свинину, отрезал толстые ломтики и, посыпав их солью, отправлял в рот.
- Хорошее сало, батюшка. Здешнее?
- Здешнее, - отозвался священник. - Мирон под Рождество кабана зарубил. Второй дом с краю, возле дороги. Видели, наверное, - большой дом.
Глебка рассеянно кивнул и принялся за вчерашнюю картошку. С вечера ее осталось совсем мало, но Митря и Ярема к ней не притрагивались. Глебка доел ее сам.
- Выходить надо, - негромко сказал старшой.
Отец Федор украдкой покосился на него. Он ждал этих слов.
- Послушай меня, Митрий. Оставь Ярему, все равно не дойдет он. Пусть здесь поживет, подлечится.
Старшой скептически усмехнулся.
- Слышь, Ярема?..
Ярема очнулся от своих мыслей и испуганно посмотрел по сторонам. Батюшка объяснил ему:
- Не ходи с ними. Ослабел ты.
До путника дошел наконец смысл его слов, и он убежденно замотал головой.
- Нет. Вместе мы.
- Пропаде-ешь…
- Ничо! - Глебка утерся и поднялся из-за стола. - Дойдем. Митря говорит, недалеко уже.
Батюшка с раздражением посмотрел на старшого:
- С колокольни ты ее разглядел, свою землю?!
Митряха нахмурился.
- Выходить надо, милые… Загостились мы.
Священник проводил их до калитки. Цепные псы, чуя беду, тихонько скулили в своих будках. Путники немногословно поблагодарили отца Федора, попрощались и гуськом поплелись вниз, к селу.
На полдороги их окликнули.
- Старшой! Митрий!!!
Митряха обернулся. Рядом со сторожкой стоял священник и размахивал чем-то в воздухе.
Глебка пихнул старшого в бок.
- Сходи, сходи. Хозяин чего-то дать хочет…
…Когда путник возвратился к воротам, батюшка протянул ему вчерашний нож, аккуратно завернутый в старую газету.
- Возьми. Пусть у тебя останется…
- Батюшка…
- Брат у меня был, - перебил старшого священник. - Вместе жили в сторожке. В прошлом году тоже убежал - землю истинную искать. Если кости его найдете - похороните по-христиански. Прохором звали.
II
Три темные точки - три человека - отделились от щетинистых кустов и медленно поплыли в северном направлении. Там, на самом гребне заснеженного холма, не было другой растительности; солнце же, играя кристаллами льда, слепило глаза и мешало идти.
Путники шли уже более пяти часов. По дороге им попалась избушка лесничего - старенькая, вросшая в сугроб хатка, - там они отогрели ноги и выпили топленого молока. Впереди, за этим холмом путников ждали непроходимые заросли. Разговорчивый лесничий предупредил об этом Митряху: "Я только до четвертой версты хожу. Дальше не лезу: бурелом…"
Глебка и Ярема шли ходко, стараясь не отставать от старшого. Глебка выглядел слишком уж бодро: он шагал вторым, бормоча себе под нос что-то ритмическое - не то молитву, не то песню. Грустный Ярема изредка поглядывал на него из-под лохматой шапки, но шел молча, экономил силы. Неспокойно было только Митряхе: он знал, что им предстоит трудная ночь.
Путникам не раз уже приходилось ночевать среди деревьев. Костер выручал не всегда, и поэтому спать бывало опасно: во-первых, холод, а во-вторых, зверье. Приходилось всем становиться в круг и приплясывать - невеселое занятие в крещенские морозы.
В одну из таких жутких ночей помер дед Имелька.
…Спустившись с холма, путники свернули на узкую тропинку, уводящую в лес, - но не строго на север, а чуть к западу.
- Пойдем пока по ней. Нельзя нам к темноте напрямки шагать, - строго сказал Митря. Но, пройдя минут двадцать по лесу, старшой в растерянности остановился. Дальше тропа сворачивала точно на запад.
- Ой плохо, братки!.. - тихо пробормотал он, опустившись на корточки. - Нельзя нам идти.