* * *
Донатос вошёл в жарко натопленную лекарскую и отыскал глазами Русту. Тот отчитывал двоих старших выучей, неловко переминавшихся с ноги на ногу. Светла, на диво смирная, сидела в стороне на лавке да перебирала обтрёпанные концы своего опояска.
- Вас обоих высечь надо, как подлетков! Последний год учатся, а ума не прибыло за столько лет, - лютовал крефф целителей.
Парни угрюмо молчали.
Колдун переждал, пока наставник закончит распекать провинившихся и лишь после этого спросил:
- Ну? Чего с ней? - и кивнул на скаженную, которая счастливо ему улыбнулась.
- Да нет - ничего! - сварливо отозвался Руста. - Я вот этого дуболома отправил её поглядеть, а он дружка позвал, и они вдвоем девку твою сюда приволокли.
Целитель кивнул на одного из ребят, который стоял, сжав губы в тонкую линию и молчал, не пытаясь оправдаться.
- Вместо того чтобы делом заниматься, решили вокруг дуры хороводы водить. То ли беда, что у нас в обозе, который нынче пришел, три человека от сухотной загибаются? Нет, мы Светле примочки на здоровую голову ставим.
Парни искоса переглянулись, но промолчали.
- Что значит "на здоровую"? - не понял Донатос.
Колдун шагнул к Светле, положил ладонь ей на лоб и поглядел на выучей.
- Она ж, как из пекла, полыхала.
Руста дернул плечом:
- А ныне полыхает?
- Нет… - удивлённо ответил наузник, глядя на свою подопечную.
- Ну, а коли нет, какого Встрешника её примочками пользовать? Дел других мало?
Донатос повернулся к выучам:
- Был жар у неё?
Один из ребят угрюмо кивнул:
- Ещё какой! А пока сюда притащили, пока настойку варил, она отживела. Вон, сидит, ногами болтает…
- Ты сколько уже на выучке? - рассердился Руста. - Если жара нет, чего вы тут вдвоем топчетесь вокруг здоровой?
Крефф был зол не на шутку.
- Погоди, Руста, - Донатос внимательно посмотрел в разноцветные глаза девушки. - Это я приказал, чтобы её со всем тщанием оглядели. И правда полыхала девка.
- Вон отсюда, - сверкнул глазами на выучей Руста.
Послушники исчезли раньше, чем он успел договорить.
- Донатос, - целитель повернулся к колдуну, - ты ж не дите малое, вон, голова, почитай, вся седая. Ты или не знаешь, отчего у девок иной раз хвори случаются? Ну, сам же видишь - здоровая. Да и я её оглядел уж всю. Может, у неё пора лунная подошла занемочь? А, может, просто истомилась в четырех стенах. Она уж которую седмицу у тебя носа из крепости не кажет. Вся прозрачная, как навь. Собаку и ту с цепи иногда спускают - побегать. Ты б хоть погулять её выводил.
Колдун в сердцах махнул рукой:
- Вот ведь наказанье! Что мне жалко её выпустить? Да на все четыре стороны. Только без меня нейдёт. А самому когда?
И он с досадой посмотрел на дурочку, во взоре которой светилось слепое обожание.
- Так чего ж ты хочешь тогда? - развел руками целитель. - Этак кто угодно зачахнет.
Обережник в ответ покачал головой и кивнул девушке:
- Идём. Ишь, расселась.
Светла заторопилась. Всунула ноги в валеные сапожки, накинула тулупчик, обмотала кудлатую голову платком и спросила с надеждой:
- Гулять?
Донатос про себя вздохнул. Какое "гулять"? Ему бы доползти до покоя, уткнуться мордой в сенник и выспаться…
- Иди уже, - подтолкнул он дурёху. - Всю душу вымотала.
- Родненький, устал? - на крыльце Башни целителей блаженная обернулась к спутнику и сострадательно коснулась плеча. - Идём, ляжешь, отдохнёшь. Я тебе похлёбки с поварни принесу…
Он глядел на неё, на то, как она суетилась, как светилась от счастья, что может быть полезна, может ухаживать за ним… Вот создадут же Хранители бестолочь такую!
- Не надо мне похлёбки. В лес идём. Гулять, - обережник с трудом выталкивал из себя слова. - А то, правда, загнёшься, скажут - уморил.
Нет, он бы не сожалел, случись дуре и впрямь загнуться, но ведь, стрясись чего с этой малахольной, как бы Клесх не насторожился, не передал Русая другому креффу. Ещё попустится уговорами Лесаны и отдаст парня, кому помягче. Да той же Бьерге! Она - баба, к тому же в тех самых летах, когда всякий делается жалостливым да мягким.
- Гулять? - Дурочка забежала вперёд, заглянула в глаза спутнику, стараясь угадать - не насмехается ли? - Прям так‑таки гулять?
- Прям да. - Он пропустил её вперед, почти выталкивая за ворота крепости. - Ну. Гуляй.
Девушка обернулась, смерила креффа удивлённым взглядом:
- Как?
Он рассердился:
- А я почем знаю, как тебе гулять надо? Туда сходи или вон туда. От меня отстань только.
Светла тут же заплакала:
- Родненький, ты почто же меня гонишь? Куда же я туда пойду? Там ведь снегу по колена! Да и холодно! Идём домой, родненький, - и потянула его, дурища, обратно в Цитадель.
Но Донатос не дался. Схватил скаженную за плечо, подогнал пинком и направил в сторону леса.
- Пока три раза вокруг крепости не обойдешь, никакого дома. Иди. Я тут посижу, - он устроился на старом выворотне. - Ступай, ступай. Там, вон, белки. На них поглядишь. Может, ещё чего забавного увидишь.
Блаженная упёрлась:
- Одна не пойду. А ежели волк?
Колдун вздохнул. Да, о волках‑то он не подумал. Да и зачем ей три круга вокруг крепости давать и, правда, в снегу увязнет… Ну вот что с ней делать?
- Ладно, идём до каменоломен. Там тропинка натоптанная. Туда сходим, обратно вернемся, как раз нагуляешься.
Девушка радостно кивнула и взяла спутника за руку.
Зимний лес был молчалив. Снег под ногами скрипел. Шумели деревья. День стоял не самый погожий - ветер нес с закатной стороны тяжелые тучи. К ночи быть метели…
Когда впереди показался старый лог, колдун собрался повернуть назад, но Светла удержала его.
- Что? - Донатос очнулся от своих размышлений.
- Свет ты мой ясный, - позвала девушка и посмотрела на обережника переливчатыми глазами. - Когда умру, хоть вспоминать будешь?
Крефф замер, глядя в безумные очи.
- Я тебя для того тут выгуливаю, чтоб померла? - строго спросил он.
Скаженная грустно улыбнулась и коснулась его щеки кончиками тёплых пальцев:
- Всякому свой срок отмерян. Однажды придётся прощаться, - её голос был тих и серьезен. - Хоть вспомнишь меня, глупую, иной раз? Или забудешь тотчас же?
Колдун смотрел на девушку и будто снова не видел в чертах её лица и во взгляде привычного безумия, не слышал в голосе беспокойства.
- Да ты, никак, к Хранителям собралась? - спросил обережник.
Она склонила голову на бок и улыбнулась:
- Нет, свет мой. Но ведь однажды придётся.
Донатос усмехнулся:
- Однажды всем придётся.
Скаженная вдруг прижалась к нему, сдавила в объятиях и прошептала:
- Нет - нет, как же я тебя оставлю‑то? На кого брошу? Ты же ведь и поесть забываешь. А не озяб ли? Ещё расхвораешься…
Крефф с трудом высвободился из кольца неожиданно сильных рук.
- Обратно идём, - сказал он, с усталостью понимая, что короткое просветление, случившееся в скудном уме дурочки, завершилось.
- Ты вот не любишь меня, - меж тем лопотала блаженная, - а зря. Зря не любишь. Я же ведь тебе добра одного желаю. А ты всё гневаешься, всё ругаешь меня…
Она щебетала и щебетала, а он равнодушно шагал рядом, уносясь мыслями далеко - далеко: надо отыскать Русая и всыпать паршивцу, чтобы больше не вздумал убегать от креффа без позволения. Потом надо дуру на поварню отвести, чтобы накормили, да попросить меда, пусть ест, а то и правда, вся синяя, будто на непосильной работе ломается…
- …женишься на мне, тогда уж… - вырвал обережника из раздумий голос скаженной.
- Чего? - Донатос даже споткнулся. - Чего сделаю?
Дурочка глядела на него радостно:
- Женишься!
- А - а-а… - протянул крефф. - И когда?
Она счастливо улыбнулась:
- Так по осени. По осени свадьбы‑то играют.
- И правда… - мужчина пошел дальше. - Глупость спросил.
Скаженная устремилась следом:
- Так вот женишься когда… - продолжала она. - Там уж я…
- Светла, - вновь остановился Донатос, которому неожиданно стало весело: - Как я на тебе женюсь? Я крефф - у нас семей нет. Да и старше насколько. Ты мне в дочери годишься. Ну и дура ты ещё. Это тоже, с какой стороны не взгляни - причина.
Девушка нахмурилась:
- Тебя, родной, послушать, так во мне вовсе ничего хорошего нет.
Обережник искренне рассмеялся:
- А чего ж в тебе хорошего?
Она замолчала. Открыла и закрыла рот, не найдясь, что ответить, потом рвано вздохнула, моргнула, брови надломились, губы искривились и из разноцветных глаз полились слезы. Они катились градом по щекам, застывая на морозе.
Выгулял дуру. Тьфу.
- Хватит, - крефф вытер блаженной лицо. - Хватит, я сказал.
Но она все всхлипывала и всхлипывала, брела рядом, спотыкалась, сопела, хлюпала носом и никак не могла успокоиться. Она плакала, когда они шли через двор, плакала, пока поднимались по всходам на четвертый ярус, пока раздевалась в покойчике… А потом легла ничком на свою лавку и разрыдалась так безутешно, что Донатос почёл за лучшее уйти, нежели слушать эти тяжкие стенания.
Он спустился в мертвецкую, подцепил в коридоре за ухо невесть откуда появившегося Руську и отправил к Светле - приглядеть. Когда через несколько оборотов мальчонок вернулся с известием о том, что скаженная мечется в бреду, Донатос даже не удивился.
* * *
Очищенная луковица упала в миску с водой. Плюх!
Клёна вытерла локтем слезящиеся глаза, повернулась к Нелюбе и сказала:
- Да прям так он тебя и пустит!
Спор между подружками тянулся уже две миски репы и миску лука. Девушки чистили овощи и едва не оборот препирались о том, пустят ли их выучи, стоящие на страже каземата, поглядеть на кровососа, томившегося в одной из клетей.
- А я попрошу! - с жаром говорила девушка. - Ильгар там нынче, он парень незлобивый!
Цвета рассмеялась:
- Да уж, Ильгар только и ждёт, когда ты придёшь попросишь. И уж вовсе не кровососа казать будет.
Девушки прыснули, а Нелюба залилась жаркой краской.
- Сходи, сходи. Он давно, небось, тебя дожидается. Там в казематах кутов темных мно - о-ого, - продолжала насмешничать Цвета. - А Ильгар парень видный, можно и не краснеть.
После этих слов смеялись уже в три голоса.
- Они там, вроде, по двое стражу несут, - задыхаясь, вымолвила Клёна. - Не иначе, Цвета, и тебе идти придётся.
- Да ну вас! - топнула ногой Нелюба. - Трусихи! А я бы вот сходила, поглядела. Чего его бояться, он же…
- …лицом пригожий такой, - перебила Клёна и девушки снова закатились хохотом.
- Да не Ильгар! Вот же заладили! Я про кровососа вам! Чего его бояться? Он в темнице заперт и весь в наузах. А поглядеть‑то, страсть как любопытно!
Цвета хихикнула:
- Так и скажи, по Ильгару сердце истомилось. Поверю я, что ты на кровососа идешь любоваться.
Подружка снова залилась румянцем, однако отступать не подумала:
- Ну, давайте сходим? Коли я одна пойду - стыдоба ведь. А ежели втроем, может, пустят?
Девушки переглянулись.
- Не пустят, - убежденно сказала Цвета. - Нипочем не пустят. Но… сходить‑то и впрямь можно. Давайте, как стемнеет?
…Ночь принесла с собой снегопад. Мороз стоял уже не такой трескучий. Клёна смотрела в отволоченное окно на медленно падающие снежинки, куталась в шаль и досадовала сама на себя - зачем согласилась идти с подругами? Мало страху натерпелась летом, на дереве сидючи?
Снова разболелась голова, захотелось лечь на лавку, свернуться калачиком и ни о чем не думать. Подступала к горлу привычная уже тоска. Ну, Цвета с Нелюбой, ладно - их любопытство гонит, а пуще прочего красивые статные парни, которых они хотят уговорить показать казематы. А ей - Клёне - зачем с ними идти?
Однако заставила себя. Обулась, набросила на плечи шерстяную накидку. Едва закончила собираться - в дверь поскреблись.
- Ну, долго ты? - глаза подружек горели от возбуждения.
Нелюба сжимала в руках светец.
- Так уж оделась.
Девушки двинулись в сторону лестницы.
- Не заплутать бы, - громким шепотом сказала через плечо Цвета. - А то будем до утра ходить…
- Не будем, я слышала, как Матрела служке новому объясняла, где в казематы спускаться, - ответила Нелюба и махнула рукой.
Они отправились дальше. Миновали несколько коридоров, один переход, потом спустились на нижний ярус, где располагались мыльни.
Клёна шла последней, и с каждым шагом ей отчего‑то становилось всё страшнее:
- Нелюба, Цвета, - жалобно позвала она подруг. - Давайте не пойдём…
Девушки оглянулись.
- Ты что? Забоялась? - с пониманием спросила Цвета. - Да ведь мы ничего запретного не делаем.
Как сказать. А, если Клесх узнает, куда падчерица ходила? Вряд ли возрадуется и уж точно не похвалит. А при мысли о том, что там, в кромешной темноте, спрятанные всего за несколькими дверьми, сидят Ходящие…
Ноги подкосились.
- Нелюба, Цвета! - снова взмолилась Клёна. - Ведь и нам, и парням нагорит. Нас‑то только поругают, а их высекут. Пойдёмте обратно! Лучше на пряже погадаем или на лучинке, или просто пошепчемся…
Подруги переглянулись. И Клёна с опозданием заметила, что обе от нетерпения едва не подпрыгивают. Конечно, парни их не пустят в казематы, конечно, велят уходить, но ведь не ради кровососа Нелюба с Цветой переплели косы и не от страха так рдели их щёки.
- Ступайте одни, а я лучше спать пойду, - стараясь ничем не выдать досады и обиды, сказала Клёна.
Подруги даже отговаривать не стали. Только Нелюба спросила:
- Тебе, может, светец отдать? А то заплутаешь…
- Нет, - Клёна покачала головой. - Не заплутаю, а вам ещё вниз идти.
- Ладно, - легко согласилась девушка. - Мы тебе завтра всё расскажем.
С этими словами они развернулись и отправились дальше, а Клёна, чувствуя себя одинокой и покинутой, побрела в обратный путь.
Зря она не взяла светец. Видать, не туда свернула, прошла по душной непроглядной темноте, споткнулась о ступеньки короткого всхода, поднялась по нему, потом миновала узкий коридор и ещё один всход, который упёрся в невысокую дверь.
Девушка осторожно потянула створку на себя. В открывшуюся щель ветер забросил пригоршню снежинок. Уф… Лучше уж снаружи пройти, чем по подвалам скитаться.
Клёна запахнула накидку и вышла на тёмный крохотный дворик.
Тук! Кха - а-ась!
- Ой… - девушка испуганно отступила, потому что отлетевшее полено едва не приземлилось ей на ногу.
И лишь после этого Клёна разглядела сквозь паволоку снежинок мужчину, коловшего дрова. Он как раз разогнулся и теперь смотрел в её сторону.
- Ты не знаешь, как выйти на верхние ярусы? - спросила девушка. - Я заплутала…
Мужчина одним ударом вогнал топор в чурбак, на котором колол дрова, вытер лоб, и ответил:
- Отсюда не выйдешь. Это внутренний двор, тут только дровяник. Ступай назад, мимо мылен пройдешь, повернешь налево и по всходу такому длинному поднимешься как раз на первый ярус. Дальше сама разберешься.
Она кивнула:
- Спасибо. А… не проводишь меня? - по чести сказать, плутать впотьмах было страшно.
- Нет. Работаю. Видишь, куча какая, - он кивнул на березовые чурки. - А ещё сложить надо.
Девушка посмотрела туда, куда он указывал, и лишь теперь заприметила возле стены сложенную вкривь и вкось нескладную поленницу.
- Батюшки! - Клёна рассмеялась. - Это что ж такое?
Мужчина посмотрел, куда она указывала, и пожал плечами:
- Что, что. Дрова. Не видишь как будто.
Девушка прыснула.
- Это кто ж такую страсть сложил? Ты?
Он подобрал с земли разлетевшиеся поленца и понёс их к кладке, неловко припадая на правую ногу.
- Я, а кто же ещё? Плохо?
Он оглядел дело своих рук, словно не понимая, что с ним не так.
- Тебя разве не учили дрова складывать? - удивилась Клёна. - Давай, покажу.
Дровяник был - страх что такое. Чуть пальцем ткни, весь развалится. Клёна быстро разбросала поленья.
- Гляди, по бокам вот так, решеткой их укладываешь, чтобы держались, а середку вот эдак - сперва острым кверху, а новый ряд - острым книзу. Тогда не рассыплется. Понял?
Он кивнул:
- Понял, - и с улыбкой протянул ей полено. - У тебя хорошо получается.
Клёна рассмеялась. Каков хитрец!
Но обратно в свой покой идти не хотелось, а тут - живая душа. Хоть поговорить. Да и дрова она уже давно не складывала…
С неба, медленно кружа, падал снег. На маленьком дворике было темно и тихо.
- А ты что же не спишь? - спросила девушка, укладывая новый рядок. - Наказали что ли?
Мужчина ответил:
- Наказали. Меня Лютом звать.
- Меня Клёной, - просто сказала она, продолжая принимать у него поленья.
- А куда же ты, Клёна, шла на ночь глядя, что заблудилась?
Девушка вздохнула:
- Хотела с подружками в каземат спуститься, на кровососа живого поглядеть, но испугалась.
Лют присвистнул:
- Кто ж тебя пустит на него смотреть. Да и на кой он тебе сдался?
Собеседница пожала плечами:
- Любопытно… А ты не озяб?
На мужчине была только короткая шерстяная безрукавка поверх рубахи, да холщовые штаны.
- Нет. Работаю ведь.
- За что ж тебя наказали? - Клёна опустилась передохнуть на стоящий рядом с поленницей чурбан.
- Да язык, говорят, длинный, - хмыкнул Лют и тут же пояснил: - Не наказали меня. Просто дрова колоть для мылен приставили. А ты что же - уйдешь сейчас?
Она покачала головой. Зимняя ночь была чудо как хороша. Чёрное небо, белый снег, громада Цитадели, возносящаяся во тьму… Дыхание вырывалось изо рта белым паром, а на вдохе казалось, будто легкий морозец укрощает страдание, заставляет головную боль отступить.
- Тогда расскажи что‑нибудь… - предложил Лют. - А то мне одному тошно.
- Что рассказать? - не поняла она.
- Ну, хотя бы, откуда девицы такие красивые в Цитадели берутся, - мужчина снова взялся за топор. - Ты говори, говори, а я пока рубить буду.
Клёна улыбнулась:
- К отцу приехала. У нас деревню волколаки разорили. Я одна спаслась…
Он замер и повернулся к ней, облокотившись о топор:
- Как?
- Ночью ворвались. Я в погребицу спряталась, а на другой день на дерево забралась…
Мужчина смотрел на неё с удивлением, а потом вдруг рассмеялся.
- На дерево?
- Да, - растерянно кивнула она, не понимая, что его так развеселило. - А чего ты смеешься?
- Смекалке твоей удивился, - ответил собеседник. - Я б не догадался. На дерево…
Клёна не разделила его веселья, только судорожно вздохнула, вспомнив то, что довелось пережить.
- Ну… - теплая ладонь опустилась ей на плечо. - Что ты? Обидел?
Она покачала головой.
- Или озябла? - продолжал допытываться Лют. - Знаешь, ты иди. Мне ещё, вон, сколько работы. До утра не переделать. А ты в одной накидке. Даже рукавичек нет.