– Да уже. Пару овец зарезали, сварили похлёбку.
– В общем, так, мы со Щукой будем тут. С моим кровным братом поговорим о делах разных. Остальным даже близко к нам подходить запрещаю. Если кто, не приведи боги, будет подслушивать, уши и язык лично отрежу. Принесёшь еду нам сюда. Сами же чините одежду, правьте оружие. Займитесь провизией. Если что понадобится – кликну.
Вскоре Пятка принёс глубокую деревянную миску, полную горячего ароматного варёного мяса, и несколько лепёшек из пресного теста. Вместе с ним пришёл недовольный Ингрельд:
– Что это, други, за секреты от своих?
– Ингрельд, – мягко обратился к нему Кудыма, – не обижайся. Но здесь дело, которое касается только меня и Щуки. Остальным знать, пока мы сами не разберёмся, что к чему, пока незачем. Этот связанный человек на земле – Пислэг. Мой кровный брат. Брат, который мою деревню разрушил, убил многих моих соплеменников. Не мешайте мне!
– А Щука здесь при чём?
– Ему кое-что как воеводе интересно. Да и вдруг Пислэг не захочет общаться? Кому, как не Щуке, его попросить поведать нам обо всём?
Ингрельд поёжился:
– Понял. И по поводу Щуки понял. Ну, братишка, – обратился он к связанному башкиру, – тебе лучше самому всё рассказать, что Кудыму интересует. Если тебя станет спрашивать Щука… – Ингрельд с жалостью посмотрел на Пислэга, покачал головой и отошёл в сторону.
Не обращая внимания на валяющегося у их ног башкира, Кудыма и Щука с аппетитом поели и, сыто икая, вытерли жирные пальцы о волосы. Потом Кудыма пихнул связанного человека пяткой:
– Ну, Пислэг, расскажи нам, почему ты предал кровное братство, почему напал на мою деревню, как тебе удалось пройти до неё, куда потом вы все подевались. И почему ты сейчас здесь, а не со своим родом; кто эти люди, с которыми ты коротаешь нынешние дни? Кстати, Щука тебе хорошо знаком. Его тоже интересуют все эти вопросы. И, думаю, тебе сейчас лучше не молчать. Или тебя спросит воевода, и по-своему. Ты ему всё расскажешь, я это знаю, ибо имел несчастье видеть, что бывает с теми, кто отказывается общаться с этим человеком. Потом они сами, прямо-таки взахлёб, всё рассказывают. Но хотелось бы просто поговорить. Понимаешь?
– Да пошли вы все в задницу дохлого пса!
– Зря ты так, Пислэг! Щука, только пока без лишнего членовредительства, покажи этому человеку, что его ждёт.
– Это можно. Это я запросто.
Щука примерился. Прищурился. И вдруг жёстким, как сучок, пальцем, ткнул Пислэга куда-то за ухо, надавил. Башкир завизжал от пронзительной боли. Узкие глаза широко раскрылись, из них потекли слёзы.
Ватажники, услышав вопли и стоны, вспомнив, как Щука допрашивал взятого в плен разбойника, содрогнулись.
– Хватит на первый раз. Ну, так как, поговорим? Пислэг, послушай, ты храбрый воин. Отважный и опытный боец. Неужели ты хочешь сдохнуть от пыток? Я обещаю тебе, если всё нам расскажешь – хоть ты и предал меня, хоть ты и нарушил самую крепкую и страшную клятву между людьми, – я тебе дам возможность уйти живым и невредимым. После рассказа я предлагаю тебе поединок на том оружии, которое ты выберешь. Выиграешь – люди, которых мы захватили в плен, даже рабы, будут отпущены, добыча и взятый в становище скот – возвращены. Что скажешь? Ты хорошо меня знаешь, Пислэг, я в таких вещах не никогда и никого обманывал.
Башкир поднял склонённую голову:
– А если проиграю?
– Твой проигрыш – это твоя смерть. Такая же участь постигнет остальных. Мне они без надобности.
– Я согласен. Будем биться на боевых топориках и ножах. Без доспехов. Насмерть. Ты, Кудыма, согласен на это? И что ты скажешь? Но подчинятся и сдержат ли данное тобой слово твои люди, если я убью тебя?
– Да, Пислэг, сдержат. Так, что, поговорим? Или Щука опять спросит тебя? Только учти, больше его останавливать не буду. И поединка тоже не будет. Не с кровавым же ошмётком мне биться?
– Последнее. Когда ты узнаешь всю правду, не изменит ли эта правда твоего слова? Ведь ты его так опрометчиво дал, ничего ещё не узнав.
– Слово – не птица. Вылетело – не поймаешь.
– Что же, будь по-вашему. Но первым делом объяви свою волю ватажникам. Они должны знать о принятом тобою решении насчёт поединка.
Щука тронул за плечо Кудыму, ощутив его каменную тяжесть:
– Шаман, ты хорошо подумал, дав такую клятву, да ещё клятвопреступнику?
– Не беспокойся, воевода. Объявляй народу решение. Потом возвращайся. Тебе ведь тоже интересно, что же произошло тогда?
Щука отошёл к ватажникам.
– Слышишь, Кудыма, может, быть развяжешь меня? – Пислэг приподнял голову.
– Э, нет, дружище. Поначалу всё расскажешь. Потом – всё остальное. Не беспокойся. Я – хозяин своего слова. А вот и Щука возвращается. Ну что, мы тебя слушаем.
Пислэг облизал внезапно пересохшие губы:
– Вам действительно так хочется все узнать?
– Да, Пислэг. Очень хочется. Нельзя судить человека, не зная того, что его побудило к тем или иным действиям, – Щука прикусил сорванную травинку. – Только сперва поведай нам, кто эти люди, что живут вместе с тобой.
– Сыновья, их жёны, дети, моя жена, рабы. Самые близкие.
– Один из твоих сыновей убит, один из твоих внуков убит. Женщины опозорены. Как дальше жить будешь?
– Какое твоё пёсье дело?
– Ладно, ладно, не ругайся. Сам всё понимаешь. Небось, тоже в набеги ходил. Хорошо, хоть Кудыма побеспокоился. Не то вспороли бы бабам животы после того как натешились ими вдоволь. А сынам отрубили бы головы. Сейчас для всех них появился шанс выжить. Чего уж там? А где, Пислэг, твой род?
– Я всё-таки не понимаю, какое тебе до этого дело?
– Ты меня, Пислэг, не серди понапрасну. Лучше просто отвечай без утайки на мои вопросы. Не доводи меня. Я ведь и рассердиться могу. Если ты забыл, так я напомню: ещё никто и никогда при моём Большом воеводстве не смел замахиваться на Пермь Великую. Все знали: обязательно будет ответный удар. Если род твой виновен, найду и уничтожу всех. Если род не виновен – пусть люди себе живут. Но только отвечай правду. Не заставляй меня применять к тебе пытку. А вот врёшь ты или нет – я узнаю легко. Как? Не твоего ума дело. Отвечу лишь, что слишком много тебе подобных прошло через мои руки. И если почувствую хоть малейшую лживинку в твоих словах, Кудыма отдаст тебя мне. Не будет тогда поединка. Я из тебя, пёс смердячий, все соки выжму. Скулить будешь, выть, орать – да поздно будет. Понял, выморочный?
Пислэг с испугом смотрел на разгорающиеся огоньки в обычно блёклых, рыбьих глазах Щуки. Да, он слышал страшные разговоры о допросной избе. Лучше к этому изуверу в руки не попадать. Живого места не оставит. Да и. если хорошо подумать, то что он теряет, если расскажет им обо всём, что с ним приключилось? Последующий поединок решит дальнейшую судьбу. В бою башкир будет с Кудымой на равных. Так что, один к одному. Или даже не так – Пислэга ведь невозможно убить. Интересно, как себя поведёт Кудыма, когда узнает об этом? Если упорствовать в своём молчании, Щука из него выжмёт всю правду по капельке. Только добавятся невообразимые муки. Ему это нужно?
Пислэг набрал в грудь воздуха, словно приготовился глубоко нырнуть. Будь что будет! Он расскажет.
XVII
Ранней весной начал Пислэг собирать для очередного набега лихую ватагу. Кинул клич по стойбищам, деревням и городкам. И не просто ватагу решил он набрать в этот раз, а целое войско. Только найти людей – ещё мало, нужно спаять их единой целью и дисциплиной. Поэтому отбор проводился чрезвычайно тщательно и строго даже для такого привередливого атамана, как Пислэг.
Атаман не торопился. Для начала, уже отобранных им людей он решил проверить в деле, ближайшим летом совершив короткий, недалёкий набег на кыргызов или хазар. Тайну о главной своей цели Пислэг, как всегда, хранил до последнего дня. А загорелся он идеей совершить военный поход в далёкую, загадочную страну абазгов.
Той зимой пришёл к ним в гости сэсэн. Долгими вечерами, когда за стенами юрты выла свою тоскливую песнь метель, он пел башкирские героические эпосы, пел о народах и странах, где ему самому довелось побывать во времена своих странствий, либо услышанное им от других сказателей. Пел он и об абазгах, что живут на берегу тёплого моря, за Кавказскими горами. С проходящим караваном пришёл сэсэн в эту благодатную страну, жил там три года, путешествовал по ней. Выучил местный язык и пел абазгам свои песни. Абазги пели ему свои. Он их запоминал, перекладывал услышанные мелодии на думбыру.
Богата страна абазгов и населена очень красивыми людьми. Известна она с глубокой древности: ещё Ясон плавал в неё за золотым руном и женился на дочери местного царя. Однако народ этот, хоть и доброжелателен к гостям, свиреп в бою и весьма искусен в воинском деле. Завоёванные когда-то Римом, абазги в конце концов сумели освободиться от рабской зависимости, впоследствии нанеся ромеям ряд поражений. Отбили они и арабов в многочисленных кровопролитных сражениях. Высокие горы, неприступные каменные башни-крепости охраняют сей благодатный край.
Вот тогда и начал грезить суровый башкир об абазгинках неземной красоты, о золотом руне, о несметных сокровищах. Попросил атаман сэсэна рассказать о том, как пройти в эту сказочную страну. Снежными, холодными вечерами и ночами рисовал Пислэг карты, уточнял перевалы, стоянки, переходы. Какие народы живут по дороге к стране абазгов? Как управляются? Чем вооружены? Какой боевой порядок соблюдают? С кем и чем торгуют? Чьими вассалами являются? Или живут сами по себе? И многое, многое другое, столь же необходимое для серьёзного похода. Ибо только безумец отправляется воевать, ничего не зная о будущем противнике, не рассчитав переходов, переправ через реки, не разведав перевалов через горы, не определив будущих стоянок, не выяснив численности противостоящих сил…
Как-никак, Пислэг недаром считался атаманом удачливым. Но только за этой удачей всегда стоял чётко выверенный, продуманный до самых последних мелочей, план, включающий кропотливую работу с картами – пускай и самодельными, а также расспрашивание самых разных людей, от простых странников до купцов. Нужно было не только проложить путь, но и собрать сведения о том, кто на этом пути тебе враждебен, кто примет как гостя, а кто выступит совместно, как союзник. Чем питаться в пути? Отбирать у местного населения – это плохо. Ведь придётся ещё возвращаться. Сколько войск и ватаг погибло на обратном пути! Отягощённые военной добычей, они неожиданно встречали дружины вооружённых, обиженных ими ранее, людей. Всё, всё нужно просчитать, учесть, решить и продолжать думать, думать, думать.
И сейчас Пислэг вновь и вновь переспрашивал сэсэна, уточнял, пересматривал, прикидывал. Он не собирался завоёвывать страну. Но совершить удачный набег, напав внезапно, представлялось ему вполне возможным: обойдя крепости, захватить пару деревень, пленить жителей, награбить имущества, украшений, и – стремительно отступить.
Однако сначала нужно было испытать на деле людей, которые были отобраны для похода. С этой целью следовало совершить набег на чей-нибудь захудалый хазарский род, чтобы потом некому было мстить. Или – напасть на стан какого-нибудь из более далёких племён, например, кыргызов. И там и там – можно было поживиться неплохой добычей.
Подумав ещё немного, взвесив все "за" и "против", Пислэг решил на этот раз пощекотать более дальних кыргызов. Через хазар лежал ближний путь в абазгинские земли, но зачем дразнить медведя, плюя ему в морду? Может быть, хазар лучше привлечь в союзники. Совместно пограбить. А потом прикрыться ими от разъярённых абазгов. Пускай друг с другом и воюют!
Но когда всё было уже готово – назначен день выхода на кыргызов, наточены мечи, топоры, жала копий и стрел, – к Пислэгу в юрту посреди ночи явился странный гость: в чёрном плаще, с надвинутым на лицо чёрным капюшоном, в руках – посох с вырезанной головой коршуна.
– Здравствуй, атаман, – густым басом поприветствовал Пислэга вошедший в юрту незнакомец.
– И тебе здравствовать. Кто ты? Как прошёл мимо стражи?
– Это неважно. Важно другое. Ты собираешься идти в поход на кыргызов, а затем, на следующий год, на абазгов, так?
– Ещё раз тебя спрашиваю: кто ты? И открой лицо. Невежливо разговаривать, не показывая своего лика, – Пислэг заметно занервничал. Откуда этот странный гость знает про его затаённые мысли? Неужели сэсэн проболтался? Почему его не задержал воин перед входом в юрту? Убит? Заснул на посту? Ну, тогда он его выкинет из войска! Ему такие воины не нужны!
Гость рассмеялся густым басом. Откинул капюшон. Перед Пислэгом предстало бледное лицо мужчины лет сорока с небольшой, волнистой, тёмной бородкой, тонкими губами, хищным хрящеватым носом, острым подбородком. Огромные чёрные глаза. Просто бездна, а не глаза – с искорками в глубине необъятного омута тьмы.
– Кто я, да что я, тебе знать незачем. Достаточно того, что я тебе скажу. А ты мне поверишь. Я – Бог. Стражник твой жив и честно тебя сторожит. Не спит. Хочешь – посмотри сам.
Пислэг откинул полог юрты. У её входа, подобно изваянию, стоял, опёршись на копьё, воин.
– Как, всё тихо? – спросил его Пислэг.
– Да, атаман. Всё в порядке. Не беспокойся. Скоро у меня смена. Что-то случилось?
– Нет. Ничего не случилось.
Пислэг опустил полог. Вытер пот со лба. Ему стало очень страшно.
На его плечо легла тонкая рука с длинными пальцами. Но в этой руке чувствовались холод льда и тяжесть камня.
– Не бойся меня, атаман. Я пришёл к тебе по делу. Ты поможешь мне, а я помогу тебе.
– Чего ты хочешь, неизвестный Бог?
– Я хочу, чтобы ты не ходил на кыргызов.
– Почему?
– Какая тебе разница. Ты пойдёшь походом на своего кровного брата – нападёшь на деревню Кудымы.
– И что дальше?
– Как – что? – удивился Бог. – Разрушишь её. Жителей, кого сможешь, убьёшь. Но при этом очень сильно стараться не надо. Кто будет спасаться – пускай себе спасаются. Про подземный ход тебе известно. Ты неоднократно бывал в гостях у Кудымы, так что ловушки вокруг деревни тебе тоже должны быть хорошо знакомы.
– Ничего не понимаю. Что ватага будет иметь с этого набега? Кудыма с товаром сейчас в Городище. Деревня пуста, для набега неинтересна. Ну, убьём мы две-три сотни чудинцев, и что? Да и, кроме того, деревня – не на границе. Как мы к ней подберёмся? Кстати, охраняется она хорошо. Пёсье племя многочисленно.
– Слишком много вопросов ты задаёшь, червь! – блеснул своими бездонными глазами незваный гость. Что-то неуловимо звериное мелькнуло в его облике и снова пропало. Густой рык оглушил Пислэга, заставив его в ужасе присесть.
"Неужели никто, кроме меня, не слышит этого громоподобного голоса?" – мелькнула в голове у атамана мысль.
– Ты правильно подумал, – ухмыльнулся гость, – никто не слышит. Даже если я сожру тебя с потрохами, а ты при этом будешь орать, всё равно никто не услышит твоих криков. Но может быть, перейдём к делу?
– Да-да, – часто закивал головой Пислэг.
– За перемещение твоей ватаги к подступам к деревне можешь не беспокоиться – перенесу вас. И по поводу пёсьего племени не переживай. Никто в деревне не залает. Всё пёсье племя погибло весной от болезни, которую даже Кудыма не смог определить, – Бог коротко хохотнул. – Тихонько проберётесь, откроете ворота, ворвётесь. И режьте любого, кто под руку попадёт. Убьёте всех – хорошо, не всех – и то ладно. Главное – само нападение. Остальное не столь важно. Принимаешь это условие?
– Но кровное братство, как тебе известно, выше всего на свете. Как же я могу причинить боль своему кровному брату?
– Сможешь. И за это злодеяние можешь просить у меня, что хочешь. Кроме одного: я не смогу сделать тебя Богом. Вот это, сразу оговорюсь, не в моих силах. Богов не делают, ими становятся. Итак, твоё желание? Не торопись. Подумай. За то, что тебе предстоит совершить, можно очень многое потребовать. Нарушение клятвы кровного братства – самое серьёзное злодеяние. Однако ты не очень сильно будешь страдать, я же вижу. Ты, Пислэг, человек себе на уме. Потому я к тебе и обратился.
Пислэг задумался. Этот Бог проник в самые потаённые уголки его души. Никогда атаман не воспринимал всерьёз идею кровного братства, всегда действовал только так, как выгодно ему. А здесь такое открывается – аж дух захватывает! Если этот незнакомец говорит правду, если действительно можно просить всего, тогда зачем ему богатства? Богатство – сегодня есть, завтра его нет. А вот если потребовать бессмертия… Да не просто вечной жизни, а чтобы при этом вечно оставаться молодым и чтобы тело имело возможность восстанавливаться после ран и увечий. Что-то в этом есть! Получив такой дар, уйти в глухое место, переждать, когда умрут все тебя знающие. Вечно живой, вечно молодой! Не торопясь, собрать новую ватагу, потом войско. Незаметно подчинить сперва ближние земли, потом дальние. А там – как знать, стать ромейским кесарем или арабским халифом. А может, всё это завоевать – и остаться на престоле навеки! Проиграет сражение – не беда. Времени ему на всё хватит в избытке.
Бог с любопытством смотрел на Пислэга. Потом, неожиданно для него, густым басом проговорил:
– Я согласен на твоё предложение.
– Но я ещё ничего не сказал!
– Зато подумал. Есть некоторые трудности в исполнении твоего желания. Но все они преодолимы. Объясняю: никто не властен над временем. Даже боги.
Потом Бог забормотал какие-то, совершенно непонятные для Пислэга, слова: "Стволовые клетки… реорганизация… обструкция… метаболизм… адекватность… регенерация…" и другие. Атаман в изумлении открыл рот.
Наконец Бог сладко потянулся и сказал:
– Ну, всё решаемо. Есть лишь одно условие. Необходимые изменения будут происходить только с твоим телом. Поясняю: если тебе в печень воткнётся меч, твоя печень восстановится. Если тебе отрубят голову, твоя голова прирастёт обратно к твоему телу. Или рука. Или нога. Но именно твоя. Не вырастет вновь, а прирастёт. Если плоть твою разбросает, плоть твоя сама соберётся и оживёт, и будет новее новой. Учти, при таком действии, боль – неизбежное зло. Всё остальное зависит от тебя. Учись драться в совершенстве на любом оружии, береги своё тело, живи вечно и будь молодым. Думаю, возраст в тридцать пять вёсен тебя устроит? Итак, по рукам?
– По рукам – это как?
– Экий ты глупый! Согласен?
– Да. Согласен.
– Согласия мало. Помни: слово Бога – нерушимо. Сам Бог не может потом его отменить. Вечность и вечная молодость тела – это… очень надолго. Поэтому, прежде чем мы заключим сделку, подумай ещё раз. Я подожду.
– Я согласен!