Лютня и всё такое - Мария Галина 5 стр.


* * *

Мастер Хольм бредил.

Мелкая красная сыпь на руках слилась сначала в крупные пятна, потом - во вздувшиеся синие полосы. Под неплотно сомкнутыми веками виднелась полоска белков.

- Эсси, - он приподнялся на подушке, но глаза так и не открыл, хотя Лютик видел, как заходили под веками глазные яблоки, словно бы он пытался оглядеть комнату.

- Да, дорогой.

Эсси отжала тряпку в тазу, где плавал серый подтаявший лед, и вновь положила ему на лоб.

- Я здесь.

- Я тебя зову-зову, - капризно сказал Хольм.

- Я тут, дорогой.

- А почему тебя не видно?

- Потому что… - она на момент запнулась, прикусила губу, - потому что темно.

- А… ну ладно. - Он успокоено пошевелился, вытянулся на постели. - Тебе… тебе понравилось платье? Ты его примерь, ладно?

- Хорошо, дорогой.

- И покажись мне. Дай на тебя поглядеть. Ты такая… такая красивая.

Эсси, которая держала его за руку, всхлипнула и другой рукой утерла нос.

- Зерриканский шелк. Его делают… так, чтобы… капли воды скатывались, словно… Он самый гладкий в мире, знаешь?

- Я мало знаю о зерриканском шелке, - сказала Эсси, и опять тихонько всхлипнула.

- В Нильфгаарде тоже делают шелк. Но он хуже. Они не умеют вытягивать длинную шелковую нить, понимаешь? Хорошая шелковая нить… она длиной в две тысячи локтей, вот что такое хорошая шелковая нить. И знаешь что? Нильгаардцы прожаривают коконы в печи, а потом варят. Чтобы выварить клейкую слизь, ну ведь кокон, он липкий, знаешь, я видел коконы. Кокон в кипятке разрушается, распадается на нити, и они берут эти нити. А зерриканцы, те нет… они хитрые, зерриканцы. Берут нить из самой сердцевины сырого кокона, вытягивают, пока там внутри сидит червячок, а это…

Курва, подумал мрачный Лютик, украдкой бросая взгляд на свои все еще белые и чистые запястья, никогда не задумывался, из какой пакости делается этот шелк.

- Я хотел тебе… самое красивое. Я понимаю, горлиника моя, я же понимаю… Я торгаш. Только и умею, что… о шелке. И о сукне. Сукно идет лучше шелка, честно говоря. Так вот, как раз у нас на севере делали прекрасное сукно. Не хуже Нильфгаардского. Пока Нильфгаард не спалил все сукновальни. Теперь мы завозим их сукно. Вот и все причины того, что две страны вцепились друг другу в глотки. Кто кому будет продавать сукно. На самом деле горлинка, на самом деле… политика - это сукно. А война - продолжение политики. Все просто. И никакого… этого вашего… патриотизма. Ты здесь?

- Да, мой хороший, - сказала Эсси и вытерла локтем нос, потому что держала Хольма за руку теперь уже обеими руками.

- А, ну хорошо. А то мне показалось. Темно, и ты ушла. Я же понимаю, ты… не любишь меня, верно ведь? Это все потому что ты… устала бродить по дорогам. Я же понимаю, как это тяжело, особенно для девушки. Для молодой женщины. Особенно осенним вечером… когда все, все идут домой, а тебе некуда идти… хочется, чтобы был дом. И очаг. И чтобы спать на чистом. Я думал, раз моя голубка захотела свить гнездо… какой же я счастливец, что она решила поселиться у меня… я боялся, что ты… знаешь, моряки врут, что на дальних островах живут такие птички… без лапок. Они никогда не опускаются на землю… даже на деревья. Выводят птенцов в небе. Любятся в небе. Кормятся в небе. Умирают в небе. Я назвал тебя горлинкой, но голуби, моя ненаглядная… они всегда возвращаются домой. Ты прекрасная райская птичка, ты, наверное, так бы и кружила в холодном небе, кружила… А я так хотел, чтобы тебе было хорошо. Это платье, оно как оперенье райской птицы, и… почему так темно? Эсси… Это твоя рука? Эсси…

Он вздохнул, вздрогнул и вытянулся.

Эсси плакала беззвучно, просто слезы текли и текли у нее по щекам.

- Никого нельзя обмануть, верно? - Лютик обнял ее за плечи, - особенно судьбу. Пойдем… покружим в небе.

- Но как же?

- Мелитэлле позаботится о нем. Она милосердна. Она проведет его сквозь небесные врата. И ей плевать, что его оставили без погребения. К тому же сюда, скорее всего вот-вот заявится похоронная команда.

- Правда? - доверчиво спросила Эсси.

- Конечно, - Лютик чуть подтолкнул ее к двери. Похоронная команда приходит с крюками и факелами, но этого он ей не стал говорить.

- Лютня! - Эсси всплеснула руками. - Моя лютня.

Да и хрен с ней, - чуть не сказал Лютик, но сдержался.

- Только быстрее. Бери лютню и пойдем.

Под кариатидами лежало что-то… кучка тряпья. Дальше - еще одна. Эсси вздрогнула и схватила его за руку.

- Не смотри, - Лютик обошел мертвую крысу, раскинувшую лапки на брусчатке, - сейчас выйдем отсюда, станет легче.

- Чем это пахнет? - Эсси зажмурилась и вцепилась ему в руку, точно перепуганный ребенок.

- Наверное, где-то пожар, - Лютик не мог закрыть глаза и отчаянно сожалел об этом.

- Это не запах дерева.

- Мало ли что там горит.

Густой черный дым стелился над кварталом кожевенников, и еще дальше - над рыбацкой слободкой. Небо висело над городом тяжелое, серое и скользкое, точно рыбья чешуя.

Эсси держалась за его руку, глаза у нее были по-прежнему прикрыты, так, чтобы чуть-чуть видеть сквозь ресницы: обычно пушистые, они сейчас были мокрые и торчали, точно иголочки.

Они шли мимо домов, двери которых были нараспашку и мимо домов, чьи окна были наглухо закрыты. Мимо домов, где раздавался женский плач, и мимо домов, где, точно гнилая вода, стояло глухое молчание.

- Город все-таки паршивое место, - Эсси держала его за руку и он никак не мог почесаться, а зудело уже совсем нестерпимо, и вроде уже не просто зудело, а жгло, - не выношу… вот этот запах, эти сточные канавы, эти… эти кучи отбросов. Наверное… ты прав, Лютик, город - не для таких, как мы. Как бы я хотела оказаться сейчас в лесу. Знаешь, в таком, в настоящем лесу, сосновом, светлом. И чтобы мох и такие желтенькие цветочки… как они называются? Нарциссы… Или это не нарциссы? Зеленое и желтое. И солнечный свет, чтобы падал сквозь ветки. Лучи стоят меж стволов сосен, точно золотые колонны. И пахнет… соснами и разогретой травой и мхом, и…

- Нарциссами? - сквозь зубы пробормотал Лютик.

- Да! И обязательно, чтобы вода. Такой родничок, совсем маленький, чтобы он пробивался меж камней, во мху, такой, знаешь…

Эсси говорила как в полусне, и Лютик, который окончательно уверился, что проклятье "Катрионы" коснулось его холодными своими костяными пальцами, никак не мог понять, то ли она бредит от горя, то ли у нее жар.

- Чистая, холодная вода… в ней играет свет, а когда ее зачерпнешь в горсти, она как прозрачный холодный камень, словно бы гибкое стекло, и от нее ломит зубы и она сладкая, да, Лютик, сладкая, точно сахар. Говорят, вода безвкусная! Глупости. Это здесь, в городе она не имеет вкуса, но в лесу…

Лютик не слишком вслушивался в ее лепет. Пускай себе, если ей так легче.

Они шли вверх от порта и шум моря, эхом отдававшийся в стенах горбатых улочек становился все тише и глуше.

Солидные крепкие дома, где селились солидные торговцы и не менее солидные цеховые мастера сменились белыми особняками, лукаво выглядывающими из цветников и куп подстриженных деревьев. Улицы словно распахнулись, открывая площади с изящными фонтанами, по мостовой, не задевая пешеходов, могли свободно проехать экипажи, запряженные четверкой. Сейчас улицы были пусты.

- Открой глаза, Эсси, - Лютику надоело играть роль мальчика-поводыря при слепом певце, - тут уже можно.

Эсси доверчиво открыла глаза. Здесь и пахло по-другому: цветами, зеленью и мылом, которым мыли мраморные крылечки.

- Сударь! Госпожа!

Девочка выбежала на крыльцо. Ее аккуратные башмачки попирали мозаичный хвост морской девы, завившийся в фамильный вензель.

Эсси дернулась, будто хотела убежать, но остановилась, и силой задержала Лютика, который и вовсе не хотел оборачиваться, хотя и не прибавил шагу.

- Да, детка, - устало сказал Лютик.

Девочка была воспитанная, и даже сейчас не забыла сделать торопливый книксен.

- Маме плохо. Она сказала, что у нее болит голова, закрыла глаза, легла и не встает. Я хотела послать служанку за доктором, но служанка куда-то ушла.

Теперь уже Лютику хотелось закрыть глаза.

Вот была же война, подумал он, и сколько я видел мертвых тел. И женщин видел, и детей, и сначала было жалко и хотелось плакать, а потом душа вроде как немеет, и ты уже отворачиваешься от маленьких трупов, как если бы это были сломанные куклы или что-то в этом роде. Хотя кукол, пожалуй, даже жальче, потому что куклы попадаются реже. А теперь опять больно, невозможно больно, да что же это такое, в самом деле. Кто же они, которые так испытывают нас на прочность? И зачем?

- А ты знаешь, где живет доктор, детка?

Девочка неопределенно показала вдоль улицы.

Лютик задумчиво покусал губу.

- Знаешь что, - сказал он наконец, - мы можем тебя проводить. К доктору. Сейчас на улицах, ну… немножко опасно. Много плохих людей.

- Да, - согласилась девочка, - мама говорила, чтобы я сама не ходила на улицу. Ни-в-коем-случае. Потому что бывают нехорошие люди. Они грязные и от них пахнет. И они могут обидеть. И они говорят плохие, грубые слова. А вы не можете сами сбегать за доктором, сударь?

Видимо, подумал Лютик, она решила, что мы для этого достаточно грязные.

- Нет, детка. Мы торопимся по своим делам.

- Лютик, - тихо сказала Эсси, - можно тебя на минутку?

- Я знаю, что ты мне скажешь, куколка, - так же шепотом ответил Лютик.

- Я тоже знаю, что ты мне скажешь. Ты скажешь - сколько детей сейчас умирает в этих тихих домах, за этими тихими закрытыми окнами. Какой смысл возиться с одной-единственной…

- Я же предложил проводить ее к доктору. Не могу же я тащить ее силой.

- Но если доктор… мало ли что с доктором. Бедная девчушка.

- Вполне богатая.

- Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты хочешь позволить ей умирать здесь в горячке, без помощи, без поддержки? Или стать жертвой мародеров? А мародеры будут, Лютик. К вечеру, когда станет понятно, что власти бессильны, что… Геральт бы этого не допустил…

Эсси нахмурилась, огромные синие глаза уставились в одну точку. Лютик знал этот взгляд.

- Он бы сделал все, что мог. Он бы…

- Нечего мне тыкать в глаза Геральтом, - вспылил Лютик, - почему ты сразу готова считать меня подонком?

- Прости, я не хотела.

Девочка с интересом рассматривала их, словно ожидая, когда они начнут говорить плохие, грубые слова. Потом на всякий случай опять сделала книксен.

- Тогда, может, вы проводите меня к доктору, сударь? Я, пожалуй, лучше, пойду с вами, - с достоинством сказала она, - вы все-таки не очень грязные. Я думаю, бывают еще хуже.

- Валяй, - Лютик безнадежно махнул рукой, - так куда идти? Вон туда?

- Совершенно верно. Там будет большой дом с колоннами, больше нашего. И сад. Потом еще сад, а потом дом, где живет доктор. У него хороший выезд, знаете? Почти как наш. Только наши вороные, а у него серые в яблоках.

- Ясно. Серые в яблоках.

Что мы будем делать, если доктор тоже превратился в пациента? Таскать за собой эту писюшку?

- Я думаю, мама умирает, - рассуждала девочка, топоча по гладким блестящим спинкам булыжников, - и я останусь сиротой. Тетя Агата сказала, что я буду когда-нибудь богатой наследницей.

- А папа? - осторожно осведомился Лютик.

- Папа уже умер, - пояснила девочка. Лютик так и не понял, умер папа только вот сейчас, или отошел в иной мир давно, но выяснять не стал.

- Бедняжка, - сказала Эсси и шмыгнула носом.

- Сирот все жалеют, - девочка доверчиво вложила ручку в ладонь Лютика, - дают конфеты и все такое.

- Будем надеяться, - неопределенно сказал Лютик, - будем надеяться.

- И гувернантки к ним не ходят, - мечтательно сказала девочка.

- Детка, - сказал Лютик, - помолчи, а?

Где-то совсем близко звякнуло, осыпаясь, стекло. Мародеры явно не желали дожидаться вечера.

И правда, ведь можно и не дождаться. А у меня только лютня и две бабы, причем одна совсем малышка. Правда, на таких тоже найдутся любители.

- Пошли быстрее, - Лютик стиснул нежную ручку чужой девочки и прибавил шагу.

- Лютик, что там? - забеспокоилась Эсси.

- Я думаю, нехорошие люди, - рассудительно сказала девочка.

- Верно, - согласился Лютик, ища глазами подходящее укрытие, - нехорошие люди.

- А разве вы их не убьете?

- Чем? - сухо спросил Лютик, - вот этой лютней?

- А кинжала у вас разве нет? Мне гувернантка читала про приключения благородного разбойника Орландо. Этот Орландо, когда на него напали целых десять неблагородных разбойников…

- Помолчи, пожалуйста, - сквозь зубы сказал Лютик. В тени массивной, сложенной из камней ограды, он застыл, другой, свободной рукой сделав знак Эсси, чтобы она тоже остановилась, и прислушался.

Звон стекла раздался снова, но уже чуть дальше. Еще дальше. Потом - дальний женский крик.

- Ну чего ты от меня хочешь, чего? - уныло пробормотал Лютик, поймав взгляд Эсси.

- Ничего, - та чуть пожала плечами.

Я не ведьмак, думал Лютик, пытаясь смирить колотящееся сердце. Я не борюсь с чудовищами. Не вступаюсь за слабых и угнетенных. Я трусоват, если честно, но поэту можно быть трусоватым. Специфика профессии. Слишком развитое воображение. А война никогда не кончается. И все чаще и чаще чудовищами оказываются люди…

- Они же тоже обречены, - печально сказала Эсси, - неужели они этого не понимают?

- В том-то и дело, что понимают. Пошли. Только тихонько. И держись ограды, Эсси. Видишь, какой густой плющ…

- Уже скоро, - сказала девочка, - а мы прячемся, да? Благородный разбойник Орландо тоже прятался. Когда его преследовали слуги барона Чернолесского… Он вырыл себе такую маленькую пещерку… своим кинжалом… А доктор тоже красивый. Почти как благородный разбойник Орландо. Только старый. Вроде вас.

- Вот спасибо, - рассеянно отозвался Лютик, прислушиваясь к дальним шумам. Черный дым, валящий из ремесленных кварталов, уже стоял плотной стеной, и хотя еще не добрался сюда, вверх, благодаря вечернему бризу, в воздухе ощутимо пахло гарью.

Доктор оказался молодым и красивым - каким и положено быть доктору богатого квартала, у него были роскошные, однако, аккуратно подстриженные кудри и роскошный жилет. Выезд у него был тоже роскошный, прекрасная пара, подумал Лютик, прекрасная. И он как раз садился в коляску. Коляска была тоже неплохая, хотя и без особых излишеств.

- Драпаете? - Лютик заступил дорогу и взялся за удила - делаете ноги? Рвете когти?

- А что прикажете делать? - доктор моментально оценил ситуацию и выбрал доверительный тон. Голос у него тоже был красивый. - Это чума. Причем свирепая. О такой я и не читал даже. Стопроцентная смертность. Им уже не поможешь.

- Но облегчить страдания…

- Вы вообще-то кто? - хмуро спросил доктор.

- Поэт. Какая разница?

- Ну так вы должны болеть всей болью мира. А тоже драпаете.

- Я не клялся врачебной клятвой…

- В задницу клятву, - доктор покосился на лежащий на сиденье кнут, - говорю же, им не поможешь. Никому не поможешь.

- Сударь! - девочка отпустила руку Лютика и выбежала вперед, - господин доктор! Вы помните меня? А я вас хорошо помню. Вы приходили к моей маме! Я Мисси Гольдбах!

- Как же, деточка, помню, - доктор явно про себя желал, чтобы у Мисси Гольдбах была не такая хорошая память.

- Мама больна, - тараторила девочка, явно обрадовавшаяся при виде знакомого лица, - а служанка куда-то делась. Я думаю, умерла. Или убежала. Я хотела послать за вами, а тут эти добрые люди любезно предложили проводить меня, хотя было так страшно, так страшно…

- Все это очень интересно, - доктор осторожно потянул вожжи, поскольку Лютик все еще не отпускал удила, - но я тороплюсь, детка…

- Вы совсем сволочь? - тихо спросил Лютик.

- А вы? - так же тихо спросил врач, глядя ему в глаза.

Потом, помедлив, сказал:

- Ладно. Знаешь что, детка… Закатай рукавчик. Поверни ручку вот так…

- Зачем?

- Это… в медицинских целях. Вроде, чисто. Нет, определенно чисто. Ладно, полезай сюда.

- Вы… - девочка задохнулась от восторга и машинально сделала книксен, - возьмете меня с собой? В коляске? Правда?

- Она богатая наследница, - задумчиво проговорил доктор, обращаясь к Лютику, - и скоро войдет в возраст.

- Тетя Агата, - подтвердил Лютик, - тоже так говорила.

- Там деньги в Нильфгаардских банках. И немалые. Если удастся подтвердить права на наследство… Мой брат - стряпчий.

- Вы правда на мне женитесь? - девочка тем временем деловито вскарабкалась на подножку, и уселась, расправив складки накрахмаленной нижней юбки.

- Со временем, - рассеянно сказал врач.

Лютик отпустил удила и отступил в сторону. Врач вздохнул и подобрал вожжи.

- Я не совсем безнадежный негодяй, - сказал он тихо, - но они обречены. Мой помощник сегодня не пришел. Аптекарь… в общем, ясно.

- Ага, - брезгливо согласился Лютик, - ясно.

- Тогда прошу прощения, мэтр. - Врач тронул коляску. - И вы, сударыня. Остаюсь вашим поклонником.

Они смотрели, как экипаж все быстрее несется по мостовой. Доктор отлично управлял парой, копыта слаженно высекали искры, и девочка, обернувшись, махала им ладошкой, пока не скрылась за углом.

- Она что, совсем не жалеет? - удивилась Эсси. - Что оставила умирающую мать?

- Потом, лет черед десять. Когда отрастит совесть. Если отрастит вообще. Ну и если выживет конечно.

- Это… какое-то маленькое чудовище!

- Просто ребенок. Ты идеалистка, куколка. Всегда была идеалистка. Это и по песням твоим видно. Я всегда говорил тебе, цинизм, это как перчик… без него пресно. А ты…

- Ох, да помолчи.

Запах гари теперь чувствовался отчетливо, потому что пылало уже неподалеку, над одним из особняков поднимался столб трепещущего от жара мутного воздуха.

- Тем более доктор, - продолжал рассуждать вслух Лютик, - они все циники. А этот еще и подонок, конечно. Видно мечтал сколотить капиталец, пользуя от мигрени скучающих дам. Вроде этого, твоего, с кушеткой… Они-то выберутся из города, можешь мне поверить. А вот с нами проблематично.

- Почему?

- Оглянись.

- Их всего-то человек восемь, - пренебрежительно сказала Эсси, - благородный разбойник Орландо справился бы с ними одной левой.

- Пижон этот ваш Орландо… Давай, куколка. Раз-два… руку, руку давай! Побежали!

Они перепрыгнули через изящный парапет, оказались на чужом заднем дворе, потом за воротами, потом в чистеньком проулке, куда выходили глухие задворки других приличных домов… Укрыться тут положительно было негде.

- Эй! - кричали у них за спиной, - эй, господинчик! Ай, дамочка! Стой, красотка! Крошка, я тебя люблю! Утю-тю… Улю-лю…

- Живые трупы, - злобно выдохнул сквозь зубы Лютик. В боку кололо. Догонят ведь, - безнадежно думал он. И что я тогда? Скажу - беги, а я их задержу? Я не готов к подвигу…

Назад Дальше