Сувер - Дмитрук Андрей Всеволодович 2 стр.


Шествие змеёй вилось по дороге между холмом и градом, когда подруга Агны, Сарама, дочь Питара, шагавшая рядом с новобрачной, вдруг будто споткнулась - и, указав куда-то в небо над пёстро-чешуйчатыми маковками, удивлённо сказала:

- Глянь-ка, летит!..

Сарама славилась остротой глаз, но вскоре заметили и другие: из безоблачной выси, оставляя длинную реку дыма, по кривой снижалось нечто летящее.

"Солнцебог возвращается", - пронёсся радостный ропот. "Вернулся, батюшка, по обету!.." Шедшие смешались, немало людей рассыпалось по лугу, чтобы свободнее видеть. Кто-то заголосил восторженно, другие запели гимн Сурину. Зверуны едва удерживали перепуганных медведей.

Однако спускалась с неба вовсе не лебедица с восседающим на ней Гопалой. Досчитать до тридцати не успели бы - стал хорошо виден воздушный корабль. Впрочем, он мало походил на парусники суверов. Массивный, с закруглённым дном, корабль был обшит железными листами и расчерчен рядами заклёпок. Небольшое строение виднелось на палубе, за ним пара чугунных труб извергала копотный дым. Крылья походили на плоские крыши амбаров: на их передних краях дрожали два призрачных круга. И, вовсе отличая это судно от водяных, четыре тележных колеса были укреплены на осях под его длинным брюхом.

Снижаясь, корабль всё громче пыхтел, из бортов выдыхая струи пара, гудел и стучал заполошно, словно мельница, чьи крылья вертит буря.

Ужас охватил гопаларцев. По дороге и по полям народ бросился ко граду. Медведи вырвались у поводырей и бежали с зычным рёвом, опрокидывая встречных. Оружия ни у кого не было, суверы давно не воевали между собой, а о вторжениях с моря говорили самые ветхие летописи.

Перед лицом угрозы, быть может нечеловеческой, вновь первенство обрели гопаланы. Все трое, в белых одеяниях, с развеваемыми ветром бородами и волосами, остались стоять, наблюдая за кораблём. К священникам, дабы не потерять достоинство, присоединились Ратхай и Питар; затем подтянулись прочие вечевые старцы и главы ремесленных братств. Кое-кто надеялся на свои кулаки да на засапожный нож, прочие верили в духовную силу гопаланов.

Летун тем временем снизился, описывая сужающиеся круги (дым рисовал в воздухе лохматую спираль), - и, наконец, помчался по наклонной прямой к пашне. Коснувшись её, некоторое время катился на своих колёсах; тяжело, с громыханием, подпрыгивал на бороздах. Наконец, застопорил возле дороги, почти напротив ожидавших его знатных градчан. Из-под кормы обильно потёк белый пар, заклубился, окутывая судно. Теперь видно стало, что круги образованы бешеным вращением гнутых пластин на оси, и вращение это замедлялось.

С неким, почти смешным куриным кудахтаньем пластины остановились. Стихли гудение и стук. Со скрежетом и лязгом отвалилась от борта дверь, и вниз поползла железная лестница.

II

Тьма едва отступила от Альдланда и его бессонной столицы, когда в недрах Дома Всевидящих Глаз застрочила машина связи, на бумажном выползающем листе печатая паучьи знаки.

Панель машины моргала сотнями огней, в круглых рамах дрожали стрелки датчиков. Сидя за столом, в фокусе дуговидной панели, дежурный министер-связист вынимал лист из печатающего устройства, пока ряды знаков не оборвались. Тогда лист был положен в упругий, негнущийся конверт с эмблемой Шести.

Покончив с этим, дежурный встал. В свете квадратных плафонов сверкнули серебряные нашивки на свинцово-сером кителе. Достав ключ, прикреплённый на цепочке к поясу, министер отпер ящик стола, вынул оттуда печать с иероглифом заклятия и шлёпнул её на конверт. Оттиск сначала полыхнул воспалённым светом, затем почернел. Теперь любой посторонний, пытаясь вскрыть или разорвать конверт, мгновенно потеряет сознание.

Затем печать спрятали, ящик заперли, а ключ вернули под китель. Сунув конверт во внутренний карман и надев серую каскетку с кокардой, связист вышел из аппаратной.

По соседству, в классной комнате, напарник обучал совсем юного стажёра заклинаниям для меняющихся текстов. Особо секретные сообщения приходили в виде совершенно пустых рассказов о природе и погоде либо даже полной бессмыслицы; тогда лишь определённые, сказанные вслух фразы могли спугнуть охранную ларву. Тем самым снималось искажение и делался ясен подлинный смысл написанного.

Привычным вторым зрением министер увидел нечто мохнатое, с ежа величиной; торчком поставив шерсть и выпучив водянистые глаза, оно сидело на столе, на отпечатанной странице. Но вот напарник окончил говорить нараспев, сделал жест изгнания - и тварь, послушно скакнув в сторону, растаяла посреди прыжка. Ещё один текст был свободен от охраны. Однако, призванная другими словами и обратным движением руки учителя, ларва вернулась. Стажёр послушно и неуклюже пытался повторить заклинание. Увидев дежурного, он вскочил, щёлкнул каблуками и вытянулся.

Попросив напарника занять его место возле машины связи, министер покинул комнату. Высокие подкованные сапоги гулко протопали по коридору. Словесной формулой, неведомой посторонним, молодой человек вызвал лифт и спустился вниз, к выходу.

Полумехи у раздвижных дверей, также одетые в форму, с одинаковыми лицами цвета рыбьего брюха и огнебойными трубками в руках, не мигая воззрились на идущего и сделали шаг вперёд - перехватывать. Но он заклял живых мертвецов, и те отступили.

Молодому связисту такие церемонии не были в тягость, а, наоборот, нравились. Как и большинство учеников, стажёров, министеров, живших надеждой стать магусами, - он пребывал в ощущении неизменной полноты жизни, непреходящей радости.

Не колеблясь, верить в Истинное Царство и в правящего им Неназываемого; не сомневаться в своей способности управлять живущими там ларвами и демонами; беспрекословно подчиняться более продвинутым - таковы были основные правила идущих по ступеням Постижения и Власти. Кто эти правила искренне, не из боязни, соблюдал, тот в Альдланде не ведал горя. Даже сны его были блаженны, исполнены сцен владения обоими Царствами: во сне будущие магусы предавались острым наслаждениям или творили изысканную расправу над непокорными, что, впрочем, и было одним из основных блаженств.

Собственно говоря, иных среди тех, кто был отобран магусами среди альдских детей и взят на обучение, - иных и не нашлось бы. Если кто, попав в сообщество обучаемых, со временем начинал лениться, отлынивать, - конец приходил скорый и неотвратимый. Причём недостойных никто не наказывал лично: само магическое поле, пронизывавшее учебные центры, выбраковывало их, возвращая в ряды профанов.

За годы учёбы связист, как и большинство его сотоварищей, ни разу не был предупреждён (наказаний не существовало, только пара предупреждений - и мгновенный переход в низшую касту); ни разу не вызвал недовольства наставников. Счастливые люди наставляли счастливых, и счастье их заключалось в отсутствии выбора. Выбор делался изначально - лучший из возможных!

То, что для прочих было непокорной внешней реальностью, судьбой, - с точки зрения посвящённых, составляло лишь иллюзию, Мнимое Царство, легко изменяемое волей, заклинанием, жестом. И состояние могущества сохранялось, да что там - делалось более полным даже после физической смерти магуса, под землёй, вблизи от Неименуемого…

Дом Всевидящих Глаз, где помощники магусов, министеры, принимали вести от находящихся вдали посланцев Шестерых, стоял в тылу прямоугольного двора. Ограды не было, подходы охраняла магическая защита. Задняя стена Дома выходила на канал, обрываясь в безжизненную смоляную воду. Канала также не опасались. Однажды связист видел, как на другом берегу парни, пьяные веселящим газом, столкнули своего товарища с парапета. Его отбросило назад, и юнец рухнул без дыхания. Друзья же, словно ничего не заметив, с криками пошли в обнимку дальше. Так воплотились сразу два принципа жизни альдов. Можно быть свободным до тех пор, пока не перейдёшь один из установленных пределов; но уж если перешёл - исчезаешь для всех, о тебе забывают даже ближайшие родственники. Впрочем, будучи очень старательным, а стало быть, и посвящённым во многое, молодой человек знал дальнейшую судьбу исчезнувших. Их сущности, провалившись в Истинное Царство, становились ларвами и искупали свою вину службой магусам; тела же поступали на изготовление полумехов.

Выйдя во двор, министер слегка поёжился: рассвет был пасмурным, кожу пощипывал озноб. Он позвал кратко… Один из парокатов, стоявших на красной полосе, послушно выехал из ряда и устремился к связисту. Красная полоса была местом для дежурных машин, их котлы грелись круглые сутки.

Чёрный, похожий на опрокинутую лодку, с прожектором впереди и дымовой трубой за кабиной, парокат остановился рядом. Ларва за рулём, видимая министеру как существо вроде лягушки, только шестиногой, боковой лапой отворила дверь. Проверив наличие конверта за пазухой, он устроился на сиденье. Поршни забили громко, часто; парокат описал дугу и помчался прочь от квадратной башни Дома.

Потоки парокатов лились городом, в холодной тени подоблачных тысячеоконных стен. Многоглазые полумехи на перекрёстках регулировали движение, выставляя внушаемую преграду то на одном, то на другом направлении. Профаны торопились, исполняя волю Шестерых, впечатанную в подсознание каждого. В Альдланде никто, кроме магусов, не избирал себе род деятельности. Будучи уверены в своём добровольном выборе, люди тем не менее занимались тем, что требовалось Дому Власти: становились механиками, земледелами, чиновниками, командирами боевых звеньев полумехов… Профессиональные знания и навыки также внушались - быстро, надёжно. Ни сам альд, ни его близкие даже не замечали своих переселений, глубоких перемен в своей жизни; не дивились тому, что вчерашний столичный цирюльник вдруг начинает тянуть сети на берегу океана или водить дальнорейсовые грузовики.

Фасады вздымались всё выше, сгущался мрак под ними, разрезаемый прожекторами парокатов. Министеру было отлично известно: в окнах стоит не простое стекло, а заговорённое. В свободное время альды, не знавшие ничего, кроме своей работы и самых грубых радостей, подчас вели себя достаточно буйно. Проведав после трудового дня подвал с веселящим газом, люди вполне могли затеять дома сокрушительный скандал. Чтобы не выпустить тёмную энергию наружу, строители заколдовывали окна. Эманацию семейных разборок, нередко кровавых, определённым путём собирали из квартир и накапливали для магических надобностей.

Бух! Прервав ход мыслей молодого человека, парокат резко затормозил; последовали удар обо что-то мягкое и чуть слышный звук падения. Министер вышел. Оказалось, внезапно выбежав из подъезда - не иначе, как вследствие домашней свары, - угодил под колёса старик. Ларва за рулём не успела среагировать.

К своему везению - ибо со старыми и безнадёжными врачи-магусы не церемонились, - старик умер мгновенно, сшибленный передним стальным щитком; колёса наехали уже на мёртвое тело. Следя, как из-под мешковатого тускло-синего костюма расползается по мостовой бордовая лужа, связист одновременно впитывал освободившуюся жизненную силу. Один из немногих на своём уровне продвижения, он хорошо это умел: недаром молодого человека ставили в пример другим. Министер почувствовал себя необычайно бодрым; краски сделались гуще, громче и яснее - звуки. Пожалуй, сегодня вечером он найдёт себе женщину в одном из домов ласки. Возможно, женщину-полумеха, с несколькими ртами и конечностями; они лучшие любовницы, чем живые. Ах, ему бы да побывать на поле боя, рядом с гибнущими и ранеными: вот где неиссякаемый родник бодрости!..

Никто из ехавших мимо даже не приостановился. Лишь, когда связист уже отъезжал, из-за угла выкатился двухтрубный фургон: прибывали полумехи-мусорщики.

За кварталами высотных домов, с помощью сильного заклинания одолев мост через прямой, как луч, одетый в плавленый камень канал, министер выехал на площадь перед Домом Власти.

Ни стен, ни оград не виднелось вокруг. Зачем? Подходы к зданию оберегали самые могучие демоны. Связисту, на миг напрягшему второе зрение, явились исполинские образы, столь кошмарные, что долго созерцать их было немыслимо…

Площадь была громадна. Вдали, с обеих сторон, виднелись багровые ко - лоннады казарм. Там, в полудрёме до слов пробуждения, жили боевые полумехи, существа, у которых части, взятые от наиболее крупных и сильных мужских тел, были сращены с резаками и огнестрелами. Связист видел их на парадах.

А ведь из принятого донесения следует, подумал он, что в отдалённом углу земли, в неведомой ему стране Сувер, скоро начнутся военные действия. Нет, прямо об этом не сказано - но он уже давно научился читать между строк.

Дом Власти являл собой правильный куб, размером превосходивший жилые громады. Ни одного окна не было на хмуро блестевших полированных гранях: Шестеро, их штат и охрана видят не в том свете, что обычные люди. Здесь действовала верховная магия, по сути восходящий и нисходящий потоки силы между Мнимым и Истинным Царствами. Оттого в Доме и поблизости от него не разрешено устанавливать ни машины связи, ни какие-либо иные аппараты, вырабатывающие энергию. Взаимное искажение потоков могло быть чудовищным, последствия - невообразимыми.

Ещё раз проверив целость конверта, министер оставил парокат возле входа и вошёл под сень серо-чёрных долеритовых колонн, нёсших на себе брус архитрава. Никаких украшений, гладкость и мощь. Он глянул на себя в отражении на мраморной плите стены: всё в порядке, форма идеально пригнана, козырёк, по уставу, на середине лба; серые глаза под густыми изогнутыми бровями как бы соревнуются в серьёзности с ровным, слегка надменным ртом. Подбородок твёрд; лицо воина и знатока тайн. Да, брови слегка легкомысленны… но не выщипывать же их, в самом деле, как женщины из домов ласки!

Шагом, напоминавшим строевой, пройдя через простую, но величественную прихожую (чёрный мрамор и бронза карнизов), министер ступил на эскалатор, и тот сразу двинулся вверх. Никакой стражи или встречающих, никаких требований сделать условный жест или заклясть охранных ларв. Его ожидали, знали о приходе. Путь был свободен.

Раздвинулись половинки массивных дубовых дверей. Комната была невысока и скромна: ни волшебных знаков на стенах, ни магической утвари, лишь стол посередине, с шестью гранями, да пятеро в кожаных креслах - возле него. Пятеро. Шестой отсутствовал, но связист знал, для Кого предназначено пустое кресло и Кого здесь всегда ждут.

Сидящие кутались в накидки цвета воронова крыла; лица их скрывали одинаковые, с полумесяцами улыбок, белые маски. Маски без прорезанных глазниц. Каждый раз, когда министер видел их, он неизменно вспоминал две фразы магуса-наставника. "На высшей ступени познания чёрное - это белое и белое - это чёрное…" "Тому, кто видит в благодатной Тьме, ни к чему земные глаза, воспринимающие лишь пустой, поверхностный свет". Вспоминал - и думал столь же неизменно: а есть ли глаза под масками Шестерых или, может быть, они выжжены за ненадобностью? Вспоминал, думал… и со столь же неотвратимой повторяемостью забывал о своих мыслях, пришедших в Доме Власти.

Все маски как одна обернулись к вошедшему.

Перестукнув каблуками и уронив голову, связист выбросил перед собой руку с конвертом. Что-то резко вырвало ношу из пальцев и отнесло её на середину стола.

Миссия была выполнена. Никто не сказал ни слова, но молодой человек понял, что его благодарят и разрешают удалиться. Прижав руку к сердцу, не поднимая глаз, он попятился. Разошлись и вновь сомкнулись за ним створки дверей.

Министер не мог видеть, как пятеро неторопливо развернули свои накидки и сняли маски. К счастью своему - не мог. Тот, кто сидел справа от пустого кресла, иссохшей рукой с длинными острыми ногтями провёл над нераскрытым конвертом. Ладонью описал круг над ним… раз, другой, третий. И сказал, почтительно обращаясь в пустоту:

- Инкэри уже на месте, Неименуемый. Скоро он приступит к основному делу.

…Молодой человек с любопытством глядел на небо. Низко над проспектом, над серыми башнями плыл клин кораблей. Летели грузовые баржи, трёхтрубные, широкодонные; можно было различить ряды заклёпок на брюхе и каркасы полупрозрачных крыльев.

Баржи ушли за кровлю, оставив медлительные реки дыма и затихающий сумрачный рокот. А связист всё смотрел им вслед, лихорадочно припоминая: зачем это он вдруг передал своё место у панели напарнику и отправился в центр столицы? Что он тут делал, да ещё на дежурном парокате? Нет, положительно надо отдохнуть - и как следует встряхнуться ночью…

III

- А это ремесло, брат, у нас ещё от тех идёт, кто Солнцебога высекал. Мастер передаёт ученику, тот - своему, и так до сей поры.

Сидя на лавке у обеденного стола, Ратхай внимательно следил за гостем. Со двора нёсся озорной перестук, это подмастерья сколачивали навес для воздушной ладьи, - она теперь стояла в усадьбе у ганапата.

Инкэри в который раз обходил горницу, останавливаясь и молча восхищаясь каждым деревянным раскрашенным рельефом, - а ими были сплошь заняты простенки между окнами.

Наконец, указав на особо выразительную группу, - дед-валунник в серой круглой шапке со своей тоненькой внучкой-каменицей кормят угревшихся на глыбе ящериц, - гость промолвил:

- Да, истинное художество. У нас такого не сыщешь. - Щёлкнул длинными белыми пальцами, подыскивая слово. - Это - тёплое.

Отпив из кружки ядрёного пива, Ратхай вытер усы:

- Не устаю я дивиться на тебя, человече! Вот, слушаю и думаю: как ты умудрился выучить наш язык? Ведь раньше здесь не бывал… не бывал?

- Нет.

- Ага. А говоришь свободно, да не так, как простые мужики говорят, а, к примеру, как наши виданы или священники.

Присев к столу, Инкэри также отхлебнул пива, разломил кусок чёрного пахучего хлеба.

- Когда мы, купцы, отправляемся в чужую землю, - готовимся хорошо. Есть способы - за день, за два изучить любой язык.

Ганапат пристально разглядывал лицо гостя - узкое, почти бескровное, с короткой чёрной, будто опалённой, бородой, обегающей щёки, и такими же волосами до плеч. Инкэри был в своей домашней одежде: тесно облегающей рубахе цвета свинца и мягких узких брюках.

- И другое мне дивно, брат. После свадьбы, после двух таких дней да двух ночей бессонных - и покрепче тебя мужик свалился бы. А ты, гляжу, свеженький да весёлый, девок щиплешь.

- Ха! - Чужак передёрнул плечами. - Дни-то нынче с воробьиный нос - раз, два, и прошёл.

- Зато ночи длинные.

- Ну, они вроде и тебе нипочём. Ещё, помнится, наутро третьего дня молодых из спальни встречал с полной чарой!..

Тёмно-синие, смеющиеся глаза Инкэри, почти не мигая, смотрели на ганапата. Каждый раз, когда чужестранец глядел в упор, что-то сжималось в Ратхаевой груди и предательски холодел лоб. Вот и сейчас. Чтобы скрыть непонятную тревогу, Ратхай молодецки крякнул и подбоченился:

- Э-э, брат, я - другое дело! Начинал-то ведь кем, - простым рудокопом. Рудознатцы меня до сих пор старшим считают. Меня бревном не свалишь. А вот ты-то… чем держишься?

Выпятив губу, снисходительным взглядом окинул хозяин узкоплечего, хрупкого с виду альда. Тот, мигом надев на лицо улыбку, пояснил:

- А у нас закалка особая. Мы много чего можем.

И от этих слов, должно быть в шутку сказанных, вновь защемило в груди у ганапата.

Назад Дальше