VII
Наставали ненастные дни: ветер с океана гнал рваные полотнища туч, волочил шлейфы тумана; брызги солёной воды залетали на столичные улицы. Но в это утро Дом Власти постарался, и над взлётным полем в вышине не висело ни облачка. Хмурь небесная, кипя, с двух сторон обтекала простор, вымощенный плавленым камнем.
- Я выбрал самое подходящее место и время для того, - сказал магус-наставник, - чтобы поведать вам о великом делании Альдланда. Ныне, впервые за все годы учения, вы можете быть посвящены в него.
Резкий голос магуса легко перекрывал шумы, доносившиеся с поля: шипение пара, стук разогреваемых двигателей. Группа старших учеников, завтрашних стажёров, молчала, не отрывая глаз от учителя. А тот прохаживался перед ними, заложив руки за спину, и полы распахнутого кожаного плаща летали за ним.
Дойдя до некой, им самим выбранной точки на гладком покрытии, наставник разворачивался на каблуках сапог и шёл назад, опять же, до определённого рубежа. Но на середине расстояния вдруг становился лицом к воспитанникам и бросал следующую фразу.
- Давным-давно, на заре веков, произошла битва между Тем, Чьё имя запрещено произносить, и иными сущностями, называвшими себя светлыми богами. Вы знаете об этой битве. И знаете также, что так называемый свет - на самом деле низшая из мировых энергий: она имеет пагубное свойство заполнять собой всё пространство и вытеснять прочие, куда более важные вибрации. У того, кто способен наблюдать лишь видимый свет, складывается поверхностная, плоская картина мира. Но об этом мы говорили многократно, и вы уже хорошо умеете постигать глубину и многообразие Тьмы. Сегодня речь о другом.
Полы плаща высоко взлетели при быстром развороте, блеснуло под солнцем серебряное шитьё на сером кителе. Наставник продолжал:
- Случилось так, что победили божества света. Неименуемый был вынужден удалиться под землю, в области, где вечно царит благодатная, скрывающая огромные силы Тьма. Там он и находится до сих пор, вместе с бесчисленным воинством служащих ему ларв и демонов. Но вы знаете и это. А теперь о новом для вас.
Магус больше не ходил взад-вперёд; стоял, из-под залысого выпуклого лба обводя давящим взглядом своих подопечных. Взмахивая рукой, показал, как что-то вырывается из земли:
- Много раз Тот, Кого мы не смеем назвать, пытался вернуться во Вселенную. Попытки эти отмечены в хрониках как большие землетрясения или извержения вулканов. А почему происходило именно так?..
Ритмичный шум на поле усилился, и магусу пришлось поднапрячь голосовые связки.
- Да потому, дети мои, что кратчайший путь на земную поверхность был перекрыт Неименуемому. И перекрыли его не горы, не пласты камня и металла, - с ними бы Он справился. Нет! На пути встало шаманство светлых богов. - Велико было презрение, с которым учитель выплюнул последние слова. - Целая область была развращена ими, и вибрации света встали на пути Неназываемого. Ничто в людях этой страны не откликалось на призывы Тьмы и её Повелителя!..
Загромыхали, взревели запущенные двигатели; на этом фоне удалось наставнику лишь выкрикнуть:
- Эта страна зовётся - Сувер, и там сегодня нашим посланником пробита брешь в доселе непроницаемой обороне света! Туда отправляется флот, который вы видите, чтобы вступить во владение краем, где скоро выйдет наземь Тот, Чьё имя…
Конец фразы утонул в оглушительном гуле и сотрясающем землю грохоте.
Шагах в тридцати от юношей и их учителя набирал обороты десантный корабль. Его стальное клёпаное крыло возносилось высоко над головами. Поверх длинного, как улица, багряно-чёрного корпуса дымили четыре низких скошенных трубы. Ширкая по воздуху, концами лопастей, чуть не касаясь поля, вращались всё быстрее гигантские винты на переднем крае крыла. Передний трап был откинут, и под закруглённым, со срезом палубы, носом втягивалась в трюм цепочка тяжеловооружённых полумехов.
Почти вдвое выше человека, рядом с кораблём они казались муравьями, вставшими на задние лапы. Но ученики, зоркие молодые люди, различали все подробности: гнутые пластины мощных доспехов, руки с режущими и рубящими орудиями вместо кистей; огнебойные трубки торчком изо лба, а над ними, вокруг головы, пояс круглых бессонных глаз.
Вслед за первым кораблём, почти до края поля тянулся ряд паролётов, и в каждый из них вливались колонны безликих воинов. А возле молча марширующих полумехов, ростом им по грудь, деловито похаживали командиры-магусы. В кожаных плащах, без головных уборов, дабы ничто не мешало излучению мозга, - властью воли и слов они направляли посадку, ограждали корабли от малейшего враждебного влияния. Покоряясь магусам, невидимы снаружи, хозяйничали в паровых механизмах ларвы: нет ли неисправностей, всё ли готово к взлёту?..
Вот, подобно нижней челюсти кита, захлопнулся трап на носу; патрубки под днищем выдохнули пар, и белые клубы окутали глухой, без окон, борт. Стук торопливых поршней и гудение винтов стали оглушительны, нестерпимы для слуха. Но стоял неподвижно, руки в перчатках сцепив за спиной, и смотрел на поле наставник; ураган трепал его волосы, полоскал разрезные полы плаща.
Волей-неволей не двигались с места и ученики, хотя головы у них уже лопались, и перед глазами плавали, множась, цветные пятна. Вот-вот могли подкоситься ноги. Парни хватали друг друга за плечо; самые сильные понимающе перемигивались. Их держала злоба. Знали отлично, что магус так бодр и невозмутим сейчас потому, что пьёт энергию их страданий; давали себе обещание при удобном случае отплатить учителю тем же - и уж наверное поизмываться над новичками, младшими товарищами.
Стронувшись с места, на своих восьми колёсах покатился первый паролёт, за ним поспешили другие. Грохот перешёл в многоголосое басовое завывание, подобное рёву бури. Сплошная стена дыма и пара не давала толком рассмотреть отрыв от поля. Лишь тёмные, взбирающиеся в синеву реки указывали путь армады.
VIII
Будто уколовшись о ядовитый шип, отбросила Агна от себя ларец; рассыпались по полу бутылочки, выточенные из самоцветов, малые шкатулочки. Иные разбились. Густой сладкий запах наполнил горницу. Она выбежала в сени.
Почему-то именно сегодня утром, в отсутствие мужа, захотелось попробовать женских снадобий, подаренных чужаком. К собственному удивлению, она довольно быстро разобралась, что в наборе к чему, и стала вовсю обрабатывать своё лицо: румянить, пудрить, подводить ресницы и брови, накладывать ярко-розовый блеск для губ. Не совсем похожая на себя, но какая-то по-новому яркая и соблазнительная, гляделась в зеркало Агна. Хорошо бы увидел её такой, вернувшись, Ваюр.
Но почему, собственно, только он один?.. Инкэри тоже посматривает на ладную, высокую Агну, на её крутые брови, ясные серые глаза, ржаные волны волос; а уж он-то повидал мир и наверняка разбирается в женской красоте. Может, и ласкать умеет так, как у суверов и не слыхивали? Нежданно она представила себя в объятиях гостя, увидела узкие красные губы его, сапфировые глаза. Да разве только Инкэри хорош? Припомнился Агне подручный Питара, молотобоец Шеша; как-то застала она его за наковальней, потного, до пояса одетого литыми мышцами. И ещё нескольких градчан, мужей видных, представила она рядом с собой, шепчущих восторженно, жарко обнимающих.
Хватило сил прийти в себя и швырнуть в угол искушение подземцев. Так вот что за свадебный подарочек преподнёс ей купец!..
Долго, тщательно смывала краски с лица, утиралась вышитым рушником. Вдруг и Ваюр опостылел, с его разрушительным безумием. Не знала, не понимала его до сих пор девчонка, - сегодня открылся.
Выйдя из дому, она всей грудью вдохнула свежий воздух. Да свежий ли? Всё сильнее пахло гарью. Злые дымы поднимались за крышами, в разных концах града.
Набив угольными брикетами топку паролёта, Инкэри быстро разогрел оба котла и вернулся в кабину.
Дым от горящих усадеб уже заполнял всё кругом. Кашляя и пытаясь разглядеть дальнейший путь, альд выкатил свой корабль на улицу. Шла она, хорошо утоптанная, между краями Ратхаевой усадьбы и почти столь же богатой - младшего брата его, Сидхана, отца Ваюра. Ограды, как и везде у суверов, были условны: ряды редко стоящих столбиков, вырезанных в виде птиц или смешных лесовичков под грибными шапками, а над ними - ветви яблонь да вишен, встречающиеся над серединой улицы. Впрочем, сейчас ветви были голы, и в садах гуляли огненные петухи.
Вырулив на прямую, паролёт затрясся от дробного стука, чёрные столбы поднялись из труб, завыли воздушные винты. Инкэри разгонял машину для подъёма.
Третьего дня вечевой суд окончился побоищем. Как только перед скамьёй рухнул застреленный Ваюром кузнец, на убийцу набросились сыновья Питара. Выстрелив ещё раз, Ваюр уложил старшего из них, Пуршу; затем родичи и друзья Ратхая, сомкнувшись, потеснили Питаровых детей. В свою очередь, подвалило кузнечное братство, оттаскивая и молотя Ратхаевых.
Опрокинули лаву с трупами девушек; из развёрнутых пелён выкатились нагие изуродованные тела. Озверелые вечевики топтались по ним, по цветам поминальным; заодно размозжили в пыль и детские косточки.
Тщетно пытались успокоить люд священники, на сходбище закипела свалка. Может быть, никогда не видел такого под своими ветвями тысячелетний дуб. Женщины бросались на помощь мужьям; некоторые уже сбегали домой, чтобы вооружиться ухватами, кухонными секачами и всем иным, пригодным для боя. Настоящего оружия в домах суверов не было, разве что охотничьи луки да рогатины; их жёны приносили мужьям.
Ещё несколько раз полыхнула с громом огнебойная трубка Ваюра, затем её владельцу сломали руку. Агне едва удалось вытащить мужа из потасовки и довести его домой.
Но день был короток; не успели оглянуться, как навалилась тьма. Складки радужной завесы отрешённо заколыхались в небе. На сходбище - верх не взял никто. Унося избитых, искалеченных товарищей, отступили обе стороны. Сам ганапат, забрызганный своей и чужой кровью, уходил в защитном кольце родичей, грозя колуном и выкрикивая проклятия.
В новом своём, о двух жильях, доме, в горнице с наглухо закрытыми ставнями, при свете каганца Агна поила мужа целебным отваром трав. Лёжа на постели, с кровавой запёкшейся коркой на пол-лица и рукой в лубке, - Ваюр мало напоминал того весёлого, гордого силача, что ещё так недавно, подбоченясь, восседал верхом на громадном индрике. Однако глаза гончара плохо отвечали облику поверженного, разбитого бойца. Жар неутолённой ненависти горел в них. И когда Агна вновь поднесла корец с лекарством, раненый резко, гневно отвернулся.
- Что ты, милый? Это надо всё до дна выпить, так велит видан-целитель.
- Не до лечения ныне, жена, - хрипло ответил Ваюр. - Когда из Приречного конца людишки хотят извести весь наш род, град захватить. Вот, напраслину сплели на дядю Ратхая… надо мне встать!
- Помирились бы вы, право слово! - Глаза женщины полнились влагой. - Ведь мы же все суверы, одних богов дети… никогда раньше не ратились, войной друг на друга не шли! Ну, пусть даже и виноват дядя Ратхай… прижил младенца с дочкой Питаровой… кровь горячая, и ты такой же! Кто в жизни не ошибался? А убитых не воскресишь! Бросьте оружие, обнимитесь да поцелуйтесь. Сурин всех простит!
Заметавшись на постели, муж так и взвыл:
- Не бывать нам под кузнецовыми, под кончанскими! Где топор мой, где трубка огнебойная?! Ничего, я и одной рукой накладу их, как поленья, большего на меньшего!..
Страшной была эта долгая, вчетверо длиннее дня, ночь. Оба почти не спали. А утром, с топором на плече и подарком Инкэри за поясом, ушёл Ваюр. И тогда, не зная, куда себя девать, в конце концов, взялась Агна за лакированный ларец.
Увидев град чужим и горящим - вернулась она в дом, но лишь затем, чтобы замотать платом голову и вновь выбежать на улицу. Пусть Ваюр сам ищет её, если излечится от наваждения подземцев, если захочет вернуться к любви. Теперь заботило одно: добраться до родительского дома, стоявшего на краю Гопалова конца, увидеть отца с матерью. Побежала каменными вымостками, проложенными по улицам вдоль границ усадеб.
Да, град был чужой, иного слова она не смогла бы подобрать. Тишины, красоты и благолепия, коими был славен Гопалар, - как не бывало. Из Приречного конца тянуло копотью, горели усадьбы и в Суриновом. Напротив дома Сидхана, отца Ваюра, посреди улицы вниз лицом лежал мужчина, полголовы у него было снесено; лишь по стоячему расшитому воротнику рубахи да по ярко-жёлтым сапогам Агна узнала красавца-щёголя Вишту из родни Ратхая. (Она и его к себе примеряла, давеча красуясь перед зеркалом.) Впереди, в дымной глубине прохода между нагими корявыми садами, слышались женские крики, перебегали тени.
Ошалев поначалу, напуганная и сбитая с толку увиденным, - выскочила на вечевую площадь. Но там ждал новый, пущий страх, какого Агна даже не могла вообразить: огнём был объят священный дуб. И хотя лишь с одной стороны по кроне его, по охряной листве вились, ползя к верхушке, пламенные змеи, хотя суетились вокруг древа люди, с плачем выплёскивая на него воду из вёдер, - по силе огня, по жадному и требовательному его рёву было ясно, что дуб не спасти.
Опомнившись, Агна свернула в сторону Суриновой околицы, - но тут навстречу ей выскакал всадник. Она узнала Парвана, одного из близких родичей Питара. Волосы сапожника были всклокочены, лицо в саже; у седла Парван держал окровавленную кочергу.
Сперва не узнав закутанную Агну, он хотел было прорысить мимо; однако, придержав гнедого, вернулся и сказал:
- А-а, это ты, Ваюрова сука?! Ну, держись!..
Светлые бешеные глаза на закопчённом лице почему-то испугали её больше, чем занесённая кочерга. Вдруг бич хлестнул по земле, сверкнула длинная искра, и Парван, с багровой дырой во лбу, стал валиться назад, пока не рухнул с коня.
"Ваюр?!" Но это был не муж, стреляло не его колдовское оружие.
Из продымленного сада вышли знакомые мужи, все - вооружённые так, как во граде никогда не водилось: мечами, секирами с блестящим лезвием. Один, малорослый бородач, портной Будха, для малышки Агны некогда делавший из обрезков чудесные куклы, утёр бороду рукою с зажатой в ней огнебойной трубкой.
Откуда было знать женщине, что мужчины из обоих воевавших концов нашли сегодня оставленные кем-то на перекрёстках и в усадьбах, завёрнутые в мешковину охапки смертоносных орудий? Лишь из легенд, сложенных в незапамятные века, суверы узнавали о таковых да порой глубоко под землёй находили ржавый клинок либо закалённое жало для копья. А тут было всё новенькое, зловеще сверкавшее; древка и рукояти пришлись по рукам, и любо было взмахивать разящей сталью.
Нашлись там же и огнестрелы, каждый из которых мог выбросить с десяток дырявящих молний. Боги ведают почему, но обретшие их мужи сразу соображали, как надо пользоваться страшными трубками.
- А вот сидела бы ты дома, девонька, - наставительно сказал Будха - и, дунув в горячий ствол, засунул трубку за кушак.
- Я к родителям иду, дяденька. Вон что во граде творится, как бы их дом не подпалили.
- Ну, ну! - Портной расплылся в усмешке. - Тогда, ясное дело, тебя и силой не удержишь. Иди, девонька, да сама остерегайся! Может, нож хороший тебе дать? Позаботилась какая-то добрая душа, снабдила Суринов конец чем надо.
"Чёрная душа, - молча откликнулась Агна. - И я точно знаю чья!.." Не взяв ножа, побежала она дальше.
Шум и крики нарастали. Двое чернолицых всадников промчались с факелами; один на скаку жутко улыбнулся женщине, так, что она чуть не лишилась сознания.
Треща и почти человеческие издавая стоны, покосилось, оползло, рухнуло большое строение, взметнулся высокий столб искр. С другой стороны, ломая деревья, выбежал перепуганный индрик, на левом боку у него горела шерсть. Агна едва успела отбежать с пути великана; стало слышно, как, идя по прямой, он обрушивает усадебные хлева и амбары.
Наконец, она достигла околицы. Здесь, в небольшом доме, девятнадцать вёсен назад родилась единственная дочь у немолодых уже Амиты с Якшей; незачем было старикам возводить хоромы, так и остались в малой усадьбе с огородиком и посадкой малины, из которой летом не вылезала Агна.
Она так и не узнала, что случилось с отцом и матерью. Может, ушли куда-то, когда с большой соседней усадьбы, принадлежавшей родичам жены Ратхая, а стало быть, с особой яростью разгромленной питаровцами, - пламя перекинулось на их скромное хозяйство. Возможно даже, хотели старики добраться до её, Агны, нового дома, да сбились с пути в воюющем (сам с собою!) граде; сидят сейчас где-нибудь под уцелевшей крышей… прячутся в саду или того хуже. Слышится частая пальба огнестрелов; с топотом носятся покрытые копотью всадники, швыряют факелы в ещё уцелевшие усадьбы. А как бежал напролом, всё снося, пылающий индрик!
Стоя над угольями, оставшимися от родного гнезда, Агна старалась не думать о худшем. Губы кусала, чтобы не зареветь в голос, не рухнуть прямо на эту груду догорающих, подёрнутых седым пеплом брусьев и стропил. А потом подняла взгляд к затянутому облачной кисеёй небу. На фоне его, хорошо видимая отсюда, с околицы, чернела девятилучевая звезда - голова Гопалы.
Глядя на неё, женщина приняла решение.
IX
Поднявшись на пологий холм, Агна оглянулась на родной Гопалар - и замерла, ошеломлённая. Чуть ли не весь град был накрыт дымным куполом; лишь самые высокие башенки, навершия с солнцами и петухами выставлялись из него. Разве что гавань речная не была ещё затянута этим маревом да сама река: на Ардве, против обыкновения, виднелось множество цветных парусов. Она догадалась: кто может, спасается на ладьях, плывёт, куда глаза глядят, от пожирающего себя града.
Присмотревшись, поняла Агна: купол-то не простой! Клубы серые, бурые и угольно-чёрные, рдяным и оранжевым подсвеченные изнутри, почему-то не растекались за околицы, висели единой плотной шапкой. И шапка эта разбухала, становилась всё гуще, тяжелее. Казалось, кошмарный груз сейчас раздавит оставшиеся дома. Представилось Агне, что не дым перед ней от усадеб, подожжённых воюющими родами и концами, но ставшие видимыми худшие чувства градчан: ярость, жестокосердие, бешенство мести. Вот они-то и душат, и лишают жизни дедовский град, нависнув над ним непроницаемым колпаком.
Отвернувшись, она побежала дальше, туда, где за пожелтевшим лугом рисовалась, в полнеба, скальная гряда, а посреди неё, в выемке, звездоголовый силуэт бога. Не может быть - неужто всего лишь треть месяца назад, столь полная счастьем, что боялась его расплескать, этой же дорогой шла Агна, и вёл её за руку любимый, и плясали вокруг нарядные, беспечные градчане, и пара серых медведей хранила жениха с невестой от подземной нечисти?! Ах, не уберегли медведи её любовь.
Вот и Сувой, спиральная тропа, огороженная гранитными голышами. Некогда кружить по ней, - скорее к храму, к храму!..
- А ну-ка, постой, девонька.
Кто это остановил бег Агны? Сам столетний Йемо, первый из гопаланов. Стоит на другой стороне Сувоя, в своих белых одеждах, и строго опущены белые всклокоченные брови на сухом тёмном лице.
- Обойди-ка, милая, тропу. Так оно лучше будет.
Поколебавшись - всё же не посмела ослушаться. Пошла Сувоем, стараясь не задеть ни одного камня: плохая была бы примета. А когда одолела тропу, - куда и страх ушёл, и тоска вместе с ним! Даже сердце стало биться ровнее. Тут только, впервые в жизни, поняла Агна: вот для чего выложена спираль на пути к святилищу! Покуда обойдёшь, утишишься, со спокойной душой приблизишься к храму.