- Ты пойми, Петруха, я голову потерял от счастья, когда представил себе, какая будет польза для нашего тайного дела, для кружка выжигателей! Да мы у самого президента поддержку получим! На всю страну развернёмся! Такой шанс… Вот я от радости и забыл обо всём на свете! Про Асю, про всё вокруг… Сам понимаешь, брат: тут любовь!
- Какая же это любовь? - неожиданно произнёс Петруша. - Как раз наоборот.
- Что? - Царицын выпучил глаза. Он впервые слышал, чтобы Петруша возражал ему так уверенно и дерзко. Меж тем, оборзевший Тихогромов невозмутимо продолжал:
- Любовь - это когда ты живёшь ради любимой. А у тебя навыворот выходит. Ты хочешь дружить с девочкой ради самого себя. Ну? Ведь правда?
- Почему "ради себя"? - Ваня даже растерялся. - Ты что вообще говоришь? Да разве я о себе думаю?! Я о нас думаю, о нашем деле!
- Да понимаю… Ты эту девочку хочешь… ну вроде как использовать. А значит, никакая это не любовь.
Царицын сглотнул, в носу защипало.
- Больно слышать, Пётр. Ладно, скажу тебе прямо. Мне нужен президент, до смерти нужен. Я должен рассказать ему про отца. Отец за Россию пострадал, вот пусть теперь Россия ему поможет. Я попрошу у президента денег на операцию.
Голос Ивана задрожал.
- Я хочу, чтобы папа жил, - глухо сказал он. - Любой ценой добьюсь.
Петруша ответил не сразу.
Помолчал, склонив набок крупную голову. И всё-таки сказал:
- Вань, отец - это дело святое. И всё же надо как-то по-другому решать. Нельзя девочку обманывать. Если не любишь - не притворяйся. Даже ради отца.
Когда Тихогромов начал говорить, Иван сжал кулаки. Гневом обожгло душу: "Сейчас вот… не знаю, что сделаю! Да кто он такой, чтобы меня поучать?"
Но Громыч говорил с болью. Ваня чувствовал, друг переживает за него. А Громыч - друг верный. Сколько раз на волоске от смерти были, а Петруша ни разу за его спину не спрятался. И теперь Ваня видел, чувствовал, очень он за Царицына переживает.
И Ваня разжал кулаки. Не бросился. Ничего не ответил. А что ответишь? Возразить-то нечего.
- Лично мне такая хитрость не по душе, - пробормотал Петруша. Девочку жалко. Она ведь не догадывается, что никакой любви в помине нет…
Затренькал телефон. Снова звонил Жуков, докладывал, что район Ильинки прочесали, но девочку не нашли. "Не волнуйся, Царевич, - бодро стуча зубами, докладывал атаман велоказаков, - с Божьей помощью отыщется. Вы там помолитесь с ребятами, а мы тут педалями ещё мальца покрутим…"
Ваня отыскал на стене глазами маленькую иконку Казанской Матери Божией. Вспомнил Геронду. Нельзя сказать, что Ваня вообще не вспоминал Геронду. Разве можно забыть всё, что пережили ребята по дороге в школу волшебников и в самой школе, в ненавистном замке?
Это было особое время и чем дальше уходило оно в историю, тем больше казалось Ивану, что всё это было не с ним, а с героем читанной им книги. Да, интересно! Ух, захватывающе! Но в жизни так не бывает. Геронда… Иван хорошо помнит его спокойный, мудрый и пронзительный взгляд. Так умел смотреть только Геронда. Не слукавишь, не забалуешь. А ещё Ваня помнит пережитое им при встрече с Герондой чувство родственности. Геронда свой, родной. Он хочет Ване добра.
Сколько раз в замке Иван чувствовал, что в самые опасные минуты Геронда незримо приходил ему на помощь. Тогда он верил. Теперь - всё чаще - просто удивлялся и недоумевал.
Ребята попросили: помолись, чтобы нашлась Ася.
Он давно не молился, даже растерялся: как это… Он и молитвы-то все успел забыть. И опять вспомнил, нет, нутром почувствовал: на него смотрит Геронда. Строго. Очень строго.
Почему?
Подошёл к Казанской. "Пресвятая Богородица, спаси нас. Господи, сохрани рабу твою Анастасию от всякого зла…"
После молитвы всё в душе определилось. Виноват. Обидел Асю, и даже не заметил, чурбан бесчувственный… А ведь это был первый бал в её жизни.
Царицын, ты просто урод. Как можно было забыть про верного своего дружочка Асеньку - бросить её, отвернуться и не заметить, как ей плохо?
Петруша сидел спокойно, не торопил. Он ждал, когда Ваня сам нарушит молчание. Совершил ошибку - надо исправлять. Болезненно сглотнув, будто переломив невидимую шпагу в собственном горле, Ваня поднял на Петрушу спокойные глаза.
- Ты прав, Тихогромище. Обманывать девочку - бесчестно, даже если это обман на пользу Отечеству. И уже тем более… отец бы не одобрил.
Ванька поглядел на телефонную трубку, точно это была небольшая тикающая бомба. И вышел за порог.
Заветные семь цифр, заученные наизусть. Возвращаясь с бала, он воображал себе, как наберёт этот номер. И всё придумывал, что скажет - остроумно и независимо, но с любовью. А теперь и нечего придумывать. Надо говорить, как есть.
- М-м-м? Кто-кто? - девчачий голос в трубке, незнакомый. Ага, это подружка, хозяйка телефона. Слышна музыка, вроде джаз. - Какой Царевич?
- Тот самый. Можно говорить с Василисой?
- Ах, как мило. Неужели тот самый Царевич? Молодой человек, зачем же вы накинулись на бедолажку Кунца? Вы просто варвар. А как ваше настоящее имя?
- Простите, ужасно спешу…
- Ну, хорошо, хорошо… - девочка не обиделась, даже хи-хкает: - Вам не терпится, наверное, жутко срочная тема, хи-хи. Передаю трубку Алисе.
"Алисе? - удивился Ванька. - Ошибся номером? Ах, конечно же, это ведь всего лишь модное сокращение от Василисы".
- Слушаю, - осторожный девичий голос. По телефону немножко другой, но тоже милый.
- Простите, что разбудил. Громко стучало Ванино сердце.
- Не стоит извиняться. Мы с подругой будем ещё долго шушукаться, может быть, до утра. А знаешь, я даже рада, что ты позвонил.
"Ты". Как это могло быть мило. Она произвела его в друзья. Впрочем, теперь всё лишено смысла. Раз-два-три… Сейчас… Ваня набрал в грудь воздуха…
- Звоню попросить прощения. Я поступил с вами подло. Ух, какая пауза, какая тишина. Как после удара. Она растерялась, не отвечает.
- Я не в силах вас обманывать… Наше знакомство не принесёт ничего хорошего. Вы очень милая, красивая и добрая девушка, Василиса. И я не хочу, чтобы вы потом страдали. Из-за меня.
- Не понимаю… - послышалось в трубке.
Ване стало горячо: он почувствовал в голосе девочки боль.
- Простите меня. Вечером, на балу я просил вас ну, в общем… о новой встрече. А по совести… лучше не встречаться.
Он боялся, что Василиса нагрубит ему, может быть, даже заплачет. А дочь президента лишь горько спросила:
- Вас интересует мой отец, не так ли? Для этого вы хотели со мной познакомиться?
Господи, как это страшно! Ваня зажмурился:
- Да.
Тихо качнулись звёзды над бульваром.
- Пожалуйста, забудь обо мне.
* * *
Вы умеете слышать пение времени? Иногда, на перепутьях жизни, если в голове тихо и на сердце тоже мёртво,
можно уловить мягкий струнный рокот - это тянутся, трутся и расторгаются золотые тросы судьбы, обрываемые навсегда. Это стучат вёсла, отталкиваясь от чуждого, ненужного берега. Ноу-хау Одиссея: просто уметь проплыть мимо.
Темнели сонные дома по берегам Тверского бульвара, ни огонька. И только в одном из огромных окон ТАСС зеленели слабые отсветы компьютерного дисплея. Говоря по телефону с дочкой президента, Ваня ещё не знал, что в этот самый миг именно там, в этом недремлющем окне, дежурный по московской редакции уже набивал, первую фразу свежего информационного сообщения: молния! Девочка, исчезнувшая во время кремлёвского бала, найдена живой и невредимой.
Глава 4. Герой в гневе
Стукнул по карману - не звенит.
Стукнул по другому - не слыхать.
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать…
Николай Рубцов
Солнце ещё не проснулось, а ранние телепрограммы уже рассказывали завтракающим зрителям об удивительном происшествии во время традиционного кадетского бала в Кремле: прямо в вечернем платье и бальных туфельках симпатичная девочка Анастасия Рыкова переместилась из Георгиевского зала на другой берег Москвы-реки, в подвал полуразрушенного, предназначенного под снос "бомжатника" на Софийской набережной.
Улыбающаяся дикторша говорила, забавно потряхивая перистой причёской и разводя руками. Ей вторил импозантный, загорелый ведущий:
- Мы обязательно сообщим нашим зрителям новые подробности удивительной телепортации. Но знаете, по-моему, ещё удивительнее то, что её отыскали вовсе не милиционеры и не бойцы Кремлёвского полка, а… беспризорники, уличная шпана. Девочку обнаружил тот самый Царевич, неуловимый московский гаврош… Оказывается, он умеет не только осквернять памятники, ха-ха. Говорят, что в поисках девочки самоотверженные подростки облазили все трущобы в центре столицы!
… Пока зрители, приоткрыв набитые йогуртом рты, слушали новости, Сарра Цельс уже дробила каблуками тонкий ледок, прихвативший брусчатку "Квадрата" (так колдуны называли главную площадь Москвы).
Госпожа Цельс прибыла на объект "М" уставшая, но весёлая. Вошла, с удовольствием втягивая ноздрями приторный запах курений. Упала в кресло и, прикрыв глаза, стала вспоминать в мельчайших подробностях, будто красочный кинофильм: вот молодые и нежные, они танцуют, переплетая пальцы и взгляды, ничего не видя вокруг.
Огненная подростковая влюблённость, - и так похожа на настоящее чувство!
"Ну вот, наш мальчик созрел… мальчика можно класть под стекло и вживлять кнопки, - посмеивалась госпожа Цельс. - Милый мальчик прославился, выбился в главный сюжет дня, о нём говорит весь город! Сколько пищи для внутреннего динозаврика! Представляю, как этого самовлюблённого кадета раздувает от гордости!" Она понемногу потягивала кофе со льдом. Внезапно дверь в подземное капище отворилась, на пороге возникла дежурная ведьма Эмма Феликсовна.
- Госпожа Цельс! Дурные новости…
- Какого дьявола! - Цельс сверкнула очами. - Что?!
- Сейчас сообщили из группы прослушивания. Наш подросток ночью разговаривал по телефону с девочкой. Судя по голосу, это была дочь президента.
- Н-ну?! - выдохнула Цельс.
- Он сказал девочке, что они… слишком разные. Цельс вскочила с кресла.
- Да погодите же! Это бред. Невозможно. Вы подумайте сами! Девочка ему нужна как воздух. Для успеха молодёжного движения. Для спасения России. Для карьеры, наконец! Он не мог отказаться, не мог!
Рванулась к жертвенной нише, отдёрнула ширму - и содрогнулась: на столике перед портретом мальчика белели ослепительные, точно сахарные осколки фарфоровой танцовщицы.
Сарра привалилась к стене, лицо её стало серым.
- Мы сами в шоке, госпожа Цельс… В его душе что-то неудачно щёлкнуло, закоротило… Как говорят русские, проснулась совесть…
- Какая ещё совесть?! - заорала ведьма. - Там давно должен сидеть дракон! Вместо совести, понимаете? Этот мальчишка должен круглые сутки мечтать о том, чтобы прославиться!
- Госпожа… мы старались… он соскочил с крючка!
- Потому что плохо работаете! - взвилась Сарра Цельс. - Крючок надо загнать в самое сердце, кретины! Дайте корма дракону! Лесть, награды и похвалы - всё годится!
Цельс сузила злые глаза.
- Бейте изо всех сил. Обрушьте на проклятого мальчишку небо в алмазах.
* * *
К десяти утра скрипнула калиточка, затопали по стареньким просевшим ступеням кадетские шнурованные ботинки, гражданские полусапожки. Один за другим в сени протискивались члены кружка любителей выжигания.
Поближе к камину жались зелёные от усталости, но оживлённые герои ночных поисков: Митяй Муравей, Коматоза, Крошка Ды-ды и другие достойные представители муравьиного братства. Тут же, кутаясь в одеяла, протягивали ноги к огоньку велоказаки: Вася Жуков, верный есаул Серёга с полоской на шее от ремешка велосипедного шлема. Компьютерный разведчик Колян, страшноватый в своей хакерской мощи, уже установил в лакейской чёрный ящик, весь в проводах, с маленьким тусклым экраном.
Во флигеле разместилась мини-лаборатория Антоши За-бабаха: там визжали кофемолки, перетирая аммиачную селитру и сахар; на жестяных листах, подогреваемых электроплиткой, сохли свежие партии туго скрученных "хухриков". На кухне в углу громоздились вкусно пахнущие пакеты с дневными пайками для стрелков и лазутчиков. А в дворницкой на длинном столе дожидались своего часа ещё не распечатанные пакеты с новенькими спортивными рогатками. Только вчера закуплены, и какая удобная модель: цельная картофелина влезает в прихват, можно будет пулять гнилыми овощами через самую широкую улицу!
Царицын был строг и молчалив - это чтобы скрыть радость. Асенька нашлась!
Все нахваливают Ивана Царевича. Даже "Столичный телеграф" написал о благородном поступке московского гавроша. Электронный Колян докладывал, что на адреса "партизанских" сайтов www.tzarevich.ru и www.kunzu.net за сутки пришло около пятисот восторженных писем…
Царицын попросил распечатать несколько, положил перед собой на стол и, слушая доклады соратников, тайком читал весточки от незнакомых друзей, рассеянных по всей России.
Здравствуй, Иван.
Пишут тебе ребята из военно-спортивного клуба "Ятвяг". Всем клубом смотрели новости, где рассказывали про тебя. Молодец, так держать! Можешь рассчитывать на нашу поддержку во всём. Если кому-нибудь в Москве надо начистить морду, пиши. Мы приедем в полном сборе. Чем смогём, помогём. Кстати, недавно купили для клуба новый катер и решили назвать твоим именем. Теперь он называется: "Царевич". Приезжай к нам в Смоленск, когда будет потеплее, покатаем на катере, сходим на рыбалку.
С уважением, Задубищев Валерий и клуб "Ятвяг".
Здравствуй, Царевич. Прости, что написала тебе это письмо. Но я полюбила тебя всем сердцем. Хоть я и не знаю, как ты выглядишь, но я понимаю, что ты самый смелый, независимый и красивый на свете мальчик. Я буду любить тебя вечно, пусть даже мы некогда не встретимся. Мне всего 12 лет, но блогадоря тебе я уже знаю, что такое настоясщая любовь. Пришли мне, пожалуйста, свою фотку.
Забугорова Женя, г. Екатеринбург.
Тем временем Митяй рассказывал в подробностях, как нашлась Ася:
- Короче, залезаю по вентиляхе на нижний уровень бомбарика и сразу понимаю: на нижнем лэвеле, возле печки-раздолбайки что-то белеется… Пошарил фонариком и вижу: есть контакт! Платьице девчачье, даже искорки заблестели. Сначала децл испугался: а вдруг… мёртвая уже? Потом сообразил: не-а, не мёртвая. Шевелится, руку под голову подложила. Короче, спит. Ну, короче, я её по плечу потюкал: вставай, говорю, кудрявая. Пойдём отсюда, пока бомжики не набежали… Она как подскочит и давай визжать - у меня чуть башню не вынесло. Я у неё спрашиваю: "Эй, мать! Ты как сюда попала?" А она только головой мотает: ничего типа не помню, полная анестезия.
- Амнезия, - строго поправил Мозг.
- Как из Георгиевского зала выбежала она тоже не помнит? - тихо спросил Петруша.
- Через пень-колоду вспомнила, что сначала рванула сдуру по коридору, куда глаза глядят. Очутилась в пафосном туалете, где сплошной хрусталь.
- Это в Кремлёвском дворце, - прислушался Ваня. - На первом этаже, кажется.
- Однако из туалета она тоже выскочила пулей, потому что, типа, ей противно было себя в зеркалах видеть. Говорит, - вся зарёванная дура была, в расфуфыренном платье"… Короче, депресняк у девочки нагноился. Ну вот, побежала она дальше - и напоролась на солдатика в форме.
- Не может быть, - удивился Царицын, - из кремлёвских её никто не видел!
- Понятно, что не видел, - усмехнулся Митяй. - Ибо солдатик спал у магнитной рамки, как хорёк в декабре. Причём стоя! Она мимо него проскочила по-быстрому, боялась, проснётся. Добежала до лифта, хотела поехать наверх, да только лифт её привёз… в подвал. Обратно - не выбраться, потому как в подвале вместо кнопки - замочек для ключика. Известная фенька…
- Видать, попала в подземный переход между Большим Кремлёвским дворцом и административными корпусами, - понимающе кивнул Ваня. - Любопытно.
- Эх, туда бы заброситься… побродить под Кремлём!.. - мечтательно простонал кто-то из муравьиных братьев. - Я в книжках читал, что там старые подземелья остались, ещё со времён Ивана Грозного…
- Дальше - самое прикольное, - подмигнул диггер. - Вышла наша красавица из лифта: страшно, вокруг темно, ящики какие-то громоздятся. Короче, заплакала. Побежала по подземным коридорчикам. Потом страшно стало, в обморок плюхнулась. Очнулась уже в бомбарике, и вроде какой-то старичок за ней ухаживал, типа одеяльце поправлял. Одеяльце и правда имелось, сам видел. И печка ещё тёплая была, я трогал.
- Девочку сдали врачам, как было велено? - уточнил Ваня.
- Ясный перец, - утвердительно кивнул Митяй. - На "скоряге" увезли, в Центральную клиническую. На воспаление лёгких проверять…
Ваня подумал, что хорошо будет сегодня приехать к Асе в больницу. Привезти ей целый мешок всяких вкусностей и сказать что-то самое-пресамое ласковое, прощения попросить. И снова увидеть счастливые глазки:
"Ванечка, я ни чуточки не обижаюсь! Это вы простите… я всех напугала…"
Решено. Нынче же поедет в Центральную клиническую больницу. И привезёт Асе охапку белых-белых цветочков, её любимых. Забыл, как называются.
Сегодня у Аси был трудный день. С утра к ней в больницу приехала делегация из детского дома. Воспитательница Тамара Анисимовна, Асина подруга, Таня Белкина, и преподаватель воскресной школы, куда Ася ходит уже третий год, Михаил Степанович. Все дружно принялись её развлекать. Врач попросил: с Асей только о весёлом, девочка после стресса, возможна депрессия. Тамара Анисимовна стала рассказывать о предстоящей летом теплоходной поездке по Волге. Детдому выделили несколько путёвок. Таня Белкина хихикала невпопад и смотрела на Асю жалостливо. А Михаил Степанович всё повторял, что уныние - грех и православным унывать негоже. Так что "давай, бери себя в руки".
…Ася не хотела никого видеть. Но она вежливо приняла гостинцы: пакет с мандаринами, баночку мёда, коробку конфет. Вежливо улыбалась, отвечала на вопросы. Вообще старалась как могла. А на душе скребли кошки.
Только ушли, явился молоденький милиционер, он, правда, очень торопился, заставил подписать какой-то протокол, что всё обошлось, что гражданка Анастасия Рыкова не имеет никаких претензий.
Ушёл и он. И, отвернувшись к стеночке, накрывшись тонким больничным одеялом, Ася в который раз похлюпала носом своей горемычной детдомовской судьбе. Она вспомнила маму, которая умерла, когда Ася только пошла в первый класс.
Мама была женщиной неласковой, замотанной, она всё время говорила Асе: "Мне некогда". Погулять - некогда, книжку почитать - некогда. Мама работала на двух работах, чтобы прокормить Асю и её старшего брата Гену. Папа пил. Он не дрался, не дебоширил, он просто молча уносил из дома вещи и пропадал на несколько дней. Потом мама долго лежала в больнице.