* * *
А под землёй, совсем рядышком, неподалёку от церкви Феодора Студита, сидел и позорно, как девчонка, плакал бывший главарь подземной молодёжи Митяй Муравей. Он остался совсем один.
Впрочем, нет: через полчаса приполз неунывающий Бахыт, один из самых древних и самых грязных "муравьев", с выбитыми передними зубами и вечно слезящимися глазками. Дёрнул за плечо.
- Не плачь, Митяха. Пойдём в метро покатаемся, украдём чего-нибудь.
Митяй шмыгнул носом, молча отцепил Бахытову руку и ушёл через заброшенный "тассовский лабиринт" в сторону Дома журналистов.
Он шёл без фонаря, на ощупь - по привычке забирая ближе к реке. Все муравьи знали, что под набережной в зимнее время, особенно в оттепели, ходить нельзя: сбросы талой воды заливают коллектор чуть не до потолка. Митяю было наплевать.
Через четыре часа, ни разу не выбираясь на поверхность, не зачерпнув воды, он добрался до Воробьёвых гор. Тут, под университетскими фонтанами, был его старый штаб. Митяй уже не плакал.
Он твёрдо решил уйти на дно - благо в штабе, в ржавом сейфе у него было полно разнообразной дури - в своё время муравьи натаскали своему фюреру всякой всячины, что удалось обнаружить в столичных клоаках: и водку, и едва початые пластиковые бутылки с виски, и разные жуткие пакетики, содержимое которых Митяй не пробовал, хотя догадывался…
"Эх, давись всё конём!" - он твёрдо решил завалиться в берлогу и напиться. Он доплёлся до "кабинета", толкнул гнилую дверцу, облепленную фотографиями улыбчивых девушек - и замер на пороге.
В митяйской берлоге сидел человек. Резкий свет криптонового фонаря резанул Митяю по глазам. Он машинально заслонился рукой, как от удара.
Впрочем, никто не собирался его бить. Напротив, человек ласково произнёс:
- Митя, не бойся. Это же я, Петя.
- П-петя? Ты как здесь… оказался?
Тихогромов опомнился, перестал светить Митяю в глаза.
- Да вот… поговорить надо. Извини, что без приглашения. Ребята рассказали, что ты живёшь под университетским фонтаном.
- Ну, дела! Сам пролез? Без проводника?! Ну, ты - монстр!
Тихогромов ничего не ответил. Чем-то зашуршал в темноте.
- Ты чего шуршишь? - напрягся Митяй. - Что… деньги принёс? Подкупить меня хотите?! Не получится!
- Какие деньги, брат? - рассмеялся Тихогромов. - Я тебе пирожки принёс, с картошкой и грибами. Будешь?
Митяй помолчал, потом подсел поближе к Пете.
- Буду.
Ему вдруг страшно захотелось есть. Со вчерашнего разговора с Царицыным во рту не было ни крошки.
- Даже тёплые. Обалдеть.
- Ты не думай, я тебя не подкупаю пирожками, - успокоил Митяя Петруша. - Просто так пирожки. Без задней мысли. Я просто… как сказать… чтобы ты на Ваньку не обижался. Короче говоря, у него сейчас тяжёлый период. Мы с ребятами подозреваем, что он… под воздействием находится.
- Чи-и-во?! - изумился Митяй. - Под нариками что-ли? Да не может быть!
- Что ты, брат, наркотики ни при чём. Слава Богу, не на-столько всё плохо. Воздействие другое, - Петруша замялся. - Ну… не знаю, как объяснить. На него действуют… как бы гипнозом. А вернее говоря, мысленно.
- Кто действует-то?
- Типа… колдуны.
- Гм, - усмехнулся Митяй. - Что-то не верится. Только вот не верится почему-то.
- Я тут начал информацию собирать, - сказал Петруша. - В общем, есть факты. Царевича сейчас крепко колбасит. Разные мысли ему сейчас в башку лезут, вот он и нервничает. Ты его прости, пожалуйста, подожди недельку-другую. А Царицын сам к тебе прибежит прощения просить. Вот увидишь.
Митяй ничего не ответил.
* * *
- А вот и наша новая суперзвезда, - иронично заметил Леонард Рябиновский, указывая в окно на подкативший седан. Телохранитель выскочил, чтобы распахнуть перед Иваном дверцу.
Иван не спеша выбрался из машины, пригладил светлый чубчик.
- Очень высокомерный мальчик, - фыркнула Алиса, отходя от окна. - Столько самомнения! А мне ещё приходится признаваться ему в любви! Невыносимо…
- Но очень реалистично, - едко улыбнулся безжалостный Лео.
Алиса ничего не ответила. Энергичный голос ханукаинс-кой секретарши объявил:
- Внимание! На репетицию в костюмах срочно приглашаются: Илья Муромец, Серый Волк, Иван-дурак.
- Дурак! - с наслаждением повторила Алиса.
Ванька с радостью нарядился в свою рубаху. Это была одна из его любимых сцен. Огромный, мускулистый Муромец лежал на печи и, как полагается русскому богатырю, пребывал в немощи.
Роль Муромца исполнял прима-хоккеист НХЛ Павел Солнцев, загорелый блондин, чьи фотографии сводили с ума пятнадцатилетних девушек в разных уголках планеты.
Изяслав Ханукаин специально договорился с директором "Детройт ред уингс", чтобы Солнцева отпустили на две недели в Москву. Это был идеальный Муромец: от Солнцева просто веяло доброй силой, благородной и миролюбивой. Улыбка у него была обезоруживающе детская, но злые языки утверждали, что причиной тому было нечётное малое количество извилин в мозгу хоккеиста, но Царицын этому не верил.
Итак, по сценарию, Иван Царевич и Серый волк в одеждах нищих странников возникали на пороге ветхой избушки Муромца:
СЕРЫЙ. Вот здесь он живёт, богатырь святорусский. Только его ещё разбудить надобно! А это нелегко.
ИВАН. Поднимайся, русский народ! (Поднимает сверкающий меч.) Вставай, страна огромная! Встань за веру, русская земля!
ИЛЬЯ. Не могу. Нет силушки подняться.
СЕРЫЙ. А вот святая водица. Глотни маленько.
ИЛЬЯ (потягиваясь). Ух! Чувствую, как силушка по жилушкам расходится! (Вскакивает на ноги.) Эх! Раззудись, нога, развернись, плечо! Ну, теперь я готов на подвиги. Вперёд за землю родимую на супостатов!
Гениальный Изя взгромоздился на свой высоченный стульчик, техники перестали бегать по сцене, двигать декорации. Хоккеист в расписной рубахе замер на печи.
- Внимание! - прогремело в мегафон. - Работаем!
Иван шагнул в оранжевое зарево огней. Стройный и плечистый, в алой русской рубахе, твёрдо шагая по стонущему настилу сцены, он подходил к домику былинного сидня медленно и благоговейно. Уж ему ли, Ивану Царицыну, не знать, как важен для судеб Отечества этот священный момент пробуждения народного богатырского духа… Откинув светловолосую голову, Иван медленно обнажил меч. Сбоку включился мощный вентилятор - потоком воздуха взметнуло золотые пряди. Звенящим от волнения голосом Иван возгласил:
- Поднимайся, русский народ!
Взвилось к небу блещущее лезвие славянского меча. Скоро поганые недруги узнают, что такое русский гнев. Недолго ещё воронам гадить на золотые купола. Недолго плакать прекрасным девам на берегах родимых рек.
- Вставай, страна огромная!
Уж погасла подсветка декораций и полезли со своими кабелями техники - ладить фоны для нового света, а Иван всё стоял, улыбаясь.
И когда спускался со сцены, в его ушах не стихало эхо рокочущих слов, и, казалось, отражался в глазах ярый отблеск сияющего клинка.
Даже опускаясь на стул со стаканчиком кофе в руках, Иван сохранил царское в осанке, во взгляде и в голосе. Медленно, будто наполненный великим значением собственной жизни, немного сутулясь под тяжестью жизненной миссии, Иван приблизил к губам стаканчик.
И тут пробегавшая мимо Ваниного столика девчонка с дурацкими хвостиками бросила в его тарелку что-то трубочкой скрученное, белое.
Записка?! От… неё? Прикрыв записочку салфеткой, Ваня усмехнулся. Ничего удивительного. Она влюблена в него, он так и думал.
Не случайно так волновалась, когда надо было по сценарию признаться в любви.
Страстный и крепкий вкус ирландского кофе. "От судьбы не убежишь, надо признаться себе в этом, - думает Царицын, - особенная девочка. Особенная любовь. Я верю, так и будет. В моей жизни не могло быть иначе…"
Он поглядел туда, где Алиса-Василиса, хихикая, о чём-то оживлённо беседовала с Рябиновским и Фаберже. А на Ваньку если и взглянет раз в полчаса, то уж непременно с таким демонстративным презрением, что даже неприлично: каждый понимает, какая это ненависть…
И чем больше такой ненависти, тем веселее Царицыну…
Лениво покусывая зубочистку, заглянул в записку, точно это был ресторанный чек.
А сам глазами впился:
Не вздумайте возомнить, жалкий человек, будто Вы и правду что-то для меня значите. Мне приходится разыгрывать пламенные чувства к Вам, между тем, ничего кроме омерзения испытывать невозможно, глядя на Ваше наглое лицо. Распуская слухи, будто между нами что-то было прежде, Вы в очередной раз совершаете подлость, к чему я, впрочем, привыкла. Имейте мужество уничтожить это письмо.
Снова позвали на сцену. Будто из любовного романа в сказку, шагнул Царицын: на сцене гладь искусственного льда и синие на чёрном сполохи полярного сияния.
- Сцена четырнадцать. Внимание! Атака тевтонских рыцарей, - разнеслось под сводами гигантской студии.
Злобного Пса-рыцаря играл известный актёр по фамилии Горловских. Это был настоящий урод, причём урод счастливый: страшный перекос челюстей, распухшие губы и неподвижные, лишённые ресниц глаза сделали его сказочно богатым.
Редкий фильм ужасов, снятый в России, обходился без горбатой, неимоверно плечистой и совершенно лысой звезды.
По замыслу режиссёра, тевтонский агрессор, облачённый в узнаваемые латы западного образца, пряча страшное лицо под характерным шлемом, надвигался на русского Ивана, размахивая боевым цепом. Ивану предстояло несколько раз подпрыгнуть, уворачиваясь от шипастого шарика на цепи, а затем обрушить на врага страшный удар бутафорского двуручного меча.
ПЁС-РЫЦАРЬ. Подчинитесь или умрите, русские свиньи!
ИВАН. Пусть ярость благородная вскипает, как волна! (Наносит добивающий удар.) Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!
Глядя на громаду блестящего металла, напиравшую с Запада, Иван ощутил странную дрожь, какой-то почти священный трепет; он стиснул рукоять меча, ноздри его бешено раздувались.
И теперь, как тысячу лет назад, славянин встречал закованную в железо европейскую чуму с открытым лицом.
Стальное чудовище с рычанием оборотилось, взмахнуло чёрным цепом… послышался гадкий свист. Иван не стал пригибаться - он бросился вперёд. И сходу, весело оскалив зубы, двинул Пса-рыцаря рукоятью меча в самое забрало, круглым золочёным яблоком прямо в стальное рыло. Удар был страшен - рыцарь хрюкнул и, запрокинув морду, начал медленно заваливаться набок.
- Кто с мечом к нам придёт…
Русский Иван отступил на шаг и в добивающий удар вложил всю многовековую славянскую ненависть.
- От меча и погибнет!
- Бле… блестяще! - икая, хватая ртом прокуренный воздух, восторгался Ханукаин. - Мой мальчик, ты великолепен! Теперь снимай с него шлем, давай!
По сценарию следовало стащить с поверженного врага бочкообразный шлем, чтобы зрители увидели лицо Пса-рыцаря. Гримеры потрудились на славу: и без того страшное, оно теперь напоминало оскаленную, сморщенную от злобы собачью морду.
- Ни пяди родной земли не отдадим! - возгласил Ваня, оборачиваясь к Илье Муромцу и Серому Волку. - Не допустит наш народ, чтобы русский хлеб душистый назывался словом" брод"!
Грянула музыка.
Разгорячённый Царицын прыгнул со сцены. Счастливый и измученный, он отёр пот с лица, скрылся за ширмой. Сбросил костюм, влез в чёрные кадетские штаны. Совсем рядом, за ширмой, мелькнули две тени - высокая и поменьше.
- Откуда у вас эта записка? - тревожно произнёс девичий голосок, который Царицын узнал сразу.
- Не забывайте, Алиса. Ведь я волшебник, - проворковал в ответ нежнейшим баритоном Лео Рябиновский.
Иван вздрогнул, как от электрического удара. Записка! Судорожно сунул руку в карман штанов… там было пусто.
- Надеюсь, вы не читали? - голос девушки задрожал.
- Разумеется, читал, - усмехнулся Лео. - Откуда мне знать, что это ваша записка. Вы пишете, что у вас с очаровательным Ваней-казачком "что-то было прежде". Крайне любопытная информация… признаться, несколько неожиданная для меня.
- Ничего у нас не было! - вырвалось у Алисы. - И вообще, я не собираюсь перед вами оправдываться! Как вы посмели читать? Это не ваше письмо!
- Ах, вот как? - Лео сощурился, улыбка его совершенно утратила вежливость, почти превращаясь в оскал. - Не смею больше задерживать!
Он поклонился насмешливо низко. Алиса, вспыхнув, сжала кулачки и побежала прочь по коридору. И на лестнице прямо влетела в Царицына, преспокойно сидевшего на перилах.
- Самодовольный хам, эгоист! - её глаза позеленели от злобы. - Как вы посмели передать Рябиновскому мою записку?! Вы просто подлый, подлый…
- Постойте… Василиса! - Иван шагнул навстречу.
- Молчите! Не смейте приближаться!
Со всей силы, вслепую, судорожно сжатым кулачком президентская дочка врезала ненавистному Ивану по физиономии. Из великолепного царицынского носа брызнула кровь.
Василисины глаза расширились в ужасе:
- Ай…
Иван понял: сейчас или никогда. Вот она, та заветная минута, когда судьбу можно брать голыми руками.
Он решительно шагнул вперёд, уверенно и мягко взял Алису за оттопыренный локоть и поцеловал.
И в это время в заднем кармане Ваниных брюк весёлой песенкой зазвонил мобильник. Никогда ещё кадетская песня про фуражку не казалась Царицыну такой омерзительной.
Алиса вздрогнула от неожиданности, как-то печально вздохнула, отстранилась и молча, не глядя на Ивана, пошла по коридору.
- Я вас внимательно слушаю, - звенящим от злости голосом сказал Иван.
- Ванюша! Ванюш, это ты?
- А кто ещё вам нужен? - с леденящим спокойствием поинтересовался Царицын.
- Это я, Петя, - запищало в трубке. - Ты даже не представляешь, Ванюша, какая у нас новость. Отгадай с трёх раз… Не можешь? И не догадаешься никогда. - Он помолчал немного, интригуя друга, но не выдержал, выпалил громко и радостно: - Ставрик и Касси приехали, с отцом! Мы тут все собрались, ну, в домике… Ася, Надинька Еропкина, я, Ставрик, Касси… Торт купили. Приезжай! Касси сказала, что у неё к тебе срочное дело. Она привезла тебе письмо…
Конечно, Ваня обрадовался. Он так давно не видел дорогих сердцу Кассандру и Ставрика. Но у него репетиция. Он не может приехать.
- Я не могу приехать, у меня репетиция. Может, попозже, вечером…
Петя громко вздохнул.
- Письмо срочное… - тихо сказал он.
- Ну, дела, - подумал Иван. - Вот ведь закрутило - некогда с друзьями повидаться. Интересно, что за письмо привезла Касси. Поеду после репетиции, - решил он. - Дождутся, никуда не денутся. Чай с тортом, разговоры, то, сё.
И он завертел головой по сторонам, пытаясь отыскать Василису.
Глава 6. Дети для великого хана
Мы будем свободны как птицы -
Ты шепчешь. И смотришь с тоской,
Как тянутся птиц вереницы
Над морем, над бурей морской!
И стало мне жаль отчего-то,
Что сам я люблю и любим…
Ты - птица иного полёта,
- Куда ж мы с тобой полетим?
Николай Рубцов
- Вот смотри. Я сохранила твою стрелу.
- Я же обещал, что приду за ней. Смеётся, порозовела от радости:
- Ты пришёл сюда ради меня? И выиграл конкурс, получил роль только для того, чтобы…
- Чтобы ты разозлилась и двинула мне по носу.
- Прости, ну, пожалуйста… Мой бедный носик. Ты так высоко его задираешь, я ужасно злилась. А скажи, - она пытливо заглянула ему в глаза, - помнишь, ты сказал мне по телефону… Зачем ты это сделал?
Ваня не отвёл взгляд. Лгать совсем не сложно, ответ нашёлся в две секунды:
- Я очень стеснялся. Ты - кремлёвская принцесса, а я всего лишь кадет. Без роду, без племени. Кстати, ведь я нищий. У меня никогда не водилось больше трёхсот рублей в обоих карманах.
- Дурак, - нахмурилась, а в глазах плясали искорки. - Он, видишь ли, стеснялся! Ты посмел наговорить мне такую чушь! Значит, "мы не созданы друг для друга?" А ну-ка, быстро забирай свои слова назад!
- Забираю, - рассмеялся Царицын. - Скажи, а у тебя есть мечта?
- Конечно, есть! Подожди-ка, - она вынула из причёски уже знакомый Ване наушник на проволочке-спиральке. - Не хочу, чтобы папе потом докладывали. Теперь слушай. Моя мечта покажется тебе довольно глупой. Я хочу стать великой актрисой.
- Чего ж тут мечтать? - сказал он. - У тебя талант, ты обречена на успех. Более того, ты уже стала актрисой. Помнишь, как Ханукаина поразила сцена, где ты признавалась в любви?
- Да, - прошептала она. - Я ужасно волновалась. Было страшно, что все догадаются. А у тебя, у тебя-то какая мечта? - Василиса резко сменила тему.
- Прости. Это грустная история, не сейчас, - Царицын опустил глаза.
- Нет-нет, признавайся, - Василиса капризно сморщила носик.
Ваня помедлил немного и произнёс:
- Я хочу спасти отца.
Она вскинула на Ваню удивлённые глаза. Приготовилась слушать.
Иван немногословен, каждое слово точно клещами вынимать приходится. Наконец всё рассказал: и про роддом в Будённовске, и про заминированный папин штурмовик.
106
- И что, до сих пор лежит в больнице? - ужаснулась девочка. - Да что же ты молчал?! Вот глупый ты, Ваня!
Вскочила, бросилась к выходу.
- Завтра увидимся! - крикнула на бегу.
Ваня присел на перила. Внимательно посмотрел вслед и улыбнулся.
Уже стемнело, когда Иван добрался до штаба выжигателей. Окошки суворовского домика безжизненно темнели.
Опоздал.
Он открыл дверь своим ключом. Его обдало приятным теплом ещё не остывшей печки. Стол был застелен свежей скатертью - маленькая сахарница, чашка с блюдцем, рядом на тарелке - большой кусок торта.
Записка: "Мы тебя ждали очень долго. Всем пора домой. Попей чаю с тортом. До встречи".
И подпись: "Выжигатели".
Рядом с запиской - небольшой конверт. Письмо, то самое. От кого только?
Иван вскрыл конверт.
Секунда - и он уже знает всё. Геронда! Сердце Ивана бешено застучало, а лицо его обдало краской стыда. Он почувствовал на себе пристальный взгляд Геронды. Не спрячешься. Хоть сквозь землю провались. Всего несколько слов. Ваня читает:
"Держись твёрдо. Молись. Бойся гордости и славы".
Ваня поднял глаза от письма и натолкнулся на прямой и строгий взгляд Суворова. Он смотрел на Ваню со стены, будто знал, что написал ему Геронда.
Ваня переводил взгляд с письма на портрет.
"Держись твёрдо. Молись".
(Геронда)…
"Бойся гордости и славы".