(Суворов)…
Иван хотел положить письмо в карман куртки и обнаружил там ещё два конверта. Он совсем забыл: ему передали письма из редакции журнала, где он давал интервью. Ваня вскрыл и эти конверты.
Иван, привет.
Приколись, я в тебя влюбилась. Ты самый мужественный и сексуальный кекс в мире. Я без тебя, как чемодан без ручки, как плеер без диска, как сигарета без пепельницы. Коротко о себе: весёлая, очаровательная, стройная брюнетка (пока брюнетка), без комплексов, пятая грудь, талия - 65 см.
В прошлом году меня выбрали "Мисс техникума". Высылаю тебе мою фотку в купальнике.
Пиши, звони, приезжай к нам в Симферополь. Целую. Твоя Анжела, 16 лет.
Я понимаю, что делаю страшную глупость. В моём возрасте (мне уже больше 20 лет) глупо писать письма парням. К тому же ты намного моложе.
Знаешь, Ванечка, каждый день вокруг меня столько парней умоляют о любви, они говорят, что я самая красивая на свете и прочие громкие слова. Но я не слушаю их, потому что думаю об одном человеке. Наверное, мы никогда не встретимся и не можем быть счастливы вместе. Мы слишком разные, и к тому же у меня нет возможности приехать в Москву, потому что стипендия очень маленькая. Но мне кажется, что мы словно созданы друг для друга. Когда я увидела тебя по ТВ, меня как будто бы ударило громом. Ты снился мне раньше, и вот я тебя узнала. Отважный, не по годам уверенный в себе. Ты, конечно, многого достигнешь в жизни, и я за тебя очень рада.
Возможно, я всё-таки приеду в Москву сразу после Нового года.
Я буду возле памятника Пушкину в 5 часов вечера. Не буду называть мои приметы, потому что ты сразу узнаешь меня по золотым волосам. Говорят, что меня невозможно не заметить в толпе.
Вероника Л., козерог, рост 175, вес 55, фигура 90-70-95.
Генерал Еропкин, глядел в телевизионный экран не мигая. Минуту назад среди молодых актёров, участвующих в репетиции новогоднего шоу на Красной площади, промелькнуло знакомое до боли лицо.
- Может, обознался… - подумал генерал. - Да не обознался, ядрёна-матрёна. Он это. Точно он. Крупным планом.
- Срочно подходи к Спасским воротам. Тебе заказан пропуск. Не забудь кадетское удостоверение.
- Спасские… Зачем?
- С тобой один человек хочет поговорить.
- Зачем? Что ты сделала? Кому ты рассказала? Ты обещала никому не рассказывать!
- Я всё устроила. Твоя мечта сбудется, Ваня…
Она повесила трубку. Иван несколько минут молчал. Потому уголки рта неудержимо поползли кверху, нос сморщился:
- Йессс.
Через полчаса, выйдя на улицу и оценив игру солнечных искр на свежем снегу, он усмехнулся:
- Отличный день для штурма.
Представилось вдруг Ване, что он - это не один-единственный Царицын, а целая толпа вооружённых царицыных, с мечами и дубинами, в железных панцирях. Ага, вот мы подбираемся, перебежками через Красную площадь, алчно щурясь, кидая вожделенные взгляды на золото куполов - ничего не поделать Кремлю. Не двинется с насиженного места каменный Пожарский, не поднимет стопудового меча загородить Царицыну дорогу. Никогда не сможет выстрелить Царь-пушка: никаким напряжением сил ей не перебросить ядра через стену на вражьи головы. Решётка в башне не в силах опуститься: благо, в самом Кремле есть человечек, открывший нападающим ворота. Золотая рыбка, золотой ключик от великого будущего.
Сейчас он войдёт в Кремль второй раз в жизни. Уже не в кадетской шумной толпе, но сам по себе, одинокий и самостоятельный.
Он уже приближался к Спасским воротам, как вдруг:
- Суворовец Царицын! А ну стоять! Иван едва обернуться успел.
- Значит, так вы болеете, суворовец? А разрешите узнать, какого хоря вы делаете на Красной площади, да ещё в это время? Где ваша форма? А ну, кругом! За мной - шагом марш! В училище разберёмся!
- Коленька, а как же экскурсия? - обиженно воскликнула барышня, но лейтенант Быков уже почуял горячую кровь.
- Прости, Леночка. Придётся отменить. Видишь вот… чрезвычайное происшествие. Я тебе позвоню… А ну смирно, я сказал!
Царицын и не думал вытягиваться в струнку.
- У меня важные дела в Кремле. Я должен идти. На меня заказан пропуск.
- Я тебе сейчас другой пропуск закажу, - прошипел Быков, железной хваткой впиваясь в кадетское плечо. - А ну топай, пока я тебя не скрутил! Что, не понял?!
Иван похолодел от ужаса, ощутил знакомую боль в запястье и застонал - не столько от боли, сколько от ужаса. Он знал: быковский захват - мёртвое дело. Не вырваться.
- Товарищ лейтенант! Меня президент ждёт! Честное слово! Ну хотите, давайте вместе пойдём, сами увидите!
- Вас, суворовец, ждёт гауптвахта, - отрезал Быков. - И нелицеприятный разговор с начальником училища. Воспаление лёгких у него! А сам по экскурсиям шляется!
- По каким экскурсиям?! У меня пропуск к президенту… Я должен… Меня ждут.
Под мостом на скользком Васильевском спуске зеленел промёрзлый быковский "уазик".
Глава 7. Подлёдная глубина
Он стал чувствовать себя неловко, неладно. Точь-в-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную, вонючую лужу; словом, нехорошо, совсем нехорошо!
Н. В. Гоголь. Мёртвые души
Заскрипели снаружи ворота, и к парадному подкатила, судя по бравому рыку двигателя, автомашина отечественного производства.
Генерал Еропкин глянул в окно.
Вслед за лейтенантом Быковым выбрался из машины высокий подросток.
Еропкин сразу узнал его и облегчённо вздохнул: - Ну, слава Богу!
Ваня шёл молча, нервы на пределе. У него был шанс. Ему заказали пропуск. Его ждали. Сам президент!!! А он не пришёл. Что теперь подумает про него Василиса? Господи, и откуда он взялся на мою голову, этот Быков?
Быков добросовестно сопел сзади, чуть не прижимаясь к Ивану плечом. Вот он, кабинет генерала. Пришли.
Генерал выразительно зыркнул на Быкова, тот исчез. Тимофей Петрович сам подошёл к кадету Царицыну, шумно выдохнул, провёл рукой по светлым Ваниным волосам.
- Молодчина, сам всё решил. Не кадетское дело на сцене кривляться. Ребята в роте по тебе соскучились. С возвращением, брат.
Царицын мягко отстранил генеральскую руку. Ему не нравилось, когда ерошат волосы - что за детский сад?
- Виноват, товарищ генерал. Никак не могу приступить к занятиям. Разрешите попросить ещё несколько дней, до Нового года.
- Что?! Да что ты? - Еропкин от неожиданности опустился в кресло.
- Как так, едряшки-мурашки, а? Да ведь четверть заканчивается, сейчас контрольные начнутся… - Тимофей Петрович решительно хлопнул ладонью по столу. - Нечего тебе как бабе на телевизоре крутиться. Что ты как певичка вырядился? Форму, небось, уж целую неделю не надевал? Хватит. Пусть другие выпендриваются. А ты всё-таки - кадет, будущий офицер, а не баба.
- Никак нет, товарищ генерал! Не имею чести быть бабой! - иронично произнёс Царицын и быстро, с жаром заговорил: - Товарищ генерал! Движение выжигателей набирает силу. Ребята выбрали меня лидером. Они мне доверяют, я не могу их бросить. Сейчас очень важный момент, я должен закончить одно дело. Разрешите взять отпуск до Нового года. Очень прошу! Я должен! И ещё… Вы можете мне не верить, но… ровно через полчаса я должен быть в Кремле! Прошу понять, мне необходимо сейчас уехать!
- Кремль, говоришь… - генерал с опаской всматривался в Ванины зло сощуренные глаза. - Без тебя разберутся.
- Я настаиваю, товарищ генерал! - Царицын вспыхнул, сделал несколько решительных шагов навстречу Еропкину.
- Я же сказал: от-ста-вить, - побагровел от гнева генерал. - Это приказ. А Россия без тебя потерпит.
Они стояли друг против друга: огромный седой лев в генеральском мундире и худенький, в струнку вытянувшийся мальчишка в модной новенькой курточке.
- Да?! Ну, пусть тогда… и училище без меня потерпит! - громко, почти взвизгнув, выкрикнул он.
- Ты в своём уме, Царицын? - побагровел Еропкин. - Кругом! В раздевалку шагом марш! Чтоб через минуту был на занятиях!
Страшное происходило, немыслимое.
Земля продолжала вращаться вокруг солнца, электроны крутились вокруг своих ядер, шестерёнки кремлёвских часов вращались, как прежде, а кадет Царицын почему-то… замер. Нарушая все законы мироздания, русский кадет, невзирая на команду "кругом", остался недвижим - и только сухой румянец брызнул пятнами по щекам. Еропкин медленно привстал.
- Суворовец Царицын, надеюсь, Вы понимаете, что означает отказ выполнить приказ старшего по званию? По уставу училища я обязан немедленно Вас отчислить… Ты понимаешь это, дурачина?! Такого в Кадетке ещё не было, едрёна-матрёна!
- Отлично, - сухо усмехнулся кадет, - это я училищу нужен, для статистики. А мне училище - не свет в окошке. Если мешаете работать для страны - пора, значит, перегрызать пуповину.
Взял под козырёк. Развернулся. Вышел. Тимофей Петрович суетно полез в карман, пытаясь нащупать там гильзу с валидолом. Ну и дела! Валидол, однако не нащупывался.
Легендарный московский безобразник, лидер оголтелых отморозков по кличке Царевич, он же по совместительству звезда новогоднего шоу и бой-френд президентской дочки, метался по штабу, грыз карандаши и бешено ворочал тёмно-синими очами. Он перегрыз пуповину, шагнул за Рубикон. Пути назад не будет. Тёплое детство навек отвалило в прошлое, как выгоревшая ступень ракеты. И нет больше кадета Царицына. Ничего, ничего, терпеть. Боль - нормальное состояние мужчины.
Ване хотелось сломя голову броситься обратно в генеральский кабинет, упасть Еропкину в ноги и заплакать, вымаливая прощение. Только бы старик простил!
Но Царевич сдержался. Терпеть, надо терпеть. Вот и Геронда в письме советует держаться твёрдо. Если кадетство мешает работать для страны, придётся перешагнуть и через кадетство.
Изгрыз карандаш, отсиживаясь в одиночку в суворовском домике. Графит на зубах, на столе - россыпь канцелярских скрепок. Дурная привычка: разгибать их, перекручивать винтом - получаются ломаные змейки.
Подошёл к окну, согревая дыханием холодные пальцы. Время не ждёт. Поднимать паруса, выходить в океан взрослой жизни. Через час - телевизионное интервью. Надо быть ярким, весёлым, атакующим. Никто не должен заметить слёзы в глазах великолепного Царевича. А плакать, признаться, хотелось.
Почему генерал так жестоко ранил Царицына? Человек, которого Иван привык считать достойнейшим из смертных, оказался…
В тот самый миг, когда движение выжигателей заявило о себе на всю страну, генерал прислал своего волкодава Быкова - выследить, вырвать Царицына из колеи, запереть в училище, в казарме!
Да что это значит? Неужели генерал… знал о предстоящей встрече Царицына с папой Алисы?!
Получается, что генералу не выгоден неожиданный успех Царицына, его взлёт как лидера патриотического движения подростков?
Тогда… кто же он, этот человек, вслух заявляющий о своём служении России, а на деле… на деле… Страшная догадка шевельнулась под сердцем холодной гадюкой.
Пре-да-тель… Генерал Еропкин - предатель. Он знал, что отзыв Царицына в училище поставит жирный крест на движении выжигателей! Знал седой хитрец, что никто из ребят
в состоянии заменить Ивана, подхватить лидерство. Вот и решил загнать Ивана обратно в Кадетку, замучить муштрой и зубрёжкой! И ведь с какой лёгкостью, без тени смущения, генералище вогнал Ваньке отравленный кинжал в спину: отчислить, отчислить!
Так мог поступить только коварный враг, желающий лю-5ой ценой выбить Царицына из седла.
Звенело, стучало в ушах страшное слово. С каждой минутой, с каждой раскрученной, переломанной скрепкой Ваня убеждался всё больше: генерал Еропкин - переодетый, замаскированный враг России.
В училище он сидит специально, чтобы развалить кадетку, чтобы выдавить из неё самых талантливых, мозговитых мальчишек и оставить только серую посредственность. Чтобы не было среди будущих русских офицеров ни одного достойного человека! Ай-яй-яй, как поздно он догадался!
Только теперь в памяти задёргались, засуетились догадки
намёки: а почему у нашего генерала в кабинете одни портреты висят и ни одной иконы?
А может быть, иконы ему мешают, а? А может быть, наш Тимофей Петрович… Колдун?
Глава 8. Дракон прорывает оболочку
Ужин был очень весел, все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками, цветами, конспектами и бутылками, были озарены самым непринуждённым довольством.
Н. В. Гоголь. Мёртвые души
Весело было в Волынском. Отмечали какой-то иностранный праздник, Ханукаин приказал всем позабыть на несколько часов о работе.
Велено было явиться в масках, и Царицын нацепил того самого медвежонка, в котором ещё недавно ходил в партизанские рейды с другими выжигателями. Жарили барбекю, дурачились на снегу, роняя варежки. Среди деревьев шумела фейерверками, шипела и сверкала трёхметровая праздничная инсталляция - ярко-розовая огненная звезда с мохнатыми лапками, похожими на оленьи рога. Было шумно, апельсины мелькали, как теннисные мячики, ныряли в сугробы, пробивая наст.
Ваня и Василиса почти не общались, они старались даже взглядами не встречаться: слишком уж вспыхивали щёки
Алисы, и слишком нервничал, перехватывая взгляды, волшебник Рябиновский. Уже стемнело, Царицын был в лёгком хмелю от счастья. Многие бегали по нужде за кусты, к забору (кому захочется возвращаться в корпус?), вот и он забрёл в какие-то ёлочки. И вдруг увидел за седыми кустами приближающуюся к нему горбатую тень. Это была бабка Пелагея. Пелагея подошла вплотную к Ивану и спросила писклявым голосом Петруши Тихогромова:
- Не узнал меня, а, Ванюша?
Царицын схватил его за плечи, потащил глубже в кусты.
- Ты что? С ума сошёл? Вмиг вычислят!
- Поговорить надо, Ваня.
- О чём?
- Мы же друзья, Ванюша, - тихо и твёрдо произнёс Тихогромов. - Только друг может сказать тебе правду. Посмотри, сколько ты дров наломал. Из училища решил уйти, совсем с головой пло-
хо? А всё знаешь отчего? Заврался ты, Ваня.
- Что?!
- Ты опять с этой девочкой, с дочкой президента, - вздохнул Петруша.
Он с болью смотрел в самую глубину Ваниных глаз. Ваня взгляда не выдержал.
- Ты же не любишь её, - продолжал Тихогромов. - Ты просто хочешь её использовать, так? Для пользы дела?
- Да что ты бредишь?! - Царицын зачем-то отступил на шаг, словно Громыч наседал на него с кулаками. - Что ты несёшь? Как ты смеешь вообще?
- Не горячись, лучше послушай. Мы тут с ребятами стали выяснять, откуда вся гниль пошла. Помнишь, ты письма получал из разных городов, где ребята тебя поддерживают? Так вот. Мы проверили адреса, и выяснилось: письма фальшивые, брат. Никакого клуба "Ятвяг" нет в природе. И другие письма подписаны вымышленными именами. Кому-то понадобилось, чтобы ты возгордился, Вань.
- Что за ахинея. Кому понадобилось?!
- Тому, кто предложил тебе I дать интервью в газетах, а потом - деньги за роль в новогоднем концерте.
- Знаешь, я всё понял, - Царицын зло сжал кулаки. - Ты просто… завидуешь мне, Петенька.
- Да чему тут завидовать, брат? Тому, что ты научился плясать под чужую дудку?
- Что-то ты осмелел, Тихогромов, - глухо проговорил Иван. - Я гляжу, ты начал мне замечания делать. То я с девочками нечестно обхожусь, то движением неправильно руковожу. Может быть, ты вместо меня хочешь порулить выжигателями? Это и есть истинная причина твоей обеспокоенности?
- Я не завидую, я за тебя боюсь. Помнишь, когда мы были в Мерлине, ни за что нельзя было гордиться - потому что мы сразу теряли защиту от колдовства. А теперь загордились так, что хоть плачь. Нужно срочно каяться.
- В чём каяться-то? - угрюмо спросил Иван.
- В том, что ставишь себя выше остальных. Разрешаешь себе больше, чем позволяет совесть.
- Да не каяться надо, а дело делать! - сощурился Царицын. - Надоели эти разговоры сопливые про совесть и всё такое. Надо работать! А то все только каются вокруг, а никто кроме меня почему-то не взялся поднять молодёжное движение. А я взялся. И я буду этот воз тащить, пока не лягу. Потому что я Родину ещё люблю и ради неё на всё готов, понял?
- Себя ты любишь, а не Родину…
- Не зли меня, Петя. Это оскорбление, понимаешь?
- Вот я и говорю: себя любишь, а не Россию.
- Что ты гонишь, Петенька? Да я собой жертвую, на медяки размениваюсь ради страны, иду на жертвы, на грехи… Ради неё, ради России!
- Даже ради России обманывать девочку подло, - отрезал Петруша.
- То есть… я - подлец?
- Ты никогда раньше им не был, но теперь ты поступаешь подло.
- А знаешь что? - вдруг произнёс Царицын с недоброй улыбочкой - Да пошёл ты…
- Ну и пойду. А ты бы лучше на исповедь пошёл, Ваня! А то совсем без духовной защиты останешься! Тобой играть будут, как куколкой… Уже играют.
- Отвали!
Царицын круто повернулся и, стиснув зубы, быстро зашагал туда, где плясали весёлые огни и пахло жареным мясом. Ныло под сердцем, ныло. Иван подошёл к жаровне и положил себе в тарелку большой дымяшийся кусок мяса.
В глубине души Ваня понимал, что никакая не зависть привела к нему друга Тихогромыча, что Петя действительно переживает за Ваню. Ведь вернее и надёжнее у Царицына друга не было. Сколько пережили вместе, сколько раз проверили они свою дружбу в серьёзных передрягах. Но что-то непонятное происходило с душой. Она будто оглохла, она не хотела правды, боялась её. Вот и сейчас: кольнула совесть да и откатилась далеко, под рёбра, чтобы не мешать умной Ваниной голове думать думу. А дума такая: не понимают они, ни Петя, ни генерал Еропкин, что он, Ваня, совсем даже не себя любит, он Россию любит. Не понимают. Но это уж их проблемы…
Глядя в прорези маски, Сарра Цельс не верила своим глазам. Красивый белокурый юноша, стоявший возле жаровни в горделивой позе, был не прежний Царицын, но совсем другой, ручной мальчик. Сарра радовалась: внутренний дракон уже вырос там, внутри этого мальчишеского тела, и теперь из глаз Царицына смотрело, блистая очами, новое существо, жаждущее славы, почестей, власти, незабываемых страстей и чудес.
- Я тоже любуюсь им, - проговорил из-под тигровой маски высокий гость, подступивший сзади. - Существо, ощущающее себя выше и лучше себе подобных. Что делать, такова природа драконов. Они всегда считали и считают себя древнее и лучше людей.
- Имеют право, гроссмайстер. Драконы появились гораздо раньше Адама… - усмехнулась Сарра. - Хорошо, что мы научились их приручать.
- Великолепное сочетание: лицо русского царевича и взгляд дракона, - сказал Колфер Фост, присаживаясь в кресло, подставленное ловким стюартом. - И не важно, о чём болтает гордый пацан. Пусть он болтает о великой России - своей гордостью он работает против неё. А ведь какой был крепкий… Знаете, Сарра, мне кажется, на примере этого мальчика мы неожиданно открыли новую формулу взлома.
- Да, гроссмайстер. Я думаю об этом уже несколько ночей. Новый рецепт разрушения русской защиты.
Гроссмайстер Фост прикрыл веки, размышляя. Потом, не раскрывая глаз, произнёс: