10
Тенна медленно поднимался по лестнице на второй этаж, туда, где была библиотека, и ненависть глухо стучала у него в висках.
Единственное, что выглядело нетронутым в сожженном зале - это черное каменное зеркало на стене. Зеркало высотой в три человеческих роста в черной же каменной раме.
Кучки лежалой трухи на полу - вот все, что осталось от столов, на которых веками покоились толстые тома в металлических и кожаных переплетах с застежками и инкрустациями. Древняя библиотека магических книг.
"Мои пальцы помнят прикосновение к священным древним страницам. Помнят выпуклость Знака, который нес на себе каждый переплет, - знакомого с детства символа Магического Равновесия, который в этом мире называют Знаком Ортаны. Какая чудовищная ирония! Назвать символ Равновесия именем того, кто это Равновесие разрушил".
Тенна нагнулся, окунул кончики пальцев в пыль, провел по щекам, коснулся губ. Горечь и боль.
Пальцы помнят… Нет, неправда. Эти пальцы ничего не помнят. Они принадлежат телу, которое держало в руках только меч и факел, а книгу - никогда.
Новый мир еще не написал своих книг. И вряд ли напишет. Да и что могут сказать книги проклятого мира? Передать по наследству умение жечь и убивать? Пусть лучше не будет этих книг.
А здесь… Здесь были книги, возраст которых считался тысячами лет, десятками тысяч, сотнями тысяч. Были. И все - уничтожены. Погибла библиотека Юга-и-Запада, одно из двух средоточий магии прежнего мира. И библиотека Севера-и-Востока погибла тоже. И мира больше нет. Остались лишь две выгоревшие изнутри башни.
Две башни. Одна - на берегу вечно холодного моря. Три столетия ледяные ветры остужают ее пустое нутро. Белый саван снега давно скрыл под собой осколки каменного зеркала, что лежат на полу перед треснувшей рамой.
Другая башня стоит на берегу вечно теплого моря. А зеркало в ее бывшей библиотеке - уцелело. Вот оно. И поверхность его ничего не отражает.
"Ты не мог захлопнуть все двери, Ортана. Никто не смог бы. И вот - я пришел к тебе. Встречай же!"
Тенна снял рубаху и бережно протер каменное зеркало. Сначала - слой за слоем - сошла грязь и пыль, потом - трехсотлетней давности сажа и копоть.
"Я смеюсь, и на губах моих - вкус ненависти, как сладкий яд, потому что вместо своего отражения внутри полированного камня я вижу тебя. Ты бледен, ибо давно не видел солнца. Ты вздрагиваешь, заслышав мой смех. Ты ждал меня? Разумеется, ждал, ибо знаешь довольно; но тебе дано знать и больше - не все ожидания сбываются".
Это ожидание, вопреки надежде Ортаны, сбылось.
- Приветствую тебя, Бессмертный! - громко произнес Тенна. - Приветствую тебя, Ортана! Приветствую тебя, единого в двух сущностях - величайшего демона и высшего бога этого прекрасного и жалкого мирка. Я радуюсь встрече с тобой, Бессмертный Брат!
Ортана молчал. Он вообще не шевелился, как изваяние в храме. Самое священное изваяние в самом сокровенном храме великого Ортаны.
- Ты хотел быть могущественным, Ортана, и я тебя понимаю, - продолжал Тенна, чуть отвернувшись от зеркала. - Кто же не хочет? Но ты к тому же хотел быть единственным, а это глупо. Вот, стал ты единственным для многих - альфой и омегой, богом и дьяволом, - но для этого тебе понадобилось изувечить весь мир. Да, могущество ты обрел, но кто назовет твой путь достойным? Да, единственным нарекли тебя - но разве тебе не одиноко?
Ортана едва заметно шелохнулся, но не ответил.
- Ты думаешь, я пришел, чтобы уничтожить твой выморочный мирок? - негромко спросил Тенна, по-прежнему не оборачиваясь. - Глупо. Это ведь и мой мир, не так ли, мой Единственный? Я не хочу ему зла. Нет, Ортана, мир не погибнет. Но он изменится вновь - ибо я пришел вернуть Равновесие. Полагаю, теперь ты умрешь, бессмертный братец.
Вместо ответа Ортана резко выбросил вперед руку.
11
Проходя сквозь каменную грань, рука чудовищно искажается. Огромная когтистая лапа выползает из камня, обхватывает меня за пояс и утягивает внутрь.
Внутри камня темно и пыльно.
По ту сторону камня стоит хлипкий столик на гнутых ножках. Прямо к столешнице прилеплена воском толстая свеча, которая горит еле-еле, как будто нехотя. Рядом со столиком в огромном кресле сидит он.
Я выдвигаю из-под стола табуретку, которой еще мгновение назад там не было. Кресло мне ни к чему - я не намерен здесь засиживаться.
- У тебя ничего не выйдет, Тенна, - говорит он.
- Ты обманул Хранителя Башни Севера-и-Востока. Он умер, но перед смертью отправил меня сюда, - говорю я. - Ты обманул Хранителя Башни Юга-и-Запада. Он потерял силу духа, а это хуже смерти, но он дал мне ключ, чтобы я смог войти в башню и убить тебя.
- Я поистине господин этого мира, Тенна, - говорит он. - Я всемогущ.
- Это ненастоящий мир, - говорю я. - Уродливое отклонение от истинной реальности. Складка времени, которую нужно разгладить. Ты же не можешь выйти отсюда, Ортана! Ты заперт в магическом тоннеле между двумя башнями, который не принадлежал нашему миру и не принадлежит этому. Если ты появишься в нищем и варварском мирке, который гордо зовешь своим, он исчезнет. Обратится в ничто. Ибо ты сам - часть большого, настоящего мира, и потому ты один - больше всего этого мирка, вместе взятого.
- Я всемогущ, Тенна, - говорит он. - Я поистине создал все, что есть ныне сущего. И женщину, которая пришла с тобой. И нынешнего тебя.
- Да как ты смеешь мнить себя творцом?! - взрываюсь я. - Ты ничего не создал, ты только вычеркнул, уничтожил, разрушил! Железо и огонь - вот все, что ты оставил им. Магия огня и железа - какая жалкая часть истинной магии мира! Ты нарушил Равновесие, ты сжег обе библиотеки, ты… ты убил Ихаллу!
- Насчет Ихаллы… я сожалею, Тенна, - примиряюще говорит он, и я вижу, что ему действительно жаль. - Это было давно.
- Время есть неопределенность, и значением ее наделяем мы сами, - говорю я. - Я ненавижу всех, кто позволил катастрофе свершиться, - и себя не меньше, чем тебя. Ненависть жжет меня сейчас так же, как сто и двести лет назад. Внутри "сейчас" времени нет. Защищайся!
И я вижу, что он впервые заметил в моей руке обнаженный меч.
- Ты сам - разрушитель! - кричит он и бьет кулаком по столу.
Свеча вспыхивает ярким бездымным пламенем.
- Эта вещь сродни твоему миру, - вкрадчиво говорю я. - Немного сумел я спасти, Ортана. Нет больше посоха Трав, триста лет никому не служит щитом Воздух, но это… Сталь, закаленная в огне, и немного варварской магии, помогающей убивать. Ей хорошо здесь. Здесь, в тоннеле между башнями, мы с тобой почти равны, Ортана. Что ты противопоставишь моему мечу?
Из черного ничто за спинкой кресла он достает книгу в железном переплете, с которого содран священный Знак. Я знаю, что это за книга, я много раз читал ее.
Это книга Огня.
Та самая, которая, попав в тоннель, нарушила Магическое Равновесие мира.
И родила пожар.
12
Алый огонь взвился из рук Бессмертного и хищной птицей метнулся Тенне в лицо.
Меч Тенны просвистел в воздухе, рисуя стальную радугу. Клочья огненной птицы рассыпались искрами.
(В белой башне под синими небесами юная и серьезная девушка посмотрела в каменное зеркало.)
Завершая дугу, меч тяжко обрушился на Бессмертного.
Бессмертный расхохотался. Из-под железного переплета книги выскочил клубок оранжевого пламени и расплющился под мечом, превращаясь в огненный щит. Целая вереница пылающих шаров вылетела из книги и устремилась к Тенне.
("Начинай, Ортана".)
На мгновение Тенна стал похож на безумного жонглера. Оранжевые шары бросились на него со всех сторон. Он отбивался от них мечом, нанося уколы, рубя и рассекая.
Поврежденные шары падали вниз и умирали, истекая жидким огнем.
(Зеркало исчезло, осталась лишь рама.)
- На что ты надеешься, Тенна? - крикнул Бессмертный, и от его голоса вспыхнули во тьме тоннеля тысячи жадных костров. С каждым словом они разгорались все ярче и ярче. - Это смешно! Я могу играть так хоть целую вечность!
Тенна взмахнул мечом и срубил вокруг себя красные язычки огня. Но за пределами очерченного им круга тьмы крошечные пожары стремительно росли ввысь и вширь.
(Высокий мужчина шагнул к зеркалу.)
- Вечности нет, - выдохнул Тенна, занося меч. - Есть лишь "сейчас".
Тысячи костров сошлись в один. Яростное пламя взвыло, как зверь. Сплошная стена огня встала поперек тоннеля. Пылающие драконьи языки обвились вокруг лодыжек гостя. И чудовищный огненный клинок по одному мановению Ортаны обрушился на Тенну.
С хриплым стоном Тенна упал на одно колено.
Торжествуя, Ортана прыгнул вперед - добить, искрошить, уничтожить.
Тенна просто перекатился в сторону, пропуская его. Простая ловушка.
Во второй раз в этом мире Ортана с книгой в руках врезался в невидимую плоскость зеркала, и та взорвалась кипящей лавой. Огнем был порожден этот мир, и Огнем же…
Вне времени и вне мира Огонь встретился с Огнем.
Меч Тенны обрушился на Ортану, как рушится горная лавина на путника, застигнутого в ущелье. Маг едва успел подставить под удар книгу.
…Огонь встретился с Огнем и нашел в нем достойного противника. Струи алого пламени разбивались о желтые огненные щиты. Один костер старался сжечь другой. Пожар хотел убить пожар. Магия книги Огня сражалась сама с собой, и книга, что служила лишь оболочкой, осталась без охраны.
От удара железный переплет раскололся на кусочки. Книга камнем выпала из рук Ортаны.
Тенна отбросил меч, схватил книгу и бросился к выходу из тоннеля в башню.
Позади него страшно закричал Ортана.
Тот, кого не защищает Равновесие, в пламени первосущего Огня живет недолго…
13
"Мама, мама, расскажи историю!"
Дети - это увлекательно, но в чем-то похоже на понос. Никогда не знаешь, в какой момент тебя прихватит. Время летнее, по хозяйству дел невпроворот, а тут - историю ей изволь.
"А мантикору покормила?" - спрашиваю я для порядка. Знаю, что покормила. Дочурка у меня вообще умница, только характером удалась в отца. Если чего себе в голову вобьет, то не отстанет.
Летний вечер светел и тих, воздух пахнет акацией.
Что же ей рассказать-то? Вот разве…
"Было время, когда вся магия мира была собрана в книгах, а книги те хранились в двух башнях. Башни берегли Магическое Равновесие мира, и заходить в них разрешалось только самым мудрым и достойным - тем, кому не могла явиться мысль нарушить Равновесие".
Не могла, да явилась… Я вспоминаю душную гарь и вездесущий пепел. И как страшно было ждать, забившись под лестницу в подвале…
"Но маг Ортана захотел стать самым сильным. Когда настало время магам обеих башен говорить друг с другом и открылся тоннель между башнями, Ортана прыгнул туда и взял с собой книгу Огня. И Равновесие было нарушено. Ужасный пожар сжег все книги, кроме той, что была у Ортаны. И в мире не осталось больше магии Травы и Радуги, Воды и Камня. Миром правила магия Огня и Железа.
А потом маг Тенна пришел и победил Ортану".
Легко сказать: победил. Как вспомню, какой он выбрался оттуда, черный да обожженный… И башня была вся в огне. Но это был уже обычный огонь, он вскоре погас, гореть-то там было уже нечему…
"Он победил Ортану, но прежнее Магическое Равновесие вернуть не смог. Книги сгорели, и магия оказалась рассеянной по всему миру".
Может, это и хорошо, что до нее теперь так сложно добраться.
Но Тенна вбил себе в голову, что надо написать новые книги. Значит, доберется.
- Мама, мама, а дальше?
- Дальше - мыть руки и спать, - говорю я строго.
Чихать она хотела на мою строгость.
- Я к мантикоре!
Только и успеваю, что поправить у нее на шее медальон со Знаком Тенны.
Ольга Онойко
ИСПОЛНИТЕЛЬ
Памяти Никки
- Каша! - с отвращением сказала она, сморщив нос. Нос был курносый, с черной родинкой над кончиком. Все казалось, что это она промахнулась карандашом для глаз, и тянулась рука - стереть. - Ка-аша!
- Чирей, - отозвался он равнодушно, шаря по полке в поисках чайного пакетика.
- Я это не буду!
Под курносым носом дымилась банка растворимой картошки. Сидела девица не по-людски: прижав локти к бокам и наклонив голову к самой банке, точно собиралась лакать по-кошачьи. Дешевый карандаш, щедро размазанный по векам, расплывался и сыпался. Вытаращенные глаза девицы дико поблескивали из черных облаков.
- Ну чаю попей. С печеньем.
- Я есть хочу! У тебя почему нечего совсем?! Каша!
- Говорить учил меня мастер старый Йода, Хлора и Фтора.
- Дурацкий Кашка! - Она зафыркала, подняла длиннопалую худую руку и оттолкнула банку. Желтое пюре, похожее на растворимую пластмассу, потекло по столу. Пальцы девицы легли на стол, побарабанили. Локоть ее оставался прижатым к боку.
Киляев вздохнул.
Терпеливо вытер стол от картошки, выбросил изгаженную тряпку в мусорное ведро. Налил чаю, развязал узел на пакете с печеньем. Сел на табурет напротив девицы.
- Тирь, - безнадежно сказал он. - Ну чего ты, в самом деле?
- Я чего? Ты чего!
- Зачем ты сбежала?
- Хочу и сбежала. И не сбежала. Я гуляла.
- Гулёна.
- Мямля.
Она и печенье брала не по-людски: вытягивала над пакетом растопыренные пальцы и сгребала сухие пластинки в горсть, нещадно ломая их и кроша в хлебный песок. Потом запихивала в рот то, что оставалось в кулаке. А еще она чавкала ужасно и чай изо рта проливала. Киляев честно пытался ее хоть как-то воспитывать, но Тиррей в ответ на каждое осторожное замечание принималась крутить носом и заявляла, что "будет тогда спать". Это в лучшем случае. В худшем она начинала злиться, а злилась Тирь как дикий зверь - страшно. С зубами, ногтями и воплями такими, что однажды соседи вызвали милицию, решив, что безобидный с виду Киляев на самом деле маньяк и у себя на квартире кого-то насилует.
- Ка-а-а-аша! - гнусаво протянула Тирь, глядя в чашку. Она, когда пила, не поднимала чашку со стола, а наклонялась к ней, и глаза ее сошлись к самому носу.
- А ты Чирей, - жалко сказал Аркадий. - На заднице.
Ужасно это было, просто невыносимо. Она делала что хотела, она уходила из дома на недели, она отказывалась работать, Киляева вызывали забирать ее из обезьянника, грязную, исцарапанную, и даже задерганные службой менты его жалели. То ли бить ее надо, чтоб понимала? Но она же дикая совсем, безмозглая тварюшка, что с нее взять… жалко. И к тому же она, вообще говоря, еще сама Аркашу отлупит, потому как злей и отчаянней.
Хоть плачь.
- Из-за тебя концерт пришлось отменить, - сказал Киляев. - Поэтому денег мало.
Он хотел сказать это громко и строго, чтобы Тиррей пригнулась, засверкала настороженными глазами из-под сбившихся в колтуны волос, начала гладить себя по плечам красивыми пальцами: она всегда так делала, когда понимала за собой вину.
Строго - не получилось.
Но Тирь все равно пригнулась.
- У, - сказала она. - А еще когда?
- Концерт?
- Угу.
- Не знаю, - очень спокойно ответил Каша. - В "Дилайте" сказали, что больше не зовут. Групп много. Таких, у которых ничего не срывается.
- И чего?
- Не знаю. Может, будем еще куда-нибудь пробоваться. Только поначалу денег вряд ли дадут. А может, и просто не возьмут. Мы же две недели не занимались. И вообще с июля черт-те как работали. Правда, Тирь?
Теперь она пригнулась так, что прядь грязных волос с челки влезла в чай. И ничего не сказала, даже не гукнула.
- Может, мне все-таки другую работу искать? - серьезно и доверительно спросил у нее Киляев.
Тиррей вздохнула - робко и растерянно, по-детски. Помолчала. Обмахнула о голые колени руки, залепленные сухой крошкой от крекеров.
- Аркашика, - протянула шепотом. - Ты ничего, я это. Я - ну. Теперь вот. И ты тоже. Я так. Аркашика.
- Ага, - устало ответил он. - Я понял… Ну что, может, позанимаемся?
- Ну, - сказала она и с готовностью встала. Изодранный подол джинсового сарафана колоколом качнулся над худыми ногами.