Все трое рассмеялись, поскольку обращение "сын мой" в данном случае имело особый смысл; епископ Дункан Мак-Лайн вполне мог бы публично заявить, что Дугал Мак-Ардри - действительно его сын, - поскольку Дункан был недолгое время женат на его матери, хотя это было еще до того, как Дункан вступил в святой орден, и брак этот был странным и неожиданным, и его подлинность могла быть доказана лишь средствами магии, а отец и сын узнали о своем родстве лишь несколько месяцев назад, хотя и были знакомы много лет - как священник и королевский паж. Теперь же в эту тайну были посвящены лишь они четверо, да еще жена Моргана, Риченда, - но Дункан готов был с радостью официально признать свое отцовство, стоило Дугалу пожелать этого.
Но они согласились на том, что сейчас для этого неподходящее время. Обнародование этого факта наложило бы на Дугала клеймо незаконнорожденного, лишив его права главенствовать в клане Мак-Ардри и звания графа, а также сильно ослабило бы позиции Дункана как Князя Церкви. Это также помешало бы Дункану наследовать земли Кассана и Кирни - а это был немаловажный фактор в конфликте с Меарой, поскольку принц Ител мог иметь определенные притязания на титул, если Дункан умрет, не оставив потомства, - чего, собственно, и ожидали от любого епископа.
Не таким мгновенным, но куда более опасным результатом подобного признания была возможность того, что Дугала могли впоследствии заклеймить как Дерини, - поскольку принадлежность Дункана к Дерини теперь уже была скорее подтвержденным фактом, нежели неопределенным слухом.
А из тех Дерини, что находились при королевском дворе, Дугал был наименее готов к тому, чтобы справиться с подобным обвинением.
Не подозревая о таком своем наследстве, равно как и о том, кто его настоящий отец, Дугал никогда не учился использовать свои врожденные магические способности; поначалу он был плотно закрыт от воздействий, и лишь Дункану удалось наконец пробить этот щит, но все равно всем Дерини удавалось лишь изредка и с большой осторожностью провести небольшие испытания его дара. Даже сам Арилан пробовал это сделать - хотя и до того, как было выявлено родство Дугала и Дункана.
- Это было отличное соревнование, - сказал Морган, наслаждаясь зрелищем отца и сына. - Впрочем, Дугал не знал, что можно улучшить результаты, применив определенные… э-э… дополнительные умения, ведь так, Келсон?
- Да, но мы сами не решились бы использовать их в схватке с Коналом, - признал Келсон. - Он уж слишком выходит из себя, когда проигрывает.
Дункан расхохотался и запустил затянутые в кожаную перчатку пальцы в короткие каштановые волосы. Готовясь к предстоящей военной кампании, к долгим часам и дням в военном шлеме и кольчуге, он перестал выбривать тонзуру, и она превратилась в маленький символический кружок на самой макушке. Остальная часть его волос была подстрижена цирюльником как раз в том воинственном стиле, который так нравился Моргану, - в противоположность косам Дугала и Келсона.
- Ох, я думаю, Конал завел себе подружку где-то в городе, - сказал он, улыбаясь так, как совсем не положено было церковному лицу его ранга. - Может быть, он поэтому так спешил, что чуть не сбил меня конем. Я заметил, что он не слишком интересуется придворными дамами… и почти всегда возвращается в замок с эдакой глупой улыбкой на лице. И не пора ли нашему королю последовать его примеру?
Келсон знал, что Дункан всего лишь шутит, но поскольку Дугал тут же пихнул его локтем в бок, он почувствовал легкое раздражение; к тому же Морган в очередной раз поднял бровь и вопросительно уставился на короля.
- Неужели нам обязательно нужно возвращаться к этой скучной теме? - пожалуй, слишком резко произнес Келсон, забирая у Моргана стрелу и делая вид, что рассматривает ее. - Как прошел патрульный поход, Дункан? Твои люди годны для такого дела?
Улыбка Дункана мгновенно растаяла, его синие глаза похолодели, и он снова надвинул шапку, тут же превратившись в отменного служаку.
- О, да. Однако я боюсь, мы видели кое-что такое, что не слишком тебе понравится. Кортеж королевы менее чем в часе пути от городских ворот.
- Ох, нет!
- Им, похоже, понадобилось меньше времени на дорогу от Сент-Жиля, чем мы ожидали. Я оставил с ними восемь человек для эскорта.
- Черт!
Ругательство было произнесено едва слышным шепотом, но тут же Келсон, не сдержавшись, резко ударил стрелой о колено и швырнул обломки на землю.
- А… Только не сегодня! Почему бы ей было не подождать денек, или хоть до позднего вечера?!
Морган гадал, может ли Джехана и в самом деле знать, что они задумали, и даже спросил об этом короля, но Келсон лишь покачал головой и тяжело вздохнул, уже полностью овладев собой.
- Нет, я уверен, нам просто не повезло. - Он снова вздохнул. - Полагаю, нам ничего не остается, кроме как встретить ее и надеяться, что она изменилась… хотя в этом я сомневаюсь. Аларик, тебе бы лучше скрыться с глаз, пока я не выясню, жаждет ли все еще она твоей крови. Она вряд ли осмелится сделать что-нибудь, но нет смысла самим напрашиваться на неприятности.
- Я стану невидимкой, мой принц, - тихо произнес Морган.
- Да, и еще нам придется вечером начать позже, чем мы рассчитывали, - продолжил Келсон, к которому вернулась уверенность. - Дункан, ты можешь известить епископа Арилана?
- Разумеется, сир.
Келсон еще раз вздохнул.
- Ну, хорошо. Думаю, мне лучше пойти к дяде Нигелю и сказать, что она вот-вот явится. Я не очень-то жду этой встречи.
Глава II
Разве дам ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего - за грех души моей?
Внезапно закрытый паланкин, несший мать короля Гвиннеда, покачнулся и накренился, когда коренник взял в сторону, чтобы обойти рытвину, наполненную жидкой грязью. В паланкине, за тяжелыми шерстяными занавесками, не пропускавшими внутрь лучи весеннего солнца, в таинственной полутьме, Джехана Гвиннедская обеими руками ухватилась за деревянные поручни и принялась молиться о том, чтобы дорога стала лучше.
Она ненавидела путешествия в конном паланкине; ее тошнило от них. Но она уже три года не вдевала башмаки в стремена, и к тому же вела строго аскетический образ жизни, что было частью ее религиозной практики, - так что она просто не в состоянии была добраться от Сент-Жиля до Ремута каким-то иным способом. Бледные ухоженные руки, цеплявшиеся за полированные подлокотники кресла, были болезненно худы; золотое обручальное кольцо, подарок ее покойного мужа, готово было соскользнуть с пальца при малейшем движении, и соскользнуло бы, не будь оно привязано к запястью тонкой белой шелковой нитью.
Строгое платье королевы, с высоким воротником, тоже было белым, как эта нить; белый цвет являлся обязательным для кандидатов на вступление в орден, хотя наряд королевы был сшит из шелкового букле, а не из домотканой шерсти, как у ее сестер, а ее плащ был подбит мехом горностая. Роскошные темно-рыжие волосы, всегда составлявшие ее гордость и так радовавшие Бриона, скрывались под белым шелковым платом, скрывшим заодно и седину, начавшую пробиваться на висках. Но королеве был к лицу такой наряд. Впавшие щеки и высокий лоб создавали скорее впечатление аскетической красоты, чем изможденности, хотя тоскливый взгляд говорил о том, что причина этой красоты - скорее внутренняя мука, нежели удовлетворенность.
Лишь цвет глаз королевы не изменился за прошедшие годы: они были дымчато-зелеными, как тенистые летние леса, и цвет их был роскошным, как изумруды, которые Бриону так нравилось видеть на ней. Ей исполнилось всего тридцать шесть лет.
Резкий мужской голос внезапно оторвал Джехану от размышлений, и тут же до нее донесся стук множества копыт; ей навстречу неслись всадники. Паланкин резко остановился; у королевы перехватило дыхание, и она взмолилась о том, чтобы среди встречающих не было Келсона. Потом она осторожно раздвинула занавески слева от себя и выглянула. Сначала она увидела только зад гнедого жеребца сэра Делри и его пышный хвост, перевязанный лентой, и аналогичную часть белого мула отца Амброза.
Потом, когда Делри подал коня вперед, навстречу вновь прибывшим, Джехана увидела мелькнувшие кожаные куртки и клетчатые пледы всадников, в зеленую, черную и белую клетку. Джехана видела прежде такую расцветку, но не могла припомнить, какому клану она принадлежала.
Она наблюдала за тем, как Делри несколько минут совещался с офицером - Делри был старшим из тех четырех рыцарей-бремагнийцев, которых ее брат прислал для ее охраны. Затем Делри оставил нескольких человек в конвое, а остальные умчались обратно. Джехана собралась уже опустить занавеску на место, когда отец Амброз подъехал к паланкину на своем муле и, закрыв от королевы всех остальных, наклонился к окну, чтобы успокоить женщину.
- Нам прислали почетную охрану, миледи, - мягко сказал он, с такой улыбкой, от которой растаяло бы и сердце ангела. - Это патруль герцога Кассана. Его люди присмотрят, чтобы мы спокойно добрались до Ремута.
Герцог Кассанский… Поскольку и Джаред, и Кевин Мак-Лайны умерли, герцогом теперь должен быть Дункан Мак-Лайн - отец Мак-Лайн, духовник Келсона в течение многих лет… и дальний родственник Аларика Моргана, Дерини. То, что Дункан - тоже Дерини, потрясло Джехану… но, конечно, у нее и в мыслях не было сообщать данный факт кому-либо, не осведомленному об этом. Господь должен обрушить свою месть на Дункана Мак-Лайна - за то, что тот принял духовный сан вопреки тому, что Церковь запретила Дерини вступать в духовные ордена… хотя как Господь мог дозволить, чтобы Дункан возвысился до сана епископа, Джехана понять не могла.
- Да, конечно. Благодарю вас, отец, - пробормотала она.
Она не знала, удалось ли ей, торопливо опустив занавеску, скрыть охватившую ее панику, или нет, - она лишь надеялась, что голос не выдал ее. Ну, вряд ли Амброз так уж проницателен, в конце концов он еще слишком молод, настолько, что годится ей в сыновья.
Но тут же мелькнувшая мысль о ее собственном сыне была ничуть не более утешительна, чем мысль о Мак-Лайне… и Моргане.
Ну, у нее еще будет время подумать о них. Королева на мгновение прижала ладони к губам и, закрыв глаза, вознесла к небу еще одну горячую молитву, прося даровать ей храбрость… и тут же ухватилась за подлокотники, поскольку процессия тронулась с места.
Встреча с ее сыном, Дерини, было не единственной причиной, по которой Джехана страшилась возвращения в Ремут. Возобновление светской жизни, которой, естественно, ожидали от королевы при дворе, пугало ее, потому что она давно отвыкла видеть кого-либо, кроме своих сестер по Сент-Жилю. Хотя за три года уединения она официально так и не приняла обеты, она жила так, как все в общине, молясь ради искупления той ужасной грязи, того зла Дерини, которое, как она знала, она несла в своей душе, ища освобождения от той муки, которую причиняло ей это знание. Ее с самого раннего детства учили, и в семье, и в Церкви, что Дерини были злом, - и она до сих пор не сумела разрешить те противоречия, которые возникли в ее уме, когда она узнала, что и сама принадлежит к проклятой расе. Ее духовные наставники в Сент-Жиле постоянно уверяли ее, что это грех простительный… если вообще можно назвать грехом то, что кто-то использует все свои силы, желая защитить своего ребенка от неминуемой смерти от руки злобного врага… но то, что было внушено в раннем возрасте, продолжало жить в по-детски доверчивой душе Джеханы, и она верила, что греховна.
Страстность ее отрицания собственной крови слегка ослабла за время пребывания королевы в Сент-Жиле - поскольку, оставаясь в уединении, она почти не видела тех, кто мог хотя бы упомянуть о других Дерини; но ее страхи возродились и разгорались все сильнее по мере приближения к Ремуту и к ее сыну - Дерини. Она покинула монастырь лишь ради спасения души Келсона, ведь проклятие его крови сказывалось на других людях… даже его юная невеста не смогла спастись.
Ведь в конечном счете именно поэтому Джехана решила покинуть святое прибежище Сент-Жиля; Келсон, вдовевший уже шесть месяцев, должен был поскорее выбрать новую жену, чтобы обеспечить наследование трона. Джехана представления не имела, каков может быть круг предполагаемых кандидаток - ей достаточно было той идеи, что достойная короля невеста, избранная в соответствии со стандартами Джеханы, может смягчить и утихомирить дурные проявления крови Дерини, текущей в Келсоне. Только в этом крылся шанс заставить Келсона свернуть с того пути, который он, похоже, выбрал, оградить его от дурного влияния других Дерини, состоящих при королевском дворе, и привести его к спасению.
Подкованные копыта коней застучали громче, дорога выровнялась, и Джехана снова раздвинула занавески паланкина - ровно настолько, чтобы выглянуть наружу. Впереди, между фигурами всадников, она заметила знакомые стены замка Ремут, отсвечивающие серебром на весеннем солнце, и дерзко вздымавшиеся к небу и белым облакам башни.
"Белые барашки, - яростно повторяла она в мыслях, борясь с подкатывавшим к горлу комком, - белые барашки на голубом холме…"
Но детский образ, которому следовало оттолкнуть когти страха, не помогал. Жалкое успокоение, которое она обрела в Сент-Жиле, осталось позади, в королеве вновь проснулись давние чувства - страх за собственную душу, за душу Келсона, страх перед тем, что грозило всему ее миру… но она должна была справиться с этим до того, как встретится с сыном.
* * *
А во дворе замка Ремут, на площадке лестницы, ведшей в огромный холл, стоял Келсон, также охваченный трепетом перед тем, что могла принести с собой встреча с матерью. Вместе с ним прибытия королевы ожидали лишь его дядя Нигель, архиепископ Кардиель, и двое младших сыновей Нигеля. Келсон решил, что незачем пугать Джехану большим количеством людей.
- Много времени прошло, - прошептал Келсон дяде, стоявшему справа от него. - Как ты думаешь, какова она теперь?
Нигель, посмотрев на своего царственного племянника, улыбнулся спокойно и благодушно, - однако Келсон знал, что дядя тоже не на шутку опасается возвращения своей родственницы.
- В какой-то мере она наверняка изменилась, - мягко сказал герцог. - Будем надеяться, что это перемены к лучшему. И, видит бог, она обнаружит, что и ты изменился.
- Но ведь не слишком? - удивился Келсон.
Нигель пожал плечами.
- А как ты сам думаешь, Келсон? За время ее отсутствия ты стал мужчиной… если пока оставить в стороне магию. Ты сражался на войне, ты убивал… тебе пришлось принимать очень трудные решения, какие мне уж точно принимать бы не хотелось.
- Ну, это просто дело, - пробормотал Келсон, криво улыбаясь.
- Да, только одни мужчины делают дело лучше, чем другие, - возразил Нигель, - и ты один из таких. Даже сейчас, в канун новой войны, ты держишь в узде личные чувства, - а ведь многие более опытные и зрелые годами люди позволили бы мести разыграться вовсю. Я не уверен, что я смог бы сдержаться и не растерзать Ллюэла прямо там, в соборе, если бы это мою невесту безжалостно убили у меня на глазах.
Келсон отвернулся и принялся яростно вертеть кольцо на мизинце.
- Если бы я владел собой, то прежде всего ее бы просто не убили.
- Ты собираешься снова ворошить это? - сказал Нигель. - Все в прошлом. Да, очень жаль - но как ни укоряй себя, ничего не изменишь. Никто не избавлен от ошибок. Но ты можешь изменить будущее.
- О, да, и моя дорогая, погрязшая в суеверии матушка всемерно поможет мне!
- Она всего лишь твоя мать, Келсон, вот и все! Ты сам не сделал ничего такого, чего бы следовало стыдиться. Если она хочет бичевать себя за грехи, пусть это остается между нею и ее богом. Не проси меня подарить бич тебе, чтобы и ты занялся тем же.
Келсон фыркнул и с недовольным видом сложил руки на груди, потом посмотрел на сторожку у ворот; его глаза уловили какое-то движение в темной аллее. Когда первые всадники кассанского эскорта влетели в ворота, он слегка выпрямился и нервно вцепился в борта своей куртки.
- Милостивый Иисусе, это она… - прошептал он.
Четыре копьеносца из отборных частей Дункана возглавляли скромную процессию; их синие с серебром вымпелы полоскались на концах длинных копий, пледы цветов Мак-Лайна на плечах всадников и на седлах сверкали яркими красками, кони пританцовывали и становились на дыбы, завидя конюшню. За копьеносцами скакал сэр Алан Соммерфильд, закаленный в боях капитан Мак-Лайна, и бок о бок с ним - молодой рыцарь, на белом плаще которого красовались черный корабль и алый полумесяц королей Бремагны. Сразу за ними во двор въехали два конных паланкина; первый везла пара светлых серых коней, и рядом с ним ехал на белом муле молодой монах. За вторым паланкином следовали еще три рыцаря Бремагны и еще четыре копьеносца Кассана.
- Идемте, сир, - тихо сказал архиепископ Кардиель, касаясь локтя короля и ведя его вниз по ступеням. - Она в первом паланкине. Нам следует быть рядом с ним, когда она выйдет.
- Почему она не поехала верхом? - шепотом спросил Келсон Нигеля, когда они шли следом за архиепископом Кардиелем и кузенами вниз. - Ты не думаешь, что она больна?
- Ну, путь был неблизкий, - предположил Нигель. - Наверное, так ей было легче.
Паланкин королевы подъехал к основанию лестницы одновременно с тем, как туда подошли король и его свита; священник и два капитана спешились и подошли к паланкину, а остальные рыцари выстроились по обе его стороны для салюта. Когда капитан отодвинул тяжелые занавески и открыл маленькую низкую дверцу, священник с поклоном протянул руку. Появилась Джехана, бледная до белизны, в белом одеянии, - она казалась еще бледнее от того, что глаза на ее изможденном, болезненном лице пылали огнем.
- Матушка, - выдохнул Келсон, шагая к ней и пылко обнимая ее в тот момент, когда она пыталась опуститься перед ним на колени, прямо на пыльную землю рядом с паланкином. Прижимая ее к груди, он почувствовал, как колотится ее сердце под шелковым платьем - и вдруг с ужасом понял, что она даже не подняла рук, чтобы обнять его.
Должно быть, она почувствовала его изумление, - и высвободилась, отступила на шаг, присев в официальном реверансе, как и следовало при встрече с королем. Потом она шагнула к архиепископу и склонилась перед ним, чтобы поцеловать его перстень, а затем представила ему священника и моложавую монахиню, вышедшую из второго паланкина.
- Позвольте представить вам моего капеллана, отца Амброза, - мягко сказала она, стараясь не встречаться взглядом с Келсоном, - и сестру Сесиль, мою компаньонку. Сэр Делри - командир моей охраны. Больше со мной никто не прибыл, - неловко добавила она. - Я не хотела слишком обременять его величество.
- Это не бремя, матушка, - мягко сказал Келсон. - Пока я не женился снова, ты - королева и хозяйка замка. И ты должна была взять с собой свиту, соответствующую твоему рангу. Тетя Мерауд поможет тебе подобрать придворных дам. Умоляю, возьми столько, сколько тебе необходимо.
- Вы чрезвычайно щедры, сир, но мои нужды настолько сократились за последние три года, что в это трудно поверить. Сестра Сесиль будет помогать мне… и… найдется ли при дворе место для моего капеллана, господин архиепископ?
Кардиель поклонился.
- Я буду рад, если отец Амброз поселится в моих апартаментах, миледи, - промурлыкал он. - И вообще-то, если он вам не слишком нужен сегодня днем, я бы мог сразу начать знакомить его кое с кем из нашей братии.