- Господин Клингбайл, городские советы и суды проявляют неудовольствие, когда Инквизиция интересуется делами, которые её не касаются. Да и моё начальство, пожалуй, не будет в восторге от того, что вместо преследования иноверцев, еретиков и ведьм, я займусь обычным убийством.
Святая Служба не проникалась гневом, недовольством или роптаниями даже богатых, влиятельных мещан (гораздо больше мы вынуждены были считаться с дворянами, особенно с теми, кто происходил из высоких родов), но одним было положение официального посланника Инквизиции, а совсем другим - инквизитора, пытающегося совать нос не в свои дела и занимающегося частным дознанием. Ситуация менялась диаметрально, когда инквизитор обнаруживал явные следы колдовства или ереси. Тогда он мог взять власть над городом именем Святой Инквизиции. Однако, если он делал это неосмотрительно, нерасторопно или из низких побуждений, то мог быть уверен, что получит по заслугам за свои деяния.
- Немало заплачу, господин Маддердин, - Клингбайл понизил голос, хотя в гостинном зале пели так громко, что никто не смог бы нас услышать. - Только соблаговолите взяться за дело.
- Немало? А именно?
- Сто крон задатка, - произнёс он. - А если вызволите моего сына из тюрьмы, добавлю тысячу. Ну, пусть будет - полторы тысячи.
Это было поистине королевское вознаграждение. За полторы тысячи крон большинство граждан нашей прекрасной Империи зарезало бы собственную мать, а в придачу добавило бы нашинкованного отца вместе с братьями и сестрами. Но величина суммы свидетельствовала также о и том, что Клингбайл считал задачу чрезвычайно трудной, а, кто знает, может даже опасной.
- Дайте мне время до утра, - сказал я. - Подумаю над вашим щедрым предложением.
- До завтрашнего утра? - Он пожал плечами. - Завтра утром я пойду с этим к вашему приятелю. - Он указал головой на вход в зал, в котором Вагнер как раз выбивал ритм по столешнице большой, наполовину обглоданной костью.
- Дадите двести задатка, когда появлюсь в Регенвалде, - решил я, ибо, во-первых, кроны не росли на деревьях, а, во-вторых, мне нравились настоящие вызовы. - А если нет, то вольному - воля. - Я посмотрел на Вагнера, который как раз в этот момент упал лицом в миску, полную похлёбки.
- По рукам, магистр Маддердин, - он протянул руку, а я её пожал.
- Да, как зовут этого вашего врага?
- Гриффо Фрагенштайн.
- А сына?
- Захарий.
- Хорошо. Сейчас договоримся об одном, - произнёс я. - Я вас не знаю и мы никогда не разговаривали друг с другом. Постараюсь приехать к Регенвалде с официальной миссией, если только получу разрешение Инквизиции. Тогда выплатите мне задаток. Если я не появлюсь в течение недели, ищите кого-нибудь другого.
- Пусть и так будет, - согласился он, после чего уже без слов прощания кивнул мне головой.
* * *
Он не вернулся в гостинный зал, а пошёл в сторону выхода. Это была достойная похвалы предосторожность, поскольку, чем меньше людей увидят нас вместе, тем лучше.
Пир длился почти до рассвета. Когда мы возвращались в своё пристанище, розово-серый блеск раннего утра уже пробивался сквозь ставни. Попрощавшись с Вагнером улыбкой и обнимая двух девок, я скрылся за дверью комнаты. Однако мне не дано было провести время спокойно. Обе девушки как раз прекрасно развлекались (в процессе этого развлечения щекотали мои бедра и пах волосами, но я как-то обращал внимание на нечто иное, не на щекотку), когда я услышал крики, доносившиеся из коридора.
- Ты, проклятая шлюха! Убью тебя! - кричал кто-то, и я отчётливо распознал искажённый злобой и хмелем голос Вагнера.
- Барышни, перерыв, - скомандовал я. Выскочив из кровати и набросив мантию на голое тело, я открыл двери и вышел в коридор. Я увидел Тадеуша, который склонился над одной из своих девок (лежала, сжавшись у стены) и охаживал её кулаками.
- Будешь меня обкрадывать, шлюха? - орал он. - Мало тебе заплатили?
Нагая девушка отчаянно стонала и заслоняла лицо плечами. Надо признать, она была стройненькой, а её груди были, пожалуй, побольше моей головы. Что ж, дети мои, Тадеуш выбирал девок первым, а бедный Мордимер довольствовался лишь тем, что ему осталось. Впрочем, как видно, может первый выбор был вовсе не таким разумным?
Я подошёл к ним, желая успокоить Вагнера добрым словом (поскольку Мордимер Маддердин простой, обычный добрый человек), но вдруг в руке моего товарища блеснуло лезвие ножа. Я остановил его руку на полпути. Быстрее, чем успел подумать.
- Вагнер, - сказал я мягким тоном, - это только девка. Ты можешь её отхлестать, но зачем сразу убивать?
- Не твое дело! - рявкнул он и я увидел, что его глаза обезумели от гнева. Меня это разочаровало, ибо он, несомненно, был совсем пьяным, но инквизитор должен владеть собой даже в пьяном виде.
- Дорогой Тадеуш, если ты убьёшь эту девку, то до конца ночи тебе останется только её подружка. А я ни одну из своих не отдам. Даже не проси…
Он посмотрел на меня, и гнев вдруг погас в его глазах. Захохотал, потом хлопнул меня по плечу.
- Ты прав-в, Мортимер, - вымолвил он, и девка, услышав эти слова, облегчённо зарыдала. Он посмотрел на неё со зловещей улыбкой. - У-бью её лиш-шь утром - добавил он, но я видел, что сейчас он уже только шутит.
- Если только..? - подсказал я.
- Е-сс-ли не будет очень стараться умилостивить мой гг-нев, - закончил Вагнер.
- Вот именно, - сказал я. - А сейчас позволь мне вернуться к себе и закончить то, на чём ты меня прервал? И поверь мне, в самый неподходящий момент.
Он покивал головой и поднял девку за волосы. Та застонала, но сразу же обняла его за талию, и они пошли по коридору в направлении комнаты Тадеуша. Выглядели как корабль, лавирующий меж рифами. Девушка поддерживала пьяного Вагнера, однако обернулась на мгновение ко мне, и я увидел, что её губы беззвучно складываются в слово. В Академии Инквизиции нас учили читать по губам, поэтому я понял, что она хотела сказать. И я был доволен, поскольку люблю людей, умеющих ценить оказанные им услуги. Даже если речь идёт о таком жалком создании, как местечковая девка.
Поймите правильно, дети мои, Мордимер Маддердин не был, не будет и не является человеком, который переживал бы из-за смерти какой-то там блудницы. Если бы Вагнер на следующий день сказал мне: "Ты знаешь, Мордимер, я должен был убить эту шлюху, потому что она меня обокрала", я, быть может, осуждал бы всего лишь его горячность, но не само решение. Сейчас же я оказался в крайне неудобном положении. Не выношу бесполезного причинения боли и бессмысленного расточения смерти. В конце концов, наш Господь сказал: "Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне". Не думаю, что спасение жизни глупой девки (нужно быть глупой, чтобы попытаться обобрать инквизитора, даже если он пьян) зачлось бы на Божьем Суде, где все грехи будут взвешены и сосчитаны. Но я подумал, что плохое бы мнение создалось о так превозносимых в Кобрице инквизиторах, если бы один из них оставил после себя подарочек в виде трупа зарезанной девушки. Мы были героями этого городка, дети мои, а герои не убивают девок в пьяном угаре. И поверьте мне, только это - защита доброго имени Святой Службы, заботило меня в данной ситуации.
Утренний скандал, впрочем, нашёл своё завершение пополудни, когда Тадеуш Вагнер проскользнул в мою комнату, где я уже в одиночестве отдыхал после попойки и постельной борьбы.
- Не украла его, - пробормотал он.
- Что?
- Упал мне под кровать, мать, даже не знаю когда, - сказал он. - Кошель, значит. Наверное, когда я раздевался или что… Утром нашел… Знаешь, Мордимер, если бы не ты, я бы убил невинную девушку!
- Мой дорогой, - сказал я, удивленный его угрызениями совести, - я остановил тебя только потому, что считал: две девушки займутся тобой лучше, чем одна. Если бы какая-то шлюха покусилась на мои деньги, сам бы её прирезал. Подумай только, дружище, кого может интересовать жизнь девки? Ты явил великое благоразумие и милосердие, простив ей вину.
- Так думаешь? - он посмотрел на меня.
- Конечно, я так думаю, Тадеуш. У молодого инквизитора должен быть пример для подражания. И я радуюсь, что смог встретить именно тебя…
На какой-то момент я подумал, не переборщил ли. Вагнер, однако, проглотил комплимент как молодой баклан рыбку.
- Льстишь мне, Мордимер, - сказал он, и на его лице появилась искренняя улыбка.
- Я слишком прямолинеен, чтобы льстить, - вздохнул я. - Временами думаю, что хотел бы когда-нибудь научиться тому, о чём говорит поэт: "Любезности возносят взаимно и фальшиво, сказать где можно прямо, вывернут непросто…".
- Гейнц Риттер? - он прервал меня.
- Знаешь его поэзию?
- Конечно, - ответил Вагнер. - "Паршивцы, тараторят, млеют мотыльками", - продолжил он.
- "На них смотрю, вид сделав, что смежил веки в крепкой дрёме. Так днями я в пьесе играю", - закончил я.
С минуту я боялся, а не зашёл ли слишком далеко с иронией. Но нет. Тадеуш Вагнер искренне рассмеялся.
- Я пил однажды с Риттером. Свой мужик, скажу я тебе. Я три дня не просыхал. Он покинул меня лишь тогда, когда я спустил все деньги. - Судя по тону моего приятеля, он решительно не злился на Риттера за то, что их дружба угасла вместе с исчезновением последнего дуката. Это означало, что драматург оказался действительно весёлым собутыльником.
* * *
Генрих Поммел внимательно выслушал доклад, а затем велел нам взяться за составление письменного отчёта, который следовало отослать в канцелярию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Наверное, затем, чтобы в епископских конторах мышам было что есть; не думаю, чтобы кто-нибудь имел время и желание заниматься заурядными рапортами местных отделов Инквизиции. Наш начальник, однако, больше всего обрадовался кругленькой сумме, которую мы получили от честных и благодарных горожан. Он высыпал монеты на стол и сразу отсчитал одну четверть. Пихнул деньги в нашу сторону.
- Веселитесь, парни.
Конечно, он не намеревался объяснять нам, что сделает с остальными тремя частями вознаграждения, и мы искренне бы удивились, если бы так поступил. Но, как я уже упоминал ранее, на Поммела нельзя было обижаться. В резиденции Инквизиции у нас всегда была отличная еда, вдоволь вина, вовремя выплачиваемые жалование и пайковые, а когда кто-то из инквизиторов вляпался в финансовые неурядицы, Поммел спас его беспроцентной ссудой.
Он был мудрым человеком и знал, что лучше быть требовательным, но заботливым отцом для подчиненных, чем тешиться ролью мелочного, прижимистого скряги, поступки которого поначалу вызывают неприязнь, а затем приводят к заговору. И мы совсем не злились на него за то, что его многолетняя любовница как раз заканчивала строить прекрасный загородный дом, а сам Поммел через подставных лиц сдавал в аренду несколько небольших поместий.
Мы были молоды и учились у него, зная, что когда сами станем начальниками какого-нибудь из местных отделов Инквизиции, будем стараться поступать подобным благоразумным образом.
Вагнер сгреб в кошель свою часть гонорара и встал со стула, но я не двинулся.
- Могу ли я попросить о небольшом разговоре?
- Конечно, Мордимер, - ответил Генрих.
Тадеуш нехотя вышел из комнаты. Я был уверен, что его снедает любопытство, о чем же я намерен говорить со старшим Инквизитором.
- Чем могу тебе помочь? - Поммел перевёл на меня взгляд, когда за Вагнером закрылись двери.
С Поммелом играть не приходилось, поэтому я честно ему выложил всё, что узнал от торговца Клингбайла.
- Сколько предложил?
- Двести задатка и полторы тысячи, если дело выгорит, - честно ответил я.
Старший Инквизитор присвистнул.
- Чего ждёшь от меня, Мордимер?
- Выписанной охранной грамоты с приказом на допрос Захария Клингбайла.
- Цель?
- Проверка доносов, гласящих, что он стал жертвой колдовства. Ведь два года назад в этом призналась Ханя Шнитур, не правда ли?
Ханя Шнитур была хитрой и зело вредной колдуньей. Мы сожгли её в прошлом году после продолжительных разбирательств, которые, всё-таки, принесли богатые плоды. В связи с чем, умиротворяющее сияние костров раздвинуло на миг мрачную тьму, оточившую Равенсбург.
- Подтверждают ли это протоколы допросов?
- Подтвердят, - заверил я. Я сам составлял протокол (писца вывернуло в ходе пыток, и кто-то должен был его заменить), так что дописать ещё одну фамилию не составило бы мне труда.
- Почему мы взялись за это лишь спустя два года?
- Ошибка писца.
- Хм-м? - он поднял брови.
- Клякса на месте фамилии. Небрежность, достойная порицания. Такая человеческая, простая ошибка. Однако, руководствуясь не таким уж, в конце концов, распространённым именем Захарий, мы дошли по нитке до клубка.
- Раз так… - он пожал плечами. - Когда хочешь отправиться?
- Послезавтра.
- Хорошо, Мордимер. Но будь осторожнее! - Он заботливо посмотрел на меня. - Я наслышан о Гриффо Фрагенштайне и мало хорошего о нём можно сказать.
- Звучит как дворянская фамилия.
- Так оно и есть. Гриффо - это бастард графа Фрагенштайна. Удивительное дело: граф признал его и дал ему фамилию, но император не утвердил дворянского титула. Поэтому Гриффо занимается торговлей и возглавляет городской совет в Регенвалде. Если он действительно ненавидит Клингбайлов, будет очень недоволен тем, что кто-то вмешивается в его дела.
- Не осмелится… - сказал я.
- Ненависть делает из людей глупцов, - вздохнул Поммел. - Если мудр, будет тебе содействовать и помогать. По крайней мере, создавать видимость. Если глуп, попробует тебя запугать, подкупить или убить.
Я рассмеялся.
- Когда в городе погибает инквизитор, черные мантии начинают танец, - я процитировал известную присказку, говорящую о нашей профессиональной солидарности.
- Ненависть делает из людей глупцов, Мордимер, - повторил он. - Никогда не дай себя обмануть мысли, что твои враги будут рассуждать столь же логично, как ты. Разве бешеная крыса не бросится на человека, вооружённого вилами?
- Буду осторожен. Спасибо, Генрих, - сказал я, вставая со стула.
Нам не надо было обговаривать, какой процент перепадёт Поммелу из моего вознаграждения. Я знал, что он возьмет столько, сколько захочет, но знал и то, что он позаботится, чтобы я не почувствовал себя обиженным.
- Завтра выпишу тебе документы. - Он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне. Положил мне руку на плечо. - Знаю, кто расправился с волколаками, я знаю также, что Вагнер почти не просыхал эти две недели и особой пользы от него не было.
- Но…
- Заткнись, Мордимер, - приказал он мягко. - Я знаю и о той девке…
В Академии Инквизиции нас учили многим вещам. Также искусству блефа в разговоре. Поммел мог быть почти уверен, что в течение двух недель мы пользовались услугами девок, а девки плюс склонность Вагнера к выпивке и авантюрам равнялись проблемам. Дал бы голову на отсечение, что Поммел спрашивал наобум, расчитывая, что узнает правду по реакции вашего покорного слуги. Я даже глазом не моргнул. Мой начальник подождал минуту и улыбнулся.
- Выйдет из тебя человек, парень, - сердечно вымолвил он. - Ну, иди уже.
У самых дверей его голос остановил меня: - Да, Мордимер, еще одно дело. Тема, основанная на цитате "Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне", кажется ли тебе подходящей для нашей сегодняшней вечерней службы?
Я обернулся.
- Без всякого сомнения, подходящей, - согласился я, обещая себе, что утверждения "дал бы голову на отсечение" в будущем постараюсь избегать даже в мыслях. Тем не менее, я продолжал обдумывать, действовал ли Поммел наугад, или же получил от кого-то донесение о нашем поведении. Но если так, то от кого?
* * *
Мещанам запрещалось носить плащи, окрашенные в красный цвет, предназначеный только благородно рождённым. Однако Гриффо Фрагенштайн осмеливался носить на плечах плащ, не только переливающийся чистым пурпуром, но и расшитый золотыми нитями, образующими силуэт Трех Башен - графского герба, принадлежащего его отцу.
- Меня зовут Мордимер Маддердин и я являюсь лицензированным инквизитором из Равенсбурга, - представился я.
- Рад вас видеть, магистр, - произнёс он вежливо и пригласил присесть. - Не хотите ли позавтракать со мной?
- С превеликим удовольствием, - ответил я. Пока он давал слугам указания насчёт трапезы, я приглядывался к нему. Он был высоким, широкоплечим мужчиной, и на его могучих плечах размещалась голова удивительной, продолговатой формы, словно её некогда сдавили тисками. Даже длинные и пышные волосы, которые спадали ему за плечи, не могли скрыть этот изъян. Однако Гриффо Фрагенштайн не производил впечатления диковины, способной вызывать смех (позже я узнал, что горожане называли его Песиглав, но только тогда, когда знали, что разговор не слушает никто посторонний). Его лицо выражало решительность, взгляд был быстрым и проницательным. И когда улыбался, его глаза оставались по-прежнему оценивающими, внимательными и ничего не выражающими.
- С удовольствием помогу вам, чем только смогу, магистр Маддердин, - сказал он, когда ознакомился с выписанными Поммелом полномочиями. - Но всё-таки…
Поскольку он не продолжал, я позволил себе сказать: - Да?
- Полагаю, что если за Захарием Клингбайлом гналась месть ведьмы, то он получил всё заслуженно!
- Нет, господин Фрагенштайн, - твердо ответил я. - Даже отъявленный преступник не заслужил страданий от руки колдуньи. Не потому, что были бы они так ужасны, а потому, что страдание можно причинять только именем закона и согласно с его требованиями.
- Божий гнев его настиг! - крикнул он.
- Хотите сказать, наш Господь мог использовать ведьму, чтобы покарать этого человека?
- Я ничего не хочу сказать, магистр Маддердин, - отступил он, понимая, что вступление на зыбкую почву теологических диспутов может окончиться для него плачевно. - Я его просто ненавижу и уповаю, что вы понимаете причины этой ненависти?
- Ненависть - как взбесившаяся сука, господин Фрагенстайн. Если не удержите её на цепи, покусает и вас самих…
- Значит, не понимаете, - вздохнул он.
- Инквизиторы были призваны, чтобы делиться с людьми любовью, а не ненавистью, - возразил я. - Но если спрашиваете, понимаю ли я ваши чувства, то - да, понимаю. Однако, задам вам вопрос, господин Фрагенштайн. Твёрдо ли вы уверенны, что именно Захарий Клингбайл убил вашу сестру?