Странный, безмолвный бой. Мы молчим, потому что наш клич - это лязг мечей о мечи, но молчат и они, только звон мечей о мечи, только хрип и стоны и редкие крики боли. Кто-то упал позади, но я не могу обернуться. Мы ещё держим круг, нас мало, нас слишком мало, Я ошибся, подумал Торкас, надо было пробовать прорваться, вон, справа, подъезжает ещё отряд.
Он свалил того, кто был перед ним, и достал того, кто напал на Тайда. Удар! Он еле успел прикрыться, отбил, ударил, снова ушёл. Обманный выпад - и его меч яростно взвизгнул, сметая голову с плеч, но Кинкас охнул, упал - и круг мечей разомкнулся.
Он не успел почувствовать страх - Другой откинул его, как щенка; меч вдруг стал лёгким, словно тростинка, слишком лёгкий, подумал он, и больше он ничего не думал, он просто смотрел чужими глазами: не его это были уже глаза, не его это было теперь тело.
Так в сушь обходится с зарослями пожар.
Миг - и в руках у странника два меча, и то, что он делает с ними, непостижимо.
- Хей! - он врубается в самую гущу, а все остальные словно стоят, и вялые медленные удары ничем не могут ему повредить.
- Хей! - два меча вонзаются в плоть, рубят, крошат, сметают с дороги. Они бегут, но Другой быстрей, он встаёт на пути и рубит, крошит, сметает.
- Не надо! - взмолился Торкас. - Хватит! - но он засмеялся безрадостно:
- Нет, малыш! Никто не должен уйти, потерпи, - и никто не ушёл, он один стоит среди трупов, залитый кровью.
Тайд, подумал Торкас. Где Тайд? И другой глянул на скопище трупов.
- Все погибли, когда ты покинул круг!
- Нет, малыш. Двое ещё стояли, когда я погнал это стадо. Глянь-ка за ту скалу.
Они там и были, Тайд и Лонгар, израненные, но - слава Небу! - живые. Лонгар сумел подняться, но Тайд, лежал на земле, и Безымянный встал рядом с ним на колени, осмотрел кое-как перевязанный бок, покачал головой и сказал угрюмо:
- Крепко тебя достали!
- Господин! - сказал Тайд еле слышно. Очень бледен он был, и губы его запеклись, но в суровых его глазах не было страха. - Ты уже бог, господин? - спросил он. - До конца?
- Нет, - ответил Другой. - Только на время. Потерпите, - сказал он. - Я скоро вернусь.
И мы бредём среди изувеченных тел, отыскивая того, в ком теплится жизнь.
И смятое смертной мукой лицо и глаза, исходящее смертным страхом.
- Кто вас послал? - спросил Другой. - Глупец! - сказал он, - я - бог! Я достану тебя и там! - кровавый меч указал на кровавое небо, и бледные губы шепнули: - Ваннор.
- А! - сказал Безымянный. - Знакомец! - и страшный меч оборвал последнюю боль.
- Тайд! - сказал Другой. - Ты можешь ехать верхом?
- Не знаю, господин.
- Сможешь! - сказал он и встал рядом с ним на колени. - Сможешь! - сказал он и положил ему руки на грудь. И Торкас почувствовал облако тёмной силы - тяжёлое, властное, такое же, как тогда. Тайд шевельнулся, лицо его порозовело.
- Да, господин, - сказал он. - Похоже, смогу.
- Вы с Лонгаром вернётесь в Рансалу. Молчи! - сказал он, - сейчас вы будете мне обузой. Но если ты хочешь, чтобы Торкас вернулся… Мне нужен Даггар, - сказал он Тайду. - Скажи, что я жду его в Ланнеране. Пусть подлечат тебя, и сразу же выезжают.
- А если он не захочет?
Но тот лишь усмехнулся в ответ.
- Лучше бы нам вернуться в Такему.
- Чтобы навлечь на неё войну?
Он кликнул Лонгара, и они пошли на поиски дормов. Те убежали недалеко. Сбились в кучу - чужие и наши - и понуро ждут, кто за ними придёт.
Надо было поить скотину, и мы стали снимать седельные мехи с водой. У чужих было мало воды - они долго ждали в засаде. И когда мы выбрали пятерых, остальные дормы пошли за нами.
- Доведи их в Рансалу, - сказал он Лонгару. - Сам видел: Даггару не на чём ехать.
Будто пушинку поднял он Тайда в седло, махнул напоследок Лонгару, и мы остались одни. Только мы и мёртвые, и полная смерти ночь…
Другой связал гуськом трех отобранных дормов и мы полетели в ночь.
- Ночные, - подумал Торкас, но он засмеялся:
- Пускай они боятся меня!
- Враги…
- У вас не придумали луков, а в ближнем бою вы мне не страшны.
- Я не хочу в Ланнеран!
- Твоя мать - Аэна? - спросил Безымянный.
- Да!
- Мне нужен в Ланнеране один человек. Он пытал твоего отца, хотел убить твою мать, а сейчас охотится на тебя. Ну?
Он не сжал кулаки и не скрипнул зубами, потому что тело было теперь не его. Он только страстно подумал: да!
8. БЕЗЫМЯННЫЙ БОГ
Ночь сомкнула небо с землёй непроглядным мраком, и мы несёмся сквозь мрак, летим, как сквозь ясный день, и наши дормы не спотыкаются и не боятся.
И тёмная, беспощадная ярость захлёстывает меня. Она не моя, я знаю, но это я, я - Энрас, я - Торкас, я - невидимый бог, я - часть Первородной Тьмы - гряду на бессильную землю. И возбуждающий зов кружащейся рядом смерти. И меч - часть меня - неотвратимей судьбы и яростней мести; мои глаза не видят его во мраке, но зрением Другого я различаю и то ужасное, что он разрубил с нечеловеческой силой, и чёрная липкая кровь на плаще и на шерсти дорма, и хохот - не мой! - оглушительный яростный хохот, пугающий землю и сотрясающий тьму.
Мы мчимся сквозь мрак, летим, как ночные птицы, и смерть бессильно кружится вокруг, и горькая, тягостная, хмельная свобода - я есть, я жив, без боя не уйду!
Мы мчались, пока непроглядная ночь не выцвела в призрачный сумрак - предвестник рассвета.
- Эй, парень! Проснись! - сказал мне Другой. - Займись скотинкой, а я ненадолго уйду.
И он ушёл, а я остался в степи в печальный предутренний час, безопасный и бестревожный. Я спрыгнул на землю, расседлал своего скакуна, обтёр с него пену и пот и занялся остальным. Я думал, что Безымянный совсем загнал наших дормов, но они вроде бы и не устали. И когда мой Азар ткнул меня мордой, требуя корма, я подумал: а здорово быть богом! И ещё подумал, что быть у бога конюхом и слугой не стыдно даже правителю Ланнерана.
Я подумал о глупостях, чтобы не думать о том, кого мы должны найти. О том, кто пытал моего отца, хотел убить мою мать и чуть не прикончил Тайда. Позволит ли Другой мне рассчитаться с ним самому?
- Не выйдет, - ответил он. Он вернулся. - Поспи, - сказал он, - мы выедем на рассвете и будем ехать до полного зноя.
Три дня этой скачки - и дормы уже устали. Все чаще он перекладывает седло, но мы все летим то сквозь день, то сквозь ночь, и я все так же отрезан от тела.
Порою ярость туманит мой ум: мне хочется драться с ним и разорвать оковы, но я смиряю себя, потому что знаю: он не желает мне зла. Мы связаны с ним, как верёвкою, тягостным долгом, он так же, как я, бессилен перед судьбой и делает то, что ему не хочется делать.
Мы мало с ним говорим в огне этой скачки но я не скучаю: его мысли выплёскиваются ко мне; я редко их понимаю, но я стараюсь понять, впитать, удержать - он - часть меня, он больше меня, он больше моей судьбы.
Мы мчимся по умершей пересохшей земле, но вокруг летят другие миры - прекрасные, страшные, полные красок и боли. Мы мчимся сквозь боль и сквозь смерть, сквозь войны, пожары, потопы и казни; он ищет что-то в этих далёких мирах, пересыпает лица, словно песок в ладонях, встряхивает и рассыпает груды событий; вера, предательство, ложь, благородство; из ничего возникают империи и рушатся в никуда; зло - но оно созидает и приносит благие плоды, и добро - но оно все разрушает. Это больше, чем я узнаю за целую жизнь, я вбираю это в себя, я учусь, пусть я скоро умру, но я хочу это знать, я не буду богом - но часть бога будет во мне!
Мир понемногу стал оживать. Здесь уже есть трава - сухая трава пустыни, но дормы могут пастись. И можно напиться, вырвав сочный корень иора. А вот и поля, невзрачные стебли гроса, но колосья полные, здесь будет что убирать. И даже вода непонятно откуда. Блестящая чёрная грязь на дне канав, а кое где и тонкая пыльная струйка.
Откуда вода, если нет ни рек ни ручьёв?
- Потом! - ответил Другой нетерпеливо. - Смотри туда!
И я вижу - не глазами, а через него - кучку всадников и десяток повозок.
- Давай, малыш! Нам надо пристроиться к этим людям!
- Это коричневые плащи, - говорю я ему, - наёмники Ланнерана. Они сменили цвет, когда отреклись от гор. Мы с ними враждуем, - говорю я ему.
- Вастас разбил болорцев, когда их прислали к нам за Дором-отступником, и только двоих отпустил живыми, но обнажил их лица.
- Дор-отступник? - спросил он. - Занятно. Потом ты мне об этом расскажешь. Ладно, Торкас, хитрость на войне - не позор. Серые плащи носят не только в Такеме. Тайд из Ниры - как тебе это имя?
- Это точное имя, но оно не моё!
- А какое твоё имя, дитя трех отцов? Ранас? Вастас? Исчадие Тьмы? Тайд тебе дал не меньше, чем каждый из нас, вот и не опозорь его имя!
И я смолчал, подавив свой гнев, потому что слова его меня испугали.
Мы свернули с дороги и поехали напрямик, чтобы выехать к ним с востока. Он так рассчитал, что нам пришлось их ещё поджидать, и он успел перебросить седло на другого дорма. Сорвал с плаща мой воинский знак, отцепил именные бляшки со сбруи, прыгнул в седло - и сразу исчез, и я остался один на дороге, поджидая тех, что подъедут ко мне.
Болорцы увидали меня и выдвинулись вперёд, прикрывая людей и повозки. Они не прикоснулись к мечам, потому что я был один, но не сказали мне слов, что полагалось при встрече.
- Пусть не иссякнет ваша вода, - сказал им я, - я - Тайд из Ниры и не ищу ссоры.
Я сам удивился тому, как легко соврал, но, может быть, Безымянный прав - и это не ложь? Тайд по первому слову отдаст за меня жизнь, разве он не даст мне на время имя?
- И ты не ведай жажды, Тайд из Ниры, - сказал, наконец, их старший, высокий воин со знаком чёрной змеи. - Не страшно в пути одному?
- Нас было двое, - ответил я неохотно, - но путь далёк, а ночи опасны.
Он взглядом проверил моих худых, заморённых дормов, ввалившиеся бока седельных мехов, мой, плащ, заляпанный чёрной кровью и поднял руку, съезжая с дороги. Повозки проехали мимо нас. Не дормы, а клячи, и возницы смотрят без любопытства; худые, усталые, тусклые лица, как будто их путь был длиннее моего. Когда мы остались одни на дороге, болорец сказал:
- Я Ронф, сын Тарда. Если тебе в Ланнеран, ты можешь ехать вместе с нами.
И мы поехали рядом.
Мы ехали рядом до полного зноя и стали передохнуть у живого ручья. Хватило воды и для людей и для дормов - с тех пор, как мы оставили горы, я не видел столько текущей воды.
Я не стал с ними есть, а сел в стороне. Когда едят, открывают лицо, но я оскорблю их, если останусь в повязке.
Раньше я никогда не видел болорцев, только знал, что они - враги. А у них были лица, как у горцев Такемы - высокие скулы, коричневые глаза, не знавшая света белая кожа.
Четверо молодых - чуть постарше для меня, а Ронф немолод, в тех же годах, что Тайд. Они глянули на меня, отвернулись, заговорили о чём-то, о чём говорят воины на привале, а Ронф все посматривал на меня, хмурился, отвечал им отрывисто и односложно. Вдруг он встал, подошёл ко мне, протянул мне кусок лепёшки.
- Прими мой хлеб, Тайд из Ниры.
Я медлил, но безымянный рявкнул: "Бери!", и я неохотно взял. Я принял хлеб - это значит, что мы с ним теперь не враги. Я не должен с ним драться, а он не может драться со мной. И теперь я обязан предложить ему сесть и разделить воду.
Он сел и сказал задумчиво:
- Ланнеран - плохое место для настоящих людей.
- Зачем же ты ему служишь?
- Потому, что в Болоре нет воды, - ответил он просто. - Если я не стану служить, голод войдёт в мой дом. Вы можете нас презирать, - сказал он, - потому, что поля ваши зеленеют и скот ваш тучен. А наша земля не родит, и у нас почти не осталось скота.
- Так чего вы не уйдёте?
- Если суждено погибнуть, умрём и мы - но умрём на родной земле. Я узнал тебя, - сказал он, - хоть ты моложе, чем был, и у тебя лицо человека.
- Почему же ты дал мне хлеб?
- Чтобы ты знал: мы тебе не враги. Когда ты ушёл, Болора была богата, а теперь она умирает. И эта земля, по которой мы едем - лучше их не было, а какие они теперь? Ты вернулся спасти или покарать?
- И то, и другое, - сказал Безымянный. Опять он меня оттеснил, и мне стало легче: я не знаю, что говорить.
- Наказать Ланнеран? Я не люблю этот город, но я продал ему свой меч.
- Ланнеран? - он усмехнулся этой странной чужой улыбкой, от которой немеют губы. - А что мне до Ланнерана? Бедные дураки, они сами себя наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, - сказал он угрюмо. Если я достану его - вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? - спросил он Ронфа.
- Да, господин, - ответил Ронф.
- Это правда? - спросил я, когда мы двинулись в путь.
- Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.
9. ДАГГАР
Майда просвистала начало старинного гимна: "Дети моря! Жаждут мечи…", и Даггар невесело усмехнулся. Никогда ещё Ранасы не входили в Ланнеран так незаметно.
Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в прославленной чёрной броне, под знаком меча и ока - герба Рансалы. А Майда скрыла себя под плащом и повязкой - серая тень, одна из трех серых теней.
- Как ты? - спросил он у Тайда. - Ещё потерпишь? - и Тайд угрюмо кивнул. Он столько терпел, что стало почти всё равно. Проклятый упрямец, он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в седло.
- Ладно! - сказал Даггар. - Тогда терпи, - и подъёмный мост загремел под ногами дормов.
А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зелёных одеждах. Твёрдые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая чёрная тень за стеной из солдатских тел.
- Кто вы? - спросил командир и поглядел в упор. - Что вам надо в городе?
- С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран? - рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.
- Если ты Ранас, назови своё имя и проезжай, - сухо сказал командир. Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что чёрный был уже рядом.
- Я Даггар, сын Грасса, - сказал он надменно, - седьмой из братьев по старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.
- Седьмой господин, - негромко спросил его чёрный, - а с каких это пор люди Рансалы закрывают лица?
Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника караула:
- А что здесь делает эта чёрная дрянь? Мало бед они вам принесли? - дёрнул поводья и поехал вперёд, и воины молча их пропустили.
- Они не посмели разрушить наш дом, - негромко сказала Майда.
- Я еду искать господина, - промолвил Тайд.
- Мрак и огонь! - рявкнул Даггар, - ты едешь со мной! Ты спятил, старик, - сказал он почти добродушно. - За нами тянется половина Ланнерана. Не суетись, - сказал он, - это то, чего ОН хотел, - чтобы я ковырнул муравейник палкой.
И он кинул монетку какому-то оборванцу - одного из десятка, что глазели на них, - и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.
Дом Рансалов не был разрушен - оттуда просто все растащили, и он стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда-то роскошных домов. Верхняя улица умерла. Когда-то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ - были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие, освящённый столетиями, облагороженный славой…
- Чума здесь гуляла, что ли?
- Господин, - вымолвил Тайд с трудом, - уйдём отсюда… Я знаю место…
- Нет! - рявкнул Даггар. - Я буду жить в своём доме!
Тяжёлым взглядом он провёл по толпе - они уже тут как тут: обтрёпанные одежды, пустые угрюмые лица - и тишина. Стоят и молчат, и в тусклых глазах тоскливое ожидание.
- Эй, свободные граждане Ланнерана! - сказал он с издёвкой. - Кто из вас не прочь заработать?
Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в одних глазах загорелся гнев.
- Побереги своё золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!
- Говори за себя, почтённый муж, - ответил Даггар спокойно и кивнул высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. - Держи задаток, - сказал он, и старик на лету поймал монету. - Получишь ещё полсотни, если к вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай всё, что надо - Рансала не обеднела.
- Верни ему деньги, Лагор! - велел старику первый - рослый мужчина с угрюмым и гордым взглядом. - Нечего угождать убийцам твоих сыновей!
- А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет сыновей, деньги ему пригодятся.
Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.
- Может быть, ты не откажешь мне в совете? - спросил Даггар. - Мы проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное место, чтобы мы могли заняться им?
- Мой дом рядом, - сказал ланнеранец. - Я - Тингел, сын Хороса, меня здесь все знают.
Дом, и правда, был рядом - в одном из Служилых переулков. У каждого из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов. Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что по-ланнерански он и Тингел - родня.
Небогатый, но крепкий дом - с крепкой оградой, с крепким запором на крепких воротах, со свежею краской на стенах.
Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но устоял и побрёл, куда повели - в чистую комнатку с незастеленным ложем. Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно не было сил - только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в чёрную воду забвения.
- Кликнуть лекаря? - угрюмо спросил их Тингел.
- У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, - сказал Даггар, - не будем мешать.
Они сидели вдвоём в покое, где со стен было снято оружие, а в восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в унижении.
- Тингел, - сказал Даггар, - прости, что я тебе навязал себя и своих людей. Я боялся за Тайда, но ещё больше меня напугал Ланнеран.
- Что тебе до Ланнерана, Ранас?
- Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в унижении… нет, Тингел, радости в этом мало. Я шёл мальчишкой на ту войну, шёл с глупой припевкой: "Ланнеран - город трусов", но вы из меня вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец смеётся даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали, Тингел?
- Хороший вопрос, Ранас! - ответил Тингел, и глаза его вспыхнули, вдруг оживив лицо. - Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!
- Я - не всякий, - сказал Даггар. - Энрас был братом моей матери, я его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет, Тингел, - сказал он, - я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и Долг достались мне. Но меня позвали - и я пришёл.
- Кто?