Они не прятались. Они ожидали известного лишь им часа.
Внизу все заняли привычные места за столом. Виллем порывался снова принести извинения присутствующим, но его успокоили, потому что не терпелось услышать продолжение заинтересовавшей всех истории о расхитителе древней сокровищницы и ее стражах.
- Так вот, - рассказывала Эльза. - Долетел сквозняк, который поднял пыль и швырнул Скворцу в лицо. Но это был не более чем сквозняк, и с нашим героем ничего страшного не случилось.
Скворец не хотел ни с кем делиться, но прекрасно понимал две вещи: во-первых, ему не удастся тайно выгрести все подчистую, во-вторых, он жаждал доказать обидчикам свою правоту, убедить их в своем исключительном уме.
К тому времени как он выбрался из кургана и удачно продал часть похищенного у мертвецов, банда покинула Духенов и в полном составе вернулась в Арнсфельд. Явившегося туда вскорости Скворца было просто не узнать, разве что замашки остались прежними. Одет он был ярко и безвкусно, вызывающе броско и немыслимо дорого, то есть примерно так смотрится овца, нечесаная и нестриженая, зато наряженная в розовое платьице с рюшами и фестонами. В представлении паренька именно так выглядели люди, привыкшие ни в чем себе не отказывать. Он, безусловно, видел состоятельных бюргеров, прекрасно помнил их манеру одеваться, но с некоторых пор считал их ничего не понимающими скупердяями.
Приятели налетели на новоявленного щеголя жадными сороками, и он с готовностью продемонстрировал оставшиеся трофеи, попутно рассказав о своих нелегких поисках и находке. Надо ли говорить, что Скворец мигом вырос в глазах подельников, которые ловили каждое его слово, настойчиво выпытывали подробности.
Шайка недолго совещалась и решила уже следующим днем отправляться за сокровищами погибших гигантов. Отпраздновав со своими успех и начало общего дела, Скворец проведал маму, рассказав ей совершенно иной, заранее выдуманный вариант событий. Не раскрывая ни капли правды, он убедил мать, что наконец-то образумился, нашел честное занятие в Духенове, которое будет неплохо его кормить. А что еще нужно матерям? Радости в глазах любимого чада, его веры в успех вполне достаточно, чтобы почувствовать себя самой счастливой на свете.
Дав обрадованной матери обещание обязательно вернуться, Скворец с дружками выдвинулся на разграбление древней усыпальницы. Несмотря на то, что воры очень хорошо подготовились, они даже близко не представляли себе, что ожидает их на самом деле.
Собрав в кургане и вынеся на поверхность все, за что можно было получить хотя бы гнутый медяк, члены банды решили осмотреть высокий каменный гроб князя, надеясь найти и там много ценного. Скинув крышку, они увидели истлевший скелет в золотых доспехах. На каждом пальце покойника болталось по перстню, а самый крупный с внушительных размеров красным алмазом был надет на указательный палец левой руки. Сразу три вора потянулись за ним, замешкались, злобно переглядываясь, и тут же кинулись за добычей, толкаясь, кусаясь, плюясь и изрыгая непотребную брань.
Это было самое обычное явление в среде воров при дележке награбленного, и потому никого не удивило. Все сохраняли спокойствие даже тогда, когда в руке одного из ссорившихся засверкал нож. Короткий удар в горло заставил жертву захрипеть, схватиться за рану. Агонизирующее тело, рухнуло, повиснув на краю саркофага и заливая все вокруг кровью.
Убийца бросил на третьего неприятеля долгий взгляд с прищуром, приблизился, демонстративно надевая на палец перстень с красным алмазом. Он намеревался сказать что-то горделивое и надменное, но в это мгновение стены кургана содрогнулись, затрясся пол. Каменное крошево посыпалось сверху, взлетела и заклубилась пыль, запрыгали предметы, разбросанные по полу.
Похватав факелы, грабители отступили, прижимаясь к выходу и наблюдая, как по стенам медленно ползли серые тени, которые походили на струи сизого дыма. Они сливались, расползались, исчезали в трещинах, чтобы вынырнуть в других местах. А потом тени сгустились, сложились в семь покачивающихся фигур, сошедших со стен.
Черный свод над головами грабителей затрещал, лопнул и обвалился, погребая под собой полдюжины человек. Осколки каменных блоков и земля выстрелили в коридор, словно из пушки, сбив Скворца с ног и отбросив далеко в коридор. Последнее, что он видел - быстро сужавшееся пятно солнечного света там, где заваливало выход на поверхность.
Когда парень пришел в себя, то первым делом выяснил, что спасло ему жизнь. Это были мощные корни дерева, которые обрушились вместе с потолком, помешав камням и земле раздавить человека.
Едва Скворец обрадовался удаче, как обнаружил, что корни сильно прижали его, не позволяя пошевелиться. Но настораживало не только это. Он задался вопросом, как может видеть свою тюрьму практически целиком, если в ней должна царить непроглядная тьма. Покрутив головой, Скворец заметил порхающие над ним синевато-белесые огоньки вроде тех, о которых рассказывают моряки и люди, встречавшие нечто похожее в болотистых лесах.
Откуда-то пахнуло могилой, причем так, как не пахло даже в комнате с саркофагом. Потревоженные мигающие огоньки заметались, и вдруг сквозь них проявилась фигура призрака. В ней нельзя было толком различить ни тела, ни конечностей - одно сплошное марево, и оно медленно подплывало к похолодевшему от ужаса Скворцу.
Колышущееся облако остановилось, и в нем проступили черты, позволявшие определить некое подобие лица. Не дав парню времени на еще больший испуг, призрак заговорил.
- Неисчислимо количество тех, кто приходил сюда. Раньше пытались добраться до тела князя и осквернить его, потом вторгались за оставленными здесь сокровищами. И каждый, кто сунул сюда нос, был уничтожен нами без остатка, - ни жестов, ни мимики нельзя было разобрать в фигуре из перетекающего дыма, но по интонациям было понятно, что призраку приятны эти воспоминания. Он смолк на короткий срок, а продолжал уже с горечью: - Наш народ давно перебрался в загробный мир. Жертвы, которые приносили гиганты, пока были живы, питали нас, дабы мы, семеро воинов, продолжали стоять на страже. Последний из племени прожил долгую жизнь, но и он умер много веков назад. Состарившись и одряхлев, он принес в жертву самого себя, дав нам возможность еще какое-то время пребывать в вашем мире, охранять покой князя. Годы лишили нас тел, ослабили нашу древнюю магию, однако не изменили обета, данного вечными стражами своему народу. Четыре стихии все еще подчиняются нам, и если мы пожелаем, то сейчас же рухнет все, что держится за корни деревьев, растущих над тобой. Если мы пожелаем, высохшая некогда река вернется вновь, поднимется из-под земли, чтобы утопить тебя. Из-под земли мы можем призвать тяжелый газ, который тебя удушит. Но ведь тебе не хочется умирать в этом глухом завале? Тебе, наверное, вообще не хочется умирать? Тогда в наших силах сохранить твою никчемную жизнь, но при одном условии: ты должен помочь защитить покой князя. Каким будет твой ответ?
- Я согласен! - закричал Скворец, оглушив самого себя и сорвав горло. - Согласен на все! Я верну сокровища!
И сделка была заключена. Но оказалось, что сокровища не имели для призраков никакого значения. Они не ставили условием их возвращение, поскольку в загробном мире драгоценностям нет места. Там они ничего не стоят, и если бы воры не стали вскрывать саркофаг, не осквернили бы останки князя кровью нечестивца, семеро стражей позволили бы им уйти целыми и невредимыми.
Призраки освободили Скворца, вручили ему неизвестно откуда возникший кинжал необычной формы и отправили в мир людей с единственной целью: найти и уничтожить всех, кому известно о настоящей могиле князя хоть что-нибудь.
Скворец был вором, обманщиком, бездельником и глупцом, но он не был убийцей, и не был готов примерить на себя эту роль. По этой причине в первую очередь Скворец попытался убежать, однако из этого ничего не вышло, ведь стражи действительно управляли стихиями.
Вода в реке, которую переходил парень, поднималась столбом и превращалась в неописуемых тварей, стремившихся схватить его. Земля под ногами шла трещинами, и из них со всполохами пламени появлялись стражи с требованиями и угрозами. Однажды Скворец хотел убежать подальше от своего родного городка, но ветер поднял тучи песка, окружил со всех сторон, отнимая дыхание, и когда отступил, парень обнаружил себя стоящим в окрестностях Арнсфельда. Где бы ни брел Скворец, трава и листья шептали, повторяя принесенную им клятву, зеркала показывали не его отражение, а тех, кому предстояло умереть от кинжала гигантов.
Все это сводило с ума, помраченный рассудок не давал сопротивляться, и в один из дней парень сдался.
Только что Скворец с жаром рассказывал своим подельникам о богатствах склепа, ловил на себе восторженные взгляды, теперь же пришел за каждым из них, чтобы умертвить. Одного за другим поджидала расправа. Всегда одинаково - кинжал молниеносно входил в сердце и проворачивался.
Сначала Скворец глубоко переживал творимое собственными руками, потом все изменилось, что-то застыло, замерзло в душе парня. Убийства превратились в обыденность, и Скворец перестал вести им счет.
Все члены шайки были уничтожены. Настал черед их родных и близких, любого, кому хоть в общих чертах было известно об истинном расположении усыпальницы князя древних гигантов. Скворец убивал случайных свидетелей и даже тех, кто просто мог подумать на него, заподозрить в нем убийцу. Со временем грех стал частью парня, и он учинял очередную резню, уже ни над чем не задумываясь.
Следующим летом Скворец вернулся в Арнсфельд, он направлялся к матери, как и обещал заранее. Была лунная ночь, до дома оставалось совсем немного, когда явившийся призрак потребовал от него пять последних жертв, и одной из них вечные стражи определили мать Скворца. За несколько месяцев до этого она была в Духенове, желая проведать сына, и, конечно же, там о нем никто не знал. Расспросами ей удалось выяснить, чем же в действительности Скворец занимался в чужом городке, с кем он приезжал туда. Дома она с ужасом узнала, что все дружки сына пропали или зверски убиты. И ей все стало ясно.
Скворец продолжал охотиться на тех, с кем его ничто не связывало, и пришел в отчий дом холодным осенним утром, отлично понимая, зачем. Еще не взошло солнце, городские улицы были безлюдны. Неуловимой и бесшумной тенью Скворец остановился у двери, точно зная, что та не заперта, и мама с нетерпением ожидает своего заблудшего сына даже в столь ранний час.
Он вошел. Мать, подремывая, сидела за столом у окна. Завидев сына, она вскочила и кинулась на шею к сыну, горячо целуя его, прижимая к себе, пытаясь о многом спросить и рассказать, но захлебываясь от избытка чувств. Затем она вздрогнула, выгнула спину, ее глаза расширились от нестерпимой боли. Это кинжал пронзил ее большое сердце. Женщина теперь уже с трудом обхватила лицо сына, притянула к себе и, поцеловав в последний раз, умерла.
Положив труп на пол, Скворец с горечью подумал, что последнее убийство не доставило ему радости выслеживанием и сложностью исполнения в отличие от предшествующих. Внутренняя пустота, которая обычно заполнялась розысками, охотой и убийствами, в этот раз осталась пустотой, темной и гнетущей. Он страшно расстроился, гадая, что же сделал не так.
Послышались медленные шаги за спиной, Скворец обернулся, чтобы увидеть мертвых стражей, уже давно обретших плоть. Все семеро стояли перед ним, уперев головы в потолок. На них были сверкающие доспехи, в руках они сжимали длинные мечи, неподъемные для обычного человека.
Все это время, сам о том не подозревая, Скворец не просто убивал посвященных в тайну тысячелетнего захоронения, а приносил жертвы. Кровь убитых превратила стражей в восставших мертвецов, одетых в мясо и кожу. Ничто не напоминало о том, что год назад они представляли собой колышущийся туман, синевато-белесые тени. Их силы возродились и умножились.
Бледный, изнуренный Скворец смотрел на гигантов без эмоций, будто покойник, открывший глаза, лежа в гробу. Он спросил, почему убийство этой незнакомой ему женщины не доставило никакого удовольствия.
Ему не ответили. Гиганты подошли ближе, сомкнули круг, закрыв собой парня, который более всего походил на фигурку, неряшливо вылепленную из воска. А потом все исчезли.
Если кто-то оказывается проездом в Духенове, тамошние жители обязательно предложат посмотреть Ведьмин пруд. Он расположен неподалеку от города, и еще недавно на его месте находился невысокий холм, исчезнувший как по взмаху волшебной палочки. Вода в пруду черна и непрозрачна, будто в торфяных болотах, а поверхность ее спокойна даже в самую ветреную погоду, в самые ненастные зимы.
Вокруг Духенова продолжают искать могилу древнего князя, перекапывая и срывая напрочь холмы - безрезультатно. Склеп пропал. Считается, что духи воинов скрыли его навсегда. Сгинул и Скворец. Люди, рассказывавшие мне эту историю, не могли сойтись во мнении: стал ли он восьмым стражем или погиб, и его останки покоятся на дне Ведьминого пруда.
Глава двадцать первая
Эльза завершала повествование, постепенно понижая голос, и закончив, сразу глянула на мужа, как будто сейчас он должен был вскинуться и вспомнить, где и от кого услышал вместе с женой эту легенду. Хорст не реагировал, зато Михаэль кротко потянул руку вверх, словно робкий ученик, желавший что-то уточнить у вредного и злоехидного учителя.
- Могу предугадать ваш вопрос, господин Бреверн, - шутливо заметила Эльза. - Вы хотите узнать, от кого стала известна история Скворца, если все действующие лица мертвы и по воле гигантов должны были умереть? Так вот, жители Духенова уверяют, что в ночь перед появлением Ведьминого пруда дух Скворца приходил в последний раз, чтобы покаяться и сознаться в содеянном.
- Приходил к кому?
- К тому старому пьянчужке из трактира в Духенове, с рассказа которого и начались все неприятности. С того, чья история о гигантах, их князе и сокровищах послужила отправной точкой событий, унесших десятки жизней. Скворец, если это на самом деле был он, а не проявление белой горячки или дьявольского наваждения, просил старика предостеречь людей от дальнейших поисков, чтобы в будущем более никто не повторил его судьбу.
- Знаешь, - проговорил Хорст, - я так и не вспомнил твою байку. Мне и места, о которых ты говорила, не знакомы. Разве что название Арнсфельд похоже на... м-м, крутится на языке, и никак не могу припомнить. Кажется, приходилось слышать что-то наподобие.
Путники еще пообсуждали легенду о Скворце, высказывая свои рассуждения о том, можно ли было побороть призраков, призвав на помощь веру и молитву, изменилось бы хоть что-нибудь, если бы отчаявшийся Скворец решился на самоубийство. Больше всего споров вызвал вопрос Николауса: выдумана эта история или нет? Ни к каким выводам путники так и не пришли, даже церковный нотариус усомнился в эффективности молитвы в случае, когда к ней прибегли бы нечестивые воры в борьбе с многовековым злом, родившимся задолго до Спасителя.
Как-то само собой Пауль Рейхенштейн перешел к изложению своего сна, при этом начал с довольно самоуверенного утверждения:
- Вынужден несколько огорчить вас, друзья, поскольку в моем сне нет тайн, нет ничего напоминающего легенду. Разгадывать вам ничего не придется. Конечно, увиденное было неприятным, пугающим, и я ни за что не хотел бы пережить такое видение снова, однако это всего-навсего проекция приключившегося со мной в реальности. Мне снилось позднее лето, через ломкий кустарник я бежал, спасаясь от преследовавших меня волков. Их было трое - крупный с огромной серой гривой и двое поменьше, впрочем, острые зубы тех, что поменьше, не давали особо расслабиться. В какой-то момент они нагнали меня, и, откровенно забавляясь, сбили с ног. Покатился я кубарем, успев увидеть не только загонявших меня хищников, но и армаду круживших над ними демонов.
- То есть вы и во сне продолжали переживать свое дорожное происшествие с нападением волков? - спросил Виллем, явно раздосадованный отсутствием новой увлекательной истории.
- Так бывает, - сказал Бреверн.
- Два года назад чуть не сгорела моя мельница, - проговорил Хорст. - Потушили быстро, никакого серьезного ущерба мне тот пожар не причинил. Тут бы плюнуть и растереть, да я по сей день нет-нет и увижу во сне, что бегу со всех ног к полыхающей мельнице, а прибегаю все равно на остывшее пепелище.
- Если со мной закончили, то кто следующий? - довольно потер руки Пауль.
- Давайте, наверное, я, - вздохнул Михаэль Бреверн. - Просыпаясь по утрам, каждое свое видение уже помнишь смутно, а с течением дня от него и вовсе остается только муть. Как бы я обычно ни старался вспомнить что-то из снов по прошествии времени, ничего не выходило. А в этот раз все происходившее было настолько живым, ярким, естественным, что я могу назвать любые детали в мельчайших подробностях, хотя суть сна мне все так же не понятна. Самого себя я наблюдал со стороны, будто невесомой пушинкой крутился рядом, то выше, то ниже, то удаляясь, то подлетая ближе.
Я с трудом узнал себя в лысеющем полноватом бюргере, впрочем, гораздо моложе меня нынешнего. Во сне меня совершенно ничего не удивляло: ни наличие красавицы-супруги, ни пятеро детей, ни дом с его пошловатым убранством. Поначалу все казалось мне обычным, даже ужин в окружении семьи, которой у меня нет. Потом откуда-то возникли страшные летучие создания, спасаясь от которых, я выбросился из окна.
Уголки губ Михаэля Бреверна, подобно жиру на раскаленной сковороде, поплыли вниз, он развел руками. Склонив голову набок, чтобы лучше видеть за столом каждого, Виллем обвел их лица взглядом. Внимательные слушатели теперь молчали, и писарю пришлось поинтересоваться:
- Господин Бреверн, во сне вам не попадались на глаза большущие напольные часы?
Михаэль не сильно напрягал память, поскольку тут же хмыкнул и закивал:
- Самих часов я не заметил, но слышал их чудовищно гулкий бой все то время, что отбивался от страшилищ.
Виллем снова скуксился, потому как ожидания его не оправдались, и вместо того, чтобы слушать занимательную легенду, ему придется ее рассказывать.
- Прошлое лето я провел в северной части земель, принадлежащих Мюнстерскому епископству - работал на ферме неподалеку от города Гельзенкиркен. Мой разборчивый почерк и способность складывать буквы в слова, а слова в предложения пригодились лишь однажды, когда хозяин попросил написать и доставить в город письмо, - неловко усмехнулся Виллем. - Проезжая по центральной улице, я обратил внимание на трехэтажный дом. Штукатурка на его стенах сильно потрескалась, кое-где некрасиво отвалилась, стекла окон помутнели: снаружи от грязи, внутри - от пыли. То есть в свое время дом был просто роскошным, но теперь сильно обветшал и требовал не то, что хорошего ухода с вложением немалых капиталов, а воскрешения.