* * *
Смерть г-жи Шатору, фаворитки Людовика XV, произвела странное впечатление па воображение королевы Марии Лещинской. В первую ночь, которую она проводила, узнав об этой, почти мгновенной смерти, она не могла заснуть и заставила сидеть около себя одну из своих женщин, старавшуюся успокоить ее рассказами историй, подобных тем, которые няньки рассказывают детям. Уже было три часа пополуночи, и женщина, звавшаяся Буаро, очень наивная, говорила ей: – "Что с вами, ваше величество, делается в эту ночь? Не надо ли разбудить доктора?" – "О, нет, моя добрая Буаро, я не больна; но эта несчастная г-жа Шатору, ну, если б она пришла?!" – "О, Иисусе Христе! – отвечала ей Буаро, потерявшая всякое терпение, – если б г-жа Шатору и пришла, то уж, наверное, не за вашим величеством".
* * *
Людовик XIV, показывая герцогу Вивонскому новые строения в Версале, оказал: – "Вы помните, что на этом месте была мельница?" – "Точно так, государь, здесь нет уже мельницы, но ветер остался".
* * *
После похоронной церемонии, бывшей в Сен-Дени по случаю погребения Людовика ХVIII, обер-церемониймейстер пришел к королю Карлу X. В службе произошло некоторое смятение по случаю небольшого недоразумения между двумя прелатами. – "Ваше величество, – сказал тогда Гре-Брезе, – правда, что были некоторые неточности; но, ваше величество, можете быть уверены, что в следующий раз их не будет".
* * *
Старый австрийский фельдмаршал, будучи представлен королем Марии Антуанетте, во время представления говорил ни о чем другом, как о своих двух старых лошадях, которых он страстно любил. В другой приемный день королева, затрудняясь разговором, который она должна была с ним вести, спросила его, которой из двух своих лошадей он отдает преимущество. – "Государыня, – возразил он с комическою важностью, – если в день битвы я взлезал на мою пегую лошадь, то не стал бы слезать с нее, чтоб сесть на мою карюю лошадь; и если я садился на карюю, то не слезал бы с нее, чтоб сесть на пегую". – После минутного молчания заговорили о придворных дамах; две из них считались в числе самых красивых. Королева спросила одного из своих камергеров, сидевшего около нее, его мнение об этих двух дамах. Веселый камергер, принимая важный вид австрийского фельдмаршала, тотчас отвечал: – "Государыня, если бы в день битвы я взлезал на…" – "Довольно, довольно!" – крикнула ему, хохоча, королева, которая, как известно, не прочь была позубоскалить.
* * *
Марсельские депутаты, желал приветствовать Генриха IV и воспользоваться своей ученостью при этом случае, начали свою речь так: – "Аннибал, отправляясь из Карфагена…" – На этих словах, государь, прерывая их, сказал: – "Аннибал, отправляясь из Карфагена, пообедал, почему и я хочу сделать то же самое".
* * *
Людовик XIV, будучи однажды в Трианоне, который строил Лувуа, заметил кривизну в одной раме. Он рассердился на распорядителя. Гордый министр, чтоб помешать ему приезжать впредь смотреть, прямо ли, криво ли выстроены рамы, заставил всю Европу объявить ему войну, Эта черта, которой трудно поверить, была засвидетельствована герцогом Эгильоном в Национальном собрании, когда был поднят вопрос о праве объявлять войну и мир.
* * *
Людовик XIV вызвал из Рима в Париж знаменитого кавалера Бернини или Бервена, в надежде, что он поправит планы, которые Клавдий Перро, так несправедливо осмеянный Депрео, представил для окончания достройки Лувра. Как только итальянский архитектор рассмотрел работы французского архитектора, он вскрикнул: "Когда имеют у себя подобных людей, зачем же искать их в другом месте?"
* * *
Филипп IV, потеряв королевство Португальское и еще некоторые провинции, осмелился принять титул Великого. Герцог Медина-Цели сказал по этому случаю: "Наш государь походит на яму, которая увеличивается по мере того, как из нее берут землю".
* * *
Людовик XIV говорил герцогу Вивонскому: – "Не находите ли вы удивительным, что г-н Шамбер, родом немец, натурализовался голландцем, англичанином, португальцем и французом?" – "Ваше величество, – отвечал герцог, – это просто человек, пробующий все национальности, чтобы жить",
* * *
Людовик XIV, читая знаменитому стихотворцу XVII века, Буало, свои стихи, просил его сказать его мнение о них. – "Государь, – отвечал Буало, – для вашего величества нет ничего невозможного: вам пришло желание написать вирши, и вы исполнили его".
* * *
Карл ХII одному из своих секретарей диктовал письмо. Бомба упала в палатку и лопнула у ног секретаря, который остановился. – "Что вы написали?" – спросил король. – "Но бомба, ваше величество?" – "Что же вы находите общего между бомбой и письмом, которое я вам диктую? Продолжайте…"
* * *
Фердинанд Кортес, по возвращении своем из Мексики, был удален от Филиппа II его министрами и, не имея возможности представиться ему, он подошел при его проходе по улице и сказал: – "Государь, я – Фердинанд Кортес; я прибрел вашему величеству более сокровищ, чем оно получило в наследство от императора Карла Пятого, своего отца, и я умираю с голода".
* * *
Людовик XIV подсмеивался над чрезвычайной тупостью герцога Вивонского в присутствии герцога Омальского, который был не менее толст, и упрекал его в недостатке движения. – "Государь, – отвечал герцог, – это злословие; не проходит ни одного дня, чтоб к не обошел по крайней мере три раза вокруг моего двоюродного брата герцога Омальскаго".
* * *
Людовику XIV пришли сказать, что кардинал Мазарини отдал Богу душу. – "Государь, – сказал один из придворных, – я сомневаюсь, чтобы Бог ее принял".
* * *
Лакей императора римского Карла V вбегает поспешно в его молельню, опрокидывает стол и разбивает тридцать часов, разложенных государем на столе, Карл засмеялся. – "Ты счастливее меня, – сказал ое лакею, – ты нашел секрет того, как согласить их все".
* * *
Уверяют, что Франциск I, желая заставить поплакать своего канистра Дюпрэ, который со званием канцлера соединял звания аббата, архиепископа, кардинала и папского легата, объявил ему о внезапной кончине папы. – "Государь, – сказал Дюпрэ, – ничего нет необходимее для государства, как, чтобы на первосвященническое седалище был посажен подданный, совершенно преданный вашему величеству". – "А что, если б посадить тебя? – сказал король. – Но ты знаешь, что для того, чтоб удовлетворить аппетиту кардиналов, нужны значительные суммы, а что касается до подарков им, то я не могу дать их". – Дюпрэ приказал привезти из своего дворца две бочки золота во дворец. – "Этого достаточно, – сказал Франциск. – Я о своей стороны прибавлю, что буду в силах". – Между тем частные письма известили, что папа находится в вожделенном здоровье и Дюпрэ стал просить короля о возвращении ему его бочек. Король сказал ему: – "Я сделаю выговор моему посланнику; но потерпи немного, если папа не умер, то умрет".
* * *
В день Эгнадельской битвы с венецианцами, Людовик ХII постоянно устремлялся в места, где грозила наибольшая опасность. Некоторые придворные, следовавшие за ним по обязанности службы, желая скрыть свою трусость под благовидным предлогом, – прикрываясь пламенным желанием сохранить драгоценные дни государя, – заметили ему об опасности, которой он подвергался! Король, понявший причину их заботливости, отвечал им: – "Пусть те которые боятся, спрячутся за меня".
* * *
Офицер времен Людовика XII сильно хвастался своими подвигами и кичился раной на лице. Людовик ХII, знавший, что он далеко не храбрец, сказал: "Он сам виноват, что ранен: зачем оглядывался назад".
* * *
Несколько времени спустя после битвы при Фонтене Людовик XV, поздравляя маршала Саксонского по случаю этого события, сказал ему: "Господин маршал, в эту войну вы выиграли больше нас всех, потому что до нее у вас была опухоль всех членов, а теперь вы наслаждаетесь прекрасным здоровьем". – "Правда, государь, – сказал маршал Ноэль, присутствовавши при этом, – что господин маршал первый, которого слава не раздула".
* * *
Один заслуженный полковник просил короля Людовика XIV о какой-то награде. – "Мы подумаем!" – отвечал король, которому наушники оклеветали беднаго старика. – "Смею попросить только, ваше величество, заметить, что для меня время дорого!" – сказал смело полковник, снимая парик и обнаруживая свои седины. Король был тронут и немедленно исполнил его просьбы.
* * *
Некий офицер подал Генриху IV просьбу, в которой объяснил, что, получив на его службе много ран, нуждался в пособии. Король, прочитав просьбу, сказал: "Посмотрим!" – "От вас зависит увидеть это сию же минуту", – отвечал проситель, раскрывая свою сорочку и показывая рубцы, покрывавшие его тело.
* * *
В 1763 году, молодая и очень хорошенькая женщина, жена богатого голландского банкира Патера, приехала в Париж вместе с своим мужем. Ее ум и красота наделали много шума; ей писались мадригалы, а мужу ее сыпались эпиграммы. Нисколько вельмож приехали представиться г-ну Патеру, и так как этот светский обычай продолжался слишком долго, то наш добряк, утомленный многочисленностью гостей, в конце концов сказал им: – "Господа, я вам очень благодарен за оказываемую мне честь вашими посещениями; но я не думаю, чтоб они доставляли вам удовольствие – я целый провожу у госпожи Патер, а ночью я сплю с ней".
* * *
Одна королева без короны проживала в Пале-Рояле. Выйдя однажды вечером из своих покоев, она встретила длинный ряд людей, вытянувшихся в ряд. Тронутая вниманием к себе, как она думала, бывшее величество сказало одному из своих придворных: – "Прикажите допустить этих честных и добрых людей", – "Сударыня, – отвечали ей, – эти честные люди находятся здесь не для созерцания вашего величества, она ждут открытия театральной кассы".
* * *
"Тот, кому воздают незаслуженные им похвалы, должен принимать их в виде поучений, – говорил Карл V.
* * *
Офицер Орлеанского полка, посланный с радостною вестью к Людовику XV, просил ордена Почетного легиона. – "Вы еще молоды", – отвечал король. – "Правда, ваше величество, но в нашем полку люди не живут долго", – возразил храбрый воин.
* * *
Арелотто Менарди, известный плут и остряк Испании, имел книгу, в которую записывал все нелепости, шутки и анекдоты, которые случалось ему услышать. Король Аррагонский, услышав об этой "Дурацкой Хронике", как назывался этот сборник, проезжая через Санта-Кресчи, местожительство Менарди, велел призвать его к себе и показать себе книгу. Каково же было его удивление, когда он нашел в ней и свое имя. Король спросил: "Что это значит?" – "Разве ваше величество не дали одному немцу, Дитриху, 5000 червонцев на покупку за границей лошадей?" – "Дал". – "Ну, так не глупо ли доверять иностранцу такую большую сумму?" – "А если немец возвратится?" – спросил король. – "Тогда я вычеркну ваше имя и заменю его именем немца, ибо в таком случай он поступит еще глупее вашего".
* * *
Версальские весёлости
Версальские веселости, за двести лет до наших дней происходили, обыкновенно, на счет провинциалов, составлявших второй и третий разряд депутатов в дворянском собрании. Мэр города Тура, замеченный потом в свете своим умом, сидя за столом на званом обеде между двумя молодыми придворными, старавшимися его одурачить, сказал им:
– Господа, при всей моей неловкости, я вижу, что вы хотите посмеяться надо мной, а потому, чтобы доставить вам удовольствие, я скажу вам мою настоящую цену: я не дурак и не фат, я только занимаю место между ними.
* * *
Один хвастливый и трусливый генерал французской армии времен Людовика XV, носил пред войском свою шляпу а la tapageuse, т. е. кокардой назад.
– Эта кокарда, – заметил один из его офицеров, – часто видела врага.
* * *
Знаменитый польский магнат XVIII века Карл Радзивилл, воевода виленский, чрезвычайно любил шутки и невинную и забавную ложь, в роде "не любо – не слушай, врать не мешай". Однажды спросил у него король польский Станислав Понятовский: – "Жива ли, князь, ваша знаменитая борзая собака, о которой вы мне рассказывали чудеса?" – "Жива, ваше величество, но ослепла". – "Так уже она больше не может ловить зайцев дюжинами?" – промолвил король. – "Извините, ваше величество, – сказал Радзивилл, – слепота не помеха: выезжая на охоту, я привязываю на шею моей слепой борзой собаки зрячую болонку, и дело идет по-прежнему".
* * *
По возвращении Бурбонов в Париж, многие из прежних чиновников лишились мест, без всякой причины, единственно для очистки вакансий. Новый начальник тюльрийской библиотеки призвал к себе одного из библиотекарей и спросил его: – "Знаете ли вы латинский и греческий языки?" – "Нет". – "Так извольте подавать в отставку: мне на вашем месте нужен человек, знающий древние языки". – "Извините, я не подам в отставку, – отвечал чиновник: – я нахожусь при отделении французских книг, где вовсе не нужно знания древних языков, служу честно и усердно пятнадцать лет, и вовсе не намерен оставлять этого места". – "Я вам приказываю подать в отставку", – сказал гневно начальник. – "Не подам". – "Так вас выгонят". – "Увидим". – "Увидим!" -
Чиновник вышел из кабинета.
На другой день позвали его к начальнику тюильрийского управления, который сказал ему грозно: – "Извольте сейчас же, cию же минуту подать в отставку, не то я вас выгоню!" – "Не подам в отставку, и вы меня не выгоните. Если я виновен в чем-либо – отдайте меня под суд, а выгонять не смеете: я служу королю, а не вам". – "Знаете ли вы, с кем говорите?" – "Знаю, что вы и герцог, и в чинах, и в милости, а все-таки в отставку не подам". – "Вот же я с вами справлюсь, бунтовщик этакий! Вон! Идите вон!" – Чиновник вышел. В приемном зале его встретил и остановил секретарь главного начальника и сказал: – "Что это вы наделали? Как это вы позволили себе противиться воле начальника?.." – "Потому что моя родная тетка камер-фрау при герцогине Беррийской", – отвечал простодушно чиновник. – "А… мы этого вовсе не звали, – промолвил секретарь. – Извините". – На другой день начальник библиотеки приехал к бедному чиновнику, стал извиняться, обнадежил его, что его оставят на месте, да еще и наградят, потому что все это произошло "от недоразумения, и пр. и пр."
* * *
Караульному из швейцарцев было, однажды, при Людовике XV, запрещено впускать кого бы то ни было в Тюильри. Какой-то простолюдин подошел к входу. "Вход воспрещен", – сказал швейцарец. – "Да мне же не нужно входить, мне нужно пройти к королевскому залу. – "Ну если нужно только пройти, – прибавил швейцарец, – то вы можете пройти: проход не запрещен".
* * *
Маршалу герцогу Дюрасу в 1780 году, был поручен надзор за театрами. Журналист Линге, в одной из своих статей дурно отзывался о маршале за его нападки на одну танцовщицу. Маршал приказал сказать автору, что он изобьет его своим маршальским жезлом. – "Тем лучше, – возразил Линге, – можно, по крайней мере, будет говорить, что он хоть раз употребил свой жезл".
* * *
Несколько рыцарей мальтийского ордена рассуждали между собой о грозившей им, будто бы, опасности от турок, которые, как говорили, шли на них в числе ста тысяч. Один из рыцарей, по имени Сампсон, был чрезвычайно маленького роста. Кто-то из компании, шутя сказал: – "Господа, вам нечего страшиться; разве у нас нет Сампсона? Его одного достаточно для уничтожения всей турецкой армии". Шутка эта произвела большой смех, и рыцарь-карлик, обиженный этой насмешкой, обратился к говорившему: – "Вы правы, сударь, но, чтоб успех был вернее, мне нужно иметь одну из ваших челюстей, и я уверен, что наделаю чудес".[По библейской легенде силач Самсон истребил целое войско, сражаясь одной ослиной челюстью].
* * *
Госпожа Ментенон в одном из своих писем говорит, что где-то в деревне мужики выражали ей свои опасения насчет здоровья ее и короля, по случаю скотского падежа, свирепствовавшего тогда.
* * *
Госпожа Монтеспан, занявшая в сердце Людовика XIV место госпожи Лявальер, сделала визит своей подруге, которую не застала дома. Она приказала швейцару доложить барыне, по её возвращении, об её визите. – "Ты меня знаешь?" – прибавила она. – "Еще бы, – отвечал швейцар, – ведь вы купили должность госпожи Лявальер.
* * *
Жена маршала Люксембургского считалась другом и покровительницей литераторов. Одна из ее подруг спросила у нее однажды, для чего она сделала Лагарпа своим кавалером? – "Ах, он так хорошо подает руку, моя милая!" – отвечала она.
* * *
Шут королевы Елизаветы, Скагон, долго не смевший показываться к ней на глаза за свои острые и смелые выражения, наконец, получил позволение явиться к ней. Увидев его, королева сказала: – "Не приходишь ли ты снова упрекать меня в моих ошибках?" – "Нет, ваше величество, – отвечал шут, – я не имею обыкновения говорить о том, о чем все толкуют".
* * *
Тот же Скагон взял у королевы, заимообразно, пятьсот фунтов стерлингов, уплаты которых королева, по прошествии срока, настоятельно потребовала. Узнав, что королева на другой день поедет мимо его дома, он составил план, как отделаться от платежа. Вследствие этого заказал он себе гроб, лег в него и, в ту самую минуту, когда королева проезжала мимо, велел приятелям своим вынести его из дому. "Кого хоронят?" – спросила Елизавета. – "Верного слугу вашего величества, Скагона", отвечали ей. – "Как! Скагон умер? А я и не звала даже, что он болен! Жаль!.. Хотя Скагон был предерзкий шут и остался должным мне лично пятьсот фунтов стерлингов, но я охотно бы подарила ему эти деньги, если б он только был жив". При этих словах, Скагон приподнялся в гробу, говоря: "Покорнейше благодарю ваше величество! Не удивляйтесь: милости вашего королевского величества так целебны, что даже воскрешают мертвых!"
* * *
Ривароль, знаменитый остряк при дворе Людовика XV, – довольно злобно защищался от упреков придворных в том, что получает жалованье при дворе. Он любил при этом вспоминать слова Мирабо: – "Я оплачен, но я не продан", – при чем он переставлял: – "Я продан, но не уплачен".