Председатель обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, что он забыл имя очаковского героя.
- Как вы говорите? Без копейки? Это интересно.
- Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, - сказал Остап, - мне всякий даст, но, вы понимаете, это не совсем удобно с политической точки зрения. Сын революционера - вдруг просит денег у частника, у нэпмана.
- И очень хорошо сделали, что не обратились к частнику, - сказал председатель. И выдал сыну черноморского героя восемь рублей и три талона на обед в кооперативной столовой "Бывший друг желудка".
Сын героя уложил деньги и талоны в карман и тут за дверью кабинета послышался топот и заградительный возглас секретаря.
Дверь поспешно растворилась, и на пороге ее показался новый посетитель.
- Кто здесь главный? - спросил он, тяжело дыша и рыская блудными глазами по комнате.
- Ну, я - сказал председатель.
- Здоров, председатель, - гаркнул новоприбывший, протягивая лопатообразную ладонь. - Будем знакомы. Сын лейтенанта Шмидта.
- Кто? - спросил глава города, тараща глаза.
- Сын великого, незабвенного героя лейтенанта Шмидта, - повторил пришелец.
- А вот же товарищ сидит - сын товарища Шмидта, Николай Шмидт.
И председатель в полном расстройстве указал на первого посетителя. В глазах второго сына лейтенанта Шмидта отразился ужас.
На лице председателя появилась скверная улыбка.
- Вася! - закричал первый сын лейтенанта Шмидта, вскакивая. - Родной братик! Узнаешь брата Колю?
И первый сын заключил второго сына в объятия.
- Узнаю! - воскликнул прозревший Вася, - Узнаю брата Колю!
Обнимаясь, оба брата искоса поглядывали на председателя, с лица которого не сходило уксусное выражение.
Держась за руки, братья опустились на козетку и, не пуская льстивых глаз с представителя, погрузились в воспоминания.
- До чего удивительная встреча! - фальшиво воскликнул первый сын, взглядом приглашая председателя примкнуть к семейному торжеству.
- Да, - сказал председатель замороженным голосом. - Бывает, бывает.
Увидев, что председатель все еще находится в лапах сомнения, первый сын погладил брата по рыжим, как у сеттера кудрям и ласково спросил:
- Когда же ты приехал из Мариуполя, где ты жил у нашей бабушки?
- Да я жил, - пробормотал второй сын лейтенанта, - у нее.
- Что же ты мне так редко писал? Я очень беспокоился.
- Занят был, - угрюмо ответил рыжеволосый.
И, опасаясь, что неугомонный брат сейчас же заинтересуется, чем он был занят, а занят он был преимущественно тем, что сидел в исправительных домах различных автономных республик и областей, второй сын лейтенанта Шмидта вырвал инициативу и сам задал вопрос:
- А ты почему не писал?
- Я писал, - неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив веселости, - заказные письма посылал. У меня даже почтовые квитанции есть.
И он полез в боковой карман, откуда действительно вынул множество лежалых бумажек, показал их почему-то не брату, а председателю издалека.
Как ни странно, но вид бумажек несколько успокоил председателя, и он отпустил братьев с миром. Они выбежали на улицу, чувствуя большое облегчение. За углом исполкомовского дома они остановились.
- Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что председатель не один? В детстве таких как вы я убивал из рогатки.
- Я думал…
- Ах. Вы думали? Вы, значит, иногда думаете? А теперь давайте познакомимся. Как-никак мы братья, а родство обязывает. Меня зовут Остап Бендер. Разрешите так же узнать вашу первую фамилию.
- Балаганов, - представился рыжеволосый. - Шура Балаганов.
Так состоялось знакомство Остапа Бендера и Шуры Балаганова, двух фальшивых сыновей лейтенанта Шмидта, называвших друг друга Колей и Васей.
Балаганов становится верным компаньоном-единомышленником великого комбинатора Остапа Бендера. И по прошествии времени, насыщенного многими приключениями, подчас комическими, друзья встречаются вновь вот сейчас в ресторане парохода "Пролетарий".
- Какими судьбами, Шура?
- А вы, вы, командор? - любовно продолжал обнимать Остапа тот. - Прошу, садимся за мой стол, командор, за мой стол! - возбужденным голосом повторял Балаганов.
Когда после радостных возгласов и сильных объятий друзья уселись наконец за стол, Бендер взволнованно сказал:
- Рассказывайте вначале вы, Шура, каким это образом…
Увидев, что шумная встреча друзей произошла, жизнь в пароходном ресторане потекла своим чередом. Нэпманы вновь зашушукались о своих предпринимательских делах, повар и судомойщик удалились на кухню, а официант уже расставлял заказанное перед Балагановым.
- Любезнейший, перенесите все с моего стола сюда, - распорядился Остап.
- Не извольте беспокоиться, уважаемый, сейчас-с…
- Рассказывайте вначале вы, Шура, - повторил Бендер. - Каким это образом вы в таком респектабельном виде на пароходе? - спросил он, когда официант отдалился от них.
- Ох, командор! Сколько ответов на вопросы надо поведать, если по справедливости. Ну, а вы, вы, командор? - жаждал узнать о Бендере Балаганов.
- Обо мне потом, рассказывайте о себе, дорогой Шура, - откинулся на спинку стула Остап, отводя взгляд в сторону.
Но перед тем, как Бендер услышит рассказ Балаганова, снова обратимся к страницам романа "Золотой теленок". Кратко с сокращением изложу события предшествующие встречи двух названных сыновей лейтенанта Шмидта.
Великий комбинатор Остап Бендер удачно изъял заветный миллион рублей у подпольного миллионера Корейко. На Рязанском вокзале Москвы он находит Шуру Балаганова, который по-прежнему ведет нищенский образ жизни, занимаясь мелкими кражами.
Бендер, увидев Балаганова спящего на вокзальной скамье, наклонился над ним и сказал:
- Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!
Шура сел, потер лицо рукой и только тогда признал пассажира.
- Командор! - закричал он.
- Нет, нет, - заметил Бендер, защищаясь ладонью, - не обнимайте меня. Я теперь гордый.
Балаганов завертелся вокруг командора. Он не узнавал его в такой изысканной одежде.
- Забурел, забурел! - радостно вскрикнул Балаганов. - Вот забурел!
- Да, я забурел, - сообщил Бендер с достоинством. - Ну, каковы ваши достижения? Все еще в сыновьях?
- Да так, - замялся Шура, - больше по мелочам.
В буфете Остап потребовал белого вина и бисквитов для себя и пива с бутербродами для бортмеханика.
- Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья? - спросил Остап. - Только подсчитайте все.
- Сто рублей, - ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.
- Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.
Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч четыреста рублей и что с этой суммой ему будет на свете хорошо.
- Ладно, - сказал Остап, - получите пятьдесят тысяч.
Он расстегнул на коленях квадратный саквояж и сунул Балаганову пять белых пачек, перевязанных шпагатом. У бортмеханика сразу же пропал аппетит. Он перестал есть, запрятал деньги в карманы и уже не вынимал оттуда рук.
- Неужели тарелочка? - спрашивал он восхищенно.
- Да, да, тарелочка - ответил Остап равнодушно. - С голубой каемкой, подзащитный принес в зубах. Долго махал хвостом, прежде чем я согласился взять. Теперь я командую парадом! Чувствую себя отлично.
- Ух, как я теперь заживу! - произнес восторженно Шура. - Знаете что с Козлевичем? Он все-таки собрал "Антилопу" и работает в Черноморске. Письмо прислал. Просит прислать ему шланг. Побегу искать этот шланг.
- Не надо, - сказал Остап - я ему новую машину куплю. Едем в "Гранд-Отель", я забронировал номер по телефону для дирижера симфонического оркестра. А вас надо приодеть, умыть, дать вам капитальный ремонт. Перед вами, Шура, открываются врата великих возможностей.
Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Остап ехать отказался. Сели в трамвай.
Вагон был переполнен. Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова от Остапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом выдирая чемодан, который все время уносило течением. Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов, послышался женский вой:
- Украли! Держите! Да вот же он стоит!
Все повернули головы к месту происшествия, задыхаясь от любопытства стали пробиваться любители. Остап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал, что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.
Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница, профсоюзная книжка и один рубль семьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащили Балаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:
- Что ж это такое? Ведь я машинально.
- Я тебе покажу машинально! - сказал любитель в пенсне и с портфелем, с удовольствием ударяя бортмеханика по шее.
В окно Остап увидел, как к группе скорым ходом подошел милиционер и повел преступника по мостовой. Великий комбинатор отвернулся.
Вот какие предшествующие события произошли с Шурой Балагановым, и когда молочные братья расстались и встретились вновь сейчас.
- Изволите что-нибудь еще заказать? - подошел к ним официант.
- Нет, нет, любезнейший, - отмахнулся Бендер. - Рассказывайте, рассказывайте, дорогой Шура.
Балаганов помолчал немного и начал свой рассказ:
- Когда меня повели, значит, то толпа любопытных поотстала. А когда милиционер объявил, как и вы, Остап Ибрагимович, в Черноморске, помните? Когда Михаил Самуэльевич Паниковский засыпался, чтобы свидетели шли с ним в участок, то толпа сразу же отхлынула от меня. И даже та гражданка, выхватив из моих рук свою жалкую сумочку, сказала:
- В допру его, товарищ милиционер. А мне на службу надо, еще и молока купить ребенку, - и тоже помчалась к подошедшему трамваю. И я остался с милиционером один на один. Ну точь-в-точь как и тогда в случае с Паниковским, товарищ Бендер! - засмеялся Балаганов. - Даже тот интеллигент в золотом пенсне, видели, как он двиганул меня по шее? И тот рванул к трамваю. Ну, я, как вы понимаете, дорогой командор, стою сам не свой со слезливой миной на лице. Чувствую, что снова не миновать мне допра. Сунул свободную руку в карман, а там пачки денег, подаренные вами, Остап Ибрагимович. И в моем сердце пробудилась такая сильная жажда к свободе, поесть досыта вкусной пищи, пожить в свое удовольствие, имея большие деньги, которых у меня отродясь не было, о которых я даже и мечтать не смел.
- Дальше, Шура, дальше, - с нескрываемым любопытством смотрел Остап на своего бывшего бортмеханика "Антилопы".
- Давай шагай, шагай, - повел меня милиционер, - в участке разберемся. - А я ему плаксиво-жалобно: - Дяденька, да я же не хотел…
- Иди, иди, нашел себе дяденьку, - засмеялся легавый, держа меня за локоть. - Уж больно лицо мне твое знакомо, видать уже не раз к нам приводился, а?
И тут, поверите, Остап Ибрагимович, как только он это сказал, в конце площади разнеслись милицейские свистки, послышалась стрельба. А пробегающий мимо нас милиционер крикнул:
- Прохоров, за мной! Бандитов ловим, не слышишь?
- Так я ж, вот с ним! - мой милиционер ему вдогонку.
- Брось его, направь в участок! - распорядился тот.
- Ступай, - указал мне Прохоров куда идти, будто я сам не знал, - хохотнул Балаганов, - а сам помчался за тем в сторону свистков и стрельбы. Потом остановился и крикнул еще:
- Не смей убегать! Издалека достану! - пригрозил он мне, отбегая.
Но я все же пошел по направлению к участку. Иду, а в карманах штанов пачки денег по ляжкам хлопают. И тут произошло то, чего не милиционер, ни даже я сам не ожидал. Мимо проезжал экипаж с поднятым козырьком над задним сиденьем, всевышняя сила вдохнула в меня решительность и прыткость. Я вскочил на его подножку и повалился на сидение рядом… со священником!
- Ну и ну, Шура, ничего не скажешь… - покачал головой Бендер. - Дальше?
- Плюхнулся я, значит, на сидение рядом со священником. Кучер заорал:
- Куда?! Вон! - кнутом замахнулся на меня, но побоялся священника задеть.
- Батюшка, спаси меня, я никого не убивал. Вот только машинально, понимаете? - сказал я ему.
Священник с окладистой бородой, с крестом на лиловой рясе трижды перекрестил меня и ответил:
- Бог тебя спасет, раб божий, молись.
- Ах, святой отец, но я не знаю ни одной молитвы, - смутился я.
- Крещеный? Вот так и крестись, - показал мне священник.
- Я неловко повторил, как надо креститься, а кучер обернулся и спросил:
- Так что, отец Никодим, высаживаем беглеца, а?
От этих слов я сжался весь и забился в угол сидения, боясь оказаться снова на улице, где, возможно, за мной уже гонится Прохоров, если не бегом, то на извозчичьей пролетке.
- Поезжай, поезжай, Василий, да как можно резвее, - приказал отец Никодим.
- И фаэтон помчался еще быстрее под цокот копыт, так как кучер захлестал двух лошадей, но не кнутом, а вожжами по их крупам.
- Ну, друг мой Шура, ничего не скажешь, повезло, - сдвинул под собой стул Бендер. - И милиционер не догонял?
- Ой, комедия, Остап Ибрагимович, - засмеялся Балаганов. - Как мне потом рассказал мой дружок, который видел, как легавый оглянулся как раз в тот момент, когда я вспрыгнул в экипаж. Он бросился за ним. Сунул в рот свисток и, чуть не лопнув, задул в него, но свистка не получилось. Отверстие было забито, наверное, семечкой. Легавый с досадой махнул рукой и побежал на помощь своим товарищам, - засмеялся рыжеволосый бывший уполномоченный по рогам и копытам.
- Выходит, все было за то, Шура, чтобы вы избежали допра. Вам невероятно повезло.
- Еще как! Шесть месяцев допра, не меньше, мне намотали бы, Остап Ибрагимович. Деньги конфисковали бы, вопросы, откуда, да что? Еще и контру могли бы приписать, а? - засмеялся Балаганов.
- Контру не контру, а уж посмотрели бы на тебя не как на карманника, а как на социально опасного элемента. И, возможно, решили бы, что ты из тех, которых ловили тогда со стрельбой, Шура. И Беломорканал тебе бы засветился домом.
- Ой, Остап Ибрагимович, командор! - растроганно произнес Балаганов и потянулся через стол, чтобы обнять Бендера.
- Ну-ну, без телячьих восторгов, Шура. Не надо оваций… Неужели вы и теперь опуститесь до низкого пижонства?
- Вот крест святой, Остап Ибрагимович, ни за что! - горячо выпалил и перекрестился Балаганов. - Положите вот здесь что угодно, не возьму чужого. Я сейчас другим человеком стал. Смотрите, какой у меня нательный крест, - распахнул Балаганов пиджак, жилетку и расстегнул рубашку. На груди бывшего карманника и мелкого воришки висел на серебряной цепочке золотой крест с распятием.
Да, с тех пор жизнь Шуры Балаганова резко изменилась и стала на прочный исправительный путь. Он как на исповеди все рассказал отцу Никодиму, за что задержал его милиционер. А когда рассказал, то кающимся голосом пояснил:
- Машинально, святой отец, клянусь, машинально. У меня же и деньги есть… - сунул он руку в карманы, намериваясь показать священнику одну из пяти пачек денег, но не решился.
- Понимаю, раб божий, искушение тебя взяло нечистым поводом. Да простит тебя Бог. Возвратил ли ты украденное пострадавшей?
- А как же, святой отец, она взяла свою эту жалкую, ничтожную сумочку.
- Ну что ж, едем ко мне, раб божий. Величать тебя как?
- Александром, батюшка.
- Вот, Александр, поживешь у меня. Поможешь по дому, если таково желание в твоей душе будет. Послушаешь проповеди. И даст Бог, Всевышний вразумит тебя, отвернет тебя, раб божий Александр, от лжи, обмана и посягательства на чужое.
Всю осень и зиму Балаганов прожил у священника. Колол дрова, носил воду, очищал двор от снежных сугробов и слушал церковные проповеди и богослужения. Но когда наступил Рождественский пост, то чуть было вновь не сорвался и не сбежал от отца Никодима. Но взяв себя в руки, не без помощи священника, продолжил жизнь в тепле, хотя и впроголодь, так как в доме священнослужителя и матушка, и все домочадцы постились. И чтобы удержаться, не свернуть с честной дороги, Балаганов время от времени шел в город, заходил в частный ресторан и наедался там до отвала не только постной пищи, но и скоромной.
И вот наступило Рождество Христово. Боже, как понравился этот святой праздник Шуре! Никогда он еще не праздновал эту первопрестольную дату.
У отца Никодима все делалось по церковным канонам, по установившимся домашним традициям. Было наготовлено много разных праздничных кушаний, и даже на столе красовался запеченный молодой поросенок. А в углу зала стояла пахучая расцвеченная игрушками и свечами елка. Кругом было праздничное убранство, все домочадцы священнослужителя были торжественно веселы и нарядны.
- Все это хорошо, дорогой Шура. Так вы плывете из Екатеринославля? Как там оказались и почему в Киев?
- Когда отца Никодима арестовали, я по просьбе матушки и его личной, переданной из тюрьмы, выполнял их нижайшую просьбу. Отвез в Екатеринославльскую епархию две ценные иконы, большой серебряный крест с распятием и камнями, кадило, лампаду и праздничную ризу отца Никодима.
- И все это без утайки доставили по назначению? - недоверчиво смотрел Остап на Балаганова.
- Вот крест святой, Остап Ибрагимович, я же на иконе поклялся и крест вот у меня освященный церковью, - приложил Балаганов руку к груди.
- И вы действительно стали верующим?
- Не то, чтобы таким уж верующим, как церковники, но по душевному своему состоянию верующий, - кивнул Балаганов. - Не таким, конечно, верующим, как отец Никодим, его матушка и их домочадцы, но верующий, - повторил убежденно бывший уполномоченный по рогам и копытам.
- Это поразительно, Шура. Вы меня просто удивили как никто другой, зная вас в прошлом и слушая вот теперь. Ну хорошо, выполнили вы волю отца Никодима, отвезли, и что? Зачем плывете в Киев? Снова какое-то поручение церковников?
- Нет, Остап Ибрагимович. Киев я знаю неплохо. Не раз в его округе выступал как сын лейтенанта Шмидта, - засмеялся Балаганов. - Просто так, хочу побывать там в новом своем качестве, посмотреть, может быть, какое-нибудь дело подвернется.
- Вот-вот… - недоверчиво смотрел на него Остап.
- Нет-нет, Остап Ибрагимович, только честное, с капитальным вложением пусть, но только честное. Отпраздную Светлый пасхальный Праздник в столице христианства.
- Ну-ну, Шура… Вы ли это?
Остап неожиданно вспомнил, как он, защищая Кису Воробьянинова, скандалил с отцом Федором в Старгороде и спрашивал того: "Папаша, почем опиум для народа?". Сейчас он смотрел на своего бывшего молочного брата и покачивал головой, узнав о такой невероятной перемене в нем. Затем хитро спросил:
- А может, снова есть желание побыть сыном лейтенанта Шмидта?
- Что вы, что вы, Остап Ибрагимович! - замахал руками Балаганов, как человек, отгоняющий назойливую осу. И с жаром заверил - Ни за что! Вы же сами говорили, что это пижонство, товарищ Бендер.