Я бы тут, вестимо, отметил: он сам не так давно объявил, что пора плестись ко гробу, а учитывая, как обошелся он с дочерьми, мне б лучше и дальше оставаться сиротой, - но старик спас меня от прозябанья в рабстве и скитаньях, поселил у себя во дворце, даровал друзей… Все ж какая-никакая, а семья. Поэтому я ответил просто:
- Благодарствуй, вашчество.
Старик тяжко вздохнул и произнес:
- Ни одна из трех моих королев меня по-настоящему не любила.
- Ох, еть-колотить, Лир, я тебе шут, а не какой ятый колдун. Если ты и дальше будешь возиться в грязи собственного раскаяния, давай я тебе лучше меч подержу. Может, твоей древней жопе достанет проворства насадиться на его острый конец. И тогда нам выпадет хоть немного окаянного покоя.
Лир рассмеялся - старый кривой дуб - и потрепал меня по плечу:
- Иного не прошу от сына я - лишь бы дарил мне смех в минуты горя. Отправлюсь на покой. А ты ночуй сегодня у меня в шатре, Карман, чтоб холод не глодал.
- Слушаюсь, государь. - Стариковская доброта меня тронула, отрицать не стану.
Король побрел к себе. Пажи уже целый час таскали в королевский шатер горячие камни, и когда Лир откинул полог, меня опахнуло жаром.
- Приду, как только по нужде схожу, - молвил я. Отошел за край света от костра и стал облегчаться у огромного голого вяза, как вдруг перед мною в чаще замерцал голубоватый свет.
- Н-да, то был пушистый клочок овечьего дрочала, - раздался женский голос, и из-за дерева, на которое я ссал, вышла призрак-девица.
- Божьи муди, навье, я чуть тебя не обмочил!
- Смотри, куда брызжешь, дурак, - рек призрак. Теперь она казалась пугающе плотской - за спиной проступало совсем немного, но снежинки пролетали ее насквозь.
- Пусть будет царственна семья,
В ее тепле растаешь.
Но злодеяньям короля
Ты сиротой не станешь.
- И все? - молвил я. - Опять стишки да шарады? По-прежнему?
- Тебе пока больше ничего и не надо, - ответил призрак.
- Я видел ведьм, - сказал я. - Они тебя, похоже, знают.
- Ну да, - рек призрак. - В Глостере темные делишки завариваются, дурак. Глаз да глаз нужен.
- Глаз да глаз за чем?
Но девица исчезла, а я стоял посреди леса с причиндалом в кулаке и беседовал с деревом. Ладно, наутро уже будет Глостер - там и поймем, за чем именно глаз да глаз нужен. Или что там еще за вздор был?
Вместе с флагами Глостера на башнях трепетали полотнища Корнуолла и Реганы - стало быть, депутация уже прибыла. Глостерский замок представлял собой горсть башен, окруженный с трех сторон озером, а спереди его от суши отсекал широкий ров. Внешней стены у замка не было, как в Белой башне или Олбани, не имелось и двора. Лишь небольшая площадка перед входом и сторожка для охраны въезда. Конюшни и казармы на суше защищала городская стена.
При нашем приближенье со стены донесся трубный глас. Оповестили, значит. Навстречу нам по мосту уже мчался, раскинув руки, Харчок.
- Карман, Карман, где же ты был? Друг мой! Друг!
С большим облегчением я убедился, что он жив. Мало того - этот простодушный медведь стащил меня с лошадки и сжал в объятьях так, что у меня дыханье сперло. Он танцевал и кружил со мной, а мои ноги болтались в воздухе, словно я был куклой.
- Хватит лизаться, Харчок, деревенщина ты эдакая. Все волосья мне с головы ощиплешь.
Я треснул обалдуя Куканом по спине, и он взвыл:
- Ай! Не надо драться, а? - Но все же выронил меня и присел на корточки, обхватив себя лапами, словно сам себя матерински голубил. А может, и впрямь голубил, поди разбери. Но тут на спине его я заметил буро-красные разводы и поднял рубаху посмотреть, в чем дело.
- Ох, паренек, что же с тобой было-то? - Голос мой осекся, из глаз запросились слезы, и я никак не мог набрать в грудь воздуху. Мускулистая плита спины моего подручного была почти без кожи - чья-то жестокая плеть методично и явно долго сдирала ее, а когда раны рубцевались, сдирала и рубцы.
- Я так ужасно по тебе скучал, - сказал Харчок.
- Ну да, я тоже, но откуда все эти шрамы?
- Лорд Эдмунд сказал, что я оскорбленье естеству и меня надо наказывать.
Эдмунд. Ублюдок.
Явление тринадцатое
Гнездилище мерзавцев
Эдмунд. С Эдмундом придется разобраться - силы обратились супротив него, и я с трудом давил в себе желанье найти подлого изверга и воткнуть ему какой-нибудь свой кинжал между ребер. Однако план действовал - и у меня по-прежнему оставался кисет с двумя пылевиками, что мне дали ведьмы. Едва не подавившись, я проглотил гнев и повел Харчка в замок.
- Эгей, Карман? Ты ли это, парнишка? - Акцент валлийский. - А король с тобой ли?
Из-за колодок, установленных посреди дворика, выглядывала мужская голова. Волосы темные, длинные, все лицо закрывают. Я подошел и присел поглядеть, кто это.
- Кент? Зачем ты в сих ежовых ноговицах?
- Зови меня Каем, - отвечал старый рыцарь. - Король приехал?
Бедняга даже головы поднять не мог.
- Ага, идет сюда. Свита коней расседлывает в городе. А как оказался ты в таких жестких подвязках?
- Сцепился с этим блядиным сыном Освальдом. Превысил гнев мое благоразумье. Корнуолл нашел, что поведение мое достойно такого наказанья. Вечор и посадили.
- Харчок, тащи-ка ты воды нашему доброму рыцарю, - велел я. Великан порысил за ведром. Я обошел Кента сзади, легонько похлопал его по крупу.
- А знаешь, Кент… э-э, Кай, ты ведь очень привлекательный мужчина.
- Ты плут, Карман, и я тебе не дамся.
Я опять шлепнул его по заду. От штанов его поднялась пыль.
- Нет-нет-нет, мне и не надо. Это не моя епархия. А вот Харчок - он бы и ночь саму отымел, если б так темноты не боялся. Да и оборудован он, что твой бык, точно тебе говорю. Подозреваю, после мужеложства с Харчком твой стул струиться будет из тебя без помех недели две. Ужин будет вылетать, как вишневая косточка из колокола.
Харчок уже возвращался с деревянной бадьей и ковшиком.
- Нет! Стойте! - возопил Кент. - Мерзавчество! Насилие творится! Остановите этих извергов!
Со стен на нас уже поглядывала стража. Я зачерпнул воды из бадьи и плеснул весь ковш Кенту в лицо, чтобы успокоился. Тот поперхнулся, перестал орать, но забился в колодках.
- Полегче, добрый Кент, я тут с тобой в кошки-мышки играю. Мы тебя вытащим, как только объявится король. - И я подставил ковшик, чтобы рыцарь хорошенько напился.
Все выпив, он, переводя дух, спросил:
- Христовым гульфиком, Карман, зачем ты так со мной?
- Воплощение чистого зла, видать.
- Ну так прекрати. Тебе не к лицу.
- Примерка помогает, - молвил я.
Пару мгновений спустя из сторожки вышел Лир - его сопровождали Куран и еще один пожилой рыцарь.
- Кто смел так оскорбить тебя? - воскликнул король. - Кто смеет моих гонцов наказывать? Кто он?
- Он и она, ваш зять и ваша дочь, - ответил Кент.
- Нет.
- Да.
- Нет, говорю.
- Да, говорю.
- Нет, нет, они б не сделали такого.
- Да вот же, сделали.
- Клянусь брадой Юпитера, что нет, - сказал Лир.
- Да. Клянусь чешуей на ногах Кардомона и говорю - да, - сказал Кент.
- Клянусь размашистой крайней плотью Фрейи и говорю: на хер всё! - сказал Кукан.
И все посмотрели на куклу, самодовольно торчавшую на своей палочке.
- Я думал, мы клянемся тем, что на ум взбредает, - рекла кукла. - Но продолжайте.
- Они б не смели, и не могли б, и не желали б. Хуже убийства - так почтеньем пренебречь. Где же эта дочь?
Старый король бросился во внутренние ворота, за ними - капитан Куран и дюжина других рыцарей из свиты, уже вступивших в замок.
Харчок хлопнулся в грязь, раскинув ноги, посмотрел в глаза Кенту - их головы теперь приходились вровень - и спросил:
- Ну как ты тут?
- В колодках, - отвечал Кент. - Со вчерашнего вечера вот сижу.
Харчок кивнул. По его подбородку поползла родственница его прозванья.
- Значит, не очень хорошо?
- Не очень, парнишка, - рек Кент.
- Но ведь хорошо же, Карман с нами и теперь нас спасет?
- Вестимо - я само спасение в разгаре. Когда за водой ходил, ты там ключей случайно нигде не видел?
- Не. Ключей не видал, - отвечал мой подручный. - Но у колодца иногда бывает портомойка с шибательными дойками. Только она с тобой ни на какие хиханьки не пойдет. Я спрашивал. Пять раз.
- Харчок, о таких вещах нельзя спрашивать без всякой увертюры, - сказал я.
- Я же сказал "пожалуйста".
- Ну тогда молодец - я рад, что ты не растерял манеры перед лицом такого негодяйства.
- Благодарю, милостивый государь, - ответил Харчок голосом ублюдка Эдмунда - скопировал идеально, зло так и капало с уст.
- Это нер-блядь-вирует, - рек Кент. - Карман, а ты бы не мог все же как-то попробовать и меня вытащить отсюда? Уж с добрый час назад у меня руки онемели, а если начнется гангрена и придется их рубить, мечом уже не очень помашешь.
- Знамо дело, устрою, - сказал я. - Пускай Регана сперва на отца яд сольет, а потом я схожу про ключ у нее спрошу. Я ж ей вполне не безразличен, знаешь?
- Ты на себя написял, да? - осведомился Харчок - уже своим голосом, но с легким валлийским акцентом. Бесспорно, дабы утешить Кента в его маскараде.
- Тому не первый час пошел. И дважды - еще после.
- Я так тоже ночью порой делаю - когда холодно или до нужника далеко.
- А я просто старый, и мочевой пузырь у меня усох до грецкого ореха.
- А я войну объявил, - сказал я, ибо мне показалось, что мы обмениваемся сокровенным.
Кент забился в колодках, выворачивая шею посмотреть на меня.
- Что сие значит? Начали-то мы с ключа - потом пипи зачем-то, а теперь "я объявил войну"? Без всякого "с вашего позволенья"? Ты меня озадачил, Карман.
- И мне горько это слышать, ибо все здесь присутствующие - моя армия.
- Шибенски! - рек Харчок.
Освобождать Кента пришел сам граф Глостерский.
- Прошу прощения, мой добрый человек. Сам бы я такого нипочем не допустил, но Корнуоллу что втемяшится…
- Я слышал, вы старались, - ответил Кент. Эти двое дружили в прежней жизни, но теперь Кент был поджар и черноволос, выглядел гораздо моложе и далеко не так опасно, а вот на Глостера последние недели легли тяжким бременем. Он будто постарел на много лет, у него тряслись руки, пока он прилаживал тяжелый ключ к замкам колодок. Я деликатно отобрал у него ключ и открыл замки сам.
- А ты, шут, я не потерплю, чтоб ты насмехался над внебрачным происхожденьем Эдмунда.
- Значит, он уже не байстрюк? Вы женились на его матери. Мои вам поздравленья, добрый граф.
- Нет, мать его давно уже в могиле. А законность его положенья проистекает из иного. Другой мой сын, Эдгар, меня предал.
- Как так? - спросил я, прекрасно зная, как так.
- Намеревался отобрать у меня земли, а меня поскорее в гроб загнать.
Я в подметном письме своем такого не припоминал. То есть про конфискацию земель там, конечно, говорилось, но об убийстве не было ни слова. Наверняка дело рук самого Эдмунда.
- Подумай, чем ты мог его прогневать. И прошу тебя, не являйся ему на глаза прежде, чем остынет его ярость, - она сейчас в нем так бушует, что и кулакам своим дав волю, отец вряд ли успокоится на том, - сказал вдруг Харчок идеальным Эдмундовым голосом.
Все мы обернулись к нашему пентюху: из пещеры его пасти несся голос не того размера.
- Нет, никогда. Я помню хорошо. - Другим голосом.
- Эдгар? - уточнил Глостер.
То и впрямь был голос его родного сына. Меня всего скрутило предчувствием того, что мы услышим дальше.
- Беда! - Снова голос ублюдка. - Отец идет, я слышу! Извини, я обнажу мой меч против тебя. Вынь свой. Нам надобно хитрить обоим. Смелее бейся, будто в самом деле! Беги теперь, покуда нет отца! Огня сюда! Скорей! Спасайся, брат! Скорей огня! Скорей! Беги! Прощай же!
- Что? - воскликнул Глостер. - Что это за увертки колдовства?
Опять Эдмундов голос:
- Я все думаю, брат, о предсказании, о котором я читал несколько дней тому назад, насчет того, что будет следствием этих затмений. А ведь, к несчастью, предсказанное сбывается уже: рвутся узы между родителями и детьми, наступает мор и глад и конец старинному согласию. Расколы в государстве, посягновенья и хулы на короля и знать, ложные подозрения, изгнание друзей, развал в войсках, измены в супружествах - всего не перечислить…
На сем я заткнул рот Харчку рукою.
- Пустяки, милорд, - рек я. - Самородок умом повредился и вообще не в себе. Лихоманка, я так полагаю. Он повторяет голоса, но душу в них не вкладывает. В мозгах у него кавардак.
- Но то были голоса моих сынов, - сказал Глостер.
- Знамо, но лишь звучаньем. Только звук в них был. Дурачина же - что птичка певчая, чирикает без всякого на то соображенья. Ежели найдется у вас угол, куда я мог бы отвести его…
- А также любимого королевского шута и верного слугу, с которым обошлись жестоко… - добавил Кент, растирая запястья, натертые в колодках.
Глостер задумался на миг.
- Тебя, мил-человек, наказали незаслуженно. Холуй Гонерильи Освальд хуже чем бесчестен. И хотя сия тайна неподвластна моему соображенью, Лир и впрямь благоволит своему Черному Шуту. В северной башне есть нежилая светлица. Крыша течет, но ветром в нее не задувает, да и к хозяину своему будете близко. Его я поселю в том же крыле.
- О, благодарствуйте, милорд, - рек я. - За Самородком нужен глаз да глаз. Навалим на него побольше одеял, а я сбегаю к апофикару за пиявками.
Мы уволокли Харчка в башню, Кент захлопнул тяжелую дверь и заложил ее засовом. В светелке имелось одно церковное окно с треснувшими ставнями и пара стрельчатых бойниц - все они пробиты были в нишах, а занавеси раздернуты, чтоб хоть немного света попадало внутрь. Зимой здесь было так промозгло, что изо ртов у нас валил пар.
- Задвинь шторы, - сказал Кент.
- Лучше сходи сначала за свечами, - рек я в ответ. - Как только мы задернем шторы, в светлице будет темно, как у Никты в попе.
Кент вышел и совсем немного погодя вернулся с тяжелым железным шандалом, в котором горели три свечи.
- Горничная скоро принесет жаровню с углями, хлеба и эля, - сказал рыцарь. - Старина Глостер - добрый малый.
- Инстинкт самосохранения у него тоже в порядке. С королем его дочерей не обсуждает, - заметил я.
- Я на собственной шкуре выучился, - вздохнул Кент.
- Я о том же, - молвил я и повернулся к Самородку, который мял воск, стекавший с толстых свечей. - Харчок, так что ты нам рассказывал? Про сговор Эдмунда и Эдгара?
- Не знаю, Карман, - отвечал подручный. - Я же просто говорю, а что говорю - бог весть. Да только лорд Эдмунд меня бьет, если я разговариваю его голосом. Я оскорбляю собой естество и меня надо наказывать, говорит.
Кент потряс головой, как гончая, вытряхивающая воду из ушей:
- Что за кручёное коварство ты себе замыслил, Карман?
- Я? При чем тут я? Мерзопакость замыслил подлец Эдмунд. Но плану нашему она только на руку. Беседы Эдгара с Эдмундом лежат на полках памяти Харчка, будто запыленные тома в библиотеке - надо лишь заставить обалдуя их раскрыть. Ну же, к делу. Харчок, какие слова сказал Эдгар, когда Эдмунд посоветовал ему не являться на глаза отцу?
И так, мало-помалу, мы отжимали из памяти Харчка все - словно кошачьей лапой. Согревшись над жаровней и съев весь хлеб, мы уже видели всю картину: предательство Эдмунда развернулось пред нами в красках и голосах первого состава исполнителей.
- Так Эдмунд, стало быть, сам себя ранил и сказал, что это сделал Эдгар? - уточнил Кент. - Чего было просто братца не прикончить?
- Сначала ему надо обеспечить себе наследство, а нож в спине будет выглядеть слишком уж подозрительно, - пояснил я. - Кроме того, Эдгар - муж крепкий, бьется умело. Эдмунд вряд ли вышел с ним лицом к лицу на поединок.
- Изменник, да еще и трус, - рек Кент.
- Это его достоинства, - сказал я. - Ну, или мы ими воспользуемся как таковыми. - Я легонько похлопал Харчка по плечу. - Парнишка хороший, отлично шутовством владеешь. А теперь давай-ка поглядим, сможешь ты сказать голосом ублюдка то, что скажу я.
- Ага, Карман. Я постараюсь.
И я сказал: