- О моя милая миледи Регана, как солнце - блеск любимых мной очей, с кораллами сравнима алость губ, снег не белей, чем цвет ваших грудей, а волос вовсе не как проволока груб. Коли не станете моею поутру, то я возьму и точно здесь помру.
Харчок моментально все воспроизвел мне голосом Эдмунда Глостерского. Мольбы и отчаяния в голосе его хватило бы, чтоб отпереть самое черствое сердце. Так я, по крайней мере, надеялся.
- Ну чё? - спросил балбес.
- Блеск, - ответил я.
- Жуть, - ответил Кент. - А как вообще Эдмунд оставил Самородка в живых? Ведь должен знать, что Харчок - свидетель его измены.
- Великолепный вопрос, Кент. Пойдем и спросим его самого?
Пока мы шли к покоям Эдмунда, мне взбрело в голову, что крепость моей крыши над головой - иначе короля Лира - с последней нашей встречи с ублюдком несколько поубавилась, а вот влияние Эдмунда - а также, стало быть, иммунитет - возросло, раз он у нас новоявленный наследник Глостера. Короче говоря, ублюдок мог бы меня запросто прикончить при желании. Охраняли меня лишь меч Кента да ужас Эдмунда перед местью призрака. Ну и ведьмовские пылевики, само собой. Мощное оружие.
Оруженосец провел меня в сени перед большой залой Глостерского замка.
- Его светлость примет одного тебя, шут, - сказал юнец.
Кент уже намеревался прибить мальчишку, но я удержал его руку:
- Я прослежу, чтоб дверь не запирали, милый Кай. Коли окликну, ты, будь добр, войди и расправься с ублюдком со смертоносной решимостью. - Я глянул на прыщавого оруженосца. - Сие маловероятно. Эдмунд очень высоко меня ценит, а я - его. Меж комплиментами у нас едва найдется время поговорить о делах.
И я шмыгнул мимо юного рыцаря в боковой покой, где Эдмунд один сидел за письменным столом. Я молвил:
- Что ты подлец, шаромыга, подбирала объедков, чванливая, убогая, пустоголовая, трехливрейная, грязно-шерстяно-чулочная сволочь, бледнопеченочная кляузная мразь с грошовым сундучочком за душой, в зеркальце глядящаяся, сверхугодливая шельма, готовая и сводничать, чтоб госпоже потрафить; лезешь в дворянчики, помесь ты труса и нищего жулика с бордельным служкой, сын ты и наследник подзаборной суки, - и я тебя визжать и выть заставлю, если отречешься хоть от единого из этих своих титулов, - ну-ка, отворяй двери Черному Шуту, не то мстительные духи выкорчуют душу из тельца твоего и швырнут в чернейшие провалы преисподней за твою подлую измену.
- О, хорошо сказано, дурак, - рек Эдмунд мне в ответ.
- Правда, что ли?
- О да - я ранен до мозгов. Небось, и не оправлюсь никогда.
- Совершеннейший экспромт, - рек я. - Но если дать мне время порепетировать, кто знает - могу зайти еще разок и влить побольше яду.
- Оставь сию задумку, - сказал ублюдок. - Лучше сядь передохни да насладись собственным красноречьем и успехом. - Он показал на стул с высокой спинкой через стол от себя.
- Благодарю, я так и поступлю.
- А габаритами, как прежде, невелик, я погляжу, - заметил Эдмунд.
- Ну… да. Природа - манда неуступчивая…
- И по-прежнему, я полагаю, слаб?
- Не духом, нет.
- Ну разумеется. Я имел в виду лишь твои субтильные члены.
- О да - в таком разрезе я по-прежнему отчасти мокрый котенок.
- Превосходно. Явился быть приконченным, стало быть?
- Не сразу, не сразу. Э-э, Эдмунд… замечу, если ты не возражаешь - какой-то ты сегодня неприятственно приятный.
- Спасибо. У меня новая стратегия. Я тут выяснил, что всевозможное мерзопакостное негодяйство гораздо лучше удается под покровом учтивости и добродушия. - И Эдмунд подался ко мне через стол, как бы доверяя нечто сокровенное. - Выяснилось, что человек утрачивает любой разумный корыстный интерес, ежели считает тебя до того любезным, что готов посидеть вечерок с тобой за флягой эля.
- И ты, значит, теперь приятный?
- Да.
- Не подобает.
- Разумеется.
- Так депешу Гонерильи получил ты, значит?
- Мне Освальд передал ее два дня тому.
- И? - спросил я.
- Явно госпожа положила на меня глаз.
- И как тебе такой поворот?
- Ну а она-то здесь при чем? Тут уж никто не устоит, особенно теперь, когда я не только пригож, но и приятен.
- Стоило все же перерезать тебе глотку, когда мне выпадал случай, - сказал я.
- Ах, что ж - та вода уж утекла, нет? Отличный план ты сочинил, кстати, - с письмом, дабы дискредитировать моего братца. Привелся в исполнение потрясно. Я, разумеется, чуть-чуть украсил. Сымпровизировал, если угодно.
- Я знаю, - сказал я. - Намекнул на отцеубийство - да и саморез на руку сыграл. - Я кивнул на его перевязанную правую.
- Ну да. Самородок с тобой разговаривает, да?
- Вот что мне странно. Почему же этот окаянный дуболом до сих пор дышит, зная столько всего про твои планы? Кто-то очень боится призраков?
Ухмылка неискренней приятности впервые сошла на миг с лица Эдмунда.
- Ну, и это тоже. А кроме того, мне довольно-таки нравится его пороть. А когда я его не порю, само его присутствие в замке напоминает мне, какой я умный.
- Недалекий ты ублюдок. Рядом с Харчком и наковальня будет умнее. Как это вульгарно с твоей стороны.
Это все и решило. Любые потуги на приятственность, очевидно, слетают вмиг, когда речь заходит о классовом происхождении. Рука Эдмунда метнулась под стол и возникла снова с длинным боевым кинжалом. Но увы - я в тот момент уже замахивался Куканом, и своим палочным концом он обрушился в аккурат на перевязанную руку ублюдка. Кинжал, вертясь, вылетел и приземлился на пол так, что я умудрился подхватить его носком башмака за рукоять, и он взлетел прямо мне в подставленную ладонь. (Говоря честно, мне все равно, какой рукой сражаться: годы жонглирования и обшаривания чужих карманов подготовили меня к ловкости обеих.)
Я перехватил кинжал к броску.
- Сядь! От тебя до преисподней, Эдмунд, - ровно полтора оборота клинка. Дернись, а? Я тебя очень прошу. - Он видел, как я обращаюсь с кинжалами, на дворцовых спектаклях.
Ублюдок сел, баюкая раненую руку. Повязка набухла от крови. Эдмунд плюнул в меня и промазал.
- Да я тебя…
- Ай-я-яй, - покачал головой я, помахивая кинжалом. - А приятственность?
Эдмунд зарычал, но тут же осекся, потому что в покой ворвался Кент. Дверь едва не слетела с петель. Меч старого рыцаря был обнажен, а два оруженосца, влетевшие следом, только тянули свои из ножен. Кент на ходу развернулся и звезданул одному в лоб рукоятью. Парнишка рухнул, напрочь расставшись с чувствами. Засим Кент повернулся в другую сторону и клинком плашмя сбил второго юнца с ног. Тот растянулся навзничь, и дух громко вылетел из него. Рыцарь отвел руку с мечом, чтобы пронзить ему сердце уже наверняка.
- Стой! - сказал я. - Не убивай его.
Кент стал и обвел глазами покой, оценивая положение в нем.
- Я слышал лязг клинка. Подумал, ублюдок тебя убивает.
- Отнюдь. Он принес мне сей прекрасно украшенный кинжал с драконьей головой в искупительную жертву.
- Неправда, - буркнул ублюдок.
- Так, значит, - рек Кент, внимательно разглядывая оружие, взятое на изготовку, - тогда ты убиваешь ублюдка?
- Лишь проверяю его балансировку, мой добрый рыцарь.
- А… Извини.
- Страху нет. Благодарю тебя. Если понадобишься - позову. И прихвати с собой этого бессознательного, будь добр? - Я посмотрел на второго оруженосца, который мелко трясся на полу. - Эдмунд, будь так любезен, вели своим рыцарям быть поучтивее с моим головорезом. Вот он уж точно - любимец короля.
- Оставьте его в покое, - проворчал ублюдок.
Кент с сознательным оруженосцем выволокли несознательного в сени и закрыли за собой дверь.
- Ты прав, Эдмунд, вся эта приятственность - песьи ятра. - Я подбросил кинжал и поймал его за рукоять. Эдмунд чуть дернулся, я опять подбросил клинок и поймал за лезвие. Воздел с подозреньем бровь. - Так о чем бишь мы? Как здорово тебе удался мой план?
- Эдгара заклеймили изменником. Отцовы рыцари охотятся за ним по сию пору. А лордом Глостера стану я.
- Да полно, Эдмунд, неужто с тебя хватит?
- Именно, - рек в ответ ублюдок.
- Именно - что именно? - Неужто он, даже словом не перемолвившись с Гонерильей, уже разинул пасть на земли Олбани? Вот теперь я был не уверен двойне - что же мне делать? Мой план сводился лишь к тому, чтоб спарить ублюдка с Гонерильей и тем подорвать королевство; только это и удерживало меня от того, чтобы метнуть кинжал точно в его кадык. Когда я вспоминал кровоточащие рубцы на спине у Харчка, рука моя напрягалась непроизвольно и сама хотела отправить клинок в полет. Но что же он замыслил?
- Трофеем может стать все королевство, - рек Эдмунд.
- Военным? - Откуда ему известно о войне? О моей войне?
- Вестимо, дурак. Каким же еще?
- Ебать мои чулки, - рек я. Кинжал вылетел из моей руки сам собой, а я выбежал из покоя, звякая бубенцами.
Подходя к башне, я услышал такую колобродицу, будто кто-то мучил лося в бурю. Испугавшись, что Эдмунд все ж подослал к Харчку наемного убийцу, я вошел к нам в светелку, пригнувшись и держа один метательный кинжал наготове.
Харчок лежал навзничь на одеяле, а сверху на нем, расправив подол белых одежд, скакала златовласая женщина - будто рвалась к финишу в заезде на недоумках. Я и раньше ее видел, но вот настолько во плоти - никогда. Парочка согласно выла в экстазе.
- Харчок, что ты делаешь?
- Лепота, - ответствовал подмастерье с широченной дурацкой лыбой во всю рожу.
- Она-то само виденье лепоты, но ты пистонишь призрака.
- Не… - Бесполденный великан приостановил ход своего поршня выспрь, приподнял барышню за талию и всмотрелся ей в лицо так, словно обнаружил у себя в постели блоху. - Призрак?
Она кивнула.
Харчок отшвырнул ее в сторону и с долгим душераздирающим воплем кинулся прямо в окно, разнося ставни в щепу. Вопль повисел недолго в воздухе и завершился плюхом.
Призрак-девица оправила юбки, откинула волосы с лица и ухмыльнулась.
- Во рву вода, - промолвила она. - Жить будет. А я, наверное, пойду на полувзводе.
- Ну да, тебе пора, но все равно очень любезно с твоей стороны, что нашла время трахнуть мальчонку с фаршем вместо мозгов. А то лишь цепями гремишь да зловеще предрекаешь окаянный страшный суд.
- Сам-то духоподъемно кувыркаться не готов? - И она подсмыкнула подол, словно собираясь заголиться.
- Отвянь, навье, мне еще долдона изо рва выуживать. Он плавать не умеет.
- Да и летать наверняка не любит.
Нет времени у меня тут с нею препираться. Я сунул кинжал в ножны на копчике, развернулся и кинулся было к дверям.
- Не твоя война, дурак, - рек призрак.
Я замер. Харчок непроворен почти во всем, так, может, и тонуть будет нерасторопно.
- У байстрюка, что ли, теперь своя война?
- Знамо дело. - И призрак кивнул, уже тая туманом.
- Лучший план у дурака
Знай висит на шансе, а
Вся надежда байстрюка
Явится из Франции.
- Ах ты, болтливая марь, суесловный ты высенец, испаренье злоречивое и ползучее - во имя всей истины на свете, говори наконец уже прямо. И без этих анафемских стишков!
Но призрак уже делся.
- Ты вообще кто? - заорал я опустевшей башне.
Явление четырнадцатое
На рожках крадучись
- Я трахнул призрака, - молвил Харчок - мокрый, голый и несчастный. Он сидел в прачечном котле, в подземелье Глостерского замка.
- Куда ж без окаянного призрака, - сказала портомойка, оттиравшая балбесову одежду, весьма измаранную пребыванием во рву. Чтобы вытащить этого дурня из вонючей жижи, я вынужден был призвать на помощь четверку людей Лира.
- Такому, вообще-то, нет оправданья, - сказал я. - У вас с трех сторон замка озеро, ров можно было вывести в него, и нечистоты со всей их вонью выносило бы течением. Готов спорить, настанет день, и они поймут, что стоячая вода ведет к заболеваниям. В ней враждебные духи заводятся.
- А ты многоречив для такого клопа, чтоб мне провалиться, - рекла портомойка.
- Одарен, - пояснил я, важно взмахнув Куканом. Я тоже был наг, если не считать колпака и Кукана: и мой наряд в спасательной операции весь покрылся коркой склизкой пакости.
- Бейте тревогу! - В портомойню сверху сбежал, громыхая доспехами, Кент - в руке меч, за ним по пятам - два юных оруженосца, которым он навалял и часа не прошло. - Двери на запор! К оружью, шут!
- Привет, - ответил я.
- Ты голый, - молвил Кент, в очередной раз сдавшись позыву озвучить очевидное.
- Вестимо, - рек я в ответ.
- Найдите шутовской наряд, ребята, и облачите же его. На стадо нам волков спустили, все на защиту встать должны.
- Стоять! - рявкнул я. Оруженосцы прекратили неистово колготиться по всей портомойне и встали по стойке "смирно". - Прекрасно. А теперь, Кай, будь добр, изложи, что ты мелешь.
- Я трахнул призрака, - сообщил Харчок юным оруженосцам. Они сделали вид, что не услышали.
Кент неохотно приблизился, шаркая ногами, - его несколько смущало алебастровое великолепие моей наготы.
- Нашли Эдмунда - у него ухо было пришпилено кинжалом к высокой спинке стула.
- До ужаса небрежный он едок.
- Ты же его туда и пришпилил, Карман. Нечего вилять.
- Муа? Да ты погляди на меня. Я мал, слаб и низкороден, я б ни за что не…
- Он за твою голову назначил цену. Сам сейчас прочесывает весь замок, - сказал Кент. - Клянусь, я видел пар из его ноздрей.
- Он же не станет святки портить, правда?
- Святки! Святки! Святки! - затянул Харчок. - Карман, а можно нам поехать на Филлис посмотреть? Можно-можно?
- Знамо дело, парнишка. Если в Глостере есть ссудная касса, я тебя туда отведу, как только твой наряд высохнет.
Кент вскинул удивленного дикобраза - свою бровь:
- Это чего он такое?
- Каждые святки я вожу Харчка в "Ссудную кассу Филлис Терр" в Лондоне. Он там поет Иисусу "С днем рожденья" и задувает свечки на меноре.
- Но святки же - языческий праздник, - молвил один оруженосец.
- Заткнись, недоносок. Хочешь испортить радость недоумку? Вы вообще тут зачем? Вы разве не Эдмунду служите? Вам же полагается мою голову на пику насаживать сейчас или как-то.
- Они мне переприсягнули, - молвил Кент. - После того как я их отлупил.
- Так точно, - молвил один армифер. - У сего доброго рыцаря мы научимся большему.
- Точно так, - вторил ему армифер-два. - Да и по-любому мы были Эдгара людьми. Лорд Эдмунд - негодяй, если позволите, сударь.
- К тому же, дорогой мой Кай, - молвил я, - известно ль им, что ты незнатен и безгрошен? Тебе не по чину и карману содержать боевое подразделение, будто какому-нибудь… ну я не знаю, графу Кентскому.
- Верно заметил, Карман, - рек мне Кент в ответ. - Добрые судари мои, я должен освободить вас от службы.
- Значит, нам не заплатят?
- Весьма прискорбно мне, но нет.
- Ой. Ну тогда мы пойдем.
- Прощайте, парни, будьте начеку, - сказал им Кент. - И помните - сражаются всем телом, не только мечом.
Два фелефея с поклонами вышли из портомойни.
- Теперь расскажут Эдмунду, где мы прячемся? - уточнил я.
- Вряд ли. Но тебе все равно лучше облачиться.
- Мытея, как мой шутовской наряд?
- Исходит паром у огня, сударь. В доме-то носить уже можно, сдается мне. Я верно услыхала, что вы кинжалом пробили ухо лорду Эдмунду?
- Я? Простой шут? Нет, глупая девица. Я безобиден. Укол ума, пинок гордыне - вот и весь урон, который шут умеет нанести.
- Жалко, - сказала портомойка. - Он и не такого заслужил за то, как обращался с вашим стоеросовым дружком… - Она отвернулась. - Да и с остальными.
- А почему ты, кстати, сразу не прикончил этого мерзавца, Карман? - осведомился Кент. Околичности не пережили такого пинка и, обеспамятев, забились под ковер.
- Ага, ори погромче, тебя плохо слышно. Простаку закон не писан.
- А самому тебе вольно ж бывает голосить: "С добрым утречком! Погоды у нас стоят мрачные, а я развязал окаянную войну!"
- Теперь у Эдмунда своя война.
- Вот видишь? Опять за свое.
- Я как раз шел тебе сказать да наткнулся на призрак-девицу - она обхаживала Харчка. Потом этот дуболом выскочил в окно, пришлось спасать. Призрак намекнул, что ублюдка может спасти Франция. Может, он стакнулся с королем Пижоном и готовит вторжение?
- Призраки знамениты своей ненадежностью, - сказал Кент. - К тому ж тебе не приходило в голову, что ты мог спятить, а это все тебе просто привиделось? Харчок, а ты-то призрака видал?
- Внамо дело - я даве ф ней покуролефил, только потом ифпугалфя, - сокрушенно молвил мой подручный, пуская мыльную пену изо рта и уныло созерцая свою оснастку в горячей воде. - Наверно, у меня на приблуде теперь фмерть.
- Водопряха, смой смерть с его приблуды, будь добра?
- Вот уж дудки, - молвила та в ответ.
Я придержал колпак за кончик, чтоб не звякал, и для пущей искренности склонил пред нею голову.
- Лапуся, ну в самом деле. Спроси себя, что б на твоем месте сделал Иисус?
- Будь у него роскошные сисяндры, - добавил Харчок.
- Тебя забыли спросить.
- Извиня-юсь.
- Война? Убийство? Измена? - напомнил Кент. - У нас был план?
- Ладно, будет, - молвил я. - Коли у Эдмунда своя война, всем нашим замыслам гражданской войны между Олбани и Корнуоллом кранты.
- Все это мило, но на мой вопрос ты не ответил. Почему ты не прикончил ублюдка?
- Он дернулся.
- Так ты намеревался?
- Ну, все в подробностях я не продумал, но когда метил кинжалом ему в глаз, догадывался, что исход может быть фатальным. И, должен сказать, хоть я и не стал задерживаться, дабы насладиться торжеством, мне по душе, как оно вышло. Лир говорит, у стариков убийство заменяет блядки. Скажи мне, Кент, ты вот много народу погубил - у тебя оно так?
- Нет. Отвратительная мысль.
- Однако Лиру верен ты.
- Я вот начинаю задавать себе вопрос, - молвил Кент, присаживаясь на опрокинутое корыто. - Кому я служу? Зачем я здесь?
- Ты здесь, потому что во всевозрастающей этической двусмысленности нашего положенья ты в своей праведности постоянен. К тебе, мой изгнанный друг, мы все обращаемся. Ты - огонек во тьме деяний политики и кровного родства. Ты нравственный хребет, на который все мы вешаем клочки окровавленной своей плоти. Без тебя мы просто-напросто комки желаний, что в корчах извиваются в собственной лживой желчи.
- Правда? - молвил старый рыцарь.
- Ну да, - ответил я.
- Тогда я не уверен, что вообще хочу с вами водиться.