- Так сразу? - сострил я, поскольку боялся взять её за руку.
- Сигарету! - скомандовала она.
- Пожалуйста, - я протянул сигарету.
Потом я дал ей свою сигарету, и она прикурила от неё.
Почему я не зажёг спичку? При всей своей журналистской наглости бывают у меня моменты патологической застенчивости. Я боюсь использовать своё превосходство. Я не хотел зажигать спичку и рассматривать её. Обычно лица после сна помяты. Зачем смущать? Сигарета вспыхнула, осветив лицо, гладкое, свежее, с чёткими чертами, будто и не со сна. Она была, естественно, красивой. Естественно, для любого рассказа - устного и печатного.
Все мои приятели знакомятся только с красавицами, во всяком случае, если верить им. В рассказах, повестях, романах героини все как на подбор расписные, красоты неимоверной. В отличие от них моя соседка была страшна, как некрашеный танк. Ну и как? Интересно, что у меня с ней будет? Какие сложатся отношения, если она страшна? Ладно, не будем далеко отходить от общепринятых норм. Она была хороша собой. Во всяком случае, в темноте. Свет луны падал на её лицо, и тени от длинных ресниц дотягивались чуть ли не до губ, высокая грудь приподнимала одеяло двумя снежными бугорками, и тому подобная чушь.
Давайте честно. Она не была красавицей. Она даже не была красивой: никаких бугорков, ничего не вздымалось.
Говорят, самые красивые девушки в Краснодаре. Мой Сазоновград где-то там, на юге. К тому же если девушке двадцать три и она живёт на юге, то солнце, воздух и еда не дадут ей быть страшной. Что такое начинающаяся старость? Это состояние, когда все девушки двадцати лет кажутся красивыми.
Была ночь. Бессонница. Мы были вдвоём. Лежали в полуметре друг от друга. У неё были огромные глаза, тени от ресниц…
Короче, выбирайте сами. Варианты описаны.
- Он что, каждый день так гудит?
- Да.
Мы молча курили. Есть тьма охотников до приключений. Я сам был из их числа. Сейчас меня трактором не заставишь проявить инициативу. Тем более в ситуации, где напрашивается именно такое решение. Я не смог бы познакомиться на танцах. Я не могу познакомиться на юге вечером, когда все шеренгами вышагивают по набережной, разглядывая и выбирая, а главное - ожидая, что сейчас кто-то начнёт знакомиться. В ресторане не могу, хоть убейте.
Кому это нужно - убивать тебя? Не хочешь и не знакомься. Можно подумать, что все только и ждут тебя, умника и красавца. Между прочим, лет в двадцать ты путал Кваренги и Гварнери, а твоей внешностью вполне можно отпугивать ворон, если надеть на тебя что-нибудь соответствующее. "Посмотри на себя в зеркало - ты же идиот". Это уже цитата из письма некогда любившей меня Зои. Когда же это было? Давно…
В те времена ты проговорил бы минут сорок. Вспомнил бы всю свою жизнь и слегка коснулся бы её руки при передаче сигареты.
Нет, нет, спать - и всё. И ухватился бы за руку. Или ещё что-нибудь подобное. Но сегодня… Даже непонятно, почему эти мысли лезут в голову. А куда же ещё им лезть? Спать…
- Давайте спать.
Сигарета уже кончилась, куда девать окурок?
- И так всегда?
Она поняла:
- Сколько помню себя.
Я не удержался:
- Значит, лет пятнадцать?
- Примерно.
- И каждый раз просыпаетесь?
- Нет, спим. Привыкли.
- А что же сейчас?
- И сейчас буду спать.
Я кинул окурок в окно. Она мне дала свой, и я его тоже выбросил.
Она заснула. Я ещё немного поворочался.
Проснулся я от жары. Мылся, завтракал - на меня поглядывала новая жиличка. Думала, не прогадала ли. А что, ей вчера меня не показали? А если б показали? Может, вообще бы съехала с квартиры?
Я вспомнил прошедшую ночь. И вдруг представил себя Печориным в "Тамани". Девушка и эта песня: "Ты помнишь, изменник коварный, как я доверялась тебе". Песня по мотивам "Тамани". С чего бы это? Ах да, в "Тамани" она тоже пыталась его утопить.
Я заметил, у меня в жизни часто возникают ассоциации с какими-то литературными героями. Я чувствую себя то Печориным, то Онегиным, то Гэтсби. Естественно, в меньших масштабах. Если Гэтсби строил дворец, чтобы показать, как он разбогател, то я покупаю себе с большой переплатой поношенную дублёнку и иду в ней разводиться, поскольку при семейной жизни меня не раз упрекали в мизерности моей зарплаты.
Длинная какая-то фраза получилась. Но из этой фразы слова не выкинешь. Надо было вместо запятой перед "поскольку" поставить точку. Ну да ладно, кто считается?
Жиличка подошла к кухонному столу, протянула руку, сказала:
- Света.
Немного подумала и добавила:
- Манекенщица из Дома моделей.
- Све-ета, - протянул я, пожал руку, спросил довольно нахально: - А чего сюда приехали, Света из Дома моделей?
- В отпуск, отгулов накопилось. А тут, говорят, весело. А мест в гостинице нет.
- Ну что, Света, испугались ночевать со мной в одной комнате?
- Ни капли не испугалась, - ответила Света и повела плечиком. - Просто не имею такой привычки.
- Ну вот, - сказал я, допивая чай, - вот и проворонили своё счастье.
Я пошёл. Вслед мне неслось какое-то бурчание типа:
- Подумаешь… счастье… таких… базарный день…
Я вернулся и сказал:
- Каждая манекенщица мечтает выйти замуж за дипломата.
- А вы что, дипломат, что ли?
- Хуже, - ответил я и ушёл, размахивая атташе-кейсом.
Когда я появился на главной площади, там уже было полно народу. На одной из наспех построенных эстрад играл духовой оркестр. Музыканты с трудом переступали ногами, потому что при каждом шаге приходилось отрывать подмётки от проступившей сквозь краску хвойной смолы. На другой эстраде расположился оркестр народных инструментов и ждал своей очереди.
Духовики были в тёмных костюмах и при галстуках, народники - в атласных рубашках ниже колен и в широких штанах, очевидно, выше пояса. Рубахи были подпоясаны шёлковыми шнурками из синтетики, украшенными кистями.
На возвышении я увидел группу людей, среди которых явно выделялись мои собратья журналисты. Я был отторгнут от их клана, и места для меня среди них не было. Они прибыли официально, по командировкам, я прибыл самостоятельно, дикарём. Они жили в гостинице, я - в частном секторе. Эти два обстоятельства не улучшали моё и без того паршивое настроение. Ночное бдение добавляло раздражительности.
Я пробирался сквозь толпу до тех пор, пока не начался митинг.
- Товарищи! - кричал председатель горисполкома в микрофон. - Сегодня мы вместе с вами… - Дальше он долго перечислял с кем. - Сегодня мы вместе с вами… - ещё раз повторил он. Слова долетали не все: то ли ветер мешал, то ли радиопомехи. - Собрались… здесь… мы… наш… славном… традиция… никогда… всегда… источник… целебные свойства… благосостояние… объявляю открытым!
Тут мне удалось наконец выбраться в такую точку, откуда была видна трибуна и все, кто на ней находился. А находилось там, судя по внешнему виду, всё городское начальство и лучшие представители трудящихся и отдыхающих в городе-курорте.
Немного особняком держался первооткрыватель источника Трофим Егорович в сопровождении двух дюжих молодцов, очевидно тех самых бурильщиков. Слово как раз предоставили Трофиму Егоровичу. Он важно подошёл к микрофону и минуты две откашливался и дул в него, проверяя надёжность радиотехники. Потом начал говорить. Говорил гладко, как по писаному. Рассказывал всё с самого начала: что росло на огороде и что как надо было поливать, как не хватало воды и как плохо овощам без воды, особенно если лето жаркое, как родилась у него в голове мысль о пробивке скважины и как двое молодых ребят-бурильщиков просто так, за красивые глаза, бросились опрометью помогать ему и его овощам.
В этом месте он показал жестом на тех двоих. Они скромно потупились, а народ прервал речь бурными аплодисментами.
После аплодисментов Трофим Егорович подробно рассказал, как трудно было пробивать скважину и как самоотверженно эти ребята работали под его руководством. Дальше первооткрыватель воздал хвалу всем тем комиссиям, которые с первого же глотка оценили целебность источника. И наконец прозвучали заключительные слова его яркой речи:
- Я, граждане, человек бескорыстный, мне огород и не жалко совсем, если речь зашла о здоровье лучшей половины человеческого населения. Так пусть же стоит на месте моего огорода та красивая лечебница, которая украшает собой и весь наш славный город! Большое спасибо за это природе и всем остальным, кто построил этот наш с вами город!
После первооткрывателя слово было предоставлено женщине-матери, отдыхающей здесь уже не в первый раз.
- Дорогие товарищи, - начала она чуть дрожащим от волнения голосом, - трудно передать словами ту радость, ту благодарность и вообще все те чувства, которые испытываешь, когда прикасаешься губами к этому животворному источнику и пьёшь из него целительную воду. Кем я была до своего первого приезда сюда? - Тут она помолчала минуту, но так и не сказала кем. - А теперь, - продолжала она, - после приезда сюда я стала матерью двоих детей. Я горда этим и никогда не перестану благодарить за это ваш славный город-курорт с его источником!
Она разрумянилась от волнения и отошла от микрофона. Потом выступали люди, связь которых с источником мне установить не удалось. Затем шли награждения, премии, грамоты, крики "ура". Кого-то качали. Дети поедали мороженое. Мелькали цветные шарики.
Начались танцы. Возле духового оркестра пары закружились в вальсе, а около оркестра народных инструментов начался весёлый перепляс"
Я спешно пробился к председателю.
- Я из газеты.
- Хорошо, - откликнулся он, обнаруживая человека делового.
- Несколько слов, - подхватил я его телеграфный стиль.
- Догоним лучшие курорты. Через десять лет источник будет давать миллион гекалитров. Построим колоннаду. Сейчас излечиваем каждую десятую, доведём до каждой пятой. Достаточно?
- О быте и культуре.
- Газ, водопровод, паровое отопление, не только в каждый дом, но и каждый день. Есть три дворца, но с культурой пока хуже. Строим театр.
- Флора, - продолжал я.
- Газоны - в скверы, скверы - в парки, парки - в леса. Да что там говорить! - вдруг сбился он с официального тона. - Что здесь было? Деревня. Грязная и пыльная. Уже сегодня - город. И главное, мы ведь действительно излечиваем. Молодёжи мало. Но ничего, построим ткацкую фабрику. Мы свои двенадцать процентов до двадцати доведём. И посмотрим, кто кого.
- Кого вы имеете в виду?
- Всех, всех я имею в виду. Весь мир.
- Спасибо. Желаю вам победить весь мир и поскорее выйти в космос.
- Действуйте, - сказал он вместо прощания.
Я побежал за директором НИИ курортологии, которого заприметил ещё на трибуне по его профессорскому виду.
- Сидор Матрасович! - закричал я своё любимое имя-отчество, которым всегда называю людей, когда не знаю, как их зовут на самом деле.
И это не случайно. Я путём многолетних экспериментов на людях установил, что это сочетание звучит похоже на все имена-отчества. Люди просто не могут поверить своим ушам. При подходе надо поменять код.
- Здравствуйте, Семьдесят Восемьдесят, - протянул я руку. - Из газеты. Крылов Сергей Севастьянович. Несколько слов о НИИ, о достижениях, о проблемах.
Директор некоторое время стоял молча, потом стал зачитывать доклад:
- Наш НИИ был образован десять лет назад на базе местной ветеринарной лечебницы. На первых порах мы столкнулись с необходимостью менять профиль и методологию исследований. Однако тот давний опыт мы тоже не забываем и многие эксперименты проводим на животных…
- Да, я слышал об этом, - вставил я, чтобы растравить профессиональную гордость директора.
- Единственная болезнь, от которой наш источник не помогает, а, наоборот, способствует её прогрессированию, - это болезнь роста.
Он явно был доволен своей шуткой и даже замолчал, чтобы я успел его понять и записать дословно.
- Увы, - продолжал он после паузы, - только за последние пять лет восемнадцать кандидатов, четыре доктора. Сейчас подаём работу на премию.
- Если не секрет, о чём работа?
- Почему же секрет? Мы её уже отослали. Работа эта… как бы вам попроще объяснить… ну, в общем, о зависимости деторождаемости от естественных факторов. Я доступно объясняю?
- Не совсем, - сказал я, и он посмотрел на меня с плохо скрытым профессиональным сожалением.
- Начну с зависимости. Статистикой было установлено… - он повторил всю известную мне историю с использованием, правда, таких научных терминов, как "математическое ожидание и дисперсия", "корреляционная функция" и даже "критерий хи-квадрат".
Я терпеливо всё это выслушал, что-то чёркая для вида в своём блокноте. Когда он закончил, я снова спросил:
- Ну а как же вы всё-таки устанавливаете эту самую зависимость?
- Дорогой мой, мы мыслим значительно более масштабно и вместе с тем более абстрактно, чем вы думаете. Мы работаем методами проверки гипотез. Что есть гипотеза? Гипотеза в нашей методологии есть положение, выдвинутое, так сказать, априори. Ясно?
- Ясно, - сказал я.
- Ну вот, когда гипотеза выдвинута и опубликована, мы начинаем её проверять, чтобы подтвердить.
- Или опровергнуть, - добавил я.
- Ну, теоретически конечно, хотя на моей памяти таких случаев не было.
Здесь, похоже, он меня убедил, потому что я тоже хорошо знаю, что выдвинутая и опубликованная гипотеза обычно не задвигается до тех пор, пока человек, который её выдвинул, по тем или иным причинам не отпускает штурвал управления наукой.
- Так вот, - продолжал между тем директор, - мы проверяем гипотезу до тех пор, пока не подтвердится её правомерность.
- Браво! - сказал я и начал извиняться за то, что так надолго его задержал.
- Ну что вы, - стал он утешать меня. - Если бы не вы, так кто-нибудь другой из ваших. Вон их сколько, - и он показал рукой за мою спину.
Я обернулся и действительно увидел несколько лиц, знакомых мне. Обладатели лиц и правда готовы были броситься на директора и ждали, когда я от него отстану.
Я снова повернул голову к директору, но его уже и след простыл. Я пошёл по площади, соображая, у кого мне ещё надо взять интервью, чтобы получился полноценный материал.
"У отдыхающей", - сказал я сам себе и начал искать в толпе женщину, похожую на отдыхающую. И вдруг увидел ту самую, которая выступала на митинге. Она томно кружилась в медленном вальсе с каким-то типом. Тот что-то говорил ей на ухо, его редкие усики при этом часто-часто шевелились, а она, абсолютно не обращая на него внимания, глядела по сторонам, на оркестрантов, просто на небо. Отсюда я сделал вывод, что этот гражданин ей совершенно безразличен. Я спрятал блокнот в карман. Не успел танец закончиться, а партнёр отдыхающей отойти на два шага, как я уже говорил ей:
- Знаете, ваше выступление просто потрясло меня.
- Да что вы, - тягуче произнесла она, глядя по-прежнему куда угодно, только не на собеседника.
В этот момент оркестр снова заиграл, и не успел я произнести формулу приглашения на танец, как она уже по-хозяйски положила мне руку на плечо, и мы пошли в медленном танце.
Когда я отвёл её подальше от громоподобных звуков оркестра, то сказал:
- Вот вы такая молодая и уже мать двоих детей.
- Троих, - поправила она, по-прежнему не удостаивая меня взглядом.
- Так вы же говорили - двоих, - удивился я.
- Двоих это после того, как я начала ездить сюда. А до этого у меня уже был один.
- А чем же вам тогда помог этот курорт с источником?
- Так кто ж его знает. Врачи говорят - помог.
Я задумался. Мы продолжали танцевать.
- Скажите, а вы много воды выпиваете в день?
- А ну её, эту воду. Она ж невкусная. И пахнет. Я больше "фанту" люблю.
- Так пили бы её дома, зачем же сюда ездить?
- Так врачи говорят, что помогает.
- Простите за нескромный вопрос: вы что, хотите стать матерью-героиней?
- Да куда мне! Хватит и троих.
- А зачем сюда опять приехали?
- Так путёвку дали. У нас на фабрике теперь как только путёвка на этот курорт придёт, так все бабы врассыпную. У одной и так двое-трое, другая пока учится, не до детей, а третьей жить негде, квартиру вот-вот дадут… Тогда вызывают меня в местком и говорят: давай, милая, выручай. Ты, говорят, уже опытная по этому курорту. Мы, говорят, тебе и путёвку оплатим, только езжай. Я и еду. А чего не поехать, если это для фабрики надо. Однажды два раза в год ездила. Даже благодарность объявили.
Танец уже кончился, а я стоял, соображая, что к чему.
- Ну так что? Есть ещё вопросы, товарищ корреспондент?
- А откуда… - Я не закончил вопроса, так как она показала на удостоверение, торчащее из нагрудного кармана.
- Всего хорошего. - Она застеснялась и ушла.
"Ну что ж, - подумал я. - Оставим только её выступление с трибуны".
- Ну что, сокол? - услышал я знакомый голос.
Тётя Паша с огромной сумкой продуктов надвигалась на меня. Я подхватил сумку.
- Вишь, сосиски здесь в буфете давали. - Она перевела дыхание. - Порезвился, соколик?
- Да. Взял кое-какие интервью.
- Да ты никак из газеты, что ли?
- Никак.
Тётя Паша привычно заворчала:
- Вот у других берут, другим дают. А мы что ж, хуже, что ли? Аль мы чумные какие?
- А что, тётя Паша, тоже интервью хотите дать?
- Ничего я не хочу. Чего это я хочу?
- А что такое, теть Паша, вы что, хуже, что ли?
- Это почему же я хуже? Ежели ты из Москвы, значит, и оскорблять можешь?
- Так ведь другие-то интервью дают.
- И я чего надо дать могу. А то тётя Паша будто и не человек. А тётя Паша не хуже других сказать может.
- Про что может сказать?
- Про жизнь. Про родной город. Про благосостояние… источник тебя разнеси. Да ежели хочешь знать, не отхвати тогда Трошка у меня десятину, источник-то на моём огороде был бы, понял?
- Понял. Вот и скажите, тётя Паша, что вы обо всём этом думаете.
- Валяй, - произнесла тётя Паша.
Я вынул блокнот и авторучку.
- Расскажите, тётя Паша, что лично вам дало развитие города, открытие источника?
И тётя Паша начала:
- Я, как и все жители нашего города… мы с большим подъёмом… а как я простая женщина… сбылись самые заветные…
Я спрятал блокнот. Ну что ты будешь делать! Нормальные люди, каждый говорит по-своему, неподдельным, естественным языком, но стоит только вынуть карандаш и бумагу - всё кончилось. Пошёл стандарт, за которым невозможно порой уловить, что человек хотел сказать. Мы, журналисты, сами насадили этот корявый канцелярский язык. Почему они прикрываются этой бронёй? Наверное, боятся ошибиться. Что-нибудь скажешь не так, потом срама не оберёшься, объясняй, что ты не верблюд.
- Давайте так, тётя Паша. Я всё это записал. А теперь вы мне по-простому скажите, какая лично вам выгода от источника, от института, от всего этого курорта.