Но женский голос ответил, что Георгий Борисович не приходил с работы. Тогда Катя набрала другой номер - он был занят. Она набирала его несколько раз, потом у неё лопнуло терпение.
- Пока она поговорит, можно съездить туда и обратно, - с досадой сказала она.
Положение, судя по выражению её лица, осложнялось.
- Вот что, - произнесла она, немного подумав. - Ты поедешь по этому адресу, - она быстро написала несколько слов на бумажке и отдала ему, - спросишь Анну Леопольдовну и скажешь ей, что операцию надо проводить немедленно. Так и скажешь. А если она спросит почему, объяснишь, что мной вроде заинтересовались люди Ришельенко. Понял?
- Понял.
- Всё. Пусть она ждёт возле объекта сегодня же. Беги. Стой. У тебя ведь может не хватить денег на такси. Вот, возьми и возвращайся сюда, - она протянула две бумажки по десять рублей.
Вартанян опрометью побежал на улицу. На улице он осмотрелся и запомнил адрес дома, из которого только что вышел, что тоже было нелишне в его положении.
Такси быстро доставило его по названному адресу, на звонок вышел какой-то молодой человек и вежливо спросил, что ему здесь надо. Вартанян сказал, что ему нужна Анна Леопольдовна. Молодой человек пригласил его в квартиру. Анна Леопольдовна говорила по телефону, и Вартанян стал ждать. Ждать ему пришлось недолго, чтобы убедиться, что, судя по разговору, она может продолжать его до утра.
Тогда Вартанян начал делать знаки, которые своей выразительностью и непосредственностью привели Анну Леопольдовну в такое удивление, что она повесила трубку на полуслове.
- Вы, кажется, пришли сюда, чтобы мне что-то сказать? - обратилась она к нему.
- Да, - ответил Вартанян, не обращая внимания на тон, которым был задан вопрос, как, впрочем, и на внешность хозяйки, хотя внешность её была тоже весьма примечательной.
Это была женщина, за установление истинного возраста которой небезрезультатно бьётся мировая косметическая наука. Она была из числа тех женщин, в которых постоянно борются два антагонистических желания: желание организма располнеть и их собственное желание похудеть. Лицо её и осанка хорошо сохранили следы обожания окружающих, а голос, похоже, и вовсе не претерпел существенных изменений за последние тридцать - сорок лет. Но Вартаняна это, как уже было сказано, не касалось.
- Так что? Говорите же! - заторопила она его.
Вартанян изложил своими словами сказанное ему Катей, и хозяйка стала заметно суетливее.
- Я всё поняла, - сказала она ему, - можете возвращаться. Вот вам деньги на обратную дорогу, - она сунула ему в карман какую-то бумажку и быстро, так что он не успел возразить, захлопнула за ним дверь.
Вартаняну ничего не оставалось, как вернуться обратно к Кате, что, впрочем, его даже обрадовало.
Подъезжая к дому, Вартанян заметил, что около него уже стоит такси, из которого выходит мужчина. Это не привлекло внимания Вартаняна, и он начал готовить деньги, чтобы расплатиться с водителем. Но, кинув ещё один взгляд на стоявшую машину, он увидел, что, опираясь на руку мужчины, из машины следом за ним выходит женщина, показавшаяся Вартаняну очень знакомой. Ещё миг - и он узнал в ней Катю. Сердце его отчаянно забилось, и он сказал сдавленным от волнения голосом:
- Остановите, пожалуйста.
Расплатился и вышел, забыв закрыть за собой дверцу, и тут же, спрятавшись в тень, стал наблюдать за той парой.
А они не спешили. Когда их машина отъехала, они продолжали что-то обсуждать так тихо, что эго похоже было на любовный шёпот, как незамедлительно и показалось Вартаняну. "Брудершафт, брудершафт", - пронеслось у него в мозгу. Тем временем, разговаривая, они подошли к подъезду, но, когда входили в него, Вартанян неожиданно для себя рванулся вперёд и настиг их возле самого лифта.
Несколько секунд он молчал, не зная, надо ли что-нибудь говорить в подобных случаях или можно и так. За это время он успел разглядеть спутника своей возлюбленной. Это был мужчина, чей портрет Вартанян не раз видел на обложках журнала "Советский экран" в газетных киосках, в витринах мужских парикмахерских и ещё где-то, кажется, на рекламах Аэрофлота или "Накопил - и машину купил".
- Это кто такой? - спросил незнакомец у Кати.
- Я тебе покажу сейчас, кто я такой, - вспыхнул ещё больше Вартанян, вспоминая, как его учили драться.
- Ну-ну-ну, парень. Не делай цирка, здесь не платят.
- Я сам заплачу! - уже закричал Вартанян.
- Тише, ребята, - спохватившись наконец, сказала Катя, поначалу растерявшаяся при внезапном появлении Вартаняна. - Вам нечего делить. Быстро помиритесь и познакомьтесь.
В это время подъехал лифт и раскрылись двери. Катя буквально втолкнула в кабину обоих мужчин, вошла сама и нажала кнопку нужного этажа.
Они вошли в квартиру, и она представила их друг другу. Когда Вартанян услышал имя Жора, он сразу вспомнил слова Планшеева "человек с большой буквы "М" и слегка успокоился. Жоре, естественно, имя Вартаняна ничего не сказало, но он его на всякий случай запомнил.
После этого они сели в гостиной. Катя, которую Жора, впрочем, звал просто Катькой, разлила вино по фужерам, и они выпили за знакомство. Потом Катя рассказала Жоре всё, что произошло в этот день у неё на квартире, и добавила, что Анна Леопольдовна предупреждена и с минуты на минуту должна быть здесь.
При этом известии Жора начал проявлять беспокойство и проявлял его до тех пор, пока Катя не пригласила Вартаняна прогуляться, на что тот с радостью согласился.
Глава 11
Жора Бэкингемский, заведующий отделом министерства разной промышленности
Жора происходил из хорошей семьи, где к тому же был единственным сыном. Его старательно учили в школе, после школы выбрали достойный институт и определили туда с одной надеждой на рождение в лице Жоры спасителя науки. Но то ли достоинства Жоры были в своё время переоценены, то ли, как склонен был потом уже полагать сам Жора, достоинства института определились лишь лёгкостью поступления в него, - ни спасителем, ни даже спасателем науки Жора так и не стал. Он, конечно, учился в дневной аспирантуре, честно копался в научной литературе и вызывал восхищение студенток, проходя по коридорам института сперва туда, потом обратно. Но на учёный совет впечатление произвести не удалось, и надо было что-то предпринимать, так как даже такой красавец - Жора был красавцем районного масштаба - не мог котироваться в родном вузе, если он завалил диссертацию. Это неоднократно и без слов подтверждали возросшие требования современных девушек к интеллекту избираемого мужчины.
Как известно, технически интеллигентный человек может работать либо в НИИ, либо в вузе, либо в министерстве. По причинам, изложенным выше, Жоре оставалось решиться на последнее из перечисленного. У папы были старые знакомства, в результате чего среди старых сотрудников министерства разной промышленности - минразпрома, как его называли, - появился молодой Жора.
Жора сперва принялся за дело горячо, из-за чего чуть было не погорел: в минразпроме к таким вещам не привыкли. В результате даже сложилось мнение о приверженности Жоры к науке, чего ему не простили бы не только в минразпроме, но и во многих других министерствах. И пришлось Жоре доказывать на каждом углу и на каждом совещании, что ничего общего с наукой он не имеет, что больше, чем кто-либо, понимает бесполезность этих бумагомарателей из разных там НИИ.
- Почему, - риторически, закатывая глаза, вопрошал Жора в неформальной компании коллег, - почему, если человек защищает диссертацию удачно, ему дают диплом, а если неудачно - не дают справку о том, что к науке он не имеет никакого отношения?
Как бы ему пригодилась такая справка! Но всякое усердие приносит плоды, если его грамотно рекламировать перед начальством.
Когда Жора на глазах у начальника вычеркнул из списка премированных за новое изделие тот НИИ, в котором созрела сама идея изделия, ему поверили и поручили самостоятельный участок работы: он был назначен начальником отдела вторсырья. Жора быстро сообразил, что если хорошо поставить дело, то вторсырье бывает первого и даже высшего сорта, и развернул бурную деятельность, подкупая начальство своим бескорыстием и любыми дефицитами, которые бывали так уместны в качестве подарков к дням рождения. Особо нуждавшиеся устраивали из-за этого празднование не только дней рождения, но и именин и других дней ангела.
Складывалось впечатление, что дефицитные товары и материалы, выпускаемые как минразпромом, так и другими ведомствами, сперва поступали к Жоре во вторсырье, а потом уже шли к потребителю, в то время как основная продукция попадала сразу на свалку.
Жора приобрёл вес и стал вести себя солиднее. Он больше не мелочился: мебель новая, менять машины каждый год, жениться каждый раз на другой - это его уже не привлекало. Он решил жить по-иному, как и подобает человеку с его уровнем связей.
Вот такой человек сидел в ожидании в квартире подруги Кати Бонасеевой. Ждать ему пришлось недолго. Дверной звонок сыграл первые такты песни "Всё могут короли". Жора изящно кинулся к двери - даже когда никто не наблюдал за ним, он предпочитал изящные движения каким-либо другим: он считал вредным расслабляться даже наедине с собой. Перед дверью он замедлил бег, перешёл на цыпочки и таким образом добрался до глазка. В глазок он увидел искажённую оптикой фигуру своей возлюбленной. Она вошла в прихожую, и вся квартира заполнилась дорогим запахом французских духов. На ней было шикарное каракулевое пальто, сделанное под бурку, на голове набекрень сидела кубанка, крепкие ноги упруго обтягивали изящные сапоги. "Ещё бы шашку ей в руки", - мелькнуло в голове Жоры.
Анна Леопольдовна скинула ему на руки каракулевое манто, и Жора замер, потрясённый: на плечах у неё переливался палантин из норок. Жора не знал, что и думать. Ему никогда ещё не приходилось видеть, чтобы одна женщина носила сразу два пальто, он к этому не привык и подумал: "А всё-таки она хороша!" Подумал так, будто его заставляли отрекаться от того, что Анна Леопольдовна хороша. "Ещё бы не хороша, - продолжал думать Жора, целуя ручку Анны Леопольдовны, - надень всё это на нашу уборщицу, тоже хороша будет".
Но Анна Леопольдовна действительно была ещё хороша, о чём упоминалось выше (глава предыдущая). И всё же хотелось бы ещё раз отметить, что Анна Леопольдовна была из тех женщин, которые твёрдо стоят на своих красивых ногах, одетых в сапоги тонкой кожи с высокими каблуками. На Анне Леопольдовне хорошо сидела юбка из плотной ткани, а светлая блузка из удивительно лёгкого полупрозрачного материала отлично гармонировала с серебристым мехом палантина.
В глазах у Анны Леопольдовны была решимость. Такие женщины, как она, твёрдо убеждены в том, что если уж любить, так любить, а если нет, так нет, нимало не смущаясь, что эта фраза ровно ничего не значит. Зато она же, эта фраза, звучит хорошо и ни к чему не обязывает. Анна Леопольдовна была женщиной гордой и независимой до тех пор, пока ни от кого не зависела. А если уж и приходилось от кого-то зависеть, то только от тех, от кого зависеть стоило.
В связи со всем вышеизложенным Анна Леопольдовна вынула из сумочки мундштук, вставила в него сигарету с фильтром, закурила, естественно, красиво и произнесла низким голосом:
- Котик, такое ощущение, что ты меня разлюбил.
- С чего ты взяла, лапонька, - возразил Жора. В его планы, правда, не входили на сегодня любовные ласки, но ритуал следовало соблюдать. - С чего ты взяла, лапонька, красавица, - на всякий случай добавил он.
- Есть все основания предполагать это. Я не слышала, чтобы ты сказал, что любишь.
- Однако, - резонно возразил Жора, - ты не слышала и обратного.
- Казуистика, милый, - многозначительно проговорила Анна Леопольдовна, понятия не имея, что означает слово "казуистика".
- Называй это как хочешь, но причин подозревать меня в чём-то никаких нет. Я по-прежнему у твоих прекрасных ног.
- Жорик, ласточка, - решила поднажать Анна Леопольдовна, - не пудри мне мозги. Ты даже не поцеловал меня.
- Милая моя, - сказал Жора, взяв руку Анны Леопольдовны, - только потому, что не хотел портить причёску. С радостью обниму тебя, как только это будет возможно, как только у тебя будет больше времени. А растравлять понапрасну тебя и себя… - Жора многозначительно посмотрел на Анну Леопольдовну и даже подпустил в глаза томности.
Анна Леопольдовна сделала вид, что тут же расчувствовалась, но Жора предупредил её движение вперёд вопросом:
- Ты привезла то, что будет согревать мою душу в разлуке с тобой?
- Естественно, пупсик, ты даже не представляешь, чего это стоило. Когда он хватится, то просто убьёт меня.
- Думаю, что он тебе только спасибо скажет.
- С чего бы это? - удивилась Анна Леопольдовна, будто и не предполагая, о чём идёт речь.
- Ну как же, - потупившись, сказал Жора. - Всё-таки я тебе отваливаю восемь кусков.
- То есть ты хочешь сказать - номинальную цену.
- Номинал, чтоб вы не забывали в дальнейшем, - Жора почему-то вдруг перешёл на "вы", - пять кусков.
- Вы имеете в виду ту цену, которую назначил наш товаровед?
- Вот именно, ту самую, которая стоит в ценнике.
- Я что-то не понимаю, разве нечего выпить, - вдруг переключилась Анна Леопольдовна, загнанная в тупик, но ещё не сдавшаяся.
Она вообще имела такую привычку говорить "я что-то не понимаю", если чего-то не понимала. Сейчас она не понимала, как выйти из создавшегося положения. А такая формулировка всегда выручала её. Например, если она видела, что её, Анну Леопольдовну, уже загнали в угол, ну, выдала она чей-то секрет и её в этом уличили, то, честно глядя в глаза обвинителю, говорила: "Я вас просто не понимаю".
Тот, естественно, останавливал поток красноречия и спрашивал: "Как это не понимаешь? Ты же меня выдала с головой. Жена теперь знает про любовь нашу" (к примеру).
А Анна Леопольдовна своё: "Просто даже не могу понять, о чём вы говорите", - и всё. Хоть ты лопни, не может понять - и точка.
Так вот, выпив ликёру и сделав пару затяжек, Анна Леопольдовна справилась с собой и сказала:
- Поцелуй меня, дорогой, и пусть тебя не волнует моя причёска.
И когда Жора уже наклонился к ней, сделав безумнострастное лицо, она, обнимая его, произнесла:
- Номинал этот назначил наш товаровед. - Анна Леопольдовна сделала сильное ударение на слове "наш".
Жора так и остался в пяти сантиметрах от губ Анны Леопольдовны, как тигр, раненный в прыжке, как птица, сбитая влёт. Страстное выражение ещё не сошло с его лица, и руки ещё совершали обманные движения, а губы уже произносили слова:
- А товароведу вашему сидеть тоже неохота. Он что в каталоге увидел, то и написал.
- Не в каталоге, лапонька, а в прейскуранте. Какие у тебя прекрасные волосы. Зачем тебе такие кудри?
- Отдай их мне. - В её голосе слышно было глубокое чувство - во всяком случае, ей казалось, что кому-то оно может показаться глубоким.
- Любимая, - наконец выдавил из себя Жора. Он чувствовал, что она ещё не всё сказала. - Девять кусков.
- Так вот, ни в одном каталоге, ни в одном прейскуранте этой вещи нет. Так что, извините, оценка шла законная, по договорённости со сдатчиком. А раз её нет в каталоге, то, представьте себе, эта старинная вещь может стоить значительно больше. Вещь-то редкая.
- Скажите ещё, что это подвески французской королевы.
- Не знаю какой. Но вещь королевская.
- Вы имеете в виду своего мужа?
- И себя тоже.
- Знаете, - стал возмущаться Жора, - никто вас за руку не тянет. Вы предложили - я пошёл на это.
- Я рискую, Жора, я рискую, а ты торгуешься.
- Чем вы рискуете? Чем?
- Тем, что он и не собирался её продавать, а я тебе её отдаю.
- Что значит "не собирался"? А для чего он её взял? Может, вам на Восьмое марта подарить?
- Всё может быть, - сказала Анна Леопольдовна. - А вы себе не представляете такого подарка?
Она попала в самую точку. Таких подарков Жора не только не мог позволить себе, но и не простил бы никому из знакомых. За долгую жизнь красавца Жора привык больше получать подарки, чем дарить их. И уже сейчас, имея максимум материальных благ, как ребёнок радовался любому, пусть даже незначительному подарку любивших или посещавших его женщин. То есть какой-нибудь испанский галстук делал его счастливым на целый день. А за бритвенный прибор фирмы "Жилетт" Жора буквально готов был целовать ноги. Если, конечно, ноги были красивые. И дело даже не только в том, что Жора был жаден, хотя, конечно" и это в нём было, но скорее в том, что подарки говорили ему о его неотразимости, То есть льстили его мужскому самолюбию: он чувствовал себя не только мужчиной, победителем, но одновременно и женщиной, которой поклоняются.
А тут ситуация не прояснялась никак. Жора был человек деловой и не мог оставить сделку незавершённой.
- В конце концов… - начал Жора. Он хотел сказать, что у него есть клиент, но сказать этого не мог, так как гнул совсем другую линию. - Знаешь, - произнёс он совершенно другим голосом, - если твой муж действительно хочет подарить подвески тебе, то это другое дело, тогда и не надо было этот разговор начинать. Я не набивался. Забыли о подвесках - и дело с концом.
Он положил обе руки под палантин, уткнулся в мех норки и попытался забыться. Всё-таки приятно забыться, уткнувшись носом в десять тысяч рублей. Но забыться ему не дали.
- Что значит "забыли"? Я зачем сюда приехала? - В планы Анны Леопольдовны не входило оставлять подвески у себя. - Ты просил вещичку на память, я тебе организовала. Котик, - угрожающе произнесла она, - не надо со мной шутить. В конце концов и я должна что-то оставить себе на память. Меня тоже должно что-то согревать в твоё отсутствие. Я что, за каких-то паршивых три куска должна выдерживать скандал от Короля? Да если он оставит себе эти подвески, так, ведь ты понимаешь, он возьмёт за них больше, чем… ты можешь дать.
- Ну хорошо, хорошо. Пятихатка.
- То есть десять кусков.
- Да.
- Пупсик, дай я тебя поцелую.
- Я это сделал только для тебя.
- Я это только так и расцениваю. И будь осторожен: что-то начали крепко интересоваться.
Анна Леопольдовна передала Жоре небольшой ларец.
- А это ещё что такое? - удивился Жора.
- Не пугайся. Это мой подарок тебе, дорогой.
- Но за этот подарок тоже надо платить?
- А как же, милый, обязательно надо. Но не сейчас, потом, когда вернёшься.
Жора с облегчением вздохнул и заулыбался. Всё-таки свою безделушку он получил. И ничего, что безделушка стоила в два раза больше месячного оклада инженера, недавно взятого Жорой на работу в минраз-пром, - с этим Жора мог смириться. Он с чувством взял Анну Леопольдовну за руку и поцеловал её туда же.
Анна Леопольдовна почувствовала, что силы оставляют её.
- А деньги? - едва прошептала она.
- Да, чуть не забыл, - сказал Жора и стал отсчитывать десять пачек. - На, держи и ни в чём себе не отказывай. Я вернусь, - добавил он и пошёл.
- Возвращаться - плохая примета, - заметила она, пересчитывая пачки, и, подумав, добавила: - Любимый.