- Годдэм! - вскричал хриплый китобой. - Он ее не раскусил, но я его раскусил! Он в стачке с девушкой!
Загремели выстрелы… Томми прыгнул как тигр и, отбросив ударом кулака китобоя, ринулся к выходу!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда Джибсоны выбрались из адской свалки и побежали по туманной улице, Сьюки наткнулась на что-то и вскрикнула:
- Это он! Это мистер Пеммикан… Он ранен! Нужно взять его к нам домой.
- Удобно ли, - нахмурился отец, - постороннего человека.
- Аll right! - вскричала Сьюки решительно. - Постороннего неудобно, но будущего моего мужа - против никто ничего не скажет!. . . . . . . . . . . . . . .
III. Немецкий рассказ
- Лотта! - вскричал Генрих, хватая свою женушку за руку. - Это что такое? Что ты от меня спрятала?
Лотта закрыла лицо руками и прошептала:
- О, не спрашивай меня, не спрашивай.
- Покажи! Это, вероятно, записка! У тебя есть любовник?!
Лотта молча заплакала:
- Бог тебя простит!
- Покажи!!
- Нет! - сказала Лотта, смело смотря ему в глаза. - Ни за что!
- В таком случае - вон из моего дома!
- Я уйду, - прошептала Лотта, глядя на него глазами, полными слез, - но позволь мне вернуться 28 июля.
- Вздор! К чему эти комедии. Вон!. . . . . . . . . . . . . . . . .
Был день 28 июля.
У Генриха собрались гости и родственники, так как был день его рождения, - одной только Лотты, любимой Лотты, не было.
Где она бродила, изгнанная мужем?
- С днем рождения тебя! - вскричал отец, поднимая бокал.
Вдруг дверь распахнулась и вошла исхудавшая Лотта… С гордо поднятой головой она подошла к столу, в котором месяц тому назад спрятала что-то тайком от мужа.
Она открыла ящик стола, сунула туда руку и… вынула пару теплых туфель, вышитых гарусом.
- Вот, Генрих, почему я не могла показать… это сюрприз.
- Прости меня, Лотта, - вскричал Генрих, обливаясь слезами. - Я не имел права тебя подозревать…
Лотта вся вспыхнула и бросилась мужу в объятия.
- Вот видите, - сказал отец, - как вы были легкомысленны. Пословица говорит, что нужно сначала хорошенько расспросить, что за вещь заключалась в столе, и если эта вещь была невинного характера, то не нужно обращаться так сурово со своей маленькой женкой. Теперь вы достаточно наказаны, и в будущий раз это не повторится!
IV. Австралийский рассказ
На краю золотоносной ямы сидели двое: беглый каторжник Джим Троттер и негр Бирбом - неразлучные приятели.
- Проклятая страна! - проворчал Джим, отбрасывая в сторону кусок попавшегося под руку золота. - Ни одной женщины… А мне бы так хотелось жениться.
- Ты любил когда-нибудь? - спросил черный Бирбом, лениво пожевывая кусок каменного дерева.
- Давно. Это была индианка, которую я однажды застал в обществе долговязого Нея Мастерса. Это меня так смутило, что я тут же убил их обоих, украл лошадь и бежал.
Он посмотрел вдаль и вдруг, вскочив, крикнул:
- О, что это? Боже мой! Ведь это женщина! Ну, конечно… Старина Бирбом! Беги к ней со всех ног, чтобы она не ушла. Скажи, что я люблю ее, ну и прочее… и предлагаю сделаться моей женой. Если обломаешь дело, подарю тебе мои щегольские красные штаны!
Прыткий Бирбом не заставил себя ждать. Он понесся во всю прыть, а Джим собрал около себя кучу самородков, вытер грязной рукой с лица пот и вытащил из волос запутавшуюся ветку - все это для того, чтобы ослепить невесту своим видом и богатством…
Бирбом вернулся, еле дыша, с глубоким разочарованием в лице.
- Что она сказала?
- Она сказала, что я не получу твоих красных штанов. Тем более что это была не она, а он.
- Кто он?
- Старый мул диггера Паулинса, отбившийся от прииска. А ты, слепая курица, принял его за женщину!
И мечты бедного Джима о семейной жизни в один миг оказались разбитыми.
Он разбросал рукой опостылевшие самородки, упал на раскаленную землю и завыл.
А австралийское солнце - злой, желтый, пылающий таз - заливало равнодушные камни и пыльные листья молочаев своим мутным, как потухающие уголья, светом…
Конец графа Звенигородцева
(Рассказ из жизни большого света)
Граф Звенигородцев проснулся в своем роскошном особняке, отделанном инкрустацией, и сладко потянулся. Позвонил…
- Вот что… - сказал он вошедшему камердинеру. - Приготовь мне самое дорогое шелковое белье и платье от английского портного… Я через час поеду в баню. Никогда не был в бане - посмотрю, что это такое.
Прислуга в доме графа была вышколена удивительно: камердинер действительно пошел и сделал все так, как приказал граф.
Через час граф Звенигородцев вышел из своего роскошного особняка и, вскочив в дорогой, отделанный инкрустацией автомобиль, крикнул шоферу:
- В самые лучшие бани! В дворянские!!
________________________________
Облака пара застилали глаза… Мелькали голые тела, слышался плеск горячей воды, гоготанье… Брезгливо посматривая на эту неприглядную картину, граф лежал на скамье и морщился, когда высокий долговязый парень слишком сильно тер ему шею.
Этот долговязый парень давно уже не нравился графу своей непринужденностью и фамильярным обращением. Он хватал графа за руки, за ноги, мылил ему голову и часто выкрикивал какое-то непонятное слово "эхма!".
- Боже ты мой! - думал граф. - Где этот человек получил воспитание?.. Прямо-таки ужасно.
Мытье подходило уже к концу. Граф предполагал сейчас же встать и, даже не поклонившись долговязому человеку, уйти, чтобы этим подчеркнуть в деликатной форме свое неудовольствие.
Уже граф, поддерживаемый парнем, поднялся со скамьи… Уже он, окаченный горячей водой, взмахнул руками и отряхнул миллион светлых брызг… Уже… Как вдруг произошло что-то до того тяжелое, до того кошмарное - чего не могло бы предположить самое разнузданное воображение: парень неожиданно изловчился и, хлопнув графа по белой изящной спине, с хладнокровием истого бретера сказал:
- Будьте здоровы!
Граф вздрогнул, как благородный конь, которому вонзили в бока шпоры, повернул свое исковерканное гневом лицо и грозно вскричал:
- Эт… то что такое?!
- Будьте здоровы, говорю, ваше сиятельство! - повторил негодяй, делая иронический поклон.
- А-а, негодный… Зная, кто я такой, ты позволяешь себе то, что смывается только кровью?!! Я не убиваю тебя, как собаку, только потому…
И сделав над собой страшное усилие, граф отчеканил более спокойным голосом:
- Милостивый государь! Завтра мои свидетели будут у вас. Ваше имя?
- Алеша, ваше сиятельство. Так пусть меня и спросят, если помыться али что. В это время я завсегда тут. На чаек бы с вас.
Эта убийственная ирония, это последнее оскорбление уже не произвело на графа никакого впечатления… Он молча повернулся и вышел в предбанник. Вызов был сделан, и все неприличие и бестактность противника не могли задеть теперь графа.
Сжав губы и нахмурившись, граф быстро оделся, вышел, вскочил в свой элегантный автомобиль и помчался к своему другу барону Сержу фон Шмиту.
________________________________
Барон фон Шмит тоже жил в богатом особняке, отделанном мореным дубом и бронзой.
- Серж, - с наружным спокойствием сказал граф, хотя подергиванье губ выдавало его внутреннее волнение.
- Серж! Я сегодня был оскорблен самым тяжелым образом и вызвал оскорбителя на дуэль. Ты будешь моим секундантом?
- Буду.
Граф рассказал все происшедшее барону, который молча выслушал его и потом спросил:
- Слушай… А вдруг он не дворянин?
Граф похолодел.
- Неужели… Ты думаешь…
- Весьма возможно… Тогда ясно - тебе с ним драться нельзя.
- Боже! Но что же мне делать?!
- Видишь ли… если он не дворянин - тебе нужно было сейчас же после нанесения оскорбления выхватить шпагу и убить подлого хама на месте, как бешеную собаку…
- Что ты такое говоришь: выхватить шпагу! Откуда же ее выхватить, если я был совершенно голый? Да если бы я был одет - не могу же я носить шпагу при сюртуке от лучшего английского портного?
- Тебе нужно было задушить его голыми руками, как собаку.
- О господи! - застонал граф, хватаясь за голову холеными руками. - Но, может быть, он - дворянин? Ведь бани-то дворянские?
- Будем надеяться, мой бедный друг, - качая головой, прошептал барон.
________________________________
На другой день барон поехал по данному графом адресу, нашел оскорбителя и, сухо поздоровавшись, имел с ним долгий горячий разговор.
Когда он возвращался в свой особняк к ожидавшему его графу, лицо его было сурово, губы сжаты, а брови нахмурены.
Он легко взбежал по лестнице, остановился на секунду у дверей своего роскошного кабинета мореного дуба, пригладил волосы и с холодным лицом вошел…
- Ну, что?! - бросился к нему граф, протягивая трепещущие руки.
Барон отстранил его руки, свои засунул в карманы и медленно отчеканил:
- Вы получили оскорбление действием от наглого мещанина и не сделали того, что должен был сделать человек вашего происхождения: не убили его, как собаку.
- Он мещанин?! - болезненно вскричал граф, закрывая лицо руками.
- Да-с! Мещанин… И трус, вдобавок. По крайней мере, он сейчас же испугался, струсил и стал просить извинения. Говорил, что у них такой обычай - хлопнуть по спине на прощанье… Вы не убили его, как собаку, на вашей спине еще горит оскорбительный удар… Граф! Прошу оставить мой дом… Не считайте больше меня своим другом. Я не могу протянуть руки опозоренному человеку.
Граф застонал, схватился изящными руками за голову и, не оправдываясь, выбежал из кабинета…
________________________________
Он долго бродил по городу, потрясенный, уничтоженный, с искаженным горем и страданием лицом. Запекшиеся губы шептали:
- За что? За что на меня это обрушилось?
Потом его потянуло к людям.
Он кликнул извозчика и велел ехать в роскошный особняк княгини Р.
…Лакей, одетый в дорогую ливрею, расшитую золотом и инкрустацией, преградил ему путь.
- Не принимают!
Граф удивился.
- Как не принимают? Сегодня же приемный день?
- Да-с, - нагло сказал сытый лакей, перебирая инкрустации на своей ливрее. - Приемный день, но вас не приказано принимать.
Граф застонал.
- Вот что, голубчик. На тебе сто рублей - только скажи мне правду: барон фон Шмит был сейчас у вас?
- И сейчас сидят, - осклабился лакей. - Эх, ваше сиятельство… Нешто можно так? Нужно было убить его, как собаку!.. А еще дворяне…
- И этот знает, - болезненно улыбнулся граф, вскочил на извозчика и, взглянув на свои золотые часы с инкрустацией, крикнул извозчику:
- К невесте!
________________________________
Невеста графа, княжна Нелли Глинская, жила с родителями в изящном особняке и очень любила графа.
- Нелли, - шептал граф, подгоняя извозчика. - Милая Нелли… Только ты меня поймешь, не осудишь…
Он подъехал к воротам изящного особняка князей Глинских и радостно вскрикнул: из ворот как раз выходила Нелли.
- Нелли! Нелли! - крикнул граф гармоничным голосом. - Нелли!..
Невеста радостно вскрикнула, но сейчас же отступила и, подняв руки на уровень лица, пролепетала:
- Нет, нет… не подходите ко мне… я не могу быть вашей…
- Нелли?!! Почему?!!
Она сказала дрожащими губами:
- Я могла принадлежать чистому, незапятнанному человеку, но вам… на теле которого горит несмываемое оскорбление… Не оправдывайтесь! Барон мне все рассказал…
- Нелли! Нелли!! Пойми меня… Что же я мог сделать?!
- Что? Вы должны были выхватить шпагу и заколоть оскорбителя, как бешеную собаку!!
- Нелли!! Какую шпагу? Я ведь был совсем… без всего…
С криком ужаса и возмущения закрыла ручками пылавшее лицо Нелли и - скрылась в воротах.
- Один… - с горькой улыбкой прошептал граф. - Всеми брошенный, оставленный, презираемый… Кровно оскорбленный…
На лице его засияла решимость.
________________________________
Пробила полночь… Роскошный особняк графа Звенигородцева был погружен в сон, кроме самого графа.
Он сидел за старинным письменным столом, украшенным инкрустацией, и что-то писал… На губах его блуждала усталая улыбка…
- Нелли, - шептал он. - Нелли… Может быть, сейчас ты поймешь меня и… простишь!
Он заклеил письмо, запечатал его изящной золотой печатью и поднес руку с револьвером к виску… Грянул выстрел… Граф, как сноп, рухнул на ковер, сжимая в руках дорогой револьвер с инкрустацией…
Опора порядка
I
Вольнонаемный шпик Терентий Макаронов с раннего утра начал готовиться к выходу из дому. Он напялил на голову рыжий, плохо, по-домашнему сработанный парик, нарумянил щеки и потом долго возился с наклеиванием окладистой бороды.
- Вот, - сказал он, тонко улыбнувшись сам себе в кривое зеркало. - Так будет восхитительно. Родная мать не узнает. Любопытная штука - наша работа… Приходится тратить столько хитрости, сообразительности и увертливости, что на десять Холмсов хватит. Теперь будем рассуждать так: я иду к адвокату Маныкину, которого уже достаточно изучил и выследил. Иду предложить себя на место его письмоводителя. (Ему такой, я слышал, нужен. А если я вотрусь к нему - остальное сделано.) Итак, письмоводитель. Спрашивается: как одеваются письмоводители? Мы, конечно, не Шерлоки Холмсы, а кое-что соображаем: мягкая цветная сорочка, потертый пиджак и брюки, хотя и крепкие, но с бахромой. Вот так! Теперь всякий за версту скажет: письмоводитель!
Макаронов натянул пальто с барашковым воротником и, выйдя из дому, крадучись зашагал по направлению к квартире адвоката Маныкина.
- Так-то, - бормотал он сам себе под нос. - Без индейской хитрости с этими людьми ничего не сделаешь. Умные, шельмы… Да Терентий Макаронов поумнее вас будет. Хе-хе!
У подъезда Маныкина он смело нажал кнопку звонка; горничная впустила его в переднюю и спросила:
- Как о вас сказать?
- Скажите: Петр Сидоров. Ищет места письмоводителя.
- Подождите тут, в передней.
Горничная ушла, и через несколько секунд из кабинета донесся ее голос:
- Там к вам шпик пришел, что под воротами допреж все торчал. "Я, - говорит, - Петр Сидоров и хочу наниматься в письмоводители". Бородищу наклеил, подмазался - прямо умора.
- Сейчас я к нему выйду, - сказал Маныкин. - Ты его где оставила, в передней?
- В передней.
- После посмотришь под диваном или за вешалкой - не сунул ли чего? Если найдешь, выброси.
- Как давеча?
- Ну да! Учить тебя, что ли? Как обыкновенно.
Адвокат вышел из кабинета и, осмотрев понурившегося Макаронова, спросил:
- Ко мне?
- Так точно.
- А знаешь, братец, тебе борода не идет. Такое чучело получилось…
- Да разве вы меня знаете? - с наружным удивлением воскликнул Макаронов.
- Тебя-то? Да мои дети по тебе, брат, в гимназию ходят. Как утро, они глядят в окно: "Вон, говорят, папин шпик пришел… Девять часов, значит. Пора в гимназию собираться".
- Что вы, господин, - всплеснул руками Макаронов. - Какой же я шпик?! Это даже очень обидно. Я вовсе письмоводитель - Петр Сидоров.
- Лизавета! - крикнул адвокат. - Дай мне пальто. Ну, что у вас в охранке… Все по-старому?
- Мне бы местечко письмоводителя… - сказал Макаронов, хитрыми глазами поглядывая на адвоката. - По письменной части.
Адвокат засмеялся:
- А простой вы, хороший народ, в сущности. Славные детишки. Ты что же сейчас: за мной, конечно?
- Местечка бы, - упрямо сказал Макаронов.
- Лизавета! Выпусти нас.
Вышли вместе.
- Ну, я в эту сторону, - сказал адвокат. - А ты куда?
- Мне сюда. В обратную сторону.
Макаронов подождал немного и потом, опустив голову, опечаленный, поплелся за Маныкиным. Он потихоньку, как тень, крался за адвокатом, и единственное, что тешило его, - это что адвокат его не замечает.
Адвокат приостановился и спросил, обернувшись вполоборота к Макаронову:
- Как ты думаешь, этим переулком пройти на Московскую ближе?
- Ах, как это странно, что мы встретились, - с искусно разыгранным удивлением вскричал Макаронов. - Я было решил идти в ту сторону, а потом вспомнил, что мне сюда нужно. К тетке зайти.
"Ловко это я про тетку ввернул", - подумал, усмехаясь внутренне, Макаронов.
- Ладно уж. Пойдем рядом. А то, смотри, еще потеряешь меня…
- Нет ли у вас места письмоводителя? - спросил Макаронов.
- Ну и надоел же ты мне, ваше благородие, - нервно вскричал адвокат. - Впрочем, знаешь что? Я как будто устал. Поеду-ка я на извозчике.
- Поезжайте, - пожал плечами Макаронов. ("Ага! Следы хочет замести… Понимаем-с".) - А я тут к одному приятелю заверну.
Маныкин нанял извозчика, сел в пролетку и, оглянувшись, увидел, что Макаронов нанимает другого извозчика.
- Эй, - закричал он, высовываясь. - Как вас… письмоводитель! Пойди-ка сюда. Хочешь, братец, мы экономию сделаем?
- Я вас не понимаю, - солидно возразил Макаронов.
- Чем нам на двух извозчиках трепаться - поедем на одном. Все равно ты ведь от меня не отвяжешься. А расходы пополам. Идет?
Макаронов некоторое время колебался, потом пожал плечами и уселся рядом, решив про себя: "Так даже, пожалуй, лучше. Можно что-нибудь от него выведать".
- Ужасно тяжело, знаете, быть без места, - сказал он с напускным равнодушием. - Чуть не голодал я, вдруг - вижу ваше объявление в газетах насчет письмоводителя. Дай, думаю, зайду.
Адвокат вынул папиросу.
- Есть спичка?
- Пожалуйста. Вы что же, адвокатурой только занимаетесь или еще чем?
- Бомбы делаю еще, - подмигнул ему адвокат.
Сердце Макаронова радостно забилось.
- Для чего? - спросил он, притворно зевая.