- Какие семь рублей?
- А как же! Вокруг шара-то облетели?
- А! - рассмеялся Иван Христофорович и хлопнул меня по плечу мокрой от проявителя рукой. Это значило, что он понял и оценил мою шутку. После проявителя на одежде всегда остаются желтые пятна, которые не выводятся никакими средствами. Поэтому я окунул руку в раствор и, в свою очередь, похлопал по плечу заведующего.
Это привело Ивана Христофоровича в восторг, и он в избытке чувств наступил мне на ногу. Я не замедлил сделать то же самое.
- Люблю хорошую шутку, - сказал заведующий, крепко стиснув мне плечи.
- Я тоже.
С этими словами я провел прием французской борьбы. Посыпались склянки и мензурки. Заведующий захохотал.
- Молодец! Что красиво, то красиво.
Но я видел, что его тело напряглось для прыжка. Не знаю, чем кончился бы обмен любезностями, если бы в этот момент не вошла в комнату Тоня.
- Иван Христофорович, - сказала она, - вас кто-то спрашивает.
Я вышел вместе с заведующим и остолбенел. Перед нами стояла девушка с родинкой.
- Круглов Иван Христофорович?
- Да…
- Два года назад окончили физкультурный?
- Я дал задний ход, но спрятаться за ширму не успел.
- Это ваш помощник? По-моему, мы где-то виделись.
- В-вряд ли… - пролепетал я.
- Но мне кажется, вы окончили СХИ.
В минуту смертельной опасности человек становится находчивым.
- У м-меня четырехлетка.
- Что ж так мало? Молодой, здоровый парень…
- Я только что из за-к-ключения…
Наверно, это меня и спасло. Тычинина не стала расспрашивать дальше из чувства деликатности.
- Зайдите завтра в горком, - сказала она. - Устроим вас в вечернюю школу. Хорошо?
- Хо-р-ро-шо… - ответил я, не сдержав зубной дрожи.
Девушка улыбнулась нам обоим на прощание, тряхнула косичками и упорхнула в дверь.
Иван Христофорович схватился за голову и заходил по комнате.
- Странно, - бормотал он. - Чертовски странно! Откуда она?.. Откуда она знает, что я два года назад?..
- Вы?
- Да! Два года назад я окончил физкультурный институт…
Ноги у меня ослабели, и я опустился прямо на банку с проявителем, обалдело тараща глаза. Он тоже гриб!
- Вот какие пироги, Гена…
Заведующий был жалок. Губы его дрожали, и в глазах качалась коровья тоска.
И тогда я (не без некоторого торжества) рассказал ему про эту "кошечку с бантиками". О ее "методе веры человеку". Об эксперименте над Кобзиковым. О гибели Тихого ужаса. О трагическом конце карьеры Березкина.
Иван Христофорович слушал безмолвно. Казалось, он даже не дышал.
- Что же теперь делать?..
- А здорово сработано, - сказал я почти с восхищением. - Куда ни ткнись - заколдованный круг. Выход один - покаяться.
- В горком?! Не пойду!
Два часа Иван Христофорович метался на кольцах, прыгал и рычал. Он был похож на раненого орангутанга. А потом, притихнув и поразмыслив, сорвал черную повязку - совершенно здоровый глаз испуганно взглянул на меня - и исчез.
Вернулся он вечером, меланхоличный и слегка похудевший.
- Ну, как дела? - спросил я.
- Новодевичий район, село Верхние Дергуны. Так я стал заведующим фотографией артели инвалидов.
Пережитый страх давал себя знать. Я вздрагивал от скрипа половиц, от телефонных звонков. Чтобы дать отдых потрепанным нервам, я решил заняться реализацией фотомонтажа "Вокруг света за семь рублей".
В колхозах фотокомпозиция пошла "на ура". Побывав в пяти деревнях, я получил изрядное количество заказов.
По пути на вокзал меня застал буран. Я сбился с дороги и три часа шел, не зная куда, увязая почти по пояс в снегу. Ветер валил с ног. Впереди маячил кто-то большой, лохматый, нелепо размахивал руками и бормотал: "Бу-у-у-у… уф… уфу-у-у-у". Я бежал, шел, полз за этим белым, лохматым, а он все отбегал, глядя на меня сквозь снег грустными стариковскими глазами.
Я уже начал замерзать, когда наткнулся на ферму. Это было так фантастично, что я не сразу поверил, что эта ферма - реальность, а не плод воображения моего замерзающего мозга.
На стук выглянула краснощекая девушка в платке, ахнула:
- Батюшки! Шо це за чудо?
Как раз закончилась вечерняя дойка, и у девчат было свободное время. Жалея и причитая, они нажарили яиц, напоили меня парным молоком. Я сидел на лавке под плакатом с доброй упитанной коровой и бессмысленно, глупо улыбался. Мое тело медленно оттаивало, словно опущенное в теплую воду. Было хорошо-хорошо. Девушки казались красивыми и милыми, мычание коров было как чудесная музыка. Если бы сейчас произошло чудо, я бы ничуть не удивился. Я даже был уверен, что чудо случится.
И чудо случилось.
Вошла Катя.
Она увидела меня еще с порога и замерла. Из-под ее ног вырывались дымящиеся волны морозного пара, катились по полу и таяли, исчезали. Катя напоминала мне возникшую из пены Афродиту. Афродита в валенках и теплом платке.
- Закрывайте дверь, Катерина Денисовна! - закричали девчата.
Катя вошла, сбросила полушубок на лавку и стала греть руки у печки, повернувшись к нам спиной.
- А к нам фотограф приблудился! - закричали девушки. - Чуть не замерз под окнами. Еле ото грели.
- Да? - Катя обернулась. - Что ты здесь де лаешь… Гена? - Ее красные руки, прислоненные к печке, заметно дрожали, наверно от мороза.
- В командировке, - сказал я. - Фотографировал скоростную сеялку для диссертации…
- Значит, дело идет?
- Идет… А ты зачем сюда?
- Даю консультации. Девушки собираются поступать в институт… и вот попросили…
- Ну, не буду мешать. Мне пора.
- Подожди меня. Пойдем вместе.
Мы шли долго, очень долго, по снегу, хрустевшему, как крахмал. Буран утих. Стояла высокая, до самых звезд, тишина. Постройки давно скрылись из виду.
- Гена, - сказала Ледяная принцесса глухим голосом. - Ты прости меня за то, в кафе… Я вела себя как девчонка. И вообще за все… Больше я те бе надоедать не буду. Я многое передумала за это время. Ты очень хороший. Очень… Я даже рада, что не вышла за тебя. Я бы не узнала, какой ты. Если у меня будет сын, я назову его Геной… Пусть о тебе память… Иногда на душе так тяжело, так тяжело… И тогда я думаю о тебе, что есть на земле ты, справедливый… Ты все правильно делал, Гена… Я гадкая…
У первого дома Катя остановилась.
- Не надо дальше… Прощай… Дай тебя поцелую, Геночка… Честное слово, в последний раз! Мы ведь никогда с тобой не целовались… Только тогда, на платформе…
Она прижалась ко мне щекой.
- Прощай, Геночка!.. Спасибо за все…
Мне стало нестерпимо стыдно самого себя, своего тела, рук, одежды, этого дурацкого фотоаппарата, того, что из-за меня были сорваны черные розы…
Когда я завернул за угол дома, стыд стал настолько жгучим, нестерпимым, что я не выдержал и побежал к мерцавшим вдали огням города по хрустящему снегу.
Вскоре произошли события, в корне потрясшие устои "королевства".
Дотоле тихие верноподданные жильцы шептались теперь по углам. Слышались крамольные речи. Началось брожение умов.
Каша заварилась с того, что в один прекрасный момент у нас в комнате появился Егор Егорыч и, пряча глаза, нерешительным голосом потребовал, чтобы я и Кобзиков съехали с квартиры.
- Когда я сильно выпью, то стараюсь поменьше раскрывать зев, ибо в эти моменты мой язык извергает чепуху, - витиевато ответил на это Вацлав.
Но хозяин "Ноева ковчега" тоскливо настаивал. Когда мы с Вацлавом убедились, что он совершенно трезв, спросили:
- Но почему?
Егор Егорыч долго бормотал что-то об ожидаемом приезде племянницы, о необходимости произвести капитальный ремонт {зимой!) и о том, что когда-то здесь жил какой-то студент-химик, который занимался опытами и, возможно, заразил комнату радиоактивными веществами.
Все это, разумеется, нас не убедило, и Кобзиков отправился на переговоры с самой "королевой". Вернулся он сильно озабоченным.
- Дело дрянь. Разгневанная тигрица. Требует, чтобы мы умыкнулись немедленно. Говорит, что не потерпит в своем доме морального разложения. Особенно на тебя нападала.
- Пошла она к черту! - сказал я.
Вечером пришел монтер и отключил у нас свет. С радиопроводкой справился сам хозяин. Мы изготовили сложное устройство и подключились к соседнему столбу. Затем мы поставили на окна мощные шпингалеты, на дверь - килограммовый крючок и торжественно заявили, что отказываемся вносить квартплату.
На следующий день в качестве парламентера пришел Егор Егорыч.
- Уходите по-хорошему, - сказал он.
- На каком основании? - спросили мы.
- Он пристает к моей жене, - "король" ткнул грязным пальцем в мою сторону,
- Это она сказала?
- Я сам вижу.
- Ты тряпка, Егорыч!
- Ребята, - сказал плачущим голосом "ко роль", - ну уйдите! Что вам стоит?
- Не уйдем!
И началась борьба. У нас выставили окна. Мы заделали их фанерой. Не стали топить печку. Мы купили "буржуйку". Отключили водопровод. Мы перешли на пиво.
Жильцы "Ноева ковчега" с интересом следили за схваткой. Они были явно на нашей стороне. Хозяев ругали и в глаза и за глаза. Кто-то предложил написать в газету жалобу, но мы боялись привлечь к себе внимание.
Тогда Тина увеличила квартплату на пять рублей. Это был удар в спину. Сим мероприятием "королева" рассчитывала восстановить против нас общественное мнение.
Вечером Иван-да-Марья долго ходил по квартирам, о чем-то шептался, потом сказал мне:
- Только пока держи язык за зубами. Все решили уйти из дома.
А все началось с ананасов.
Однажды нам с Кобзиковым попались ананасы. Особой нужды в тропических лакомствах не было, но в магазине стояла такая аппетитная давка, так все заразительно ругались и толкались, что Кобзиков не выдержал первым.
- Надо достать, Гена, - сказал он. - Чем мы будем питаться на Новый год?
Вацлав нахлобучил на глаза кепку и, припадая на одну ногу, ринулся в самую гущу.
- Инвалидам Отечественной войны без очереди! - закричал он. - Пропустите! Да освободите же проход! Вот ты, чего растопырился! А ну, тетка, убери с дороги свою европу!
Мы уже были близко от цели, когда продавщица сказала:
- Ананасы кончились! Не стойте больше, граждане!
Очередь загалдела.
- Как это кончились? Почему по десять кило давали? Ишь вот сколько эта набрала! Целую сетку!
- А вам какое дело? - неожиданно вмешался знакомый голос.
Я приподнялся на цыпочки и увидел Тину. Кобзиков тоже заметил ее и рванулся вперед, расталкивая соседей.
- Привет, Тиночка! Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь? С наступающим Новым годом!
- Вас тоже, - буркнула Тина.
- Боже, какой запах! - простонал ветврач, принюхиваясь. - Какой идеальный запах!
- А вам не досталось? - смягчилась Тина.
- Увы!
- Могу уступить немного.
- Нет, это сон. В действительности так не бывает, - прошептал Кобзиков.
Хозяйка положила в нашу кошелку несколько ананасов и сказала:
- Вчера здесь бананы давали. Я взяла себе три килограмма.
- И один, конечно, на нашу долю?
- Пожалуйста, если хотите…
- Нет, это научно-фантастическая повесть, - мотнул головой ветврач. - Гена, придется тебе пойти домой, а я побегу в соседний "Гастроном". Там польскую карамель должны выбросить.
Кобзиков исчез. Мы остались с Тиной одни. На бывшей невесте моего друга было темно-коричневое пальто в талию с меховой оторочкой и красная шапочка, придававшая ей юный и легкомысленный вид. Я незаметно попятился, собираясь исчезнуть в толпе, но Тина схватила меня за рукав:
- Ты же собирался пойти со мной за бананами.
На улице крупными косыми струями шел дождь.
Снег на тротуарах превратился в грязное месиво и хлюпал под ногами прохожих. Под голым, как использованный веник, деревом топталась запряженная в телегу лошадь и грустно разглядывала номер впереди стоявшего "Москвича". Тина открыла дверцу машины:
- Садись.
Я взобрался на мягкое сиденье.
Автомобиль появился в "королевстве" недавно - автомобиль, холодильник, сервант и еще многие другие вещи. Ким был прав, не таким уж безденежным оказался Егор Егорыч. Тина сделала правильный ход.
Моя хозяйка вела машину уверенно. Я подумал, что ей не хватает только закурить папироску, чтобы стать похожей на рекламную картинку из заграничного журнала.
- Здесь меньше трясет, чем на "Летучем Голландце", - заметил я.
- Гена, не надо. Я же знаю - ты добрый. Егорыча дома не оказалось, Тина открыла дверь своим ключом.
Я остановился возле порога, рассматривая нарядную комнату. Пахло обоям" и свежевыкрашенным полом.
- Раздевайся, проходи, - сказала Тина, бросая мне комнатные туфли.
- Не нужно. Давай бананы, и я пойду.
- Эх, Гена, Гена! Когда ты выучишься хорошим манерам? Если тебя приглашает в комнату женщина, отказываться не принято. Есть хочешь?
- Нет.
- Знаю, что хочешь. Вы всегда с Кобзиковым голодные.
Тина сбросила пальто и, подпоясавшись фартуком, захлопотала у стола. Через минуту из буфета появились сыр, колбаса, бутылка коньяку и лимон в сахаре.
- До свиданья, - сказал я. Тина грустно посмотрела на меня.
Не уходи, Гена.
- Меня ждет Кобзиков. До свиданья, - повторил я, не сводя глаз с расставленных на столе яств.
- Тина подошла ко мне и решительно сняла пальто.
- Не пущу. Можешь звать на помощь.
"Проклятый желудок, - подумал я, сбрасывая калоши. - Он всегда ведет себя как предатель". "Королева" ушла в соседнюю комнату и через минуту появилась в нарядном платье, слегка озябшая и веселая.
- Будем решать философские проблемы. Как тогда, помнишь? С чего начнем?
Тина включила радиоприемник и села напротив.
- Одна моя знакомая уверяет, что человечество идет к матриархату. Через сто лет всеми делами вершить будут женщины, а мужчины возьмутся нянчить детей. Свою теорию она проверяет на собственном муже.
- Ты тоже сейчас работаешь над этой проблемой?
- Да, - засмеялась Тина. - Ну ладно, бог с ними, с мужьями. Выпьем за старую дружбу.
- За старую можно.
- И за новую тоже.
- Сразу за два тоста не пьют.
Тина поставила свою рюмку на стол. Рюмка была сделана под золотой кубок. Я усмехнулся:
- Вот и сбылось твое пророчество. Из золотых кубков пьем.
- Гена, - сказала Тина, - зачем нам травить друг друга? Ты ведь знаешь, что я… Разве мы вино ваты, что так сложились наши судьбы? Наконец-то мы сможем быть с тобой рядом. Гена! Живем один раз! Гена, не суди меня слишком строго. Я тебя люблю…
Я смотрел на нее и думал: "Тина добилась своего и счастлива. Неужели и я стремился к этому? Деньги, автомобиль… живет в городе… Теперь можно и покрутить немного… Это ведь входит в комфорт".
Тина пристально посмотрела на меня.
- Гена, это все из-за Кима. Я знаю, он всегда стоял между нами. Идеалист! Ах, какая я была тогда дура!
- Я поднялся.
- Куда же ты?.. Геночка, останься. Я… Слышишь? Это ведь самое главное!
Я бежал уже по лестнице.
- Ты просто неудачник! Ты мне завидуешь! - крикнула Тина вслед. - Это я тогда отвинтила у трактора пробку!
- Дурак, - заключил Кобзиков, узнав результаты моего похода за тропическим лакомством. - Упустил бананы, не говоря уже о женщине.
Однако потеря бананов, Тины и квартиры меня не огорчила. Я все-таки собирался жениться. В этом смысле дела продвигались довольно успешно. Лиля была близка к тому, чтобы пригласить меня домой "на предмет представительства" предкам.
Однажды я задержался в фотографии допоздна. Это было за два дня до Нового года. В соседней комнате Тоня бубнила:
- Таким образом, экспериментальное изучение адсорбции из раствора на твердых веществах заключается прежде всего в изменении начальной и равно весной концентрации…
Таким образом, Тоня готовилась поступать в университет. Голос секретарши звучал торопливо. Ей не терпелось быстрее запомнить определение адсорбции. Я знал, почему будущая студентка так жадно поглощает знания, - с минуты на минуту за ней должен был зайти новый заведующий отделом парикмахерских и фотохудожественных работ Дынин, гриб скромный, но с большими претензиями.
Преуспевание Дыни было для меня неожиданным. Тоня буквально светилась от счастья. Она надевала на работу самые лучшие платья, часто бегала в парикмахерскую делать укладку и для повышения эрудиции усиленно зубрила классиков.
Дынин уже сделал предложение, получил благожелательный ответ, и скоро все у них должно было закончиться обычным порядком.
Хлопнула дверь. Наверно, это пришел Дыня.
- Рабочий день кончился, - послышался голос нашей секретарши. - Зайдите завтра.
Вошедший в чем-то горячо ее убеждал. Голоса доносились до меня минут десять. Потом Тоня крикнула:
- Геннадий Яковлевич! Выйдите на минутку.
Я положил снимок в закрепитель и открыл дверь. Посреди комнаты стояла Лиля.
- Геннадий Яковлевич, - сказала Тоня, делая большие глаза. - К вам клиентка. Хочет сфотографироваться на ракете. А я ей говорю, что рабочий день у нас уже кончился. А она говорит, что ей к Новому году позарез нужно. Сюрприз хочет сделать жениху.
Но я не слышал ничего. Я смотрел на Лилю. На ее лице были сразу изумление, испуг и брезгливость.
- Лиля, - пробормотал я, машинально вытирая руки ватой. - Лиля, я все тебе сейчас объясню. Это все чепуха… Понимаешь, так получилось…
Но из глаз девушки, пахнущей апельсином, уже капали злые слезы.
- Лжец, - прошептала она и бросилась вон из комнаты.
Оставив Тоню стоять с раскрытым от изумления ртом, я, как был в войлочных туфлях и халате, кинулся за ней. На улице стоял крепкий мороз. Падал редкий снег.
Лилю я догнал возле трамвайной остановки.
- Ну выслушай же меня! - сказал я, переводя дыхание. - Произошла страшная нелепость. Это скорее смешно… Сейчас я расскажу тебе все…
Лиля круто повела плечом, сбрасывая мою руку,
- Не нужно. Обманщик! Уйди!
- Подожди… послушай!
Лиля, не оглядываясь, уходила.
ИЗМЕНА
Измену открыл сам Кобзиков. Задавая корм кроликам, он нашел под полом смятый черновик письма. Не отличаясь особой щепетильностью, ветврач прочитал письмо, и волосы у него встали дыбом.Вот что там было:
"Дорогая Тамара! Сообщаю фамилии и места работы еще пяти грибов (далее следовало перечисление фамилий). Все идет отлично! Никто меня не подозревает. Жду указаний".
Срочно вызванный начальник КОГГ (комитет охраны грибов-городовиков) ничего не знал. Рассвирепевший председатель устроил ему разнос и обязал в течение трех часов найти предателя. На поиски агента царицы Тамары были брошены все силы внутренней безопасности. К вечеру изменника ОГТ схватили.
Им оказался Косаревский.
Старшего лаборанта заточили в Егорычево подземелье. Сам председатель ОГГ не вылезал из застенка, допрашивая предателя, но Косаревский упорно молчал.
Прошли сутки. Косаревскому было отказано даже в воде.
Косаревский не сдавался.