"Ну чисто японская гейша!" – Сказал так, вроде для себя. Но услышали все и прозвище прилипло сразу: "гейша Люська" Да она и не возражала. Тем более, что некий аналог был налицо. Разве что образовательный ценз пришлось опустить. А заодно и чайные церемонии: сложно, хлопотно и недостаток фарфора.
Зато походку на "Сибири" сменили все: поднимая ноги смотрели под них, – нет ли там лап мохнатенькой "гейши"– колобка. Летели дни, а за ними недели краткого пребывания корабля у причала. Команда с увлечением предавалась прелестям береговой жизни. Утренняя зарядка на плацу, вечерами футбол… Люся болела яростно. Пренебрегала правилами поведения, а то и вовсе выбегала на поле и хватала зубами шнуровку мяча и убегала. Кувыркался мяч и она с ним. Мяч реквизировали и игра продолжалась.
Утром "гейша" почитала за священнодействие проводы на зарядку. Выскакивая из люков юта и дверей шкафутов, команда бежала к трапу и на берег. На юте их поджидали дежурный, вахтенный и… конечно же – Люська. И, если первым было по барабану форма одежды физкультурников, то "гейша" блюла развязанные шнурки и тельняшки навыпуск. Нарушитель облаивался, а шнурки чуть ли не обгрызались. Виновные спотыкались, падали, образуя куча– малу и тут же получали "втык". Люська млела, наблюдая последствия "инспектирования". Облаивала всех и постоянно, видно по– собачьи вела счёт бегу: "Раз-два – три! Гав-гав-гав!" И все смеялись. Отсутствие собаки на физзарядке означало, что она со старпомом и врачом "снимает пробу" на камбузе. Хотя моментом позже "гейша" налаживала службу, облизывая мордочку от прошедшей дегустации. Ну куда тут деваться! Служба!
Правда иногда случались казусы, когда подросшую уже инспекторшу прилюдно пытался оседлать кобелёк со "Спасска". Но, как видно, даже подросшая сучка пока "не вышла в стати". И кобелёк удалялся восвояси, нервно подёргивая хвостом, а может и ещё чем.
Но, едва заблестели лужи на берегу и на зарядку стали бегать по тельнику, как на соединении сыграли "к бою, походу", то есть к выходу в моря на работу. А повзрослевшая "гейша" сбегала по трапу в два-три прыжка. Природа наделила её недюжинным собачьим умом, чутьём и сноровкой. Недостатка в учителях не было. И каждый был сам себе кинолог. Кульбит и чуть ли не двойное сальто "без кимоно", "цыганочку с выходом" и "яблочко" исполнялись ею походя, хохмы ради. Безошибочно определяла, в какой шхере "сачкует" приборщик во время аврала. Ночью будила спящих "без задних ног" вахтенных и дневальных при подходе дежурного.
Люсю буквально боготворили. И было за что. Дело в том, что щенка в ДК подбросил скорее всего нерадивый охотник. Собачка была редкой охотничьей породы БАССЕТ. Кто видел эту породу взрасщённой до экстерьера, тот прежде всего запомнит взгляд животного. Это глубоко посаженные глаза под массивными веками уставшего от жизненной суеты человека. Взгляд добрый, всепроникающий, как бы говорящий: "Не надо слов. Я давно всё понял!" Бассет патологически предан людям. Одиночество может свести его в могилу. Но на внимание к себе он отвечает многократным восторженным чувством. Собака этой породы предвосхищает любую дрессуру. И единственное, став взрослой, бассет начинает напоминать некую нищую гувернантку в лохмотьях.
Отвисающая, как бы лишняя шкура создаёт впечатление накинутых на неё обносков. Ко всему собака просто удивительно копирует хозяина, причём явно с юмором. Её морда становится почти изумлённой и на ней прописано: "Батюшки, ну до чего здорово! А действительно: почему бы не попробовать?! А?" Так вот Люся стала взрослой собакой английской породы бассет. И был месяц май. На Камчатке почти растаял снег, а "Сибирь" уходила из Авачи в Тихий океан.
Мерно переваливаясь с борта на борт, корабль устремлялся к устью бухты, к исконным Трём братьям. Так начинался первый поход в 1959 году, так начинались и все последующие. На корме стояли ютовые в спасжилетах во главе со своим чудаковатым боцманом. А у его ног сидела головастая собака Люська, нашедшая свой дом и родных ей людей на этом корабле – морском бродяге.
"От мест отойти!" – прозвучало по верхней палубе, когда берега Камчатки приплюснулись к линии горизонта. Игривая "гейша" со всех ног бросилась в кубрик к электрикам. Там же она была "прписана" на бачке, то есть на пропитании. Удивительно, но Люська вопреки манерам собак всего света, никогда не околачивалась возле камбуза.
Она чётко усвоила, что еду надо принимать на СВОЁМ бачке. Её миска лежала в кубрике. А при команде "Обедать", брала её в зубы и легонько ставила на краешек стола. И, если бы она могла орудовать ложкой, то была бы подавно равной другим. Знала, что после приёма пищи надо прибрать за собой, помыть посуду. Она даже не чавкала за столом, а вылакивала и вылизывала свою миску с особой тщательность. После чего выпивала тем же манером вылитый в миску компот. И, потупив глаза сидела "за компанию". А вскочив из– за стола со всеми, как бы испрошала: "Я всё правильно сделала?"
А когда бачковой приносил горячую воду, то оно первая плюхала в неё свою миску. Причём делала это исключительно аккуратно, без брызг. Боцман был против очеловечивания Люськи за столом. Но ребята настояли. И собака без приукрас дорожила этим. Приносила ВСЕМ и ВСЁ. Носки, тапочки, брюки, расчёску, книгу и ручку… И никогда ничего не путала: кому чего и откуда. Будь то служанка, так послала куда подальше, но Люська не просто исполняла просьбу (Но не команду!), а делала это даже жеманно, если не кокетливо.
Но всё то, что вы прочли о "гейше"-Люське будет мелочью по сравнению с её публичными "выходами" на "браво", "бис" и всевозможные "бонусы" на носу. А короче – выступлениями на полубаке, где курила команда после трапезы. Здесь к "гейше" подходил "костюмер" и облачал артистку в цветастое кимоно. Скреплял её огромные блинные уши на затылке и делал эдакие заколки из палочек. Уши оттягивали прорези глаз на восточный манер. Так что "гейша" была "без дураков".
И тут начиналось такое, что покажи это в наших цирках, то можно любые сборы делать. Ноги у Люськи были мощные, но короткие, а туловище что у сенбернара. Так вот представьте это "изящество", да ещё в кимоно и на задних лапах. А ужимки и вихляние задом в купе с хвостом придавали ей вид истасканной барменши "цветущих" лет. От хохота и аплодисментов Люська входила в раж. Даже "адмиральский час" готовы были пожертвовать матросы ради представления "гейши". Да и не каждый день удавалось свершить "действо". Ко всему требовалось негласное "добро" старпома. А если честно, то не всем были по душе "собачьи" концерты. И Люська это чувствовала больше, чем её благодарные зрители. Чувствовала и переживала: разлад в ЕЁ доме.
Вот уже третьи сутки, как "Сибирь" в лапах изматывающего шторма. За месяцы стоянки в базе команда отвыкла от морей и многие заново болели "морской болезнью". Свет был не мил и не было ни малейшего желания что-либо делать. Вахту на юте нести напрочь никто не мог: там болтало безбожно "винтом"
Колеватов еле дошёл до рубки дежурного. Его бросало отпереборки к переборке. Тошнота безудержно сжимала спазмой горло. Желудок был пуст, но его вновь и вновь выворачивала рвотой. В кулаке он сжимал солёный огурец, пытаясь кусать его и глотать, чтобы унять конвульсии желудка. Наконец, ему это удалось.
Солёная мякоть вошла в пищевод и, едва сдерживаясь, проникала глубже. Лёня второпях начал кусать спасительный огурец снова и снова. На время муки прекратились и парень смог вздохнуть полной грудью. Следующий удар волны выбил трап из-под ног, но кто-то удержал его своим телом от удара об угол. Этим "кто-то" оказалась Люська. "Спасибо, милая!", – подумал матрос и ухватился за спасительный поручень. И уже вместе с собакой осилил выступ комингса. Развод был в коридоре. Теперь назад, в корму. Там Лёня должен сменить вахтенного на юте.
Люська была ему ниже колен и была скорее моральной поддержкой. Но и этого хватило Колеватову для поднятия духа. Вот только дышать спёртым воздухом нижней палубы было невмоготу. "Будь что будет! Пойду по шкафуту, хоть глоток свежего воздуха!" – подумал Лёня и отдраил дверь. Они вышли вдвоём. Волны время от времени зарывали бак и катились по шкафутам. Такие вполне могли сбить с ног и сбросить за борт. Люська жалась к его ногам. И очередная волна так высоко задрала бак корабля, что они оба буквально скатились лёжа в корму.
Вьюшка с пеньковым тросом оказалась аккурат на их пути. Собаку отсекло волной к средине юта и ударило о пиллерс вертолётки. Она взвыла от боли, но инстинктивно бросилась к человеку. Лёня упредил Люську и одномоментно они оказались у ног опешившего вахтенного. Всё. Смена вахты произошла… Теперь им с собакой надо проникнуть в палубный люк, что они и сделали при минимальном крене. Полные карманы солёных огурцов и свежий воздух помогут выдюжить Колеватову 4 часа вахты. Но он никак не мог взять в толк: "Откуда и почему именно с ним оказалась "гейша"? Чутьё? А может некая телепатия на сигнал тревоги от наших биотоков? Но факт неоспоримый: не будь её, неизвестно, что стало бы с парнем. Потом выяснилось, что за штормовые сутки у Люси было немало прецедентов со спасением или помощью.
Уже позже, когда морская болезнь канула в небытие, корабельный народец ожил. А привычный режим вахты и питание восстановили силы. Но в тропиках хуже всех приходилось животному: её лапы не были достаточно защищены от раскалённой палубы. Хотя позже
Люська бегала с удовольствием, особенно во время приборки: вода охлаждала палубу. А в дрейфе, но уже по вечерам возобновлялись люськины кульбиты и "антраша".
Долго изумлялась собака выходке пойманного кальмара: он умудрился прыснуть ей чернилами в морду. И почти до конца похода у нашей артистки не было желания "знакомиться" с кальмарами. Выловленных акул наша охотница облаивала не ближе, чем с трёхметрового расстояния. Но никто даже не догадывался, что Люська чуть ли не с первого своего дня пребывания на корабле "вычислила" своего заклятого врага. Это он выбросил на мороз беспомощного щенка у Дворца культуры. Там его и подобрали сердобольные вахтёрши, а потом "удочерили" матросы с "Сибири".
Сделав положенные работы экипаж вернулся в базу. "Гейша" Люся стала полнокровным членом команды. Никто и представить себе не мог, чтобы любимицы не было на подъёме флага или на построении по большому сбору. А по громкому смеху матросов можно было безошибочно определить место пребывания "гейши".
Но вот на очередное утреннее построение она не прибежала. Не было её и в кубрике. Может загуляла с местными женихами? Но уже на вечернем построении было прощание с телом корабельной любимицы. Её нашли на поверхности воды прямо у борта. Ночью был небольшой шторм. На шее болтался обрывок удавки. Электрики и боцман плакали, не скрывая слёз. Смахивали слёзы даже видавшие виды мичмана. Душегуба вычислили позже. Он сам признался по пьянке. Но на корабле его уже не было. А жаль.
История записана со слов Донец Александра, члена экипажа "Сибири". Все имена и фамилии вымышленные.
Трусы для Геши
– Миш, спроси у Овчинникова, может сводит нас в культпоход на пляж по робе. Хотя бы на Патрокл! – спросил изнемогающий от Владивостокской июльской жары курсант Сазонов.
– Спохватилась Меланья, когда ночь прошла! В увольнении наш товарищ главстаршина. По парадной с утра приоделся. А его роба во-она, на вешалах сохнет. К ночи, поди, причапает, вот и искупнёшься… Под душем у забора. А может в самоход? – тут Мишка посмотрел в мою сторону. С ним я не единожды хаживал за забор к местным девчатам. Но это было поблизости и после отбоя в выходной: минимум начальственных глаз. А тут…
– В принципе, мысль неплохая. А наглость – второе счастье! Значит, идём на Патрокл! Кто ещё изнемогает и до смерти хочет воткнуться в волны Амурского залива? Замечательно, значит весь взвод. А кто обожает гауптвахту? Странно: ведь вполне реально при нашей затее именно туда и попасть. А вы нос воротите! Хотя, если будете слушать меня как и Овчинникова, то риска почти никакого. Сазончик, тащи сюда робу главного!
Суть авантюры была проста: строимся, берём лопаты, метлы и идём "убирать территорию" за забором учебки. Это был наш объект и номер должен пройти как по мастерству, так и художественно-артистически.
– Значит так: шаг делаем предельно строевым, а петь как на праздничном смотре. И не дрейфить ни в коем случае! Даже если встретим патруля от авиаторов. Ведь мы, как есть подводники!
Уже через пять минут вся наша "джаз-банда" была готова в "культпоход" с метлами и лопатами в положении "на пле-чо!". Я напялил робу Овчинникова с погончиками главного старшины.
– Стано-вись! Р-ряйсь, смирно! Ша-аго-ом марш!
В роте, кроме нас, последних из отбывающих по распределению на Камчатку, не было ни души. Если не считать дневального и его сменщиков, да дежурного по роте. Хотя и роты в обычном понятии-не было, одно название, да молодёжь для приборки.
– Р-рясь, р-рясь, р-рясь, два, три! – входил я в старшинский раж. Голосом бог не обидел и командных ноток было не счесть. Вот только лычек не было…своих.
– Левое плечо вперёд! Не частить! Р-рясь, р-рясь. Два, три!
Вышли на плац. Здесь желательно по-шустрому: упаси бог кого из знакомых офицеров увидеть! Хотя маловероятно: кто в отпуске, кто на сходе, а прочие в отъезде за молодым пополнением со старшинами. Но, бережёного бог бережёт.
– Запевай!! – Тут ребята переглянулись, не лишка ли дал новоиспечённый "старшина"? Хотя тут же исправили заминку и загорланили что есть мочи:
За кормой бурун вскипает.
В светлом зареве восток!
В голубом тумане тает
Наш родной Владивосток!Расстается с берегом лодка боевая,
Моряки-подводники в дальний рейс идут…
"Куда уж дальше: до бухты и обратно, если повезёт!"-Невольно подумалось мне. Но, чеканя шаг и держа "шансовый инструмент" почти "во фрунт", строй благополучно достиг ворот части. Здесь следует пояснить "режим" пропуска через КП (контрольный пункт). Если идет офицер, либо мичман, а того хлеще, – гражданский, то следовало: "затребовать пропуск, сличить фотографию, удостоверится устно, позвонить…" итого на 2–4 листах инструкции. Но, если идёт строй бравых матросов под предводительством куда более бравого старшины срочной службы, то…
Ничего этого в инструкции нет и быть не могло: строй– дело святое! Так что мухой открывай пошире дневальный ворота. Да не забудь строю честь отдать, а то и наряд схлопотать недолго. Так оно и было. Разве что на вахте не достаточно резво "мухой" среагировали. Видно спорили, чья очередь открывать. Служба-то знакомая: сам не раз стоял. Но для порядка рявкнул:
– Кому спим, мать вашу в дых! Давно гальюн не драили!!
Бедный матросик, как видно из свежеприбывших, застыл по стойке
смирно, побелев от страха быть наказанным. То-то! Знай наших! И строй промаршировал уже за ВОРОТА.
– Направляющий, правое плечо вперёд! Марш! И р-рясь!
Далее дорога очень даже знакомая: мимо складов и на раздолбанную шоссейку. Главное – замаскировать метлы с лопатами. Благо, бурьяна в этом году, как, впрочем и в предыдущие выросло достаточно. Так что управились запросто. А спустившись с сопки, надо было непременно прошмыгнуть через городской квартал. Хорошо, что не забыл два красных флажка у дневального в тумбочке взять. Это чтобы строй обозначить по всей честь– форме. Оп-па: патруль! И откуда он только здесь объявился! Да ещё от летунов, наших исконных врагов по увольнениям. Они вылавливают моряков, мы – голубопогонников. Закон моря! Не нами заведён и не первый год.
– Строй, смир-рно! Равнение на-право! Взво-од!!
И какая– то злость овладела всеми, вроде как: "Врёшь, не возьмёшь!!" Ко всему выдался кусочек асфальта без колдобин и наши прогары чётко выдавали безукоризненный строевой шаг. Будь бы здесь лучший строевик Владивостока, наш ротный мичман Баштан, то не избежать ему восторженных рыданий и слёз радости.
Видно прониклись и патрульные, увидев такой букет почестей в их адрес и все трое застыли в отдании чести. Хрясь, хрясь, хрясь– рясь-рясь! – чётко отдавался эхом от сопки Дунькин Пуп наш исключительный хоровой топот.
Кажется, пронесло! "Запевай!!" – поспешил упредить события "глвстаршина" в моём лице. А рассудил я так: "А ну, да как вздумается догнать нас, и пошерстить! Уж лучше песняка: всё не так подозрительно. Одним словом – повезло. Так что вскорости мы разоблачались на золочёном пляже бухты Патрокл. Робы благоразумно разместили поблизости в кустиках.
Пляж пестрел разноцветными купальниками молоденьких приморочек.
– Эх-ха! Вот где разгуляться! А, братишки?! – Чуть не задыхаясь от восторга воскликнул Геша Колеватов, наш ротный Геркулес. Хотя среди нас хиляков не наблюдалось, как и "стропил" под два метра ростом. Ясное дело: медкомиссия своё дело знает. Но добряк Геша был необыкновенно крепок с фигурой "аки Аполлон". И всё бы хорошо, если бы не одно "но": трусы парень носил те, что выдала Родина в лице ротного баталера.
А чтобы было понятней, то Геша в военно-морских трусьях очень даже напоминал клоуна Олега Попова в годы безденежья. Свои же трусы мне удалось ушить в первый же день. Не у мамочки рос и со швейной машинкой знаком не понаслышке. Были у меня и вполне приличные плавки. Самтрестовские и с завязками на боку. Очень даже удобные при отсутствии пляжных кабин: подсунул под трусы и завязки набантик.
Колеватов, хотя и сельский, но природным умом сообразил, что мои ушитые на нем будут как плавки.
– Валер, ты мне свои трусья не одолжишь?
– Да на, носи на здоровье, пока не накупаешься.
Наш Аполлон тут же исчез в кустиках, откуда вышел с лицом Геракла после очередного подвига. В подтверждение сходства он сделал колесо и прошелся на руках. Девчата неподалёку захлопали в ладошки.
– Браво, браво, бис! – Это было адресовано нашему другу.
Девчат было четверо, а посему почти все пошли осуществлять "вековую мечту народов" – купаться. А у Геши начался внесезонный гон. Встав на руки, он двинулся к пассиям. И, если кто из вас пробовал себя в этом нелёгком номере, то знают, что спина придвижении направлена вперёд. То есть и ягодицы в трусах-тоже. Так вот на них, о ужас, прямо по центру начал разъезжаться шов! Как видно нитки у баталера оказались если не гнилые, то очень даже лежалые. Но девчата, увидев оказию, заходились, захлёбывались в смехе. Геша относил это к несомненному успеху, предвкушая вечернее рандеву, а то и вовсе– приглашения в гости.
– Гешка, Колеват!! – безуспешно взывал я и ребята тоже. Но наш Дон Жуан лишь раззадорился и крутнул колесо чуть ли не на половину пляжа. Дырка затрещала оставшимися нитками и бесстыдно распахнулась…
Почувствовав неладное, из воды вышли почти все наши явно без энтузиазма. Смеяться уже не было сил, а на наши крики Геша не реагировал. Миша рискнул образумить парня. Получилось…
И мне было уже не до купания. Неудавшийся ухажёр во всём обвинил, конечно же – меня. Назад в учебку шли хотя и строем, но без песни. Ворота нам открыли уже другие дежурные, но мой руководящий пыл иссяк. Так и хотелось подытожить: будь прокляты этот "культпоход", трусы, гнилые нитки, баталер и вся наша затея с купанием. Уже позже плавание в бухте Авача длительного удовольствия никому из нас не приносило. Даже в модных, фирменных плавках: холодно.