- Ты запоешь совсем другую песню, - накинулся на него Бретт, - когда международные финансовые институции рухнут и тебе ничего не останется, как бунтовать на улицах и грабить супермаркеты, чтобы выжить.
- Послушай, милок, - невозмутимо ответил Бернард, - у меня за плечами шесть десятков лет. Бунт меня уже как-то не привлекает. Я просто тихонечко допьюсь до смерти, а грабежи оставлю подрастающему поколению.
Бернард взял карту и отбросил ее. Это был мистер Булка. Я жадно схватил пекаря, как пес жирный кусок мяса, и торжествующе воскликнул:
- Я выиграл!
Просматривая воскресные газеты и вынимая из них финансовые страницы, Бретт бубнил:
- Неликвидность глобального капитала - это еще хуже, чем стагнация на рынках в прошлом августе. Как далеко зайдут центробанки в своем стремлении поддерживать на плаву систему, которая явно пришла в негодность?
Никто из нас не мог ответить на этот вопрос. Бретт ушел, сказав напоследок, что, будь у него начальный капитал, он выстроил бы систему, защищенную от кризисов. Мне почудилось или Бретт действительно как-то уж очень пристально поглядел на полку с консервами?
Разогревая в микроволновке три порции картофельной запеканки и открывая банку горошка, я думал о Георгине: наверное, сидит сейчас на Елисейских Полях и любуется Парижем, уплетая улиток и запивая их розовым вином.
После обеда Бернард повел Грейси в лес, где уже распустились колокольчики. Я лег в постель и заснул, обнимая подушку Георгины. Проснувшись, обнаружил на кухне банку с поникшими колокольчиками, а Бернард сообщил, что международные финансы упали еще на 3 процента и финансовые эксперты предрекают массовую безработицу и увеличение числа бездомных по причине ипотечного краха. Эту речь Бернард произнес так, будто говорил на иностранном языке.
Вторник, 25 марта
Мать отвела Грейси в школу, вернулась и отвезла меня в больницу на терапию. Когда мне поставили капельницу, она сказала:
- Умираю, есть хочу. Пойду в буфет за бутербродом с сыром.
Из буфета она явилась без двух передних зубов, признавшись, что вонзила зубы в хлеб "с необычайной силой". Из больницы она позвонила в государственную поликлинику, чтобы записаться на прием к мистеру Литтлу, но в регистратуре ей сказали, что он умер четыре года назад.
Прикрывая рот рукой, мать настаивала:
- Мне нужно срочно к врачу.
- На три часа к мистеру Стеджену вас устроит?
По парковке мать передвигалась очень быстрым шагом:
- Не могу показываться на людях, пока мне не поставят зубы на место.
- Мама, твоя реакция чрезмерна.
Но, когда она убрала руку ото рта, чтобы завести машину, и, повернувшись ко мне, улыбнулась, я испытал почти что шок. С зеленым лицом благодаря солнцезащитному козырьку того же цвета, с растрепанными волосами, морщинистыми губами курильщицы и недостающими зубами она походила на Гингему, злую ведьму Запада.
Позвонил мистер Карлтон-Хейес с вопросом: не поможем ли мы с Бернардом рассортировать оставшиеся книги, до сих пор хранящиеся на складе. Я сказал, что завтра утром мы в его распоряжении.
Бернард, слушавший наш разговор, потер руки:
- Черт, неужто мы наконец доберемся до этих лакомств, цыпленочек? Жду не дождусь.
Посещение склада он предвкушал так, как другие мужчины предвкушают поход в стриптиз-бар.
В моей голове часто мелькает мысль, что отношения Бернарда с книгами нельзя назвать здоровыми. Сдается, он подменил секс литературой и порою путает одно с другим.
Среда, 26 марта
Я никогда раньше не бывал на складе. Там стояли рядами огромные контейнеры. В некоторых было столько добра, что, казалось, его хватит, чтобы обставить целый дом. Один контейнер был заполнен манекенами в человеческий рост, застывшими в самых разнообразных позах, а другой доверху забит старыми газетами.
Мистер Карлтон-Хейес с Лесли уже трудились, методично раскладывая книги: те, что стоили более 25 фунтов, - в деревянный ящик из-под чая, а те, чья стоимость превышала 50 фунтов, - в небольшую картонную коробку. После того как прибыли мы с Бернардом, работа замедлилась.
- Бернард, - не выдержал Лесли, - у нас нет времени на обсуждение достоинств или недостатков книг. Нам нужно до конца дня рассортировать их по цене.
- Не могу же я просто сунуть их в ящик, не отдав им должное. Ведь они не какие-нибудь неодушевленные предметы, правда?
- Как раз неодушевленные, Бернард, - возразил Лесли. - Они не видят, не думают, не чувствуют, согласен?
Мистер Карлтон-Хейес вставил свое веское слово:
- Я понимаю Бернарда. Каждая книга для меня - словно живое существо. И мне всегда очень не нравилось, когда книги запирают в темном шкафу.
Мы сделали перерыв на обед и отправились в отель "Кларендон" выпить. Естественно, разговор зашел о книгах и книготорговле, у каждого нашлось чем поделиться, и в общем беседа получилась из разряда "о королях и капусте". И когда я сказал об этом, все засмеялись. Давно, очень давно мне не было так хорошо.
Когда мы шли обратно на склад, я, толкая коляску мистера Карлтон-Хейеса (который, казалось, усыхает с каждым днем), рассказал ему про Георгину и Хьюго Фэрфакс-Лисетта. Он обернулся ко мне:
- Мой дорогой мальчик, это совершенно ужасно. Вы должны отвоевать ее. В коробке с книгами по цене выше пятидесяти фунтов лежит томик Джона Донна.
Бедный мистер Карлтон-Хейес. Неужели он искренне считает, что поэт-метафизик семнадцатого века может конкурировать с поместьем, кроватью под балдахином и сексуальным торжеством смазливого аристократа?
На складе мой бывший босс, порывшись в коробке, извлек "Стихотворения о любви" Джона Донна:
- Это на редкость чувственная поэзия. Когда я был молод, его стихи всегда были у меня под рукой.
Он процитировал по памяти:
Обетом руки мои осени и дай им волю,
Пусть рыщут вдаль и вглубь, промеж, и ввысь, и долу.
Америка моя! Доселе неведомая земля,
Царство мое, покуда в нем один насельник - я!
Вручая мне книгу, он заметил вполголоса:
- Я нахожусь в отдаленном родстве с Фэрфакс-Лисеттами. Эта ветвь с гнильцой. Они разбогатели на перевозке рабов из Африки.
Сортировка книг заняла у нас много времени, закончили мы лишь в половине восьмого. Когда мы собрались уходить, мистер Карлтон-Хейес, указывая на "ценные" коробки, сказал:
- Адриан, они ваши. Рассматривайте их как компенсацию по сокращению.
Я был так растроган, что потерял дар речи, сумел только промямлить "спасибо".
Бернард хлопнул меня по спине:
- Ты это заслужил, цыпленочек.
- Я и о вас не забыл, Бернард, - обратился к нему мистер Карлтон-Хейес. - В коробках вы найдете кое-что из вашего любимого чтения. Эти книги помечены вашим именем.
У матери, приехавшей за нами, нижняя часть лица была укутана в шарф. Стоматолог мистер Стеджен огорошил ее, заявив, что у него исключительно частная практика и два новых передних зуба обойдутся матери по меньшей мере в 2000 фунтов.
- А что мне было делать, пришлось согласиться. Единственный бесплатный дантист, который мог бы принять меня сегодня, живет на острове Уайт.
Дома она сняла шарф, и я внимательно осмотрел ее новые зубы. По-моему, с ними что-то не так. Они выпирают изо рта, напоминая сверкающие небоскребы, что торчат над старым лондонским Сити. А произнося шипящие, мать издает свист, совсем как овцеводы из сериала "Человек и его собака".
Четверг, 27 марта
Сегодня я совсем без сил, во рту болит, и меня подташнивает. Бернард запаниковал и вызвал доктора Вулфовица. Когда доктор явился, я был потрясен его размерами, что ввысь, что вширь. Я успел позабыть, какой он массивный. Он заполнил собой целиком дверной проем в моей маленькой спальне.
Измерив мне давление, температуру и посветив крошечным фонариком в глаза, Вулфовиц изрек:
- Серьезного ухудшения здоровья решительно не наблюдается. Ваши жизненные показатели вполне приличные.
Бернард, топтавшийся вокруг нас, доложил:
- Он сам не свой, доктор, даже книжку в руки не берет.
Вулфовиц опустился на мою кровать, под его весом одеяло так натянулось, что я не мог пошевелить ногами. Он спросил, беспокоит ли меня что-нибудь еще. Какие-нибудь неприятности?
- Жена меня бросила, - сказал я, - и меня беспокоит международное финансовое положение.
- Современная медицина, - вздохнул врач, - не располагает средствами для лечения подобных прискорбных случаев, мистер Моул.
- У меня депрессия? - поинтересовался я.
- Не знаю. А вы сами как думаете?
- Клиническая депрессия? - уточнил я вопрос.
- Вам грустно, но это нормально. Я тоже грущу, когда вспоминаю мою родину.
Доктор воззрился на репродукцию "Едоков картофеля" Ван Гога, висящую над кроватью. Уж не напомнила ли она ему Варшаву и ржаной хлеб? Насмотревшись на Ван Гога, доктор вновь перевел взгляд на меня:
- Если грусть не пройдет, я направлю вас к нашему психологу.
Я поведал ему историю моих контактов с психотерапевтами: либо я влюблялся в них, либо мои проблемы вгоняли их в беспросветную скуку. Мой последний терапевт зевал, не переставая, все пятьдесят минут, что я у него сидел.
- Марта Ричардс сделана из другого теста, - заверил Вулфовиц. - Это добрая женщина. А теперь расскажите-ка о вашей предстательной железе. Как у нее дела?
Вопрос прозвучал так, будто моя простата живет своей собственной жизнью, ходит по магазинам, общается и, возможно, даже выпивает.
- Надеюсь, она худеет, - ответил я.
- Дай-то Бог. К зиме вам надо отрастить волосы.
Уже уходя, он произнес заговорщицким тоном:
- Мистер Моул, в следующий раз женитесь на уродине. Тогда никто ее у вас не отнимет, обещаю.
Пятница, 28 марта
Пришлось вылезти из кровати и отправиться на химию. Бернард поехал со мной, потому что мать записалась на стрижку в лестерской парикмахерской. В наш деревенский салон она не ходит с тех пор, как Лоуренс посоветовал ей удлиненную стрижку как "более подходящую для стареющего лица".
Бернард захватил с собой "Человеческий фактор" Грэма Грина, чтобы не скучать в ожидании, пока меня отпустят. Он предлагал почитать вслух во время терапии, но я, поблагодарив, сказал, что послушаю запись передач Мелвина Брэгга "В наше время" на маленьком плеере.
- Ты прямо зациклен на самообразовании, признайся, старик, - ухмыльнулся Бернард.
- Я был вынужден стать самоучкой, поскольку не получил хорошего образования - вследствие нерадивости моих родителей.
Парень, подключавший меня к капельнице, был родом из Филиппин.
Я полюбопытствовал, давно ли он живет в Лестере.
- Маюсь здесь уже четырнадцать лет, - ответил он.
Почему же тогда не вернуться домой, удивился я.
- Когда отец решал, кто из его детей должен получить высшее образование, его выбор пал на меня. И теперь я посылаю домой то, что зарабатываю. На эти деньги кормится вся семья, а состоит она из семнадцати человек.
Позже, слушая, как Мелвин Брэгг расспрашивает академиков насчет роспуска монастырей в шестнадцатом веке, я размышлял о том, что жить в Англии двадцать первого века сравнимо с выигрышем в лотерее, ставка в которой - твоя жизнь.
Выйдя с химии, я увидел, как Бернард вытирает глаза замызганным белым платком. Сунув платок в карман, он потряс романом Грэма Грина:
- Ты должен это прочитать, старик. Герой мистера Грина такой благородный, такой порядочный, такой, на хрен, англичанин.
Я был поражен схожестью наших мыслей.
Позвонил матери на мобильный - она была все еще в парикмахерской. Сказала, что у нее возникли проблемы "с перышками" и теперь мастера пытаются исправить свою ошибку.
Далее в трубке послышались препирательства, а затем со мной уже разговаривал мужчина с австралийским акцентом:
- Я лишь хочу ввести вас в курс дела, сэр. Мы ни в чем не виноваты. Ваша матушка солгала насчет пробы на окрашивание и только потом призналась, что неделю назад обесцвечивала волосы в домашних условиях. Поэтому салон не несет никакой ответственности за то безобразие, что возникло у нее на голове.
Я попросил вернуть трубку матери:
- Мам, ну почему ты никогда не следуешь правилам?
- Они раздувают из мухи слона. Моя кожа всегда реагирует на обесцвечивание, сутки я мучаюсь, но потом все устаканивается. Не понимаю, с чего они бесятся.
Я спросил, где она припарковала машину.
- У салона, на стоянке для инвалидов, - безмятежно сообщила мать.
- Но места для инвалидов занимать нельзя! - взорвался я.
- Сегодня утром я чувствовала себя инвалидом. Прошлым вечером мы с отцом уговорили пару бутылок "Белой молнии".
В итоге домой нас вез Дуги Хорсфилд в своем такси. По пути я поинтересовался у Бернарда, что такое "Белая молния".
- Когда ты увидишь бездомного джентльмена, от которого воняет мочой, а на переносице у него открытая рана, знай, "Белая молния" - его любимый напиток для употребления на скамейке в парке.
Дуги расхохотался:
- Твои мама с папой, Адриан, встали на опасную дорожку.
Вернувшись домой, я сразу направился в спальню. Бернард принес мне льда положить на язвы во рту и предложил подогреть банку куриного супа с лапшой.
Встал в десять посмотреть новости в компании с Бернардом. Вчера в Хитроу открылся еще один терминал, пятый. По телевизору показали творящийся там хаос: автомобили, намертво вставшие в пробке на подступах к терминалу, отмененные рейсы, компьютеризированную систему выдачи багажа, которая не выдавала ничего, пассажиров на грани бунта, персонал, попрятавшийся в офисах.
- С тех пор как наши ребята прекратили бриолинить волосы, в Англии все стало по-другому, - посетовал Бернард.
Суббота, 29 марта
Рано утром позвонил Гленн в страшном расстройстве. Он узнал от моей матери, что мы с Георгиной расстались и она теперь живет с Фэрфакс-Лисеттом.
- Вот что я скажу тебе, пап, мир, в котором мы живем, - жуткое место. Вернусь домой и накостыляю этому Фэрфакс-Лисетту, он у меня попляшет.
- Насилием никогда и ничего не добьешься.
- Это ты мне говоришь, - хохотнул Гленн. - Я в гребаном Афгане.
Я спросил, где он конкретно находится.
- Прячусь за стеной лагеря.
- От солнца?
- Нет, папа, - ровным тоном ответил Гленн, - не от солнца.
После обеда с визитом пожаловал Майкл Крокус.
- Я направляюсь в Фэрфаксхолл на чай, но сперва решил заскочить к вам. - После чего он битый час рассуждал о Партии независимости Великобритании и ее лидере Найджеле Фаредже: - Надеюсь, на следующих выборах я буду в списке их кандидатов.
В провале его оргосвекольного бизнеса он винит Евросоюз:
- Это все европейская бюрократия, она меня разорила. Человек должен иметь право свободно продавать свою продукцию, но их смехотворное законодательство об условиях труда и безопасности потребителей задушит любое начинание.
- А вы абсолютно уверены, Майкл, - спросил я, - что "Оргосвеклу" безопасно употреблять после того, как этот напиток месяцами хранился у вас в гараже при температуре окружающей среды?
- Свекла - натуральный продукт, - зарычал Крокус, - а ее сок содержит органические вещества, предохраняющие от порчи!
Он поделился планами добиться от Фэрфакс-Лисетта разрешения торговать с лотка на средневековом турнире, который состоится в Фэрфаксхолле в августе. И добавил:
- Я подрядил одного народного умельца, он сварганит для меня такие кривоватые кубки в стиле темных веков.
А на прощанье Крокус затронул щекотливую тему:
- Эта история с Георгиной и Хьюго, хм, нехорошо получилось.
- Просто душераздирающе, - вставил Бернард.
- Но у нее наверняка была причина, чтобы уйти, - набычился Крокус и глянул на меня так, словно я избивал свою жену.
- Кстати, - любезным тоном произнес я, - Кончита прислала письмо, приглашает Георгину в гости. Пишет, что ее второй муж, Артур, снабжает начальника полиции в Мехико-Сити отборной свининой.
Вечером минут пять смотрел "Секс и так далее", но остался холоден как лед. Неужто с моей сексуальной жизнью покончено?
Моему органу
О, некогда храбрец, что ж ныне ты не ладен?
Скажи, дружок, почто ты вял и хладен?
Ужель тебя покинуло желанье?
Иль страсти возгоранья,
Столь мимолетного,
Бежишь ты?
Восстанешь ли ты вновь? И если да,
Ответь, мой храбрый друг, когда.А. А. Моул
Апрель
Вторник, 1 апреля
В 7 утра меня разбудил телефон. Человек с сильным иностранным акцентом утверждал, что мы с ним знакомы, встречались много лет назад в Москве.
- Вы приглашать меня в Англию, да? - тараторил он. - Так я еду с женой и детьми к вам жить. Пожалуйста, встретить меня в аэропорту Хитроу.
- Найджел, ты не дал мне выспаться ради не самой смешной первоапрельской шутки.
- Не лезь на стенку, Моули, - обиделся Найджел. - Тебе бы только кайф обломать.
Мы с Бернардом завтракали, когда явилась мать, внимательно посмотрела на нас и засмеялась:
- Ну что, странная парочка, как поживаете?
Я оглядел стол. Половина Бернарда была усыпана хлебными крошками и ошметками мармелада, он пролил кофе на скатерть, а в его вареном яйце желток перемешался со скорлупой. Моя половина была идеально чистой. На скатерти ни соринки, ни пятнышка, а верхушка яйца срезана с хирургической точностью. И не я запустил нож в мармелад, а потом вонзил его в масло.
Когда Бернард отправился "совершать омовения", как это у него называется, мать спросила:
- Бернард здесь еще надолго? Если не ошибаюсь, его приглашали только на Рождество.
- Он не уедет до тех пор, пока я не выздоровлю.
- Черт! Так он здесь навеки поселился?