Между террористом и трактором помещались арабские цифры "пять" и "ноль", а под ногами тетки в сари можно было прочитать "rupie". Рупии стало быть. И таких бумажек доставалось аж по четыре штуки. "А зачем тебе больше? - спрашивал Березовский". И был прав. Больше и правда незачем. Да и эти ни к чему.
Панаджа встретила грязью, пылью, нестерпимой жарой. Наш, сотрясающийся всей железной утробой, автобус с водителем рулившим не куда положено, а куда глаза глядят и курчавым пацаненком всю дорогу не выпускающим изо рта свисток, остановился с душераздирающим скрежетом переходящим в предсмертный стон прямо посреди площади. Некогда центральной, а теперь судя по всему, базарной. Казалось, что на этой самой площади собралось население если не половины Индии, то уж половины Гоа - точно. Товар лежал на наспех сколоченных прилавках, болтался на вешалках. Иногда располагался прямо на камнях. Даже статуя, поставленная не то многорукому богу Шиве, не то белому колонизатору Редьярду Киплингу в несколько слоев была увешана платьями, автомобильными чехлами и еще чем-то очень цветастым.
Город с криком превращался в один большой базар.
- Почем? - спросили наши, подходя и тыча пальцем в направлении чего-то.
Обрадованный индус залопотал по-своему, потом по-английски...
Наши смотрели на него как юный партизан на преподавателя немецкого языка.
- Ты чего, - покрутили они пальцем у виска, - не понимаешь? Тебя же русским языком спрашивают: Сколь-ко сто-ит? Хау мач, понял, нет?
Говорили они при этом громко и руками совершали некие движения, долженствующие, видимо, помочь при переводе.
- Ну чего смотришь, блин!
Это дошло. Индус достал ручку и на ладони нарисовал трехзначное число.
- Да ты охренел, мужик! - высказали свое мнение наши, воодушевленные установившимся контактом. - Такие цены!..
Индус захлопал глазами. И даже побелел. Потом зачеркнул первое число и написал другое. Поменьше.
- Ну вот, - сказали наши, - налаживаются... отношения. И индуса можно научить... в общем...
Правда то, чему можно научить индуса, злодейски искореняется славным племенем замполитов, поэтому здесь мы об этом упоминать не будем.
- А ну дай. - Наши отобрали у индуса ручку и самостоятельно нарисовали цену.
Индус глянул на ладонь, и глаза его округлились.
Он схватился за голову, потом подпрыгнул и с криком хлопнул себя руками по бедрам.
Потом индус приземлился. И начал говорить. Он говорил долго и пространно, витиевато и красноречиво. То прикладывая ладони к груди, то вздымая их в жаркое индийское небо. Честное слово, если бы наши понимали по-английски...
- И чего ты, мужик, горло дерешь? - пожали плечами наши, разворачиваясь. - Не, дорого слишком. Пошли.
Индус заткнулся, как будто его выключили.
В другом месте разговор был продуктивнее. Для индусов.
Дружною толпою наши ввалились в аптеку.
- О, - сказали они, подходя к прилавку. - Это то, что надо.
Вы знаете для чего вдали от берегов и от особ противоположного пола нужны противозачаточные средства?
Лично я не знаю. Но раз покупали, значит нужны.
- Хау мач? - сказали наши индусу-аптекарю, указывая на цветастую коробочку.
- Фо рупи. - Аптекарь оттопырил четыре пальца. Почему-то по два на каждой руке.
- Четыре, - сказали наши, сосчитав. - А такое... такое... понимаешь...
- С шипами, - подсказал кто-то самый умный.
- Точно. С шипами. С шипами, понимаешь?
- Ши-пи? - переспросил индус, не понимая.
- Да шипы, - обрадовались наши. - Вот такое же, - они потрясли коробочкой перед индусским носом. - Вот такое, но только с шипами.
На коробочке была нарисована разбитная деваха с огромной грудью.
- Шипи? - Палец индуса поскреб ее под подбородком. - Шипи?
- Шипы, шипы, - покивали наши. Правильно мыслишь, маугли.
"Маугли" достал еще одну коробочку. Здешняя деваха была потоньше, зато нарисована целиком.
- Шипи, - сказал индус, кладя девок рядом. - Сикс рупи.
Теперь на каждой руке он оттопырил по три пальца.
- Ладно, разберемся, - сказали наши, сравнивая девок. - Не, это не шипы, - авторитетно заявили они через минуту.
- Нет, ну как ты не понимаешь, - горячились они. - Вот смотри, - пальцем они рисовали некую фигуру, надеясь видимо, что индус поймет. - Вот. С шипами.
Индус покивал. До него дошло.
- О`кей, - сказал он, криво улыбаясь. И отправился к стеллажу, исписанному индийской вязью.
- Слава богу, - сказали наши. - Пока объяснишь, что хочешь, так и вовсе запаришься.
И вытирали выступивший пот.
Рано, рано обрадовались.
Индус принес стеклянную баночку, наполненную мутно-белой мазью.
Протягивая это через прилавок он морщился и брезгливо кривил губы.
- Ты чего принес, родимый?! - поинтересовались наши. - Ты чего себе думаешь?!
Индус мгновенно начал понимать по-русски. Баночка исчезла как испарилась.
- Ладно. - Наши решительно рубанули ладонью. - Берем это. И вот это. Сколько за все?
Индус достал калькулятор, потыкал в клавиши. "Шесть плюс четыре"...
"Десять" - высветилось на дисплее.
- Тэн рупи, - сказал индус, разворачивая дисплей в нашу сторону.
- Десять, - сказали наши. И кинули на прилавок две пятерки. - На, бери.
Индус замахал руками.
- Но, но, - говорил он, отпихивая пятерки.
- Чего это он? - недоумевали наши.
- А может он с русских деньги не берет? - предположил кто-то, кто все еще верил в то, что советских моряков любят не только знакомые женщины.
- А может и не берет, - хмыкнули наши.
Но индус не хотел отдавать непонятные "шипи" за бесплатно.
- Итс, - он поднял одну коробочку, - сикс рупи. Итс - вторая "девка" тоже взлетела в воздух, - фо рупи.
Он снова уронил их на прилавок и растопырив пальцы на обеих руках, подытожил:
- Тэн рупи.
- Ну так на, бери! - Наши пихнули пятерки в сторону индуса.
- Но, - снова замотал головой индус. Ну как они не понимают? - ясно читалось во взгляде. - Сикс, - он потряс руками - пять растопыренных пальцев на одной и один на второй, - энд фо. - Теперь в воздухе болталась только одна рука. - Э-э... тэн. Тэн. Андэстенд?
- Ну ты утомил, мужик! - разозлились наши. - Вот тебе. Тэн! - И снова пихали пятерки индусу.
Индус тяжко вздохнул, достал тетрадь - родную - двенадцать листов в клеточку и написал в столбик: "4+6=10".
- Ну гляди, - сказали наши. И скорчили на роже снисходительность.
На том же клетчатом листе, только не в столбик, а в строчку, наши написали: "5+5=10".
- Понял, Рабиндранат Тагор?
- О... О`кей, - закивал индус.
- Ну то-то, - сказали наши.
И ушли, унося в полиэтиленовом пакетике то, что индусы отныне именовали "шипи".
Лозунгом следующего дня стало слово "Ченч". Завидев наших индусы призывно размахивали руками и кричали "Ченч, ченч!". Кричали они еще и "Шипи!", но это слово уже устарело.
"Ченч" - это обмен. Выходит и мы к языкам способны.
Началось все так:
- Эскьюз ми, сэр, - сказали индусы, указывая на наш фотоаппарат. И залопотали что-то по-английски.
- Донт андэстенд, - ответили наши. Но задумались.
Подумали и решились. И понеслось. Индусы с большим удовольствием скупали электротовары, фотоаппараты и цветные металлы. Бедный Береза рвал свои рыжие кудри, а боцман стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Вдвоем они выглядели весьма и весьма живописно. А только медь исчезала. Исчезала так тихо и незаметно, что обнаруживалось ее отсутствие очень нескоро.
А наши бродили по Индии с полной сумкой электробритв.
- Ну гляди, - говорили они индусу, уже слюнявившему палец.
И тыкали вилкой в розетку.
Бритва радостно жужжала.
- Гив, - говорил индус, делая приглашающие движения ладонью. - Гив ми.
- Ну на, - говорили наши, протягивая жужжащую бритву.
Индус брал бритву и осторожно водил ею по ладони. Прямо по линии судьбы.
- Ну ты, в натуре, темный, индус, - говорили ему наши. И переворачивали индусскую ладонь
Бритва тут же вязла в густой растительности.
- О, йес, - говорил индус и отсчитывал рупии.
- Следующий, - говорили наши, доставая новую бритву.
Вилка вошла в розетку, но жужжания не последовало.
- Спокойно, - говорили наши. И доставали новую бритву.
- Вот, смотри, - говорили наши в другом месте, щелкая затвором фотоаппарата. - Вот так, потом так. Потом взводишь. Вот эту хреновину, понял?
Индус кивал, повторяя новое слово.
- А потом щелкаешь, - заканчивали инструкцию наши. - Не, не здесь. Вот тут. - И жали.
Ожидаемого щелчка не последовало.
На индийской роже - бородатой и смуглой проявлялось подозрение.
- Э-э-э... - сказали наши. И быстро нашлись: - Там пленка, пленка... там.
- О, филм, филм, - сказали индусы и достали бумажник.
- Если кто из вас, - говорил связист личному составу боевой части, раскачиваясь с пяток на носки, - хочет купить спиртное, то напомню, что матросам срочной службы употребление спиртных напитков запрещено. - Он подождал, пока личный состав проникнется и продолжил: - Поэтому давайте деньги мне. Я куплю и отдам вам, когда поедете домой. Если, конечно, сам не выпью, - добавил он после минутного раздумья.
Нашли идиотов, товарищ капитан-лейтенант. Спиртное приносилось прямо в порт. Мешками.
- Давай, давай, - хриплым шепотом кричали индусы. И пуляли виски прямо через борт. В обмен на цветной металл.
Курчавый пацаненок не только дул в свисток. Он еще и выпрашивал. Выпрашивал все подряд - значки, деньги, сигареты. При этом он размахивал руками, объясняя и быстро-быстро лопотал, мешая родной язык с английским.
Пачка "Мальборо" с рук стоила двадцать рупий. И сигаретами с ним делились. Курил он лихо, пуская дым через нос и сплевывая на брусчатку. До тех пор пока кто-то не дал ему кубинский "Партагас".
Такого от советских моряков индусенок не ожидал. Он храбро втянул горький кубинский дым и... согнулся в приступе кашля. Сопли, слезы - все это пришло одновременно.
- То-то, - сказали наши. - А задолбал, ты, выпрашивать.
Теперь индусенок был осторожнее. И прежде чем сунуть сигарету в рот, читал надпись. И на наших смотрел с уважением.
А наши эти крепкие сигареты курили по-своему. Они поджигали их с фильтра и несколькими быстрыми вдохами протягивали его, добираясь до табака. После кубинского фильтра кубинский табак был ничуть не крепче отечественной "Примы".
- Тебя как зовут? - спросили наши, сквозь сизые клубы. - Ну... нэйм, - вспомнили они из школьного курса. - Нэйм твое как?
- Самба, - задумчиво ответил индусенок, круглыми глазами глядя как курят эти загадочные русские.
Как знать, может быть из этого курчавого и чумазого вырастет в будущем новый Тагор. И умудренный годами, поседевший бородой - поведает миру о загадочной русской душе. Про "ченч", про "шипи" и про то, что именно русские курят достигая нирваны.
- Ты террорист? - спросили на прощанье наши у бородатого водителя автобуса. Просто так спросили, чтоб приятное человеку сделать.
Смысл фразы индус схватил влет - как борзая зайца.
- Ноу терроризм, ноу! - горячо затряс он бородой. И оправдываясь, принялся показывать различные расстояния от земли. - Ай`м ноу терроризм.
- Ну смотри, - похлопали его наши по плечу.
Прощаясь, Самба выкрикнул прямо в удаляющуюся корму все, чему успел научиться за несколько дней общения с русскими моряками. Кричал задорно, растягивая рот в белозубой улыбке. И рукою взмахивал.
Интересно, а если он когда-нибудь выучит русский язык настолько, чтобы понять, что именно кричал?..
Человек с аккордеоном
Молодежь на корабле это всегда событие. И дело не в том, что среди этих вчерашних выпускников "Анапы" может оказаться земляк. Кстати, понятие "земляк" вдали от берегов и цивилизации включает в себя именно те "две монтировки по карте", и на лопоухого первогодка, жившего на гражданке в соседнем с твоим Задрючинском Затраханске, смотришь как на родного. И тут же находятся и темы для разговора, и общие знакомые. Нет, дело не в этом. Не только в этом.
Дело в том, что совмещая ненужное с бесполезным, находясь в относительно небольшом, сугубо мужском, коллективе, изо дня в день видя одни и те же лица ты до предела пропитываешься тоской. И новое пополнение для тебя сродни глоту свежего воздуха. Как прибытие цирка-шапито в захолустный городок.
Быть может среди молодежи окажется искусный рассказчик, или музыкант, или еще какой-нибудь веселый затейник. И внесет он что-то новое в монотонные будни, и время побежит быстрее.
Потому и выясняют дотошно: "Что умеешь?".
- Ну, - спросили у него, - и что ты умеешь?
А вокруг - кубрик - койки в три яруса и глаза - заинтересованно ожидающие. А он стоит на середине, а свет - яркий, "дневной" заливает с ног до головы, высвечивает смущение.
- Я... ничего... не умею, - выдавил он, запинаясь.
- Ну-у-у, - протянули все разочарованно. Надо же, на всю боевую часть один "молодой" и тот ничего не умеет.
- Только... разве... на аккордеоне... - закончил он, окончательно покраснев.
- Играть? - переспросили у него с надеждой.
Он промолчал, делая себе смущение.
- Ну-у-у! - протянули все. Теперь уже обрадованно. Надо же, один "молодой" на всю боевую часть и такой... такой... музыкант, в общем.
- Ну ты молодец, Каликин, - похлопали его по плечу. - Нам как раз такой и нужен. Чтоб на аккордеоне играл. Да-а, молодец.
- А наш "молодой-то" каков! - сказали нам соседи по отсеку. - Говорит: "Я ничего не умею, только на аккордеоне играю".
- Ну? - сказали мы, не веря.
- Точно, - сказали соседи. - Так что приходите на концерт.
На корабле, как известно, есть все. Или почти все. По крайней мере, такая нужная для охраны Государственной Границы, вещь как аккордеон наличествует.
Поэтому вечером мы отправились в соседний кубрик. На концерт.
Каликина вывели на центр, на плечо ему повесили аккордеон и сказали: "Играй, Васнецов".
- Давай, Каликин, играй, - подхватили и мы. - А если, там, смущаешься, или еще чего... так не переживай, моцартов тута нет.
Каликин стоял с аккордеоном на плече и сочился потом.
- Ну так же нельзя, - сказали мы. - Он же стесняется. А ну, товарищи, поддержим маэстро! - И захлопали.
- Ну все, Каликин, - сказали ему секунд через десять. - Мы тебе уже похлопали. Так что... играй.
Пальцы Каликина скользнули по клавишам, а мы - зрители - замерли раскрытыми ртами: "Сейчас... сыграет".
И ни звука.
- Ну ты чо, Каликин?
- Да... ну... - пошел пятнами наш маэстро, - не... умею...
- Че-во?! - выкатили мы глаза. - Чего ты не умеешь?
- И... играть, - выдохнул Каликин.
- А чего ж ты говорил, что умеешь?!
А вот обманывать на Флоте не рекомендуется. Я имею в виду товарищей. Офицеров обманывать, конечно, тоже не рекомендуется, но ведь без этого не проживешь. И если изображая дурака перед командованием, ты поступаешь по- уставному, то изображая дурака перед своими - ты и поступаешь по-дурацки.
- Ты чего, Каликин, тупишь? - поинтересовались зрители. - Мы тут что, зря собрались? Раз надел аккордеон - давай играй.
Выражению лица Каликина мог бы позавидовать даже Юрий Никулин. По крайней мере, его "Балбесу" до Каликинского "Аккордеониста" было ой как далеко.
Нет, это не музыкант, - поняли мы. - Это клоун. И сегодня у нас не вечер музыки, а вечер юмора.
- Играй! - тон зрителей понемногу приближался к отметке "угрожающий". - Играй, Каликин!
Каликин растерянно огляделся. "Зрительный зал" взорвался хохотом.
- Давай, давай! - кричали ему сквозь смех.
Больше всех усердствовал Вова Станкевич.
- Ты хоть знаешь, чего мне стоило найти аккордеон?! - кричал он между приступами хохота. - Ты хоть знаешь, куда я за ним лазил?! - Вова был боцманом и, наверное, по совместительству заведовал аккордеонами. - Играй, давай! Дави клавиши!
Каликин решил последовать разумному совету старшего товарища. И принялся давить на клавиши, попутно растягивая меха. Некое подобие мелодии на несколько секунд прервало хохот.
- Ну! - крикнули зрители одобрительно. - Ведь получается! Получается же!
- Не умею я, - оборвав мелодию на полуноте, заныл Каликин.
Зрители начали валиться на палубу. Смех - громкий, непрекращающийся - перехватывал дыхание, протекал слезами и вырывался всхлипываниями.
- Ты ж только что играл! - кричал Вова Станкевич посреди громового хохота. - А ну давай, тяни меха! Или я...
И тут Вова пообещал Каликину такое... пожалуй это и медведя заставило бы играть... даже на арфе.
Аккордеон разразился чем-то тоскливо-скулящим. Это Каликин, давя клавиши сверху вниз, осторожно тянул меха.
- Во! - Вова удовлетворенно откинулся на переборку. - Ведь играет! Играет!
Зрители начали икать. Самые нестойкие судорожно дергаясь, ползли к выходу, надеясь там отдышаться.
- Я не говорил, что умею игра-ать! - Слова Каликина удивительным образом ложились на "музыку". Создавалось впечатление, что он не только играет, но и поет. - Я говорил, что видел как мужик игра-ал!
Все. До выхода не дополз никто. Весь "зрительный зал" тут же, не сходя с места, зашелся в икоте.
- У-уй-ди! К-ка-ли-ки-ннн! - простонали ему.
В общем, не пропал вечер, - решили мы отдышавшись. - Спасибо соседям.
Да всегда, пожалуйста, - ответили они. И глянув на Каликина, снова согнулись в хохоте.
Скоро праздник
Сорокалетие Победы отмечали с размахом. То есть не только с салютом, парадом и торжественным возложением увядших цветов.
Кроме всего этого решено было устроить театрализованное представление, кратко и точно поясняющее всем и каждому как героически наши предки сначала строили, потом ломали, потом снова строили. Попутно воздавая вечную славу героям - погибшим и все еще не успевшим.
Вы спросите: А кто будет все это изображать?
Я отвечу: Студенты, конечно.
Это сейчас у нас не студенты, а черти что, если честно. Какие-то непонятные, до предела американизированные клоны с головой, в которой кроме знаний, забитых вовнутрь так же по-американски узколобо, помещается только мечта о карьере, которую каждый, ну просто, обязан сделать. Я как-то попытался с таким вот выпускником местного Гарварда поговорить о Шекспире. И был на месте убит его ответом, гласящим, что Шекспир - это паленая водка. И что так оно и пишется - Шекспирт. А как он на карте Австралию искал...
Мда, и это наше будущее. Поэтому, я уже не удивляюсь когда теперешняя молодежь Вторую Мировую путает с Троянской, а про то, как Ленин по Красной площади бревно носил - даже анекдотов не знает.