И в глазах его - зорких и наблюдательных - плеснулся ужас. Что с ним сделают, когда выяснят, а выяснят очень быстро (даже не надейся)...
Наблюдатель от греха подальше провалился куда-то вовнутрь своего блестящего реглана.
Бывают в жизни моменты. Когда что-то изнутри, что-то, таившееся там со времен доисторических предков и поколениями ожидающее своего часа, вырывается наружу.
Это инстинкт. Инстинкт самосохранения.
Этот инстинкт, как вихрь, сорвал сигнальщика с места, бросил к двери в рубку...
Свесившись, как обезьяна, (на палубу ни ногой!) он открыл дверь и сунув вовнутрь голову с глазами - огромными как две луны - сказал, старательно делая недоумение:
- А что это за звонки?
Он еще рот раскрыл. Ну... дабы... соответствовать...
- А черт его знает, - с таким же недоумением в глазах ответил вахтенный офицер, для которого эти звонки были еще более полной неожиданностью.
Не пережать бы, - подумал сигнальщик. Он смотрел в глаза вахтенному офицеру еще ровно пятнадцать секунд, после чего вернулся на рыбины.
- Слава богу, хоть додумался, - приветствовал его возвращение наблюдатель откуда-то из глубины реглана.
- А, - отмахнулся сигнальщик. - Прорвемся.
Сигнальщика начала колотить крупная дрожь. До него наконец-то дошло.
А в глубине...
Звон, расколол сонную тишину, взметнул одеяла, срывая с коек защитников Родины.
- Что?
- Что?!
- Что за звонки?!
А руки сами ныряли в рукава, пальцы застегивали пуговицы, ноги неслись к боевым постам...
- Да что ж за звонки?!
- Что это за звонки? - спросил проснувшийся и ничего не понимающий командир у дежурного по низам.
- Не знаю, товарищ командир, - развел руками тот.
- Вахтенный! - проревел кэп в "каштан". - Что это за звонки?!
- Понятия не имею, - товарищ командир, - совершенно искренне ответил вахтенный офицер.
- А... а может... замкнуло, - неуверенно предположил дежурный по низам.
- Может... и замкнуло, - ответил командир. И махнув рукой, добавил: - Объяви... там...
И ушел командир, скрылся в каюте, хлопнув дверью.
- Команды звонками не числить, - объявил дежурный по низам.
После чего вернул "соску" на место и добавил несколько употребимых повсеместно слов, характеризующих его отношение к воинскому долгу.
Понемногу затихал ночной переполох. Заснул в каюте командир, задремал в столовой дежурный по низам, яркий свет сменил темно-синий, маскировочный.
- Пронесло, похоже, - решил сигнальщик и вернулся к созерцанию темного горизонта.
- Утром узнаем, - наблюдатель медленно, как черепаха, вытянул голову из ворота.
Утром сигнальщика и наблюдателя допрашивали по отдельности. Оба старательно изображали недоумение, разводили руками и смотрели строго вовнутрь себя.
Обошлось. А ночной переполох списали на замыкание.
Всякое бывает
Время стремительно близилось к обеду, а осмотровая группа все никак не могла завершить начатое. Чуть ли не рассвете "поймали" японскую плавбазу. И до сих пор ее... осматривали. Добросовестно примеряя на перепуганных и косоглазых личины шпионов, контрабандистов... ну, или хотя бы, браконьеров.
Получалось плохо. Совсем не получалось, если честно. Но... примеряли.
Испуганные японцы выполняли все приказания, поминутно кланялись и бросали на наших взгляды, в которых было поровну восторга и почтения. А потому что японцы едва-едва дотягивались нам до плеча. А если еще учесть их хрупкие телосложения...
- Ну что там? - Командиру не терпелось. Он приплясывал на мостике и яростно давил тангенту. - Нашли что-нибудь?
- Нет, товарищ командир, - отвечал ему командир осмотровой группы. - Все, вроде бы,..
- Вроде бы, вроде бы, - раздражался командир. - Ищи. Хоть умри там, но найди!
- Есть, - отвечал командир осмотровой группы. - Есть... найти...
И в сотый уже раз смотрел на столбики иероглифов, покрывавшие страницы судового журнала.
"Что тут можно найти? - недоумевал он". Равнодушные иероглифы расплывались и двоились.
Японский капитан был вежлив. И суров. Как настоящий самурай. Он молча смотрел на командира осмотровой группы и пытался разрешить для себя знает ли тот японский язык. А если не знает, то почему смотрит так пристально. Ведь все это можно спокойно прочесть и по-английски. Зря, что ли писали?
- Курва косоглазая, - шепотом выругался командир осмотровой группы. И с треском захлопнул журнал.
"Самурай" важно кивнул.
Неужто понял? - мелькнуло у нашего. - Будет еще... скандал... международный.
- Ва-карима, - наскреб он в памяти знаний. И подумав еще немного, добавил: - ... сэн?
Японец снова кивнул и разразился длиннющей тирадой на родном языке.
Не понял, - отлегло у нашего.
- Судовые документы в порядке, - процедил он по-английски. И сквозь зубы.
- Соо, соо. - Японское лицо непроницаемо, но чувствовалось, чувствовалось, что смеется.
- Хрен с тобой, - подвел итог командир осмотровой группы. И вышел на мостик.
Японский капитан отправился следом.
- Ну что, нашел? - ожил динамик на плече у радиста.
- Нет, товарищ командир, - ответил командир осмотровой группы.
- Ладно, - искаженный голос командира вроде бы подобрел, - сейчас катер к вам пойдет. С обедом. Понял?
Обедали прямо на палубе. Наши и японцы сели рядом и... приступили.
Японцы: разобрали крохотные чашечки с рисом, открыли какие-то консервы и замелькали палочками.
Наши: достали из-за голенища по ложке - многоцелевой, алюминиевой и в умелых матросских руках превращающейся во что угодно, и черпая "с бугром" из бачка РБУ (перловку) жевали с хрустом. Компот пили прямо из чайника, пренебрегая кружками.
- О, рашен, - говорили японцы восхищенно. - Рашен - бэст бойз!
Сунув в зубы "беломорину" наши чиркали спичкой.
"Ух, ты!" - светилось в японских глазах. Они долго смотрели как русские добывают огонь. Наконец, самый смелый подошел и щелкнул зажигалкой.
- Сенк`ю, - сказали наши, затягиваясь.
Японец яростно жестикулировал, указывая на спички, протягивая зажигалку...
- Ченч, - говорил он. - Ченч.
- Поменяться хочет, -догадались наши. - Нельзя... к сожалению. - Чиркнув еще (загорелось сразу) и прикурив, наши подарили коробок японцам. "Пускай играются".
Японцы унесли коробок. И чиркали счастливые.
А японский капитан во все глаза глядел на наш чайник. Он ходил вокруг него, как кот вокруг блюдечка со сметаной, облизывался и наконец... решился.
- Чиф, - сказал он нашему командиру осмотровой группы. - За один ваш чайник, - он ткнул пальцем в направлении алюминиевого монстра - битого и поцарапанного, - я готов дать видеомагнитофон.
Командир осмотровой группы расхохотался.
- Два, - мгновенно поднял цену японский капитан. - Один сразу, второй - через месяц.
- Группа, ответьте кораблю. - Командир как чувствовал момент.
- Товарищ командир, - командир осмотровой группы все еще смеялся, поэтому получалось неразборчиво. - Японцы предлагают за наш чайник два видеомагнитофона...
- Шли их... - отказался от торгового сотрудничества командир, - ...к японой маме! Прекращай осмотр. Сейчас шторм начнется.
- Товарищ командир, а как же...
- А никак! Мы не тех поймали, - ответил командир.
Флаг... поднять...
Приборка на корабле производится трижды в день. Это в обычный. В субботу она производится один раз, зато с утра и до обеда. В выходные и праздничные, правда, она и вовсе не производится, но таких дней слишком мало, чтоб о них вообще писать.
Утренняя приборка приходится на те краткие тридцать минут, что вольготно расположились между завтраком и подъемом флага. Убрали - и вперед - "Флаг, гюйс... поднять!".
При торжественном подъеме эту команду дополняют еще и государственным флагом, и флагами расцвечивания...
Но для этого надо, чтобы сигнальщики, все пятеро, вечером всю эту роскошь подготовили. Вышли, натянули, закрепили, проверили...
Ну, чтоб завтра... торжественно.
Обычно сигнальщики все это делают не торопясь. Неспешно натягивают тросы, цепляют флаги расцвечивания, расправляют, ну и так далее. В каждой специальности есть свои секреты и совсем ни к чему выдавать их посторонним.
Но иногда бывает, что "сочинять" весь этот праздник приходится через "бегом-стоять". Это: во-первых - быстро, во-вторых - не смешно. Смех приходит уже потом, когда все осуществлено и желудок, сумевший сжаться до размеров висячей родинки, медленно распутывает узлы, от сердца отлегло и ты смеешься, смеешься и никак не можешь остановиться.
Утренняя приборка катилась как по рельсам - накатано и под уклон, завтра ожидалось первое мая и сигнальщики, прислонившись к переборке, лениво смотрели на соседний СКР. СКР принадлежал Флоту и, в сравнении с нашим, пограничным, выглядел "не очень".
- Гляньте, - чей-то палец указал на соседскую мачту. - А они флаги уже прицепили.
- Флот, - пожали плечами остальные. - У них все не как у людей.
- Да, у нас лучше, - согласились.
И сигнальщики закрыли глаза, кожей ощущая черноморское солнце.
- А, вот вы где! - Дежурный по БЧ запыхался настолько, что, сказав это, вынужден был согнуться и дышать часто как служебная собака.
- Запыхался, бедняга, - переглянулись сигнальщики.
- Случилось что-то? - повернулись они к дежурному.
- Подъем... флага... сегодня... - шумно вытолкнул дежурный.
- Поднимем, - ответили сигнальщики. - Чего ж там не поднять?
- ...торжественный... - прохрипел дежурный по БЧ, - ...репетиция...
Вот тут-то все и заверте...
Вопрос "А на хрена?" все еще висел в воздухе, а сигнальщики уже мчались наперегонки с секундной стрелкой, разматывая на ходу тросы, неся в охапке цветастые флаги и громкими криками расчищая дорогу.
Вслед за ними бежали дежурный по кораблю с маской молчаливого участия на лице и командир боевой части с шелковым зеленым флагом в руках, на глазах проникаясь торжественностью момента.
- Давай! Бегом! Крепи! Затягивай!
То, на что, обычно, уходило около часа, делалось за пятнадцать минут.
И все вышло бы как нельзя лучше, если бы...
Если бы построение сделали как обычно на "вертолетке", а не на полубаке. Так бы подняли и черт с ним. Потом бы... пока никто не видит... поправили...
Сигнальщики спешили, командиры торопили. И, как назло, все шло наперекосяк.
До подъема пять минут. Вроде все готово, но... надо же еще переодеться. В парадную форму.
И сигнальщики умчались переодеваться, забыв о том, что талреп на носовом тросе не затянут. А только наживлен.
Сигнальщики не успели. Переодеться. На флаг и гюйс назначили первых попавшихся. Лишь бы связисты. А там... авось не ошибутся.
- Государственный флаг... - и так далее, - ...флаги расцвечивания, - командир выдержал паузу и выдохнул: - Поднять!
И сразу стало ясно, что "авось" на этот раз... не оправдал высокого доверия.
Под звуки гимна, гюйс, на который устремлены были взгляды всего экипажа, поднимался почему-то вверх ногами.
- Не так, не так, - махал рукой связист. - Наоборот!
Облеченный столь высоким доверием дежурный по БЧ, сделал вид, что "все так и надо" и быстро-быстро закрутил руками в обратном направлении.
- Х-ху, - выдохнул командир.
Рано, рано выдыхаете, товарищ командир.
Носовые флаги ползли вверх рывками. Провисающий трос болтался, незатянутый талреп противно скрипел.
- Сейчас упадет, сейчас упадет, - шептал командир, не отрывая ладони от виска.
Дзын-нь! Звяк!
Накаркали вы, товарищ командир. Сырым комом рухнули на палубу разноцветные флаги. И перепутались!
- Не идет! - паниковали сигнальщики. Им, скрытым от людей громадой носовой надстройки, ничего видно не было. - Заело!
- Давай! Тяни! Потом разберемся! - кричали они друг другу. И дергали, дергали, дергали трос.
- Вольно, - сказал командир, дождавшись последних аккордов. - Дежурный по кораблю ко мне.
- А ну глянь, чего там! - один из сигнальщиков как птица взлетел на банкет.
- Твою мать! - послышалось оттуда. И еще много-много иностранных слов.
- Разойдись, - совсем уже убитым голосом скомандовал командир на полубаке.
Нет, сигнальщикам ничего не было. И завтрашний подъем флага прошел без сучка, без задоринки.
Восток ... такое дело...
Есть люди-легенды. На любом флоте, в любой базе, на любом корабле, в любой боевой части есть люди-легенды. Это те, о которых будут вспоминать и рассказывать еще очень долго, те с которых будут брать пример молодые матросы и те от которых до сих пор вздрагивают во сне командир и старпом.
Если вам когда-нибудь доведется побывать на самом краю света и судьба занесет вас во вторую бригаду, а тем более, на "Кедров", вы обязательно услышите о Быстове. Да, вам обязательно расскажут множество историй; ну, например, о том, как Быстов строил сауну, она еще потом так красиво развалилась, но было поздно, потому, что полученный отпуск Быстов уже отгулял. Или о том, как Быстов в Керчи с женщинами общался - продуктивно, надо полагать - потому как сам Быстов рассказывал... с бо-ольшой выдумкой. Еще могут рассказать о том, как нас троих вохра ловила по всему заводу, в той же Керчи. Да многое могут рассказать. О Быстове.
Говоря словами пролетарского классика: "Молодой матрос, решающий, с кого бы сделать службу свою. Скажу, не задумываясь, - делай ее со старшего матроса Быстова".
Кстати, Ряузов был очень недоволен, когда я перефразировал классика впервые. Но пусть вас это не смущает. Просто уверенный в себе Ряузов в поэзии абсолютно не разбирался. Тогда. Как сейчас не знаю.
А началось все с того, что мечтавший о службе на Флоте Быстов попал в пограничные войска. Пришлось ему утешиться тем, что морчасти. И отправиться... в Анапу... для начала.
В Минводах предстояла пересадка. Поэтому три десятка стриженых наголо призывников расселись в зале ожидания, рассказывая друг другу анекдоты и дожевывая то, что еще оставалось. На дворе стоял октябрь, в родной Чите давным-давно выпал снег и среди теплой кавказской осени наши, одетые в ватники и ушанки, защитники Родины смотрелись несколько сюрреалистично. Так, должно быть, выглядит родной российский бомж в самой середине причесанных пляжей насквозь буржуазной Калифорнии.
Неподалеку разместились узбеки. Судя по стриженым макушкам и огромным хурджунам, счастье защищать родные рубежи выпало и им.
В таких условиях люди сходятся быстро. Уже через несколько минут завязался разговор: "А как у вас? А вы откуда? А вы куда? А мы в Читу".
- В Читу?! А мы как раз из Читы!
- Ну?
- Точно!
Если ты настоящий моряк, то желание весело обмануть ближнего у тебя в крови. И случая ты не упустишь. Быстов был настоящим моряком.
- В Читу, значит, - сказал он задумчиво. И сдвинул ушанку на затылок. - А вы знаете, какие в Чите морозы? Сейчас. Уже.
Узбеки не знали. Откуда жителю знойного юга, знать какие морозы в Чите... сейчас... уже? Поэтому они переглянулись, потом сконцентрировали взгляды на Быстове.
- Морозы? - хором переспросили узбеки.
- Еще какие морозы, - подтвердил Быстов. - Во, видали, в чем одет? - Он демонстративно запахнул ватник и опустил уши на шапке.
Узбеки задумались. Они-то были одеты в халаты и тюбетейки. У них, в Ташкенте, морозов не бывает. Кто ж знал, что в Чите уже давно снег... лежит.
Быстов картинно выждал еще несколько минут, потом предложил:
- Так что давайте одеждой меняться. А то еще позамерзаете... по дороге...
Уж очень хотелось Быстову в тюбетейке походить.
Узбеки насторожились. То, что говорил им Быстов, казалось весьма и весьма... правдоподобным. Но, с другой стороны, просто так менять халат на ватник и тюбетейку на ушанку им не хотелось.
Быстов жаброй чувствовал, как узбеки сомневаются. И то, в чем они сомневаются, уже виделось ему сдвинутым на правое ухо.
- Ну как хотите. - Быстов отвернулся. - Не говорите потом, что холодно.
В отличие от узбеков, читинцам идея Быстова пришлась по вкусу. Всем, наверное, вспомнилось детство, сказки "Тысячи и одной ночи", а жаркое дыхание Средней Азии - минареты, виноградники, пустыни, восточные базары - хмелило, опаляло и само просилось на плечи.
- Да! - загалдели они наперебой. - Морозы! Холода! Снег! Давайте меняться.
И в подтверждение чистоты своих намерений сдергивали с плеч старенькие ватники.
Если говорит один - он наверняка врет. Но если говорят все... правда... наверное.
Вся мудрость Востока - от Насреддина и до наших дней - кричала узбекам: "Давай! Меняй! Не упускай выгоду!".
И узбеки решились. Сначала один, потом второй, потом все подряд сбрасывали халаты, сдергивали тюбетейки и меняли, меняли...
Их узкие глаза зыркали счастливо из-под надвинутых по самые брови ушанок, тонкие руки болтались в рукавах ватников, но в целом, узбеки были довольны.
Быстов затянул пояс халата, сбил, как и хотелось, тюбетейку на ухо и с размаху насадил свою старенькую ушанку на узбекскую голову.
- Читинцы, строиться! - скомандовал сопровождающий. И оглядев колонну, добавил: - Шагом марш, Аладдины.
Про Индию
Деньги были длинные, но узкие. Розового цвета, украшенные монументальными изображениями тракторов, комбайнов и прочей сельскохозяйственной утвари. Между этими ископаемыми чудесами буржуазной техники тут и там виднелись рабочие с гаечными ключами, крестьяне, держащие мотыги в положении "на плечо", пышущие здоровьем женщины в сари и защитники освобожденной от колониального гнета Индии, абсолютно, кстати, неотличимые от зловредных сикхских террористов.
Кроме этого каждая купюра была аккуратно продырявлена в уголке. Два раза. Две малюсеньких дырочки.
Объяснялось это просто. Темные индусы, решив не утомлять себя изобретением банковской упаковки, попросту сшивали деньги степлером.
Мичман Березовский, именуемый, конечно же, Березой - огненно-рыжий, безжалостно вспотевший и возбужденный донельзя - поддевал ножом скобу, аккуратно вытаскивал и слюнявя пальцы отсчитывал, сверяясь с ведомостью.
- В очередь станьте. Не напирайте, - страдальчески ныл он. - Распишись. Получи. Отходи. Следующий.
Глаза его при этом были круглые как два советских пятака. Мичман страдал. Вообще-то он раздавал деньги. Но раздавая деньги мичман страдал. Страдал так, как могут страдать только лишь баталеры.
- И заем вам столько денег? - ворчал он, поддевая очередную скобу. - Будь моя воля... Получи, - шлепал он по столу валютой.
И очередной осчастливленный зарубежными деньгами уходил, лениво раздумывая на что потратил бы волю товарищ мичман. Если бы она была его.