Я воспользовался тем, что рот у меня уже открыт и первая буква сказана. И кратко указал Быстову направление, в котором ему надо двигаться. "Там такие шутки пользуются очень большим спросом, - сказал я в дополнение".
Нет, Быстов не обиделся. Он рассмеялся. И ушел. Спать. А мы с Ряузовым занялись разработкой Хитрого Плана, который уж наверняка поможет нам напугать Быстова.
Назавтра, один из нас предпринял "атаку с воздуха". Ряузов, ловкий как влюбленный орангутанг, влез на третий мостик и начал красться оттуда. Я же исполнял отвлекающий маневр - шел, сколь возможно громко шаркая картонными подошвами по дюрали, успевшей за время плавания уже вступить в реакцию с морской водой и покрывшуюся не то патиной, не то окисью.
В темноте и молчании мы обошли все три мостика и банкет по кругу и уставились друг на друга подобно баранам узревшим, что ворот-то на самом деле и вовсе не существует.
- Ну? - сказал на этот раз я. - И где он?
Ряузов пожевал губами. Похоже, его уверенность дала трещину. Крохотную, едва заметную, но именно с таких трещин обычно начинаются глубокие сомнения.
Наши взгляды синхронно переместились в направлении четвертого мостика. Может быть, но... Ведь не совсем же он дурак - Эдька Быстов.
Когда сзади, и на этот раз, неожиданно послышалось "У-у-у!", мы с Ряузовым даже не вздрогнули. Человек не блоха, ко всему привыкает.
Но отомстить все-таки следовало. Дело чести как-никак.
И назавтра мы выбрались на мостик через внутренние помещения.
Все! Финиш! Вот она - месть!
Стоявший к нам спиной, Быстов был попросту обречен, когда две фигуры одновременно вынырнули из мрака и крикнув "У-у-у!" схватили его за руки.
- Что вы как дураки... - сказал Быстов. Абсолютно ровным голосом. - Делать вам больше нечего.
И нам стало стыдно.
Тоже выход
Натяни ближнего своего прежде чем ближний натянет тебя.
Натяни дальнего, ибо дальний приблизится и натянет тебя прежде.
Военно-морская мудрость
Новые корабли нам нужны? Конечно, - скажете вы. И я с вами соглашусь. Да, новые корабли нам нужны. Несомненно. Но. Но? Вот именно "но". Как гласит древняя пословица: "Лес рубят - щепки летят". Сия истина с годами ничуть не утратила своей актуальности и точности, что неоднократно подтверждалось.
Если мы с вами хотим иметь на самом краю света новые и современные корабли, могущие защищать Родину в любую погоду, грозить супостату и вообще производить впечатление, мы должны понимать, что все эти груды металла, тонны солярки и километры электропроводки не явятся пред нами сами собой. Не в сказке, чай.
Поняли? Раз мы не в сказке, значит, нам нужен завод. И не простой, а кораблестроительный. Ага, есть такой. В Керчи.
М-да-а, далековато. А поближе нет?
Ну... есть... поближе. В Хабаровске.
Где?
В Хабаровске.
Нет, Хабаровский завод нам не подходит.
Тогда только Керчь.
Ба-а-лин!
С заводом определились. Черт с ним, пусть строят. В Керчи. Корабль он на то и строится чтоб по морям... А там... Четырнадцать морей... два океана... и дома. Рукой подать... всего. А, вот, экипаж...
А что... экипаж?
Так ведь сам по себе наш корабль сквозь все эти моря и океаны не пройдет.
А-а, вот вы о чем.
Именно.
А специально для этого у нас с вами существует Морская Экспедиция Особого Назначения. Они и перегонят наш корабль к месту постоянного базирования.
Гм. Это, конечно же, хорошо, но...
Да что вы меня постоянно прерываете своими "но". Будет экипаж. Кораблей много.
Ну... тогда ладно.
И Родная Дивизия, поднатужившись, формирует экипаж, отнимая у кораблей, коих много, одного-другого. И строит их всех в две корявых шеренги. На пирсе.
- Ну? - говорит Родная Дивизия, вглядываясь в Личный Состав, теперь уже, МЭОНа. - И что мне с тобой делать... теперь?
А, поскольку, Личный Состав МЭОНа заинтересованно молчит, пытаясь, видимо, угадать, что именно Родная Дивизия намерена с ним сделать... еще... теперь, дивизия продолжает:
- Где вас селить прикажете?
Личный Состав саркастически хмыкает. Им-то, каждому, доподлинно известно где именно лучше всего селить.
- Но-но, - строго говорит Родная Дивизия. - Ты, это мне брось... тут.
И Личный Состав бросает. Бросает, тяжело вздохнув.
- Ну, ты, эта, Родная Дивизия... Мы в тебе служим... ты и решай... - коряво говорит он.
- А что? - обрадованно говорит Родная Дивизия. - И решу. Я такая. - И набрав в грудь побольше воздуха, командует: - Напра-аво! - И чуть слышно добавляет: - Ать-два.
Личный состав, выдрессированный службой, дружно щелкает каблуками.
- То-то, - хмыкает Родная Дивизия. - Шагом марш!
И Личный Состав шагает. Или марширует, - это кому как больше нравится. Шагает, привыкший ничему не удивляться, навстречу своей судьбе, покорный как бараны в стаде, гордые тем, что все дружно и в одном направлении.
А знаете ли вы, что в Америке военнослужащие даже именуются "государственное имущество"? Ну, правда, им за это платят. И кормят. Но, с другой стороны, если бы нашим военнослужащим платили столько, сколько американским - все бы желали связать свою судьбу с Непобедимой и Легендарной. И подорвали бюджет страны к чертовой матери. А, что касается еды, так если армию кормить, на кой черт, спрашивается, она вообще нужна? Вот так и служим - безденежные, и голодные. Так зато на все готовые, политически грамотные. И дисциплинированные. Сказали "Направо" - так мы и есть направо. Сказали "Есть направо" - и мы будем есть "Направо". И люто ненавидеть американское "Государственное имущество". Лютой классовой ненавистью.
- Стой, - командует Родная Дивизия. - Вот здесь и будете жить до отправки в Керчь.
Глянул Личный Состав где ему жить предстоит и: "Мать моя, женщина!". В каютах диваны кожаны, занавески шелковы, одеяла верблюжьей шерсти. Душ, сантехника, унитаз финский - в каждой каюте. Краны никелерованы, вода горячушча - сутки круглые. Хошь мойся, хошь так смотри. Смотрит Личный Состав и только в затылке чешет "Неужто все, неужто коммунизм объявили?".
Погоди, Личный Состав, в затылке чухать. Ты еще столовой не видал.
- А, что... столовая? - навострил уши Личный Состав.
У того, кто исполняет почетную обязанность каждого гражданина СССР более двух месяцев, на слово "столовая" выработан рефлекс. Ну, как у Павловской собачки. Ты ему "столовая", а он тебе "Гав!" и слюна потекла.
- Ну, гляди, Личный Состав, - делает Родная Дивизия барский жест, - вот она какая - столовая.
Глянул Личный состав и только ахнул. Столы мраморны, стулья со спинками. У каждого. Палуба - аж блестит, музыка - колонки в каждом углу. И цветы, цветы в стаканах на каждом столе.
И от такого изобилия дурно становится Личному Составу. Падает он за стол мраморный, на стул со спинкою, и глядит как дежурный по столовой, в белоснежную голландку одетый, обед ему несет.
Ну, - думает Личный Состав, - хоть здесь-то как обычно. Небось РБУ (это перловку так именуют), да бурда какая-нибудь мучная.
Ан, нет, - картошка жареная. И котлета... котлета из настоящего мяса.
Ткнул Личный Состав ту котлету вилкой - блестящей, стальной - и шепчет тихонько: "Служу Советскому Союзу".
А Родная Дивизия говорит:
- Погоди, Личный Состав, ты еще камбуза не видел, ты еще в спортзале не был, ты еще...
- Хва-атит! - как умирающий поросенок визжит Личный Состав. - Хватит! За что мне все это?!
- А знай мою доброту, - говорит Родная Дивизия. И удаляется медленно. Теряясь меж окрестных сопок и грязной воды бухты Соленое Озеро...
Место, в котором мы разместились именовалось рейдовым судном обеспечения "Вега". Была это огромная "дура" финской постройки и повышенного удобства. Такие финны строят для наших лесорубов и даже не догадываются, что жить на них будут моряки-пограничники.
Ну, а пока они не догадываются, мы раз-два и разместили личный состав, теперь уже, МЭОНа.
Жили мы в каютах по четыре человека. Жили и даже не подозревали, что командование этой самой "Веги" уже руки потирает, готовясь списать на нас то, что уже украдено из кают и салонов. И то, что еще только будет украдено.
Тут я предложу сделать небольшой скачок. То есть пропустить пару теплых месяцев, заполненных благополучным ничегонеделаньем и перейти сразу ко времени нашего отбытия в город-герой Керчь.
Вот представьте себе: вещи уже собраны, на машины погружены, Личный Состав, счастливо улыбаясь, представляет себя на юге...
И тут, как гром с ясного неба:
- А кто нам ответит за разграбленные каюты? Кто возместит убытки? - спрашивает нас командование "Веги". И список протягивает.
А в списке чего только нет - и краны блестящие, и зеркала стальные, и даже один унитаз голубого цвета.
- Как-кие убытки? - пугается наше командование. И с похвальной быстротой опомнившись, переходит в атаку: - Что вы тут... развели, понимаешь?! Причем мы к вашим проблемам?!
Командование "Веги" раздирает пасть до упора и начинает выть в сторону вышестоящего командования. На Флоте, как известно, прав тот, кто громче воет в сторону Командования. Потому как Командование, вечно занятое собственными проблемами, никогда не вникает в суть дела. Кто громче, тот и прав.
- Вы что... там... себе думаете? - спрашивает откуда-то сверху Родная Дивизия. - Вы что... вообще?
- Есть, - говорит наше командование. И посылает "Вегу" к Бениной маме.
И в споре наступает то, что в боксе именуется "клинч". Они нас не отпускают, но нам на это как-то наплевать. Все равно ведь уедем.
Нашей каюте повезло. Ничего из нее как-то не пропало. Все было прекрасно. За исключением одного. Для удобства "лесорубов" финны предусмотрели на окнах, пардон, иллюминаторах, занавески из кожзаменителя. Удобно очень - потянул и темно. Еще чуть потянул - и она сама обратно сворачивается. Но есть одна беда - "еще чуть потянул" чуть сильнее, чем следовало и назад она уже никогда не свернется. Это как с зубной пастой - выдавить просто, а обратно - никак.
Вот тогда-то в нашей каюте и прозвучали слова, вынесенные в эпиграф этого рассказа.
Дождавшись ночи, диверсанты в лице двух специалистов второго года службы, протиснулись сквозь иллюминатор и героически влезли в такую же каюту палубой выше. Там они сняли занавеску, а на ее место поставили нашу.
И весь остаток ночи мы спали жутко довольные.
А утром...
Утро началось с рева. С начальственного рева, продолжавшегося добрых полчаса и проникавшего даже сквозь палубу. Причем, эпицентр этого рева находился прямо у нас над головой и ничего хорошего не сулил.
Весь день продолжались наши сборы и начальственные разборки. Родная Дивизия, кстати, почему-то поддерживала "Вегу", а взоры нашего командования нет-нет, да и задерживались на сигнальщиках. То есть на нас.
Ну кто же мог знать, что прямо над нашей каютой расположен кабинет комбрига?
Мечты
- А знаешь, - сказал Быстов, - все больше хочется домой.
Лето было в самом разгаре, южное солнце не уставало доказывать, что жизнь прекрана, со стоящего рядом круизного лайнера доносился женский смех, и хотелось думать не о том, что впереди еще полгода службы, переход к месту постоянного базирования в Петропавловск, а...
Короче, я присел рядом, на поваленную за ненадобностью сигнальную мачту и раскрыл уши.
А Быстов, он вообще довольно интересный собеседник, пусть хотя бы тем, что умеет не только говорить, мечтательно закатил глаза.
- Да-а, - продолжил Быстов, обратив свой, полный тоски взгляд на Северную сторону. - Вот если бы мне торпеду...
Старший матрос Быстов личность заслуженная, легендарная, я бы сказал. Настолько, что если бы торпеды находились в моем распоряжении, я бы обязательно выделил ему... одну. Вот только зачем? Зачем Быстову торпеда? Я даже вперед чуть подался, интересно ведь, бугель вам на все рыло.
- И я бы на ней... домой, - завершил мысль Быстов, переводя взгляд на Константиновский равелин.
Родом Быстов из Читинской области. И "хутор" его находится где-то на Аргуни, которая не только приходится притоком Амуру, но и пограничной рекой Китаю.
- Вот только сиденье к ней приделать, - добавил Быстов после недолгого раздумья. - И руль. А я бы рулил.
- Точно, - поддержал его я. - И педали.
- Да! - Быстов даже подпрыгнул. Мачта, прижатая к переборке двумя креплениями, задрожала. - И педали. А я бы их крутил! - Он встал, и делая характерные движения ногами, обутыми во флотские полусапоги, показал как бы он добирался домой.
На Флоте принято мечтать. Хоть это и не поощряется командованием, но все равно принято. Мечтают старшие офицеры о присвоении очередного звания, мечтают младшие о переводе к новому месту службы, где нет таких мечтательных командиров и вообще военных. Мечтают мичмана - о выслуге и о том - где чего и кому куда...
А матросы мечтают об увольнении в запас, ибо, о чем же еще мечтать, если время твое рабочее измеряется не в рублях, а в сутках? И чем меньше этих суток остается до желанной цифры одна тысяча девяносто шесть, тем чаще взгляд обращается к небу, провожая улетающие от моря самолеты, тем тоскливей становится на душе, потому как к родному "железу" ты все-таки привык, а дома за эти три года... много чего происходило за три года. Без тебя, что характерно. И как чего-то светлого и страшного одновременно ждешь ты двадцать седьмого сентября - дня, когда Министр Обороны поставит, наконец, свою закорючку под текстом Приказа и служба твоя начнет отсчитывать дни в обратную сторону.
Быстову же до желанной цифры осталось всего ничего. "Дембель" звал, манил, щекотал ноздри вкусными запахами. И Быстов размечтался. Он важно прохаживался, оставляя свежие царапины на недавно окрашенной палубе второго мостика, размахивал руками, что-то показывал, что-то, что, по его мнению, совершенно необходимо для поездки домой и говорил, говорил.
Он говорил о том как сядет на торпеду, к которой уже приделано сиденье и руль, как поднимет флаг (как же это - домой и без флага... сигнальщику-то?), как закрутит педали, которые к его торпеде присобачил я, как...
А я, в который уже раз, убеждался, что исконно русские - широкие и бескорыстные души - сохранились только на окраинах великой Империи, ибо так искренне, по-детски радоваться завтрашнему дню, абсолютно не задумываясь о том, что он нам готовит, могут только очень счастливые люди. Честное слово, если бы я работал Дьяволом, я бы эти души скупал просто так, лично для себя. И никому бы не показывал...
Ну вот, я тоже замечтался. А зря.
- Эй, орлы?! - шустренький, маленький - метр пятьдесят в холке - наш командир высунул головенку в огромной фуражке, делавшей его выше в собственных глазах, из-под левого "крыла". - Вам что, делать нечего?
От этих грубых и несвоевременных слов Быстов сник и потух. Из его глаз исчез блеск, а руки сами начали развинчивать какую-то железку.
Наш командир личность настолько приземленная, что может, походя, опошлить даже самую светлую мечту.
Юному романтику
Море зовет. Многих. Вот так, шепнет среди ночи, плеснет волной в самую душу: "Слышишь? Здесь я, здесь". И пропал человек. Заразился, заболел.
И хочет он служить. И рвется на Флот, где синь безбрежная, где боевые корабли и романтика дальних странствий.
Неведомо ему, юному, что вся эта синь, корабли и романтика на самом деле не что иное как повышенная влажность, ржавое "железо" да мат соленый. В твой адрес преимущественно. А ты как думал? Море - но ого попало к себе не допускает. Если сложен ты изящно, если воспитан - Рахманинова знаешь, Глинку, а Толстого - так цитируешь, походя, если, как не тужься, а более двух неприличных слов между собой не свяжешь...
Извини, конечно, но нечего тебе на Флоте делать. И не надо пальцем очки поправлять, становиться в третью позицию и, выпятив петушиную грудь, угрожать нам всем.
Ну и что с того, что оно тебя позвало? Подумаешь, море. Ведь не баба же. Вот кабы баба, тогда да. Тогда беги, родимый. А мы тебя еще и подтолкнем. А море? Да зачем оно тебе вообще надо? Или, если, ты, думаешь, что здесь все как в газетах?...
Так вам, юноша, не очки нужны. А телескопы. Чтоб видеть мир, каким он есть.
Нет, ну что ты с ним будешь делать? Да ты меня вообще слышишь? Пойми, дурачок, единицам, ты понимаешь, единицам удается уволиться в звании старшего лейтенанта. А таким умникам как ты в их число никогда не попасть. Тебе же служить придется. Служить, работать. Тяжело работать, носом землю рыть, а не дышать соленым ветром бескрайних просторов. Что? Тьфу, дурак! Взрослый он уже. Знает, что делает. Иди! Иди, служи. В море.
А до моря-то долгих пять лет. В училище, где юному романтику, помимо овладения военно-морской специальностью, предстоит научиться: ходить строевым шагом, воровать, что плохо лежит (что лежит хорошо не воруют, а достают), выработать командирский голос и научиться разговаривать матом, что, в сущности, одно и то же, а также с умным видом поддакивать тому у кого звезд больше.
И бедный романтик, выросший в интеллигентной семье, воспитанный на рыцарских романах, с идеалистическими представлениями о чести, совести, верности долгу как-то теряется среди всего этого обилия новых впечатлений. Доходит до него. А, только, поздно. Поздно, товарищ курсант, капкан захлопнулся. И нечего тут слезы по щекам размазывать. Вас сюда никто не тянул. Сами службу выбрали. Так что "Смирно! Шагом марш!".
Хорошо если весь романтизм за пять лет из башки выдует. Тем самым соленым ветром. Хорошо, если, пусть через силу, пусть корячась и сопротивляясь, превратится наш романтик в офицера. В настоящего командира, умеющего и рявкнуть, и прогнуться когда надо, и лизнуть где положено.
А если нет? Если, вдруг, не смог романтик деградировать?
Тогда все. Тогда туши свет. Потому как, если его в училище не перевоспитали, то Флот его доконает. Командир и старпом, в промежутках - зам и пом, а более всего - любимый личный состав, набранный, на первый взгляд, исключительно из ублюдков. На второй взгляд оказывается, что ублюдки по сравнению с ними - ангелы небесные; но если у тебя будут служить только ублюдки, куда же девать этих, ядрена корень?
- Поздно, лейтенант, - говорит командир. - Раньше надо было. Думать! А здесь служить надо! Служить! Родину защищать! А не расписываться в собственном бессилии. - При этом, в усталых и обращенных куда-то внутрь себя, командирских глазах так ясно читается в каком именно месте он видел эту самую Родину... которая его... в условиях крайнего Севера... вечного безмолвия..., что бедный лейтенант совершенно самостоятельно делает "Налево кругом" и становится абсолютно неразличим среди окрашенных бледной "слоновкой" переборок.
Старпом вообще смотрит круглыми глазами какающего филина и цедит слова, тщательно следя, чтобы паузы были одинаковыми: